Уильям Шекспир. Сборник

Сонет LXXVII

 
Thy glass will show thee how thy beauties wear,
Thy dial how thy precious minutes waste;
These vacant leaves thy mind's imprint will bear,
And of this book this learning mayst thou taste.
The wrinkles which thy glass will truly show
Of mouthed graves will give thee memory;
Thou by thy dial's shady stealth mayst know
Time's thievish progress to eternity.
Look, what thy memory cannot contain
Commit to these waste blanks, and thou shalt find
Those children nursed, deliver'd from thy brain,
To take a new acquaintance of thy mind.
   These offices, so oft as thou wilt look,
   Shall profit thee and much enrich thy book.
 
 
Ты в зеркале узришь всю убыль красоты,
Часы подскажут счет растраченных минут,
Из книжки записной урок получишь ты,
Когда ее листки твой дух передадут.
То зеркало, твои морщины отразив,
Зияющих могил тебе напомнит ряд.
А тень часов следя, поймешь времен призыв,
Что, крадучись как вор, дни к вечности летят.
Что в памяти своей не можешь удержать,
То книжке этой вверь, ее пустым листкам –
И вскормленных детей, что бросил мозг, опять
Тогда признает здесь и примет дух твой сам.
И вот, когда листки задумаешь прочесть,
Ты пользу обретешь –  и это книжке честь.
 

Перевод П.В. Быкова

 
Ты в зеркале своем увидишь, как ты вянешь,
А на часах – как быстр в полете жизни шум;
На девственных листках оставит след твой ум.
Причем из книги той ты многое узнаешь.
Морщины, что тебе зеркальное стекло
Покажет, наведут тебя на мысль о гробе,
А верные часы укажут то русло,
Где время тмит свой след у вечности в утробе.
А то, что память в нас не в силах удержать,
Поверь ты тем листкам – и ты увидишь милы
Ряд мыслей, твоего ума рожденных силой,
Чтоб снова пред тобой им новыми предстать.
Когда ж к ним взор себя склониться удосужит
На пользу лишь тебе и книге то послужит.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Как вянешь ты, пусть зеркало покажет,
Твои часы – как праздно ты живешь.
В пустых листах твой дух печатью ляжет,
В них поученье ты себе найдешь:
Морщины, отраженные стеклом,
Твердят, что нас могила ожидает,
А ход часов не шепчет ли о том,
Что в вечность время, крадучись, шагает?
Чего не может память сохранить,
Доверь пустым листам, и ты нежданно,
Когда начнут созданья мозга жить,
Познаешь дух, тебе природой данный.
   Чем чаще будешь их читать, тем ты
   Богаче будешь, а с тобой – листы.
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LXXVIII

 
So oft have I invoked thee for my Muse
And found such fair assistance in my verse
As every alien pen hath got my use
And under thee their poesy disperse.
Thine eyes, that taught the dumb on high to sing
And heavy ignorance aloft to fly
Have added feathers to the learned's wing
And given grace a double majesty.
Yet be most proud of that which I compile,
Whose influence is thine, and born of thee:
In others' works thou dost but mend the style,
And arts with thy sweet graces graced be;
   But thou art all my art and dost advance
   As high as learning, my rude ignorance.
 
 
Ты музой был моей. Тобой одним согретый,
Такую красоту обрел мой легкий стих –
Что вслед за мной идут другие все поэты
И по моим следам несутся перья их.
Твой взор немым давал способность песнопенья,
Недвижного глупца ввысь уносил твой взор,
Ученых окрылял и, с властью Провиденья,
Талант он облекал в величия убор.
Гордясь мной более, чем прочими певцами,
Им дал ты лишь твой блеск. Созданье я твое;
Твоими чистыми, горячими лучами
Проникнуто насквозь все существо мое.
Искусство ты мое, а я твое созданье;
Мне невежество вознес ты в сферу знанья.
 

Перевод И.А. Гриневской

 
Как часто Муза, друг, моя к тебе взывала
И помощь от тебя такую ж получала,
Как и враждебных мне поэтов наших рой,
Бряцанье лир своих склонявших пред тобой.
Глаза твои, немых подвигнувшие к пенью
И дикость научив высокому паренью,
Вложили перьев пук в ученое крыло,
И Грацию поднять заставили чело.
Но ты гордись лишь тем, что я к своим созданьям
Схожу в тиши ночной лишь под твоим влияньем!
Ты исправляешь стиль в творениях других
И прелесть чувств своих даешь страницам их;
Искусство же мое живет одним тобою,
Взнесенное твоей ученостью благою.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Я так же часто призывал тебя
Быть Музою моих стихотворений,
Как все другие, что несут, как я,
К твоим стопам плоды их вдохновений.
Твой облик, что научит петь немого
И неуча парить за облака,
Дал силы новые искусству слова,
Удвоил мощь и грацию стиха.
Но более всего гордись моим:
В нем все – любовь, все – пламень чувства.
Ты только придал внешний блеск другим
И прелестью своей развил искусство –
   Но можно ли сравнить, что сделал мне ты,
   Из неуча взведя меня в поэты?
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LXXIX

 
Whilst I alone did call upon thy aid,
My verse alone had all thy gentle grace,
But now my gracious numbers are decay'd,
And my sick Muse doth give an other place.
I grant, sweet love, thy lovely argument
Deserves the travail of a worthier pen,
Yet what of thee thy poet doth invent
He robs thee of, and pays it thee again.
He lends thee virtue, and he stole that word
From thy behaviour; beauty doth he give,
And found it in thy cheek; he can afford
No praise to thee but what in thee doth live.
   Then thank him not for that which he doth say,
   Since what he owes thee thou thyself dost pay.
 
 
Когда я звал тебя один, тогда звучали
Одни мои стихи чудесно, дорогой!
Но муза в недуге моя, полна печали,
Теперь принуждена здесь место дать другой.
Для песен в честь тебя, о друг мой, я согласен,
Должно бы взять перо победное в борьбе:
Ты полон нежных чар, пленителен, прекрасен.
Поэт твой лишь крадет все, что дает тебе.
О, в добродетель, друг, тебя он наряжает.
Но слово то он взял из добрых твоих дел
И красоту со щек твоих же похищает,
Всем обладаешь ты, что он в стихах воспел.
О друг мой, не нужна ему твоя уплата:
Все, что тебе он дал, –  все от тебя же взято.
 

Перевод И.А. Гриневской

 
Пока один просил я помощи твоей,
К одним моим стихам была ты благосклонна,
Теперь же стих мой стал с годами тяжелей –
И я забыт, и ты внимать другому склонна.
Конечно, качества прекрасные твои
Должны быть и пером прекраснейшим воспеты;
Но знай, что у тебя ж те перлы слов поэты
Возьмут, чтоб возвратить потом их как свои.
Они дадут тебе, мой друг, лишь то, чем полны
Дела твои – дадут те перлы красоты,
Что зыблются в тебе, как огненные волны,
Но не дадут того, чем не владеешь ты.
Итак, не награждай ты слов их похвалою,
Затем что и без них ты платишь им с лихвою.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Пока один тебя я призывал,
Ты лишь мои стихи дарил приветом.
Теперь, когда отцвел мой мадригал
И Муза перешла к другим поэтам,
Я допускаю: чар твоих предмет
Достоин лучшего пера, чем это,
Но все, что скажет о тебе поэт, –
Платеж тебе твоею же монетой.
Достоинства ль твои он воспевает –
Он из твоих поступков их берет.
Красу у щек твоих он похищает.
Что он ни славит, все в тебе живет.
   Чего ж тебе его благодарить
   За то, что сам ты вынужден платить?
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LXXX

 
O, how I faint when I of you do write,
Knowing a better spirit doth use your name,
And in the praise thereof spends all his might,
To make me tongue-tied, speaking of your fame!
But since your worth, wide as the ocean is,
The humble as the proudest sail doth bear,
My saucy bark inferior far to his,
On your broad main doth wilfully appear.
Your shallowest help will hold me up afloat,
Whilst he upon your soundless deep doth ride;
Or, being wrack'd, I am a worthless boat,
He of tall building, and of goodly pride:
   Then if he thrive and I be cast away,
   The worst was this; my love was my decay.
 
 
Нет, не могу я петь. Мой дух изнемогает!
Сильнейшего твоя пленяет красота.
Иной в хвалу тебе стихи теперь слагает,
Пред силою его –  немы мои уста.
Но чары все твои, как океан, безбрежны.
В стихии мощной их и судно, и ладья
Свободно могут плыть. И челн мой безмятежно
Направлю по волнам глубоким смело я.
Мне помоги; пущусь вперед я, как бывало,
Как он, что носится в бездонных глубинах.
О, если разобьюсь –  так что ж? –  челнок я малый,
Великий он корабль в бесчисленных снастях.
Пусть к цели он придет. Пусть погружусь в пучину.
Случится худшее: друг, от любви я сгину.
 

Перевод И.А. Гриневской

 
Я трепещу, когда тебя изображаю:
Ум, посильней, чем мой, всю тратит мощь – я знаю
На похвалы тебе, чтоб мой язык сковать,
Готовый век тебя хвалить и воспевать.
Но глубоки твои достоинства, как море,
А море носит все – корабль, челнок, ладью, –
И вот с отвагою я лодочку мою
Пустил в твой океан. И если в этом споре
Я буду кое-как держаться близ земли,
Его ж корабль нестись над бездною кипучей
Иль в щепы разобью я челн свой на мели,
А он останется во всей красе могучей, –
Тогда как удручен сознаньем буду я,
Что мне погибелью была любовь моя!
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
О, как мне страшно о тебе писать,
Узнав, что лучший дух тебя возносит
И силится мои хвалы попрать!
Но раз дары твои свободно носят,
Как океан безбрежный, все равно
И бедное, и мощное ветрило,
Мой жалкий челн – пускай слабей его! –
Направит вдаль упрямое правило.
Спасешь – и полечу по гребню волн,
Пока он ждет над бездной молчаливой.
Дашь гибель – значит, я негодный челн,
А он могуч в постройке горделивой.
   И если рок судил мне пораженье,
   В моей любви гнездилось уж паденье…
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LXXXI

 
Or I shall live your epitaph to make,
Or you survive when I in earth am rotten;
From hence your memory death cannot take,
Although in me each part will be forgotten.
Your name from hence immortal life shall have,
Though I, once gone, to all the world must die:
The earth can yield me but a common grave,
When you entombéd in men's eyes shall lie.
Your monument shall be my gentle verse,
Which eyes not yet created shall o'er-read,
And tongues to be your being shall rehearse
When all the breathers of this world are dead;
   You still shall live – such virtue hath my pen –
   Where breath most breathes, even in the
mouths of men.
 
 
Рука моя ль тебе над гробом строфы сложит,
Иль будешь ты в живых, когда сгнию в земле –
Но славу, друг, твою смерть унести не может,
Хотя б исчезнул я навек в могильной мгле.
Век имя будет жить твое здесь в поднебесной,
Когда же я умру –  умру я навсегда.
Я лягу, как и все –  в могиле безызвестной,
Твой гроб найдет привет в грядущие года!
И памятник над ним –  то будет стих мой нежный!
Грядущих в мир людей глаза его прочтут!
И о тебе уста гармонией безбрежной
Заговорят, когда все сущие умрут.
Ты вечно будешь жить. Перо мое могуче!
Где мощней дышит грудь –  слышней мое созвучье.
 

Перевод И.А. Гриневской

 
Мне ль пережить тебя назначил рок,
Иль раньше буду я в земле зарыт,
Не вырвет смерть тебя из этих строк,
Хотя я буду сам давно забыт.
Бессмертье в них тебе судил Всесильный,
А мне, когда умру, – удел червей.
Мне предназначен скромный холм могильный,
Тебе – нетленный трон в очах людей.
Твой монумент – мой стих: прочтут его
Еще бытья не знающие очи
На языках, неведомых еще.
Когда мы все умолкнем в вечной ночи,
Ты будешь жив – так мощен я в стихах, –
Где дышит дух живой – в людских устах!
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Мне ль пережить тебя назначил рок,
Иль раньше буду я в земле зарыт,
Не вырвет смерть тебя из этих строк,
Хотя я буду сам давно забыт.
Бессмертье в них тебе судил Всесильный,
А мне, когда умру, – удел червей.
Мне предназначен скромный холм могильный,
Тебе – нетленный трон в очах людей.
Твой монумент – мой стих: прочтут его
Еще бытья не знающие очи
На языках, неведомых еще.
Когда мы все умолкнем в вечной ночи,
   Ты будешь жив – так мощен я в стихах,
   Где дышит дух живой – в людских устах!
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LXXXII

 
I grant thou wert not married to my Muse,
And therefore mayst without attaint o'erlook
The dedicated words which writers use
Of their fair subject, blessing every book.
Thou art as fair in knowledge as in hue,
Finding thy worth a limit past my praise,
And therefore art enforced to seek anew
Some fresher stamp of the time-bettering days.
And do so, love; yet when they have devised,
What strained touches rhetoric can lend,
Thou truly fair wert truly sympathized
In true plain words by thy true-telling friend;
   And their gross painting might be better used
   Where cheeks need blood; in thee it is abused.
 
 
Ты с музою моей не скован браком вечным;
Иных певцов хвалы свободен слушать ты.
Пускай дано воспеть стихам их бесконечным
Труды твои, твои прекрасные черты.
Как ты красив умом, так ты прекрасен телом,
Ты выше всех моих похвал, и вновь искать
Ты должен строф таких, чтобы в полете смелом
Могли бы на крылах они тебя поднять.
Ищи. Но в час, когда поблекнут выраженья,
Что дух риторики твоим певцам дает,
В простых словах моих, правдивых, –  отраженье
Вся красота твоя, как в зеркале, найдет.
Румяна грубые их бледным лицам годны,
А для тебя они не нужны, друг, бесплодны.
 

Перевод И.А. Гриневской

 
Я знаю, что с моей не связана ты Музой
И потому – права, считая злой обузой
Слова, при коих сонм навязчивых певцов
Шлет милым существам столбцы своих стихов.
Ты ум и красоту одна в себе вмещаешь
И, зная, что хвалы мои все превышаешь,
Принуждена искать других себе певцов,
Чтоб сохраненной быть для будущих веков.
Но пусть они прольют в работе неустанной
Все тонкости своей риторики туманной –
Поверь, что красоту твою и сердца пыл
Правдиво лишь один твой друг изобразил.
Для грубой кисти их сподручна лишь дорога,
Где в красках недочет, а у тебя их много.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Допустим, что ты чужд моим стихам
И можешь дать оценку беспристрастно
Тем посвященьям, что к твоим стопам
Писатели несут подобострастно.
Ты столь же полон знаний, как красот,
И, думая, что мной не оценен,
Теперь искать размеров принужден
Свежей моих для песен и для од.
Ну что ж, ищи! Но ты увидишь скоро,
Как много лжи средь выспренних потуг,
Что истинно, без ложного убора
Тебя изобразил лишь твой правдивый друг.
   Прикрасы там нужны, где все убого,
   Где красок нет, – в тебе же их так много!
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LXXXIII

 
I never saw that you did painting need,
And therefore to your fair no painting set;
I found, or thought I found, you did exceed
That barren tender of a poet's debt:
And therefore have I slept in your report,
That you yourself being extant well might show
How far a modern quill doth come too short,
Speaking of worth, what worth in you doth grow.
This silence for my sin you did impute,
Which shall be most my glory, being dumb;
For I impair not beauty being mute,
When others would give life and bring a tomb.
   There lives more life in one of your fair eyes
   Than both your poets can in praise devise.
 
 
Я видел: не нужны щекам твоим румяна;
На красоту твою я их не налагал.
И выдумок певцов, красивого обмана
Не ищешь ты, мой друг, –  всегда я полагал –
И потому всегда я медлил похвалами;
Ты жизнию своей то можешь показать,
Что ни одно перо звучнейшими строфами
Не в силах было бы достойно описать.
Молчанье ставишь в грех мне. В нем я вижу силу.
Молчаньем красоте обид не наношу,
Желая дать ей жизнь –  все роют ей могилу,
И потому я нем. Похвал ей не пишу.
Есть больше чар в одном из глаз твоих
прекрасных,
Чем в строфах двух твоих поэтов сладкогласных.
 

Перевод И.А. Гриневской

 
Нуждалась ли ты, друг, в прикрасах – я не знал
И к белизне твоей румян не прибавлял:
Я думал, что ты все далеко превосходишь,
Что может дать поэт, которого ты водишь.
А если громче я тебя не воспевал,
То только потому, что сам же доказал,
Как мертвенно перо мое изображало
Все, что в душе твоей цвело и обитало.
Молчание мое ты мне вменила в грех –
И тем грехом могу хвалиться я при всех,
Так как вреда мое молчанье не наносит,
А похвалы иных забвение приносят.
Мой друг, твои глаза мне больше говорят,
Чем весь поэтов хор, прославивший твой взгляд.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
По-моему, прикрас тебе не надо,
И потому я их не придавал.
Я находил, что чар твоих отрада
Сильнее всех напыщенных похвал.
Поэтому умолк я, чтоб ты сам
Мог видеть, как новейшие приемы
Неподходящи, слишком узки там,
Где совершенства с ложью не знакомы.
Мое молчанье ты вменил мне в грех,
Когда оно достойно одобренья
За то, что не был я собратом тех,
Кто вместо жизни дал лишь искаженье.
   В твоих очах гораздо больше света,
   Чем могут выразить твои поэты.
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LXXXIV

 
Who is it that says most, which can say more
Than this rich praise, that you alone, are you?
In whose confine immured is the store
Which should example where your equal grew.
Lean penury within that pen doth dwell
That to his subject lends not some small glory;
But he that writes of you, if he can tell
That you are you, so dignifies his story,
Let him but copy what in you is writ,
Not making worse what nature made so clear,
And such a counterpart shall fame his wit,
Making his style admired every where.
   You to your beauteous blessings add a curse,
   Being fond on praise, which makes your
praises worse.
 
 
Красноречивей кто? Кто выразить сумеет
Хвалу превыше той, что ты, о друг мой, ты?
В тебе одном все есть, в тебе одном то зреет,
Что служит мерою твоей же высоты.
Перо, что вознести предмет свой не сумело,
Как жалко то перо! Но тот, кто каждый раз
Расскажет о тебе, что ты –  все ты –  тот смело
Возвысит до небес правдивый свой рассказ.
Пусть рабски снимет он, что в чистом очертаньи
Написано в тебе. Природы ясных слов
Пусть он не затемнит, и это воссозданье
Поднимет стиль его превыше облаков.
Одно есть зло в тебе: напрасные заботы
Умножить тьмой похвал твои же все красоты.
 

Перевод И.А. Гриневской

 
Кто лучшею бы мог почтить тебя хвалою,
Чем та, что нет тебе подобной на земле?
Где скрыто в мире то, что может быть с тобою
Поставлено, мой друг прекрасный, наравне?
Как бедно то перо, которое не может
Предмету хвал своих воздать как должно честь;
Но для певца любви довольно, если сможет
Он описать тебя такою, как ты есть.
Пусть верно спишет то, что видит пред собою,
Не портя, что дано природой всеблагою, –
И вмиг прославит он тогда свой светлый ум
И звучностью стиха, и выспренностью дум.
Средь бездны благ одно ты зло в себе вмещаешь:
Ты любишь похвалы и тем их уменьшаешь.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Там больший пыл восторга невозможен,
Где сказано, что ты один лишь – ты…
В каких краях, где в тайниках заложен
Бесценный перл подобной красоты?
Убого то перо, что не сумеет
Превознести предмета своего.
Но о тебе одно сказать довлеет:
Что ты лишь ты – и больше ничего!
Кто спишет то, что вписано в тебе,
Не исказив, что создала природа, –
Такой поэт прославится везде,
И стих его не обесцветят годы.
   Свои дары пятнаешь ты, ценя
   Лишь чад похвал, уродящих тебя.
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LXXXV

 
My tongue-tied Muse in manners holds her still,
While comments of your praise richly compiled,
Reserve their character with golden quill,
And precious phrase by all the Muses filed.
I think good thoughts, whilst others write good words,
And like unlettered clerk still cry 'Amen'
To every hymn that able spirit affords,
In polish'd form of well-refined pen.
Hearing you praised, I say 'tis so, 'tis true,'
And to the most of praise add something more;
But that is in my thought, whose love to you,
Though words come hindmost, holds his rank before.
   Then others, for the breath of words respect,
   Me for my dumb thoughts, speaking in effect.
 
 
Взгрустнув, молчит моя задумчивая Муза,
В виду всех тех похвал стесняющего груза
И громких фраз, каких наслушался я вкруг
Из уст певцов, тебя хвалящих, милый друг.
Я мыслю хорошо, пока другие пишут
И, как дьячок, «аминь» кричу на весь народ
В ответ на каждый гимн, в котором звуки дышат
А содержанье в нас так мудростью и бьет.
И, слыша похвалы, «о, правда!» я взываю
И к похвалам тем лишь немного прибавляю,
Но если мой язык и мало говорит,
То мысленно любовь у ног твоих лежит.
Так уважай других за их слова благие,
Меня же, милый друг, за помыслы немые.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Моя немая муза, милый, спит,
Когда к тебе несутся песнопенья,
И много перьев золотых скрипит,
А музы ткут изысканность хваленья.
Со мною – мысль, с другими – лишь слова.
Кричу «аминь», как дьяк во славу Бога,
Услышав всякий гимн, где у стиха
Изящество и благозвучье слога.
И говорю: «Да, это так; да, верно!»
И хочется еще хвалы прибавить,
Но мысленно. В моей любви безмерной
Не слово – мысль одна умеет славить.
   Цени ж других за их слова пустые;
   Меня – за мысли пламенно-немые.
 

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LXXXVI

 
Was it the proud full sail of his great verse,
Bound for the prize of all too precious you,
That did my ripe thoughts in my brain inhearse,
Making their tomb the womb wherein they grew?
Was it his spirit, by spirits taught to write,
Above a mortal pitch, that struck me dead?
No, neither he, nor his compeers by night
Giving him aid, my verse astonished.
He, nor that affable familiar ghost
Which nightly gulls him with intelligence,
As victors of my silence cannot boast;
I was not sick of any fear from thence:
   But when your countenance fill'd up his line,
   Then lack'd I matter; that enfeebled mine.
 
 
Его ли гордый стих, прекрасный и могучий,
Возвышенный мечтой награду получить,
Сковал в мозгу моем паренье мысли жгучей,
Где прежде рок судил родиться ей и жить?
Его ли дух, толпой злых духов наученный
Стать выше смертных всех в творении своем
Сразил меня? О нет! Ни дух тот благосклонный,
Который над его господствует умом,
Заставил замолчать мою святую лиру;
Ни он, певец любви, ни дух его благой,
Взносящий ум его к надзвездному эфиру,
Не в силах наложить печать на голос мой!
Но если с уст твоих хвала к нему слетает,
То муза дум моих мгновенно умолкает.
 

Перевод Н.В. Гербеля

 
Его стихов ли гордое ветрило,
Стремясь к тебе, награде всех наград,
В моем мозгу рой дум похоронило
И обратило в гроб цветущий сад?
Его ли дух, злым духом наученный
Писать стихи, стал палачом моих?
Нет, не злой дух, советник сокровенный,
Нет, и не сам он поразил мой стих.
Ни он, ни этот тайный вдохновитель,
Средь тишины желанный гость ночной,
Не может хвастаться как победитель.
Я не боюсь побед их надо мной!
   Но чуть ты стал сочувствовать ему,
   Я замолчал и погрузился в тьму.
 

Перевод М.И. Чайковского