Buch lesen: "Трагический эксперимент. Книга 12"

Schriftart:

Всякую революцию задумывают романтики, осуществляют фанатики, а пользуются её плодами отпетые негодяи.
Томас Карлейль

Всякий раз, когда я вспоминаю о том, что Господь справедлив, я дрожу за свою страну.
Михаил Жванецкий

Народ, забывший своё прошлое, утратил своё будущее.
Сэр Уинстон Черчилль

Глава 1
Новая эпоха

Когда дураки поумнеют, к власти придут новые дураки.
Аркадий Давидович

– Итак, Леонид Ильич Брежнев в 45 лет стал секретарём ЦК КПСС. Генеральным секретарём Коммунистической партии Советского Союза, – подвёл итог Семён.

– Да, в 1952 году товарищ Сталин обратил внимание на хорошо одетого партийца Леонида Брежнева и сказал: «Какой красивый молдаванин», – вспомнил Аркадий. – А много лет спустя этому же партийцу английская королева с восхищением заметила: «Мистер Брежнев, вы такой представительный мужчина».

– И вот что можно найти в интернете о том периоде.

Леонид Брежнев был настоящим денди, щеголял в элегантных костюмах и ввёл моду на пижонские солнцезащитные очки.

Стильный вождь возглавлял страну, где в магазинах, кроме пустых прилавков, не было ничего… Народу он запомнился не стильным покроем пиджака, а количеством орденов на лацкане. Чтобы не портить гигантский гардероб вождя бесконечным перекалыванием орденов, специально для него изготовили 44 золотые звёздочки: на каждый костюм по комплекту.

Однако не только золотые звёзды на груди генсека стали символом брежневской эпохи. Застой, дефицит, ширпотреб, блат, железный занавес – вот кодовые понятия, которыми можно безошибочно описать тогдашнюю жизнь. Мода – иллюстрированная история времени со всеми его недугами и победами. Мы выросли из сиротского ширпотреба брежневской эпохи, но стали ли мы индивидуальнее и свободнее в нашем новом обличье?

Пьер Карден посетил советскую столицу в апреле 1965 года. Показ его коллекции можно было приравнять к демонстрации Джоконды в Пушкинском музее. Диковинные наряды воспринимались исключительно как высокое искусство бедно и немодно одетыми зрителями. Молодой модельер Вячеслав Зайцев не мог упустить такой шанс и отправился на встречу с великим модельером.

После рукопожатия с Пьером Карденом работники органов долго расспрашивали Вячеслава Зайцева, о чём они говорили. Зайцев не мог понять, что тайного он мог рассказать Пьеру Кардеру о советской швейной промышленности.

На самом деле было что скрывать. За 9 лет до Кардена посещение Москвы другим великим французом, Ивом Монтаном, закончилось скандалом. В ГУМе шансонье приобрёл распространённое тогда среди советских женщин бельё – панталоны с начёсом, и по возвращении на родину на первой же пресс-конференции продемонстрировал это чудо ширпотреба французским журналистам.

Работники органов прекрасно отдавали себе отчёт, какую тайну нельзя было выносить за «железный занавес»: помимо военных секретов, иностранцам не следовало знать всей правды о более чем скромном уровне жизни в передовой стране.

На экспорт производились фильмы о невиданном изобилии, в то время как люди по ночам на руках писали номер в очереди, чтобы купить рулон обоев, синтетический прикроватный ковёр или пару туфель. В нашей стране среди всего прочего не было колбасы, нарядных платьев, туалетной бумаги, растворимого кофе. Это и называется дефицит.

На протяжении долгой советской истории правительство сделало нищету и неброскость назидательной частью своего внешнего вида. По словам Вячеслава Зайцева, «в то время красивая женщина была подобна проститутке, а элегантно одетый мужчина – обязательно не той ориентации».

В юности Ленин предпочитал дорогой швейцарский материал люстрин, однако пролетариям всего мира он запомнился демократичной кепкой и плащом объединения «Центрошвей». Сталин посылал Черчиллю изысканные армянские коньяки, однако носил не английский твид, а военный френч и шинель грубого сукна. Хрущёв ходил в запоминающейся украинской рубахе.

С приходом к власти Леонида Ильича обноскам и ширпотребу в одежде генсеков пришёл конец. Советские руководители поняли: по одежде вождей и немногочисленных граждан, выезжающих за рубеж, мир судит о состоянии дел в стране победившего социализма. В брежневские времена приодеть человека для выезда за рубеж, чтобы он не выглядел посмешищем, было настоящими искусством.

Удивительное дело, в стране существовал уникальный Дом моделей, а самые известные люди, выезжая за рубеж, носили по очереди галстучки и пиджачные пары. Если у будущего загранкомандировочного не было знакомых с наследством из дворянского гардероба или доступа к прокату эксклюзивных моделей, то модные вещи можно было достать в главном советском магазине – ГУМе.

В 200‐й секции ГУМа одежда выдавалась как униформа советского человека для заграницы. Простых граждан туда не пускали. Для внутреннего пользования гражданам предлагался неброский ассортимент советских магазинов.

Если бы не необходимость показываться на людях, семья Брежнева сильно сэкономила бы на его гардеробе. Леонид Ильич, как и большинство советских мужчин, дома любил одеваться по-простому. Перед поездкой во Францию он вызвал к себе своего личного фотографа и попросил найти какую-нибудь «раскрепощённую» его фотографию.

«Я привёз ему 20 фотографий, из которых он отобрал 10, – вспоминает Владимир Мусаэльян, – причём я сомневался, что он выберет эти снимки». – На этих фотографиях Леонид Ильич был в майке и подтяжках. Мусаэльян попросил генсека поставить свою подпись, что он действительно разрешил отправить фото в Париж.

Перед официальным визитом Брежнева фотографии напечатали в газетах, и, по словам Мусаэльяна, французы были очень потрясены тем, что увидели генерального секретаря в таком виде.

Одежду для парадных выходов генсеку шили индивидуально. Однажды в обстановке строжайшей секретности во Всесоюзный дом моделей на чёрной «Чайке» приехали чиновники и заказали эскизы мужского костюма большого размера двум молодым модельерам: Вячеславу Зайцеву и Александру Игманду.

Сотрудники Дома моделей не сомневались: заказ достанется Зайцеву, ведь к тому времени он был единственным русским кутюрье, которым восторгалась французская пресса.

Вячеслав Зайцев также прославился своей эпатажной коллекцией телогреек из весёленького ситчика. Цветные валенки были расписаны гуашью, а брюки и рубашки были сделаны из мужского хлопчатобумажного белья, которое Зайцев купил в Военторге и покрасил в мастерских Большого театра.

К тому времени Зайцева уже однажды приглашали сотрудничать с Кремлём, однако его свидание с политической элитой чуть не стоило ему карьеры. Увидев жён Брежнева и Громыко, Зайцев подумал: «Боже мой, неужели мне придётся с ними работать, избави бог!» По словам модельера, эти женщины внешне были «совершено неприличны».

Он сказал: «Запишите мой телефон», – и «смылся», таким образом, бестактно проявив себя по отношению к жене Брежнева. В итоге личным модельером Леонида Брежнева стал Александр Игманд. Фотограф Владимир Мусаэльян уверен, что выбор пал на Игманда, потому что он был более покладист.

Александр Игманд родился в семье провинциального партработника. Сын партийной «шишки» несколько лет работал подмастерьем у пьяницы-портного, а потом с блеском окончил столичный текстильный институт, распределился в престижный Всесоюзный дом моделей и стал специалистом по классическому мужскому костюму.

По воспоминаниям Вячеслава Зайцева, Игманд «был замечательным закройщиком, чувствовал форму, изысканные вещи его не интересовали», поэтому он был «достоин шить костюмы для Брежнева».

У Игманда одевались самые стильные мужчины: знаменитый кинорежиссёр Андрей Тарковский, режиссёр легендарной «Таганки» Юрий Любимов, актёр и певец Владимир Высоцкий, любимец публики Вениамин Смехов. По воспоминаниям бывшей модели Общесоюзного дома моделей «Кузнецкий мост» Татьяны Михалковой, «иногда за Игмандом приезжали шикарные чёрные машины и куда-то его увозили – он никогда об этом не хвастался».

На первую примерку в Кремль Игманд направился с эскизом, лекалами, набором тканей для костюма и подкладки, а также с портновским ножом, чтобы отпарывать намётку. При виде ножа охрана генсека пришла в сильное волнение, но вождь позволил пронести рабочий инвентарь. С тех пор Игманд был чуть ли не единственным гражданским, которому разрешалось ходить с холодным оружием в присутствии генсека.

В свою поездку в Индию Брежнев отправился в куртке, которую придумал Александр Игманд. Позже модельер показывал своему приятелю Вениамину Смехову фотографии Брежнева в этой куртке и говорил: «Смотри, почти как человек». «Брежнев, выглядящий как человек, – это большой комплимент художнику мужских костюмов», – считает Смехов. Генсек наконец обрёл своего мастера.

К сожалению, большинству советских граждан до имиджа «настоящего человека» было далеко. Вся огромная страна СССР была покрыта швейными фабриками, которые должны были бы изготавливать одежду широкого спроса для населения – ширпотреб.

Самой большой тайной советской лёгкой промышленности было то, что модных изделий по нормативам нужно было выпускать всего лишь 7 %, всё остальное – это были вещи, которые выпускались в одних и тех же вариантах по 10 лет.

На дизайнерский факультет Института лёгкой промышленности был огромный конкурс. Лучшие выпускники распределялись в Общесоюзный дом моделей, именно они разрабатывали эскизы модной одежды для народа, которую не постеснялись бы надеть модницы француженки.

«Чтобы утвердить тот или иной дизайн, собирался целый худсовет, – рассказывает историк моды Александр Васильев, – в который входили директора фабрик и обязательно представитель райкома или парткома, какой-нибудь партийный деятель, который ни черта в этом не соображал, был обычно старой закваски, над ним все смеялись, но он имел решающее слово».

«Это всегда было позорище, – вспоминает Вячеслав Зайцев, – какие-то бабы из министерства и непонятные дядьки решали судьбу художников, талантливых людей, от этого зависела зарплата».

По мнению главного редактора советского «Журнала мод» Лидии Орловой, «это была массовая казнь того, что придумали наши модельеры: например, не брали мужские рубашки с двумя карманами, потому что трудно пришить второй карман симметрично». Пуговиц пришивали вместо восьми четыре, хлястик кроился так, чтобы его можно было сделать из остатка материала.

Когда главный редактор «Журнала мод» брала интервью у министра торговли СССР, в его кабинете постоянно раздавались звонки. «Сначала благодарила Терешкова, – вспоминает Орлова, – за то, что он ей достал шубу, потом хирург Вишневский благодарил за то, что ему достали машину, потом ему позвонил министр путей сообщения и сообщил, что достал билеты на путешествие по железной дороге. Кончился наш анекдотичный разговор тем, что министр спросил: а вам-то что-нибудь нужно?»

Игманд был чуть ли не единственным вхожим к вождю представителем простого народа – помимо его штатных сотрудников. И хотя Брежнев иногда называл его Зигмундом или Зигфридом, потому что память его была слаба, портному всё равно строго-настрого запрещалось сообщать вождю подробности жизни за пределами Кремля. На все вопросы Брежнева он должен был отвечать: «Всё в порядке». А на вопрос «чего ему в жизни не хватает?» отвечать: «Всего хватает».

Чтобы у вождя и его семьи всего хватало, была даже введена специальная должность «комендант семьи Брежневых». Её занимал Олег Стронов. Он выполнял просьбы самого Леонида Ильича или его жены. Выполняемые комендантом просьбы могли создать у вождя впечатление, что страна живёт при коммунизме. Молниеносно доставлялось всё: будь то билеты в Большой театр, деликатесы или редкие книги и украшения.

Для облечённых властью существовали спецраспределители и магазины системы Внешторга. Там можно было купить себе дублёнку, югославские сапоги, немецкие туфли «Саламандер», французские духи Vichy, ондатровую шапку, рубашку или смену нижнего белья. Работники МИДа получали зарплату в специальных чеках, на которые они могли отовариваться в валютных магазинах «Берёзка».

Чиновники, которые отоваривались в «Берёзке» ультрамодными вещами, а также их дети, в народе назывались мажорами – именно они были законодателями моды.

«Я привёз жене костюм, – вспоминает руководитель театра “Ленком” Марк Захаров. – А дочь была тогда ещё маленькая и сказала: “Папа привёз маме такой костюм, ну как у проститутки, такой красивый!”»

Советский человек, даже если он представитель творческой элиты, был сметлив и рационален: вещи на гастролях покупались в промышленных масштабах. Например, артисты Большого театра покупали за границей вьетнамки по 90 центов и «загоняли» по приезде в СССР по 20 рублей.

За границу выезжали единицы и не могли обеспечить новинками всех оставшихся за железным занавесом. Приезжавшие в советскую страну иностранцы, независимо от своей профессии, невольно становились участниками модного бизнеса.

Дизайнер Денис Симачёв учился в школе, которая находилась рядом с гостиницей «Космос». Там всегда было много иностранцев, и школьники занимались фарцовкой прямо у школы: меняли советские значки на заграничные джинсы. «То, что мы предлагали: офицерский ремень с медной бляхой, русские народные матрёшки, ушанки – настолько было актуально у иностранцев, что они отдавали за это свои вещи», – вспоминает Симачёв.

По свидетельству историка моды Александра Васильева, «фарцовщики впервые появились во время Фестиваля молодёжи и студентов в 1957 году и получили своё название от того, что они говорили «for sale», продавая советские значки и матрёшки.

В те времена не было торговых палаток, ещё не пришло время челноков с клетчатыми сумками, перепродажа товаров не называлась ещё «индивидуальным предпринимательством», а была уголовным преступлением. Нарушители назывались «спекулянтами». В Москве было две точки, где располагались известные спекулянты: одна – в общественном туалете в ГУМе, а вторая – на Неглинной улице, тоже в туалете.

Торговля из-под полы была школой высокой моды и иностранного языка. По словам Оксаны Робски, «южковые» вещи – это югославские, «алора, алюрцовые» – итальянские, «бритишовые» – английские, «панские» – это польские. Самыми модными были «алюрцовые» вещи.

«Часто страна-производитель считалась залогом успеха или модности, – рассказывает историк моды Васильев. – Девушки, описывая свой наряд, говорили: «У меня сапоги югославские, кофточка румынская, а юбка чешская». Это значило, что она суперфирменная. Тогда говорили: «упакованная в фирму».

Импортный ширпотреб отличался от отечественного не только современностью, качеством материала и строчки, нашим гражданам диковинные заклёпки и зипперы казались не функциональной фурнитурой, а немыслимым украшением и признаком фирменности.

«Джинсы в СССР имели всегда три жизни, – утверждает Васильев. – Первый раз – как джинсы, второй раз – как «бермуды» (то есть шорты до колен) и третий раз – как коротенькие шорты для пляжа. А вот когда они были протёрты до дыр и штопать было уже нечего, тогда у них выпарывали молнию, заклёпки и старались перенести на самострочные изделия».

Тлетворное влияние Запада просачивалось и за крепостные стены Кремля, даже престарелый вождь не устоял перед обаянием фирмы. Однажды посол СССР в США подарил генсеку джинсовую куртку, но куртка оказалась не по размеру. Модельер Игманд получил сверхсекретное задание – изготовить точно такую же, и выполнил это задание в рекордно короткие сроки.

Но сдача срочного объекта модельного конструирования сорвалась из-за отсутствия фурнитуры: в нашей стране не было ни одного производства, устанавливающего на джинсовую одежду клёпки, как, впрочем, не было ни одного государственного предприятия, производящего эту носкую одежду американских пастухов.

Ночью срочно было собрано совещание представителей министерств лёгкой промышленности, металлургии и лучших умов научно-технической революции, и к утру на одном из оборонных предприятий было изготовлено первое устройство для установки клёпок. Оно было успешно опробовано на куртке вождя.

«Люди уже слышали, что джинсы с заклёпочками – это круто, но никто не видел, как должны выглядеть эти заклёпки, – рассказывает Оксана Робски. – И мы занимались мошенничеством. Мы покупали джинсы «Райфал», которые стоили 40 рублей, что тоже было непросто сделать, на дороге они не валялись. Кто-то из моих знакомых спекулянтов дал нам набор заклёпочек, и мы дома молотком эти заклёпки забивали. Заклёпки делаются на каких-то станках, но мы не знали этого, потому что настоящих заклёпок никогда в жизни не видели, так же, как наши потенциальные покупатели. Мы продали эти джинсы в ЦУМе по 150 рублей».

Самой доступной маркой джинсов в брежневские времена была «Монтана». Тайна принадлежности этой фирмы до сих пор не раскрыта. Российский художник-модельер Александр Петлюра пытался разобраться, кому принадлежат права на марку «Монтана», но партнёры в Италии убеждали его, что такой марки нет и никогда не было. «Придумали эту марку где-то в Абхазии и штамповали, грамотно наладив производство», – предполагает Петлюра.

Те, кому была не по карману «фирма», и кто не мог достать палёные джинсы, исхитрялись самостоятельно шить себе модную одежду «под джинсу». И тут изобретательности советского народа не было предела. Например, чтобы добиться нужного цвета, джинсы варили в хлорке.

Человек, шьющий одежду, пользовался непререкаемым авторитетом. Лишь избранные могли позволить личных мастеров, для остальных существовала популярная в те времена система индивидуального пошива при Домах быта. Но всё же повальное большинство модников в нашей стране надеялось только на себя.

Журналы «Работница» и «Крестьянка», которые публиковали выкройки, пользовались большой популярностью. В те времена курсы кройки и шитья в школе или в Доме культуры были гарантией достойного имиджа.

Зрительницы в кино следили не только за волнующим развитием сюжета – они запоминали фасончики платьев знаменитых актрис. Советские женщины подражали Майе Кристалинской, Эдите Пьехе. Невероятно, но источники парижского шика и для простых людей, и для их кумиров были одинаковы: лоскуты, вещи с барахолок, перекроенное старьё плюс искромётная фантазия.

Главный редактор журнала мод Лидия Орлова вспоминает, что у неё было платье-матроска, которое она сшила из чехлов на мебель. Модельер Виктория Андриянова, чтобы хоть как-то разнообразить красный шёлк, купленный на фабрике «Красная роза», покрасила его в «Фантазии» – моющем средстве с оттеночным эффектом. Она шила себе сарафаны наизнанку, чтобы хоть отличаться от других.

Леонид Ильич переносил или откладывал встречи, терпеливо простаивая перед Александром Игмандом в костюме, наживлённом на портновские булавки. Единственным вмешательством вождя в творчество личного кутюрье было скромное напоминание, что он любит пиджаки на трёх или четырёх пуговицах.

Но когда Игманд, следуя модной тенденции сезона, изготовил генсеку пиджак на двух пуговицах, Леонид Ильич смиренно принял заказ, чтобы не обидеть мага пошива. Однако в пиджаке с недостаточным количеством пуговиц его никто так ни разу и не видел.

В эпоху Брежнева магазины были полны одинаковым, немодным и некрасивым товаром, всех призывали не выделяться. Сейчас магазины забиты ширпотребом, пошитым в странах третьего мира, все по доброй воле ходят в некачественном, но зато модном и заграничном тряпье. А результат тот же – одинаково одетое большинство.

«Я представлял, – говорит Вячеслав Зайцев, – что, когда мы будем жить при коммунизме, люди смогут себе позволить носить одежду самых разных времён и народов, улицы бы превратились в большой театр. А ведь улицы остались прежними. Люди просто хотят носить обычную одежду».

Но что изменилось в жизни страны после того, как 14 октября 1964 года в СССР сменилась власть? Впервые после 1917 года приближённые свергли своего начальника бескровно – отправили на пенсию. О причинах отставки Хрущёва говорили по-разному, в основном упирали на то, что он стал «опасен» для страны. Вызревало это ощущение «опасности» постепенно, по мере того как затеваемые Первым перемены задевали разные группы интересов в близком окружении Хрущёва, в партийно-хозяйственной и «силовой» номенклатуре. Хотя имелись и очевидные просчёты, которые легли в строку. О достижениях Хрущёва при этом не вспоминали, а ведь их было немало, они очевидны и теперь, спустя годы. О том, что в итоге «предъявили» Первому и о чём умолчали при сведении счетов, Леонид Млечин опубликовал в своё время в журнале «Огонёк»:

«Летом 1964 года первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета Министров СССР Хрущёв вдруг позвонил опальному маршалу Жукову, которого в октябре 1957 года убрал с поста министра обороны. По политическим соображениям: не желая видеть рядом популярного, решительного и амбициозного маршала. Теперь Хрущёв фактически извинился перед ним:

– Знаешь, мне тогда трудно было разобраться, что у тебя в голове. Но ко мне приходили и говорили: Жуков – опасный человек, он игнорирует тебя, в любой момент он может сделать всё, что захочет. Слишком велик его авторитет в армии.

Жуков укорил Никиту Сергеевича:

– Как же можно было решать судьбу человека на основании таких домыслов?

Хрущёв даже не стал оправдываться:

– Вернусь с отдыха – встретимся и по-дружески поговорим.

Помощник первого секретаря записал распоряжение Хрущёва: после отпуска в Пицунде запланировать встречу с маршалом. Никита Сергеевич, чувствуя, что теряет поддержку в стране, решил опереться на национального героя. Хотел вернуть маршала в политику, а точнее, призвать его себе на помощь. Не успел…

Почему мы вообще вспоминаем Хрущёва? Что он сделал для страны?

Первая заслуга Никиты Сергеевича – создание ракетно-ядерного потенциала, который защищает страну и по сей день. Хрущёв первым поверил в ракеты и дал возможность работать выдающимся конструкторам Сергею Королёву и Валентину Глушко, которых при Сталине чуть не сгноили в лагерях. Хрущёв отправил Юрия Гагарина в космос. И ничего более славного наша страна в ХХ веке не сделала.

Второе. Он накормил страну. Британскому премьер-министру Уинстону Черчиллю приписывают фразу о Сталине: “Он принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой”. Черчилль никогда этого не говорил. Сталин принял страну не с сохой, а в период расцвета НЭПа, когда Россия не только сама себя кормила, но и экспортировала хлеб. А вот Хрущёв принял у Сталина страну полуголодной. При Сталине каждый год тот или иной регион голодал. Статистика свидетельствует: десять лет, когда страной управлял Хрущёв, лучшие в советской истории. Вторая половина пятидесятых – время феноменальных достижений советской экономики. А дальше началось затухание экономического роста.

Третье. Он начал строить жильё. При Сталине не было массового гражданского строительства. Хрущёв выводил людей из землянок, из бараков, из общежитий, из огромных коммуналок и переселял в квартиры. Строились детские сады, поликлиники, школы.

Четвёртое. Он создал в стране атмосферу, которая способствовала невероятному духовному подъёму. Хрущёвские годы – время расцвета литературы, искусства, кинематографа, живописи, театра.

И, наконец, есть ключевой, я бы сказал, интегральный показатель. При Хрущёве средняя продолжительность жизни в нашей стране приблизилась к американскому уровню. А при Брежневе началось снижение продолжительности жизни у мужчин, и разрыв стал быстро нарастать.

Хрущёв был, пожалуй, единственным человеком в советском руководстве, кто сохранил толику юношеского идеализма и веры в лучшее будущее. Пребывание на высоком посту не сделало его равнодушным:

– Я беседовал с рабочими. Они говорят: лука нет, цингой болеем. Ну как это может быть, чтобы лука не было? Шпинат. Вот, говорят, стоил 10 копеек по старым ценам, и теперь тоже 10 копеек. Или там сельдерей. Что это? Мелочь. Я же помню: в Донбассе болгары снабжали. Бывало, у болгарина мать или жена покупают картошку, так он сельдерея пучок бесплатно даёт, потому что это мелочь. Так что мы будем теперь приучать людей, что коммунизм, и вы кушайте суп без сельдерея, без петрушки, без укропа?! Социализм есть, а укропа нет, картошки нет и прочего нет…

В его устах свойственная немолодым людям ностальгия по ушедшей юности приобретала политический характер. Он, наверное, и сам не замечал, что из его слов неоспоримо следовало: раньше было лучше, в царские времена рабочему человеку жилось легче, чем при социализме.

Побывав за границей, Хрущёв всякий раз возвращался поражённый увиденным. Не понимал: почему в Советском Союзе нет того, что в изобилии в других странах?

Хрущёв попытался упростить жёсткую систему управления народным хозяйством, предоставив производственникам больше прав. Он распустил многие министерства и передал управление предприятиями на места – региональным совнархозам. Исчезли лишние бюрократические звенья, и во второй половине пятидесятых это принесло весомый экономический эффект.

Никита Сергеевич хотел, чтобы чиновники, оставив столицу, отправились работать непосредственно на предприятия, в шахты, в деревню:

– У нас огромное количество лишних людей в обкомах, в сельскохозяйственных управлениях, в облисполкомах. А райкомы партии – всё ли у нас там в порядке? Нет.

Министерская бюрократия отчаянно сопротивлялась! Недоволен был и партийный аппарат. Совнархозы обрели самостоятельность и фактически вышли из подчинения обкомам. Иначе говоря, партработники теряли контроль над производством. Если бы хрущёвские реформы продолжились, партаппарат вообще остался бы без дела.

Николай Луньков, посол в Норвегии, вспоминал визит Хрущёва в Осло. Во время прогулки Хрущёв, его зять, главный редактор «Известий» Алексей Аджубей, и главный редактор «Правды» Павел Сатюков ушли вперёд. Когда Луньков их догнал, Хрущёв оживлённо говорил входившим в его ближний круг Аджубею и Сатюкову:

– А что, если у нас создать две партии: рабочую и крестьянскую?

Луньков понял, что надо отойти. Он на ухо пересказал Громыко услышанное. Министр иностранных дел осторожно заметил:

– Да, это интересно. Но ты об этом никому не говори.

25 апреля 1962 года на сессии Верховного совета Хрущёв сказал, что Конституция 1936 года, сталинская, устарела. Он предполагал предоставить большие права союзным республикам, ввести в практику референдумы (общесоюзные, республиканские и местные), ограничить срок пребывания чиновников на высших постах, чаще собирать сессии Верховного совета, сделать его комиссии постоянно действующими, а членов комиссий освободить от иной работы, то есть превратить в настоящих парламентариев.

Обсуждались идеи суда присяжных, отмены паспортной системы. Хотели ввести положение о том, что арестовать можно только с санкции суда, и закрепить пункт о судебном обжаловании незаконных действий органов государственной власти и чиновников. После отставки Хрущёва все эти идеи похоронили.

Репутация Хрущёва была подорвана денежной реформой 1961 года, повышением цен. Забастовка рабочих Новочеркасского электровозостроительного завода в июне 1962 года переросла в настоящий рабочий бунт. Он был спровоцирован постановлением ЦК и Совета Министров о повышении цен на мясомолочные продукты. Рабочих разогнали войска Северо-Кавказского военного округа под командованием дважды Героя Советского Союза генерала Иссы Плиева. Солдаты стреляли в мирных людей. Двадцать три человека были убиты. Четырнадцать судили, половину расстреляли, половину приговорили к длительным срокам заключения. А Хрущёв утратил ореол «народного заступника» от бюрократов и чиновников.

Никита Сергеевич выжал максимум из авторитарной системы, управляемой вручную. Но он же и продемонстрировал пределы роста: нет демократии, нет свободной экономики – нет и перспективы.

Огромный партийно-государственный аппарат не в силах был обеспечить страну даже хлебом. Он лишь мешал нормальной организации жизни.

Между тем на серьёзные политические реформы Хрущёв не решился. Не мог себе представить реальную демократизацию и рыночную экономику. Если бы он дал стране экономическую свободу, то мог бы осуществить то, что позже удастся в Китае Дэн Сяопину, поклоннику советского НЭПа. В деревне ещё оставался крестьянин, умеющий и желающий трудиться. А в городах – искренне верящие в социализм молодые люди.

Но Хрущёв не переступил через социалистические догмы. И шанс был утрачен, а потом почти два брежневских десятилетия напрочь отбили желание двигаться вперёд.

У высшего эшелона были личные причины не любить Хрущёва. Чиновники, достигшие вершины власти, жаждали покоя и комфорта, а Хрущёв проводил перманентную кадровую революцию. Он членов ЦК шпынял и гонял как мальчишек. Обращаясь к товарищам по президиуму ЦК, в выражениях не стеснялся:

– Дурак, бездельник, лентяй, грязная муха, мокрая курица, дерьмо…

Хрущёв на президиуме ЦК рассказывал о большой поездке по стране:

– На Украине перед моим приездом испортился водопровод, перебои были с водой. Так киевляне говорят: «Почему, вы думаете, не было воды? Руководителям республики клизму ставили!»

В зале опять засмеялись, хотя там сидели и руководители Украины.

– То есть едет Хрущёв, и уже клизму ставят! – довольно разъяснил первый секретарь. – И ведь сами не отрицают, что у них плохо.

Хрущёв продолжал разносить начальников:

– Вот тамбовский секретарь Золотухин всё хотел, чтобы его пороли, чтобы сняли штаны и пороли. Какое удовольствие! Всё виноватым себя признавал и приговаривал: да, товарищ Хрущёв, надо штаны снять и меня выпороть. Он это три раза повторил. Я уже не вытерпел и сказал ему: “Что это вы всё штаны хотите снять и зад нам показать? Вы думаете доставить нам удовольствие?” Какой это секретарь?

Характерная деталь: Хрущёв высмеял тамбовского секретаря, но снимать не стал. Золотухин позже возглавил более крупный Краснодарский край, а потом и вовсе стал министром заготовок СССР.

Хрущёв умудрился настроить против себя партийный аппарат (разрушая привычную систему управления), армию (сокращая офицерский корпус), КГБ (хотел снять с чекистов погоны, превратить комитет в гражданское ведомство). Добился принятия на ХХII съезде в октябре 1961 года нового устава партии, который требовал постоянного обновления руководящих партийных органов.

– Буржуазные конституции, – произнёс Хрущёв крамольную мысль, – пожалуй, более демократично построены, чем наша: больше двух созывов президент не может быть. Если буржуа и капиталисты не боятся, что эти их устои будут подорваны, когда после двух сроков выбранный президент меняется, так почему мы должны бояться? Что же мы, не уверены в своей системе или меньше уверены, чем эти буржуа и капиталисты, помещики? Нас выбрали, и мы самые гениальные? А за нами люди совершенно незаслуженные?..