Buch lesen: «Ами с острова Фуга»

1

‒ Христос воскресе из мертвых, ‒ донёсся бубнящий гул из кособокой церкви на окраине Москвы, ‒ смертию смерть поправ…

«И сущим во гробех живот даровав», ‒ мысленно допел я. Одиннадцать лет в церкви не был, а до сих пор подхватываю знакомые с детства слова пасхального тропаря.

К чёрту тропарь, к чёрту церковь. Как я молился тогда, чтобы бесплотная тварь, называемая богом, не забирала отца и мать! Рак ‒ у обоих. И умерли почти в один день. Почти как в сказке. Почти. Никто не спас. Почему бы всеблагому творцу не услышать мольбы девятнадцатилетнего призывника? Нет, Он слушать не захотел. Забрал обоих. И потом ещё измывался в военной части, избивал в закутке хозблока, поливал мочой, ломал о башку стулья… Не сам, конечно, но руками «сослуживцев». Тупых мудаков с прыщами, гниющими в сыром климате грёбаного Сахалина.

Ладно, что уж там… Сам не святой. У них там – Пасха, а у нас – спиритический сеанс.

Колокольный звон разгремелся, и я украдкой, точно почуяв чей-то взгляд, свернул в подворотню, взбежал на ступеньки облупленного крыльца. Квартира 67, домофон. Первый гудок не успел проныть, как дверь открыли. Ждут своих.

В прихожей сбрасываю мокрые ботинки, в сырых носках шлёпаю по стёртому линолеуму. Бабушка Елена, как всегда до противного приветливая, розовой ручкой толкает в плечо: я последний, все уже собрались. Ведь понимаю, что для неё это – бизнес, что её даже не Еленой зовут, а Светланой Ивановной. Елена – это в честь Блаватской или Рерих, уж не знаю… И всё равно мурашки по коже от этой её тёплой ладошки, от полупоклона седой головы, от слащавой улыбочки, раздвинутой двумя выпирающими, как у кролика, резцами. Как будто я на священнодействие пришёл, как будто – в первый раз.

В затемнённой комнате тихо и душно, точно вместо воздуха ‒ вата. Пахнет сандаловыми свечами, женским дезодорантом Драй и мокрыми ногами. Винтажная лампа даже не высвечивает узора на обоях и цвета плотных штор. Лица пяти человек за круглым столом озарены холодным светом, отчего кажутся синюшными. Князь Максим бормочет начинальную молитву, его острые усы подрагивают, будто в усмешке. Сухой голос летает по комнате, пылинками оседает в ушах. Поминаются воздушные духи, индийские цари и зачем-то Богородица. Князь Максим – медиум со стажем, ему семьдесят пять лет, на нём красное кимоно и колпак со звёздами. Бутафория, конечно… Но я знаю, что он не шарлатан.

Беззвучно киваю собравшимся, ловлю испуганные взгляды клиентов ‒ мужчины и женщины средних лет. Новички, сразу видно. Перед каждым стоит кружка с чаем и вазочка с шоколадным печеньем. Их должны были предупредить, что будет съёмка, так что я на них внимания не обращаю.

Ещё две женщины – бывалые. Натая и Алейя. И кто им эти имена подсказал? Зимуют в индийских Гималаях, летом ездят по русским монастырям. Странно, что их оттуда ещё пинками не гонят… На сеансе они для антуража, ничего стоящего сами не умеют.

Я надеваю на лоб гоупрошку, включаю запись, ставлю штатив с камерой так, чтобы все присутствующие попали в кадр. В полумраке качество будет не ахти, но зрителям на ютубе лучше и не надо. Повышает достоверность, так сказать… Проверяю микрофон, настройка на объёмный звук. Шумы в Саундфордже подчищу. И не все шумы удалять надо.

Мой стул – рядом с Князем. Я сажусь и беру его за руку, другой рукой подхватываю ледяную, потную ладонь клиентки. Волнуется, верит…

Князь Максим говорит:

‒ Властью воздушных магистров призываем душу усопшей рабы Божьей…

‒ Ларисы, ‒ сипло, после мгновенного замешательства, говорят клиенты.

‒ Отроковица прожила…

‒ Пять лет.

‒ И в муках скончалась от…

‒ Пневмонии. Очаговой, двусторонней.

‒ Мы хотим спросить отроковицу…

Клиенты переглядываются.

Мои глаза привыкли к полутьме, я вижу: на женщине чёрный пиджачок поверх клетчатого строгого платья, будто она шахматную доску вокруг себя обернула. Бухгалтер, наверное. Мужчина в джинсах и поношенном свитере с оленями, рыжая бородёнка топорщится из-под ворота, усы растут прямо из ноздрей. Похож на лауреата Грушинского фестиваля. Сторож или алкаш. Нет, у алкаша на спиритический сеанс денег не хватит. Может, препод из третьесортного вуза.

‒ Ну… ‒ сипло тянет бухгалтерша. ‒ Как ей там живётся… Всё ли у неё хорошо…

‒ Что она видит там, ‒ прокуренным голоском добавляет препод. ‒ Есть ли этот… ну… тот свет…

Князь Максим качает головой, не любит он таких вопросов. Все какую-нибудь чушь спрашивают, и обязательно про «тот свет». Князь давно знает, что никакой там не свет…

‒ Начнём, ‒ сказал он важным, кряхтящим басом, и потная ручка бухгалтерши стиснула мои пальцы. Ох уж эти потные ручки… Дилетанты, одно слово.

Князь Максим начал медленно вращать головой, поскрипывая позвонками, и вдруг уронил затылок на спинку бархатного кресла. Блеснули кроличьи резцы бабушки Елены.

Тишина. Только за окном чавкали по лужам чьи-то сапоги. Помигивали сандаловые свечки. Подчинившись общему напряжению, я невольно затаил дыхание и чуял только запах мокрых ног, осевший в носоглотке. Неплохо, оказывается, сочетаются благовония с потными носками…

‒ Богородице Дево, радуйся, ‒ заверещал Князь Максим, и холодок пробежал у меня по спине. В транс старец впадал всегда с молитвой.

Потная рука бухгалтерши, будто кошачья лапа, выпустила ногти, и они впились мне в ладонь. Я стерпел. Когда Князь в трансе, лучше не дёргаться…

‒ Мама… ‒ пропищал медиум не своим голоском. ‒ Тут прохладненько…

‒ Ларисонька, ‒ по слогам протянула бухгалтерша. В её голосе звенела такая ледяная жуть, что я почувствовал, как расслабляются мышцы у меня между ног. ‒ Девочка моя… Это ты?

‒ Я, мамочка, ‒ фальцетиком ответил Князь, и я на всякий случай напряг промежность. Надо было заглянуть для профилактики в туалет…

‒ Как ты… там, доченька?

‒ Хорошо, мамочка. Мы живём на облаке, у нас белые личики и синие пальчики. Тут свежоо… Как когда папочка на балконе курил и дверку не закрывал…

‒ Я говорила, ты её до пневмонии довёл, ‒ рявкнула бухгалтерша на мужа. У того брови выгнулись дугой и коснулись вихрастой чёлки.

‒ Нет, не папочка. Это меня чёртики к себе позвали.

Я не в первый раз был на сеансе, но тут и сам дал слабину: едва не выпустил скользкую руку бухгалтерши, когда она вся задрожала на своём стуле. Князь Максим тоже задрожал, и я понял: сеанс будет удачным. Может, насобираю тысяч пять просмотров на ютубе.

‒ Ааа… гхэ! ‒ встрепенулся Князь. Из ноздри его протянулась длинная белая сопля.

‒ Гхэ! ‒ кашлянул он снова, и сопля отвисла до груди, потом изогнулась буквой С. Вторая сопля вылезла из другой ноздри, обе они слабо светились.

‒ Ёптваю… ‒ выдохнул препод и разжал пальцы.

‒ Держи руку-то, иначе всё пропадёт, ‒ тихо проревела бабушка Елена. ‒ Прервёте сеанс – деньги не возвернём…

Две светящиеся сопли переплелись, уплотнились. К ним потекла из носа вязкая муть, и из этой беловатой слизи возникло круглое детское личико с задранным носиком, с большими навыкате глазами.

‒ Аах! ‒ коротко взвизгнула бухгалтерша.

‒ Мамочка, – гнусавым голоском сказал Князь. ‒ Ты только не волнуйся, мне тут хорошо.

‒ Хорошо ‒ и ладно, ‒ звякнул зубами препод. ‒ Хорошо – и слава Богу… А как вы там кушаете, досыта? Не обижает никто?

‒ Досыта кушаем, папочка, никто не обижает, ‒ пропищал Князь. ‒ Мы и сейчас кушаем.

Минутная тишина. Детский портретик замерцал под носом у Князя.

‒ А чего вы там… сейчас… кушаете? ‒ диковато пробормотал бородач.

Личико свернулось в узел, из носа у Князя потянулись новые сопли, и всё уплотнялись, сияли ярче.

‒ Сейчас мы… мамочку кушаем.

Я глянул на бухгалтершу. У неё из уголка рта ползла тёмная струйка, глаза округлились и блестели мерцанием свечей.

‒ У ребяток синие язычки, белые личики, ‒ сипленько зудел Князь. ‒ Мы на розовом облаке живём, мы все сейчас… мамочку кушаем.

Снова тишина.

Тихий стон донёсся от бухгалтерши, и тут же её шумно вырвало на стол чем-то чёрным.

Князь Максим открыл глаза, захлопал ресницами. Белые сопли втянусь к нему в нос.

‒ Всё, конец сеанса, ‒ хрипло выдохнул он. ‒ Пресвятая Богородице, помилуй. Благодарственные молитвы – и аминь.

2

Свет включили, я зажмурился. Когда снова посмотрел на стол, моргая от чёрных пятен на сетчатке, увидел небольшую лужу жёлчи и крови. Рука бухгалтерши выскользнула из моих пальцев, я вытер ладонь о джинсы. Женщина согнулась пополам, её снова натужно вырвало, на этот раз – просто жёлчью, прямо на шоколадное печенье. Подумает бабушка Елена в следующий раз, прежде чем клиентам угощенье ставить…

‒ Марин, ты чего? ‒ всполошился препод. ‒ Хочешь, Фосфалюгеля дам? ‒ И, обернувшись почему-то ко мне, извиняющимся тоном сказал: ‒ Язва у неё, давно так не обострялась… Как бы не рак, не рак бы только…

Их выпроваживали долго, ждали, когда бухгалтерша Марина оклемается. Обострение хронических болезней – типичное дело во время сеанса. Бабушка Елена всех предупреждает, но никто, конечно, не прислушивается. Ладно хоть на этот раз без неотложки обошлось.