Buch lesen: «Новые марсианские хроники»
ПАДЕНИЕ С МАРСА
1.
На обратной стороне Луны царила ночь. Черноту лунного неба прошивали лишь острые лучи немигающих, не замутненных атмосферой звезд. В их свете слегка серебрилась серая пыль на темной и выстывшей лунной поверхности. Зато на противоположном полушарии сейчас – раскаленные камни, ослепительное и непривычно большое Солнце и переливчато-голубая Земля в небе.
Санс отвернулся от наблюдательного экрана, заменявшего окно. Лунная база была утоплена глубоко в грунт, поэтому настоящих окон здесь быть не могло – только экраны, передающие изображения с камер, установленных на поверхности. Многие коллеги Санса в своих каютах предпочитали устанавливать на эти экраны привычные пейзажи родной планеты, чтобы не видеть космическую бесприютность лунного мира. Но Санс не хотел прятаться от реальности за миражом. Изображение на экране напоминало, что снаружи вакуум и космический мороз, и что все они сидят здесь, в этой норе под лунной поверхностью, ради грандиозной миссии.
База была неслучайно утоплена под поверхностью обратной стороны Луны – таким образом снижалась угроза быть замеченными наблюдательной аппаратурой землян.
Они старались избегать слов «вторжение» или «оккупация», хотя в душе понимали, что речь идет именно об этом. Однако предпочитали более нейтральные и обтекаемые формулировки – «операция», «миссия».
Марсиане слишком долго не уделяли должного внимания третьей планете и ее обитателям. О том, что тяжелая внутренняя планета пригодна для жизни, на Марсе знали очень давно: блеск земных океанов и серебристых облаков в лучах Солнца был заметен еще в первые марсианские телескопы. Наблюдательные станции марсиан появились в окрестностях Земли еще во времена египетского Среднего царства. Первые же снимки поверхности планеты подтвердили не только её обитаемость, но и наличие на ней разумной жизни, а внешний облик земных обитателей поразил марсиан сходством с ними самими. Земляне были выше ростом и обладали более массивным костяком – следствие почти тройной силы тяжести. Небольшие глаза с круглым зрачком – вот, пожалуй, главное их внешнее отличие от марсиан. И невероятное многообразие антропологических типов – оттенков кожи, цвета и структуры волос, формы носа, глаз и т.п. Однако это были несомненные люди.
Конечно, сходство это было чисто внешним. Несмотря на то, что две близко расположенные по космическим меркам планеты периодически осеменяли друг друга жизненными спорами, и сам источник жизни у них был один, их биосферы развивались независимо друг от друга. Однако жизнь, созданная из одних строительных материалов и развивавшаяся в сходных условиях, шла примерно одними и теми же тропами, вырабатывая во многом сходные формы. Поэтому нет ничего удивительного, что на обеих планетах, в конечном счёте, возникли древолазающие звери, которые волей обстоятельств были вынуждены спуститься с деревьев и приспосабливаться к непривычной для себя враждебной среде. И там, и там возобладала одна и та же стратегия – умнеть, развивать социальные навыки, заниматься изобретательством, придумывать хитроумные приспособления, компенсирующие физическую слабость и уязвимость. Конечный итог этой эволюции также оказался сходным: прямоходящие двуногие существа с ловкими руками-манипуляторами и куполообразным черепом, вмещающим крупный и сложно устроенный мозг. Существа, отличающиеся друг от друга массой деталей и мелочей, но принципиально сходные в своей базовой конструкции.
Впоследствии марсианские генные инженеры даже научились интегрировать генетический материал земного человека в марсианский генетический код, тем самым видоизменяя цвет кожи, конструкцию скелета, влияя на иммунитет и так далее. Однако это произойдёт намного позже. Череда природных и техногенных катастроф поставила марсианскую цивилизацию на грань выживания. Потом, когда опасности остались в прошлом, и жизнь вышла на устойчивую траекторию, марсиане вдруг обнаружили, что не хотят ввязываться в очередную авантюру с непредсказуемыми последствиями, какой неизбежно станет контакт с земным человечеством. Конечно, далеко не все рассуждали так, но общий консенсус, сложившийся в обществе, был именно таков: мы не готовы. Может быть, потом, но не сейчас.
За Землей, конечно, присматривали. Казалось, там не происходило ничего интересного. Земное человечество было беспросветно погружено в варварство и дикость. Варварские королевства и империи сменяли друг друга в бессмысленном калейдоскопе, лилась кровь, свирепствовали эпидемии. Казалось, этому не будет конца, и земное человечество в принципе неспособно подняться на более высокие ступени развития.
Поначалу этому искали объяснения в каких-то биологических изъянах земного человека. Затем пришли к выводу, что «виновата» сама планета. Казалось бы, как так? Ведь земной мир выглядел намного более благодатным и изобильным, чем холодный, сухой и тесный Марс. Но у этого изобилия была и оборотная сторона. Мощная атмосферная циркуляция и высокая сейсмическая активность порождали регулярные природные катаклизмы, обрушивавшиеся на головы людей и, естественно, тормозившие, а то и отбрасывавшие назад развитие цивилизации. Оборотной стороной биологического изобилия становилось огромное количество болезнетворных бактерий, вирусов и прочих паразитов, вследствие чего болезни и эпидемии регулярно выкашивали население целых стран и регионов. Наконец, сложный изрезанный рельеф, разбросанность земной суши, разбитой на разделенные водными пространствами осколки, породили великую разобщенность землян, раздробленность на сотни изолированных языков и культур. Трудность преодоления культурных и языковых барьеров, взаимное непонимание и конфликтность, связанные с ними, – всё это тяжким спудом висело на плечах земной цивилизации и безнадёжно тянуло книзу, мешая развиваться.
Конечно, роль безучастных наблюдателей за тем, как целая планета, населенная разумными существами, прозябает в варварстве и дикости, устраивала далеко не всех. Бесконечные споры о необходимости вступления в контакт с землянами, а также о возможных последствиях этого шага, тянулись десятилетиями. За это время марсиане досконально изучили сотни земных культур и языков. За Землёй следили десятки спутников, висевших на околоземных орбитах, атмосферу наводнили рои микро- и нанороботов, собиравших информацию обо всём, проникавшие в жилища и простых людей, и королей с императорами. Если когда-нибудь земные историки ознакомятся с работами своих марсианских коллег, они узнают много нового и неожиданного о прошлом своей цивилизации. Ведь многое из того, что было погребено под толщей времени и впоследствии с трудом реконструировалось по косвенным данным или считалось утраченным навсегда, было беспристрастно зафиксировано марсианскими наблюдателями. Однако, чем больше информации оказывалось в руках у марсиан, тем менее понятным становилось, как решать проблему контакта…
Между тем, на Земле, казалось, безнадежно погрязшей в варварстве и дикости, начались разительные перемены. Невидимый барьер развития был пробит. Стремительно пошли в рост земные города, чадя трубами заводов примитивной индустрии. По дорогом понеслись шумные и такие же чадные механические повозки. Развитие было бурным и жутко дисгармоничным. Пока одни регионы планеты осваивали новые технологические уклады, другие продолжали пребывать в дикости, и разрыв между ними стремительно рос. Войны, невероятные по масштабам и кровопролитности, усугубленными новыми техническими возможностями, накал ненависти между расами и культурами – все это сотрясало планету в скоротечных, но от этого не менее чудовищных катаклизмах.
Казалось, технологический прогресс ведет земное человечество к самоистреблению. Но нет – население стремительно росло, города отстраивались после очередных войн, а жизнь в наиболее развитых областях планеты по многим параметрам стала напоминать жизнь на Марсе, хотя и на более низком технологическом уровне.
Эфир вокруг Земли, доселе безмолвный, заполнился разноязычной многоголосицей земных радио- и телепередач.
А затем земляне вышли в космос. За полётом Гагарина на Марсе следили с не меньшим замиранием сердца, чем на Земле. Вскоре после этого околоземное пространство начало стремительно заполняться искусственными спутниками, а исследовательские станции землян направились к другим планетам Солнечной системы. В том числе и к Марсу.
Надо сказать, марсиане «проспали» тот момент, когда первые наблюдательные приборы землян устремились в космическое пространство. И, похоже, первые земные наблюдатели успели увидеть истинное лицо Марса – поэтому и стали с такой стремительностью распространяться на Земле слухи о его обитаемости. К счастью, примитивная оптика и плотная атмосфера не позволили распознать какие-либо детали, что дало марсианам возможность обезопаситься от стремительного и неподготовленного контакта.
Марсиане спрятали свою планету за хитрым компьютерным миражом. Теперь за орбитой Деймоса – второго, дальнего, спутника, – Марс выглядел как безжизненная, сухая и холодная «красная планета», практически лишенная атмосферы. Именно этот мираж земляне теперь и считают истинным обликом Марса. Земные зонды, посылаемые к Марсу, перехватывались у Деймоса (после чего отправлялись в расположенную там исследовательскую лабораторию), а трансляцию ложной информации на Землю вели уже марсианские передатчики.
Однако было ясно, что долго прятаться таким образом от землян – глупо и бессмысленно. Необходимо было готовиться к контакту.
Однако каким должен быть этот контакт и к чему он приведет? Марсиане долго думали над этим и, в конечном счете, пришли к выводу, что ничего хорошего от этого контакта ждать не приходится. Землян много, и физически они намного крепче марсиан. Из-за повышенной силы тяжести марсианин не может долго находиться на Земле. Даже специальные защитные костюмы-экзоскелеты не могли решить проблему долговременного губительного воздействия земной гравитации на марсианский организм. А вот земной человек мог находиться на Марсе без серьезного ущерба для себя. Уже одно это ставило землян и марсиан в неравное положение.
Землян много, жизнь большинства не устроена, они агрессивны. В случае контакта неизбежна передача марсианских технологий землянам, а в руках такого варварского общества они не принесут ничего хорошего. Все компьютерные модели показывали, что любые попытки установить контакт с землянами на принципах равенства обернутся для марсианской цивилизации либо крахом, либо катастрофическими катаклизмами.
Но и тянуть с контактом было больше нельзя. Землян буквально тянуло к Марсу, они бомбардировали планету своими исследовательскими зондами. Если бы земная цивилизация не была расколота, а земляне не тратили столько энергии на внутренние склоки, полет земного человека к Марсу был бы вопросом ближайшего времени.
Допускать спонтанного и неуправляемого контакта было нельзя. Единственным выходом было нанести удар первыми и оккупировать Землю. Но это должна быть не простая оккупация. Марсиане, как более высокоразвитая и вместе с тем уязвимая цивилизация, пользуясь своим технологическим преимуществом, должны обезопасить себя от возможной агрессии со стороны землян. В то же время, как цивилизация гуманистическая, марсиане не желают уничтожения и порабощения землян. Марсиане хотят видеть в землянах друзей и партнеров, но для этого придется радикально перестроить всю земную цивилизацию, изменить ее хозяйственный уклад, общественные отношения, культуру. Именно в этом и заключается цель оккупации. Марсиане возьмут под контроль Землю и направят ее развитие в нужном им русле, максимально уподобляя землян самим себе. Задача масштабная и не на одно поколение. Но только так два человечества смогут ужиться в одной Солнечной системе.
Санс, начальник лунной базы, был сыном Верховного Хранителя Господина Эрца. Именно Господин Эрц был вдохновителем и организатором плана оккупации Земли.
База на обратной стороне Луны должна была стать основным плацдармом наступления на Землю. Персонал базы был невелик, всего несколько десятков человек, которые и будут управлять первыми, наиболее сложными и важными, этапами оккупации. Сеть спутников, висящих на орбитах вокруг планеты, перехватит контроль над всеми ключевыми системами земной цивилизации. Особенно важно перехватить управление ядерными арсеналами, которые земляне наплодили в ходе своих безумных политических гонок, и не допустить, чтобы в первые минуты, на волне паники от непонимания, что происходит, кто-нибудь начал стрелять.
А затем в дело вступит десант. Высаживаться на Землю с ее чудовищной гравитацией марсиане не будут – эту миссию возьмут на себя андроиды. В ангарах лунной базы своего часа ждет целая армия андроидов. Внешне они выглядят как земные люди разных антропологических типов, они способны к общению и будут выполнять функции не только военного контроля, но и гражданского администрирования.
Подготовка к высадке на Землю шла своим чередом. Марсиане не торопились. Столь масштабная операция должна быть подготовлена тщательно и с максимально холодной головой.
Однако пока марсиане неспешно плели свою сеть, готовясь набросить ее на Землю, на самой Земле происходили бурные события.
В последние десятилетия в цивилизации землян доминировали две великие империи. Обе они находились в северном полушарии, где сконцентрированы основные массивы земной суши, но на разных материках, разделенных гигантскими земными океанами, совокупная площадь которых в несколько раз превосходила всю марсианскую поверхность.
Именно в противостоянии этих двух империй совершился прорыв земного человечества в космос, так напугавший марсиан, и именно в усмирении этих двух великих держав видели марсиане свою первоочередную задачу.
И вдруг одна из империй рухнула, очень быстро, почти в одночасье, рассыпавшись на пятнадцать частей, а вся ее технологическая пирамида начала стремительно оседать и разрушаться. Великая гонка двух гигантов закончилась.
Это событие настолько обескуражило марсиан, что последовали предложения, не стоит ли повременить с оккупацией и понаблюдать, как будут развиваться события на Земле. Но Господин Эрц настоял, что начало оккупации должно пройти в намеченный срок. Оккупация отменит всю земную политику, и ее текущая конфигурация не имеет принципиального значения, говорил он. Потребуются лишь незначительные корректировки первоначального плана, связанные с изменением расстановки сил на Земле.
Подготовка к операции шла своим чередом, но вдруг возникло новое непредвиденное обстоятельство. Как-то вечером к Сансу пришла Ита и сообщила, что с Земли поступают сигналы, которые, по ее мнению, говорят о том, что кто-то взломал информационную защиту и наблюдает за ними.
Ита была любовницей Санса, а на станции отвечала за обеспечение информационной безопасности. Это было серьезное и ответственное направление. Марсианам было важно скрывать не только свою планету, но и всю деятельность, которую они развернули в Солнечной системе. Топить создаваемые марсианской цивилизацией сигналы в белом шуме Вселенной было непростой и все более усложнявшейся задачей по мере совершенствования наблюдательной аппаратуры землян.
В случае с лунной базой задача была сложной вдвойне, ведь база находилась в непосредственной близости от Земли. Однако до сих пор марсианам удавалось работать под самым носом у землян, оставаясь ими не замеченными.
По словам Иты, сигнал поступал с территории недавно рухнувшей северной империи, с одного из отколовшихся от нее малых государств. Он был регулярным, приходил каждый вечер или каждую ночь, когда та часть планеты уходила в тень. Кто-то проникал сквозь выставленную марсианами защиту и наблюдал. Наблюдал молча, не пытаясь выйти на связь и вообще ничего не предпринимая.
Новость прозвучала как гром среди ясного неба. Марсиане тщательно следили за всей деятельностью землян, связанной с космическими исследованиями, особенно всем тем, что связано с Марсом. И они были уверены, что жители Земли ничего не знают о марсианской цивилизации и не предпринимают попыток взломать выставленную марсианами хитрую информационную защиту.
–Нужно немедленно узнать, кто они, – сказал Санс.
–Уже сделано, капитан, – ответила Ита. – Пойдем, покажу.
Они прошли в наблюдательный пункт, Ита активировала экран и вывела на него изображение. Санс увидел две нескладные грузные фигуры землян. Мужчины. Один, уже немолодой, с крупным носом и выпуклыми глазками под массивными очками, с седеющими курчавящимися волосами, уже выкатавшимися на макушке. Второй моложе, тоже в очках, с всклокоченными волосами и намечающимися залысинами. Оба с бледной кожей, характерной для жителей северных широт. Земляне сидели в тесном помещении с грубыми серыми стенами, загроможденном какой-то аппаратурой, и смотрели на экран, на котором отображались интерьеры марсианской лунной базы.
–Кто они? Надо все о них узнать, – бросил Санс.
Ита улыбнулась:
–Уже сделано. Самое удивительное, что они, похоже, любители. Вот этот, который моложе, вообще не имеет никакого отношения к космическим исследованиям, он школьный учитель. А вот этот, второй, интереснее. Он работал в институте, связанном с изучением космоса, причем, засекреченном.
–Ну, это же для них засекреченном, не для нас, – ухмыльнулся Санс.
–Конечно. Но, опять же, ничего опасного в их исследованиях не было. Лаборатория, в которой работал этот человек, закрылась несколько лет назад…
–Ну да, когда развалилась их империя…
–Да. Так вот, по всей видимости, этот человек кустарным способом собрал прибор, который пробивает нашу защиту и позволяет наблюдать за нами.
–Кустарным способом? Как такое возможно?
Ита пожала плечами:
–Они сидят в обычном гараже. Видимо, этот человек вывез из своего института какие-то материалы и приборы, которые и позволили ему собрать вот такой аппарат.
–Но ведь это получается, он знал, зачем ему нужен этот прибор и что он хочет увидеть…
Повисло молчание. Санс всматривался в изображение на экране, его янтарные глаза с вертикальным зрачком разгорались недобрым огнем.
–Что будем делать, капитан? – спросила Ита.
–Пока ничего. Наблюдайте за ними, не спускайте с них глаз. Записывайте все их разговоры и передавайте мне.
Ита вздернула бровь:
–Я думала, ты прикажешь их изолировать.
–Нужно понять, что происходит и насколько велика угроза. И есть ли она, эта угроза. Если мы сейчас их изолируем, можем сделать еще хуже. Пока наблюдаем.
2.
История эта началась давно, еще в конце семидесятых годов, когда Иван Сергеевич Бурцев, академик, герой социалистического труда, ученик Королева, участник советских лунной и марсианской программ, начал ходить по высоким кабинетам со странным предложением: открыть под его, Бурцева, началом, институт по поиску внеземной цивилизации в Солнечной системе.
Бурцев приводил данные радионаблюдений за космическим пространством, из которых, по его словам, получалось, что в районе Марса, Луны и Венеры наблюдаются некие аномалии, которые нельзя объяснить иначе как признаками некой разумной активности. Причем наибольшая концентрация этих аномалий наблюдалась в районе Марса. Бурцев не настаивал на том, что это именно марсиане или какие-то другие инопланетяне. Возможно, говорил он, это наши американские друзья ведут какие-то засекреченные исследования, хотя характер сигналов говорит о том, что это, скорее всего, не они.
Времена стояли застойные, сонные, страна медленно впадала в летаргию. Ни чиновничество, ни академические круги Бурцеву впечатлить так и не удалось. Вернее, удалось, но совсем в ином смысле – за спиной поползли перешептывания, мол, сбрендил старик. Закончилось всё тем, что его тихо отстранили от всех научных исследований, оставив, правда, рядовым профессором в Московском университете (видимо, памятуя былые заслуги). Бурцев намек понял, и о внеземных цивилизациях, казалось, больше не вспоминал.
Но грянула Перестройка, и академик снова оживился. И, о чудо, добился-таки своего. Правда, дали ему не институт, а всего лишь лабораторию. И услали из Москвы на Урал, в «почтовый ящик», с глаз подальше.
Под началом у Бурцева оказалось четверо молодых ученых, включая и кандидата физико-математических наук Валеру Соловейчика. С их помощью он и надеялся воплотить свои интуитивные догадки в сенсационное открытие. Но, увы, времена наставали действительно скверные. Финансирование стремительно сокращалось, а молодые кандидаты наук убегали в кооперацию, уверовав в чудотворную силу капитализма.
Единственным, кто оставался верен затее академика Бурцева, был Валера Соловейчик. Соловейчик, со второй попытки поступивший на мехмат, сумел окончить его с отличием, поступить в аспирантуру и защитить диссертацию. К моменту, когда Бурцев набирал сотрудников для своей лаборатории, Соловейчик вел скромную жизнь научного сотрудника в одном из минских НИИ и жил с мамой и папой в тесной двухкомнатной квартирке. Бурцев, давно имевший репутацию чудака, столкнулся с проблемой при наборе сотрудников в свою лабораторию – никто не хотел идти. Вот и пришлось искать по провинциальным НИИ. Здесь-то ему и подвернулся Соловейчик.
Почему Соловейчик ввязался в эту авантюру? Во-первых, ему было просто скучно. Личная жизнь не сложилась, в профессии, как казалось, он тоже достиг потолка, выше которого прыгнуть не получалось. Быт в одной квартире с родителями нагонял тоску. И тут вдруг – чудаковатый академик с поиском чужих цивилизаций. Нет, в официальных документах, всё было сформулировано куда более витиевато и расплывчато, но Соловейчик сразу понял, о чем речь. Как он к этому отнесся? Конечно же, скептически. Но под это дело давали целую лабораторию в закрытом городе. Закрытый город – это в том числе снабжение по перовому разряду, что немаловажно в замордованной дефицитом стране. Кроме того, академик сулил быстрое получение квартиры. Вырваться из душных стен родительского жилья – заветная мечта взрослого уже мужчины. К тому же, в том году как раз взорвался Чернобыль, слухи по Минску ползли самые мрачные. И Соловейчик поехал. Из города-миллионника, республиканской столицы, в холодную уральскую глушь, закрытый городок, затерявшийся в тайге.
Академик не обманул – действительно выбил квартиры для своих сотрудников. Правда, перед этим почти целый год пришлось помыкаться в общежитье. Но оно того стоило: уютная однушка с просторным балконом, на котором так приятно курить по вечерам. Сосны, одуряюще свежий воздух и звенящая тишина. В городке царила по-военному образцовая дисциплина: чистота и, да, перворазрядное снабжение, регулярные спецпайки с дефицитной колбасой, индийским чаем, кофе и – на Новый год – красной икрой.
И работа, которая действительно оказалась очень интересной и затянула Соловейчика без остатка. Впрочем, в лаборатории академика Бурцева он оказался единственным таким исключением: остальные сотрудники быстро сбежали, сочтя, что новое время открывает им более привлекательные возможности, нежели затворничество в закрытом городке.
Науке новые времена не несли ничего хорошего, и Бурцев, на котором лежала вся тяжесть организационных хлопот, чувствовал это все более отчетливо. В лаборатории он появлялся редко, переложив весь груз научных изысканий на Соловейчика, а сам пропадал в командировках в Москве, ведя там изнуряющие аппаратные баталии с большими начальниками. Когда же возвращался, был мрачен как туча. Соловейчик этого до поры до времени не замечал, будучи погруженным в работу, тем более, появились первые серьезные результаты, и результаты ошеломляющие. Когда Бурцев с ними ознакомился, лишь пожевал губами и сказал:
–В Москву пока не докладываем.
На недоуменный вопрос Соловейчика коротко ответил:
–Там сейчас всё… сложно.
Бурцев умер в декабре 91-го года. «Умер вместе со страной», – как потом любил говаривать Соловейчик. Утром не вышел на работу, а вечером его нашли дома в туалете в некрасивой позе.
Буквально через несколько дней на Соловейчика обрушился еще один удар – умер отец. Последние годы дела у отца шли неожиданно хорошо. Перестройка действительно сдвинула какие-то тектонические плиты, и люди, казалось, достигшие своего потолка, вдруг получили возможность прорваться выше. Отец, карьерные возможности которого долгое время были негласно ограничены пресловутым «пятым пунктом», вырвался в большие начальники, из тесной хрущевки переехал в роскошную двухъярусную квартиру, в новом, похожем на белый круизный лайнер, доме, с видом на реку в самом центре города. Но счастье продлилось недолго. Глядя на мать, неприкаянно бродившую по комнатам этой так и не обжитой квартиры, Солвейчик впервые задумался о возвращении.
Вернувшись после похорон в «почтовый ящик», Соловейчик поразился произошедшим переменам. Первое, что бросилось в глаза – заметенные неубранным снегом улицы, огромные снежные шапки и сосульки на крышах домов. Куда девался привычный военный порядок?.. Ларчик открывался просто – с городка сняли секретный статус, а обсуживавшую его воинскую часть – расформировывали.
В лаборатории Соловейчика ожидало постановление о ликвидации. По большому счету, речь шла о ликвидации всего городка, которая напоминала нечто среднее между бегством и разграблением. Ранее закрытый городок вдруг наводнился какими-то американскими делегациями, которые шастали по корпусам и лабораториям, что-то вынюхивали. Официально всё это было под благовидным предлогом новоявленной российско-американской дружбы и налаживания контактов между научными сообществами двух стран после десятилетий отчуждённости и вражды. Однако результатом этих визитов становилось то, что в Америку стали уезжать целые подразделения и институты – со всей документацией и оборудованием.
Появились и какие-то криминальные типчики. Этих интересовало другое: металл и прочие ценные материалы, которыми был нашпигован городок. То, что не смогли вывезти американцы, контейнерами отправлялось в порты Прибалтики, откуда в качестве лома уходило дальше на Запад. В разграблении городка «браткам» активно помогали многие его жители – те, кому не светила Америка. На этих контрабандных схемах делались первые большие состояния «новой России». Через несколько лет Соловейчик с удивлением увидит некоторых своих бывших коллег в телевизоре – в качестве уважаемых и влиятельных бизнесменов, в дорогих лощеных пиджаках и модных широких цветастых галстуках. Ещё через какое-то время некоторые из них окажутся героями криминальных хроник – в качестве жертв бандитских перестрелок или подрывов автомобилей.
Во всей этой кутерьме всем было как-то не до Соловейчика, чем тот и воспользовался. Он тихо оформил ликвидацию лаборатории, написав в итоговом отчете об отсутствии каких-либо серьезных результатов, полученных в ходе ее работы. Впрочем, глядя на происходящее вокруг, Соловейчик не сомневался, что читать его отчёт никто не будет. А дальше он занялся тем же, чем занимались и все остальные – грабежом. Но делал это совсем с иными целями.
В отчёте Соловейчик соврал. Результаты работы у него были, и очень серьёзные результаты. Была обнаружена целая сеть космических коммуникаций, раскинувшаяся от орбиты Сатурна до Меркурия. Щупальца этой странной сети обнаруживались на Луне; признаки чужой активности прослеживались на околоземной орбите. Средоточием всей этой деятельности оказывался Марс.
Они с Бурцевым не раз обсуждали, что это может быть. Неведомая цивилизация? Бурцев недоуменно пожимал плечами:
–Наши аппараты изучили Марс довольно хорошо. Марс сухой, мёртвый, выжженный космической радиацией, никаких признаков разумной деятельности там не обнаружено. И, исходя из того, что мы знаем, и быть не может.
–А может ли быть так, что то, что мы знаем о Марсе – лишь грандиозная мистификация? – спрашивал Соловейчик.
Бурцев пожимал плечами:
–Факт, что что-то там есть. Что – пока непонятно.
–Может, всё-таки американцы?
Бурцев категорически отметал эту версию:
–Посмотри на масштабы, Валера. Такие масштабы не доступны ни одному государству на Земле. Мы только-только начинаем копошиться в околоземном пространстве. Запустить автоматическую станцию куда-нибудь к Урану – целое событие… Поверь, Валера, я хорошо знаю космическую кухню, и нашу, и американскую. Мы не можем. Они не могут. Больше здесь, на Земле, некому.
Проблема заключалась в том, что, обнаружив чужую деятельность в Солнечной системе, они не могли понять ее смысл. Они видели сигналы, но были не в состоянии их расшифровать. Сигналы были не просто очень хитро зашифрованы и не читались земной аппаратурой – казалось, их намеренно пытались сделать незаметными, растворить в «белом шуме» космоса.
Нужен был приёмник, чтобы расшифровать таинственные сигналы. Построить такой приёмник усилиями их скромной лаборатории было невозможно. Нужно было задействовать другие подразделения, а для этого нужна была санкция Москвы. Бурцев, понимая, что рыба гниёт с головы, решил действовать неформально, подключив весь свой авторитет и обширные связи. В итоге где-то за полтора месяца до его смерти чертежи приёмника, не засвеченные ни в каких официальных отчетностях и базах данных, были у них в распоряжении.
Таким образом, Соловейчик был в шаге от того, чтобы узнать, что же скрывается за загадочными сигналами, невидимой сетью опутавшими половину Солнечной системы. Все необходимые материалы и оборудование для постройки приёмника в городке имелись. Однако, глядя на творящуюся вокруг вакханалию грабежа, Соловейчик понял – надо спешить.
Построить приёмник, пусть и не очень мощный, он сможет и самостоятельно. Он, конечно, не «добьёт» до Сатурна и даже до Марса, но понять, что происходит на Луне, с его помощью будет вполне можно. А там, скорее всего, станет понятно, что творится и во всей остальной Солнечной системе. Получив необходимое знание, он решит, что с ним делать. Может, продать тем же американцам за очень большие деньги. А может, это будет такая информация, которую вообще никому нельзя показывать и вообще будет лучше о ней забыть и не вспоминать. Кто знает?
Вскоре по железной дороге на запад отправился еще один контейнер. Но шёл он не в Прибалтику, а в Белоруссию. По документам грузом значился лом, а по факту это было оборудование для постройки приёмника. Вслед за контейнером в путь двинулся и Соловейчик. Он покидал бывший закрытый городок, в котором провёл лучшие годы своей жизни. Городок, заметаемый северными метелями, разграбляемый и пустеющий…
В Минск Соловейчик возвращался с тяжелым сердцем. Он не любил город, в котором родился и вырос. Минск напоминал ему то ли грубо нарезанный невкусный винегрет, то ли пиджак, неладно скроенный из плохо сочетающихся кусков материи. Центр города представлял собой натужно помпезный послевоенный сталинский ансамбль, тяжелый и давящий, на задворках которого ютились жалкие остатки по провинциальному скудной дореволюционной застройки. Дальше начинался хаос хрущевско-брежневских бетонных громад, почти деревенских хат частного сектора, бараков, гаражей, промзон, складов, проплешин еще не застроенных пустырей… Градостроители попытались заключить всю эту неудобоваримую смесь в строгую радиально-кольцевую планировку, но гармонии от этого не прибавилось. В принципе, всё это мало отличалось от картины любого советского областного центра средней руки – если бы не потуги на столичность и статусность. Потуги, от которых общий провинциализм происходящего бил в глаза ещё больше. Добавьте к этому промозглые балтийские ветра, вечно дующие над городом – и общая безрадостная картина сложится окончательно.
