Buch lesen: «Убегая по янтарному берегу»

Посвящается Максону

1. Искатель счастья на Балтийском море

Утренняя прогулка по пляжу – это отличный способ начать день, расслабиться, погрузиться в глубины собственных мыслей и настроиться на предстоящие вызовы, которые жизнь, в том или ином виде, бросает каждому человеку. Так же думали супруги Глуховы, когда-то построившие дом неподалёку от побережья. Они точно не могли ожидать, что четвёртое октября навсегда врежется в память, как дата разрушения их утренней идиллии. Им пришлось вызвать полицию и стать понятыми. На привычный прогулочный маршрут пары море вынесло истерзанный человеческой жестокостью труп.

– Ещё раз, как давно, вы говорите, его обнаружили? – спрашивает лейтенант Черёмухов, ручкой нервно постукивая по планшетке.

– Повторяю, это было примерно минут сорок назад, – говорит Глухов. – Мы сразу, как поняли, что это покойник вызвали вас. Сейчас, подождите… я посмотрю в телефоне. Вот, исходящий в 8:53, – Глухов подносит экран смартфона почти к самому носу Черёмухову.

– Хорошо, я понял, не обязательно мне этим тыкать в лицо, – лейтенант сдвигает руку понятого и опускает взгляд в протокол. – После обнаружения трупа вы позвонили в 02? – его взгляд снова направлен на понятых.

– В 112, – поправляет Глухова. – Скажите, нам здесь ещё долго торчать? У нас всё же есть и другие дела, мы надеялись, ваша бюрократическая возня не отнимут более двадцати минут, а мы вас только полчаса ждали!

– В самом деле, давайте мы уже распишемся и пойдём, – присоединяется к негодованию Глухов.

– Граждане, – Черёмухов окидывает понятых холодно-уставшим взглядом, – я понимаю ваше недовольство, но и вы поймите, что мы приехали сразу, как только смогли и делаем всё возможное, чтобы вас поскорей отпустить и начать расследование. – Видя, что его слова действуют гипнотически на пожилую пару, лейтенант продолжает: – Мертвец – это серьёзно и оформлять все бумаги тоже нужно серьёзно, не допуская и малейшей неточности, в противном случае могут появиться проблемы… и не только у нас, – пара переглянулась. – Мы ценим вашу помощь и вклад в общее дело, поэтому будьте добры, уделите нам ещё некоторое время. Мы же работаем для вашей же безопасности, – смягчившись, Черёмухов давит из себя доброжелательную улыбку. – Осталось немного, – он прижимает планшетку к груди, – пойдёмте в машину, занесём ваши данные в протокол и тогда, если капитан отпустит, пойдёте по своим делам, хорошо?

– Хорошо, – ответили супруги чуть ли не в один голос.

– Вот и славно, – говорит лейтенант и жестом приглашает их подняться к машине. – Товарищ капитан, – нарочито громко он обращается к Сверепееву, – мы проследуем к автомобилю для дальнейшего заполнения протокола, как закончим я смогу отпустить понятых?

– Да, – сухо отвечает ему Сверепеев, не отрывая взгляд от мёртвого тела в гидрокостюме. – И что только произошло с ним?

– Смело могу заявить, что причиной смерти являются множественные колото-резаные раны по всему телу. Их так много, что я даже затрудняюсь ответить, какая именно стала, так сказать, добивающей, но одно знаю наверняка: в воду тело погрузилось без признаков жизни.

– Откуда такая уверенность? – капитан складывает руки на грудь.

– Опыт, – судмедэксперт выпрямляется. – Здесь не требуется подробный анализ, чтобы понять, что перед нами не утопленник, а жертва особо жестокой поножовщины. В любом случае мне предстоит провести ещё один, более детальный осмотр в морге, однако, – Георгий снимает перчатки, – вряд ли заключение будет отличаться от того, что я выдал сейчас. Забирайте, – он подзывает медработников, и те спешно перетягивают тело с песка на носилки. Позвоню, как со всем разберусь, – Георгий протягивает капитану руку.

– Буду ждать, спасибо, – Сверепеев её пожимает.

«Этого стоило ожидать, – думает капитан, щёлкая зажигалкой у кончика сигареты, глядя куда-то за горизонт, – не зря говорят: “история циклична”, я убеждаюсь в этом очередной раз. Люди снова, рискуя своими жизнями, лезут за янтарём дальше, чем следует, и вот результат. Когда же они, наконец, поймут, что лёгкие деньги на то и лёгкие, что ты их получаешь в обмен на свободу и жизнь? И то, и то потерять легче, чем кажется. Неужели деньги нужны настолько? Без них что ли совсем нет счастья…?»

– Протоколы заполнены, понятых отпустил, – вытягивает капитана из размышлений Черёмухов, оказавшийся на участке, где недавно валялся человек в неестественной позе.

– Замечательно, – сухо говорит старший по званию и, оторвавшись от недосягаемой линии, добавляет: – Нам предстоит много работы.

2. Ледяное возвращение

Сидя в пустующем зале аэропорта «Храброво», всё, за чем я могу скоротать время – это просмотр новостей из янтарного края. Многое изменилось с моего последнего прибывания здесь. Сувенирные лавки, книжный магазинчик, салоны сотовой связи – всё закрыто. Единственное, что осталось функционирующим – кафе, да и то превратилось оно в скромного вида кофейню, где самое питательное блюдо – это сэндвич с ветчиной и сыром. Впрочем, ещё в Москве стоило догадаться, что так будет, учитывая то немногочисленное количество рейсов, что соединяет большую Россию и отрезанную от неё странами Евросоюза маленькую Калининградскую область, да и в «Домодедово» залы выглядят примерно также. Я бы, наверное, удивился тому, как отечественные авиакомпании существуют и не банкротятся, если б двадцатые годы не убили в нас эту способность.

Новостная лента пестрит заголовками, содержащими в себе устойчивое современное словосочетание: «Несанкционированный митинг». Проблемы с поставками из-за очередного пакета санкций Евросоюза, на этот раз наложившего ограничения на сухопутные перевозки через границы Литвы и Польши, привели к дефициту многих товаров и, следовательно, к повышению на них цен. Доходы населения остались на прежнем уровне, что заставляет граждан выходить на улицы с плакатами и транспарантами. В Москве люди рискуют нарваться на административные наказания вследствие других событий, что, впрочем, не имеет значения, ведь у всех событий причина одна.

С верхней границы экрана сползло сообщение от отца, содержащее лишь слово: «Выходи». Под гул колёсиков чемодана в голове прокручиваю предстоящую встречу с отцом. Хоть и виделись с ним каждое лето, а всё равно ощущение, что иду на встречу с незнакомцем или, в лучшем случае, с дальним родственником, которого за двадцать три года видел всего пару раз.

На улице облачно. Ни единого луча солнца не касается земной поверхности, отчего всё вокруг выглядит серым и монотонным. Кажется, вот-вот пойдёт дождь. Улетал с непогоды, прилетел в непогоду, ожидаемо, но всё равно неприятно. Теплилась надежда, что синоптики ошибаются, а выходит, ошибался я, на что-то надеясь.

Положив чемодан в багажник Land Rover’а, сажусь на пассажирское сиденье и произношу дежурное: «Привет». Отец отвечает не менее дежурным: «Здравствуй» и направляет машину к выезду с парковки.

– Как долетел? – спрашивает родитель, отдавая аппарату парковочную карту.

– Нормально, – отвечаю, глядя на бесплатную парковку, с прошлого лета успевшую зарасти высокой травой. – Радует, что в этот раз вылетел состоялся без проволочек.

– Согласен, мне всё же хотелось забрать тебя лично, а не посылать за тобой такси. Нам есть о чём поговорить.

– Помню, ты говорили о намерении баллотироваться в губернаторы ещё в начале июня.

– То было намерение, теперь же оно давно стало действием, – сухо подмечает отец. – Уверен, ты и без меня понял, что я не бездействовал.

– Догадался. Только не понял, почему не хотел разговаривать об этом дистанционно.

– Считаю, такие дела лучше обсуждать при встрече, в обстановке более подходящей, чем телефонный разговор или, тем более, переписка в мессенджере.

– Находишь более подходящей обстановкой поездку в автомобиле?

– Всё ж лучше, чем по телефону, – отец пропускает ироничный укол мимо ушей.

– Ладно, – настроился на отсутствие юмора, – от какой партии выдвигаешься?

– От «Народного объединения».

– Неплохо, – говорю, что он хочет услышать, – и на каких условиях вы сотрудничаете?

– На самых обыкновенных, они продвигают меня за счёт своей репутации, я им её повышаю за счёт своих действий в качестве кандидата, а в последующем, будем надеется, и губернатора области.

– Каковы шансы, что сможешь занять этот пост? – не захотелось даже формировать вопрос, применяя такие слова, как «выборы» и «победа» в одном предложении.

– Не могу сказать. При любом исходе мы своего не упустим. Сейчас идёт предвыборная кампания, благодаря чему показатели моего рейтинга и рейтинга партии стремительно поднимаются. Надеюсь, ты тоже внесёшь свой вклад в наше общее дело.

– А разве не для этого я прилетел? – невольно улыбаюсь, подмечая в отцовской речи след от работы в политике.

– Рад слышать. С учёбой нормально всё?

– Да, я же тебе писал, поступил в магистратуру на политологию под крылом Эдуарда Валентиновичка, с ним же договорился о дистанционно-самостоятельном обучении, сказав, что буду работать в непосредственной близости с политической деятельностью…

– Можешь не продолжать, – перебил отец, – я понял. В таком случае, как приедешь домой займись штудированием новостей. Ситуация в области нестабильна, так что стоит быть готовым к любым изменениям. Уже завтра я намерен приобщить тебя к делам избирательного штаба.

– Знаешь, я бы предпочёл не прыгать с места в карьер и хотя бы остаток дня отдохнуть, чтобы завтра уже со свежими силами влезть в твои политические игры, – глаза неотрывно смотрят на трассой поделённое пополам поле.

– Август, – отец поворачивается ко мне, и наши взгляды встречаются, – сегодня четвёртое октября, а начало выборов назначено на тридцатое. У нас нет времени на отдых. Понимаешь?

– Понимаю, – я киваю и поворачиваюсь обратно к боковому окну.

– Хорошо, что ты понимаешь, – говорит отец и, выдержав паузу, добавляет: – Не называй политику игрой. Это серьёзный процесс, который касается всех, и особенно тех, кто принимает в нём активнейшее участие.

Его слова остаются без ответа с моей стороны и, судя по тому, что отец более ничего не произносил, ему ответ и не требуется. Я, убедившись, что разговор закончен, достаю из кейса наушники и уединяюсь в мире рок-музыки, пропитанной всей той безысходностью, что веет из новостей и русского быта. Отец лишь искоса взглянул на меня и включил радио. Всё-таки он ни капли не изменился с прошлой встречи, всё такой же карьерист, рвущийся вверх, к власти и крупным деньгам ей сопутствующим. Изменилось лишь его положение, раньше он был управляющим архитектуры и градостроительства в администрации Пионерского, а теперь член партии «Народного объединения» и кандидат от её лица в губернаторы Калининградской области. По сути, это лишь декорации, в каких он, оставаясь собой, продолжает шествие к вершине мира, ведомый чем-то мне непонятным. Может им движет тщеславие и гордыня, а может страх и тревожность. Не знаю. Иногда кажется, что и то и то в одинаковой степени управляет моим отцом, Владиславом Александровичем Ледниковым.

Ужин. Раньше этот приём пищи был настоящей отдушиной, мы с друзьями собирались за кухонным столом нашего общежития и, трапезничая, болтали обо всём подряд: об экзаменах, о преподавателях, парах, тусовках, алкоголе и девочках. Девочки, конечно, фигурировали в разговорах чаще любой другой темы и, что весьма интересно, без какой-либо пошлости. Наше вечерние посиделки были единственным видом общения, не содержащим и доли фальши. Всем после очередного дня просто хотелось побыть собой. Вот мы и были. Снимали с себя маски социальных ролей, пили, что водилось в кухонных шкафчиках, ели всевозможную гадость, вроде лапши быстрого приготовления, приправленной майонезом, и чувствовали себя живыми. Жаль, конечно, что уже к концу обучения наше кухонное братство начало распадаться. Ламповые темы сменились обсуждением дипломов и их защиты, с построением дальнейших планов на будущее. Как сейчас помню, первым об этом заговорил Ваня, узнавший, что руководителем его дипломной работы стал самый уважаемый преподаватель университета, Шафердиев Михаил Афанасьевич. Позже тема выпускных мероприятий поглотила собой всё пространство вечерней кухни, и всякий, кто на ней оказывался невольно втягивался в активные размышления о том, о чём ещё некоторое время назад не стал бы и думать.

Семейный ужин – это такой же бессмысленный ритуал, каким наш дружеский стал ещё на закате студенческой жизни. Ничего в нём нет настоящего. Собрались мы под предлогом отпраздновать мой приезд, однако едва ли это имело какой-то смысл. Наше застолье больше похоже не на воссоединение семьи, а на деловую встречу, мать лишь немного поспрашивала меня о жизни в Москве, а после всё вновь свелось к разговорам про учёбу. В очередной раз обсудили моё поступление в магистратуру и дальнейшие планы на получение кандидатской, а затем и докторской степени. Какую ценность имеет общение, когда оно абсолютно пустое? Будущее ведь это то, чего нет, но по какой-то причине именно оно является наиболее волнующей всех вокруг темой. Ни для отца, ни для матери будто не имеет значение то, что сейчас происходит во внутреннем мире каждого отдельного элемента семьи. Мы делаем вид, что внутренних миров не существует вовсе. Это деструктивно, ведь мы люди, и каждому хочется чувствовать что-то вроде… потока жизни? Хотя, чем дольше я смотрю на отца, тем больше понимаю ошибочность своего суждения.

– В общем, я считаю, тебе очень повезло, – заключила мать из услышанного. – Со столь сильным преподавателем, да с такой практикой ты без проблем получишь степень магистра.

– Да-да, – небрежно пытаюсь поймать вилкой помидор черри, – мне действительно повезло. Прямо такие все двери передо мной открыты, а даже, если некоторые закрыты – откроются после получения докторской, – поднимаю глаза на её лицо, расплывшееся в гордой улыбке.

– Прекрати ехидничать, Август, – с пушинкой строгости говорит отец. – Мать по-настоящему гордится тобой, ведь далеко не у всех родителей вырастают столь способные дети. Чего уж греха таить, я горд за тебя не чуть не меньше её. Раньше и не мог подумать, что мы станем партнёрами в одном большом деле.

– Да ладно тебе, не преувеличивай, – предпринимается попытка остановить водопад лести. – Ты мне ещё со средней школы твердил, что из меня выйдет хороший политик, и вот результат, – моя голова сама собой падает на грудь и взлетает обратно.

– Ну, знаешь, когда ты кричал, что тебе не интересна политика, я начинал сомневаться, – отец одаривает меня одной из своих заранее заготовленных улыбок. – К слову о политике, ты достаточно хорошо ознакомился с происходящим в области?

– Достаточно. Ситуация, конечно, неблагоприятная, но работать можно, хотя не представляю, какая будет царить атмосфера в день выборов.

– Об этом стоит думать в последнюю очередь, сейчас наша задача поднять рейтинги настолько, насколько позволяет текущая ситуация. Выборы пройдут независимо от атмосферы, а значит и сосредоточиться стоит на подготовке к ним. Если каждый член команды выложится на максимум – проблем не возникнет.

– К слову о проблемах, – к разговору решила присоединиться мать, – они могут возникнуть из-за тела, обнаруженного на дальнем берегу Заостровского пляжа.

– Отчасти согласен, – поддерживаю я. – Новости в современном мире хоть и живут недолго, однако бывают и исключения. Этот случай может стать одним из таких и надолго закрепиться на видном месте в информационном пространстве. В конце концов, это не чья-то шалость, а труп, который, к тому же, выглядит как работа маньяка. Такое наше народонаселение обсуждать любит, а СМИ этим активно пользуются.

– В том всё и дело, что СМИ подливают масла в огонь, притягивают внимание аудитории громкими заголовками, да ничем не подкреплёнными доводами. Вот увидите, как только интерес общественности к делу начнёт пропадать, а журналисты поймут, что для его подогрева не поступает ресурсов, труп окажется на дне, рядом с другим всеми забытым темам.

– Твоя теория имеет место, – подытожил я, наконец вогнав зубья столового прибора в крохотный помидор.

– Это не теория, это факт, – поправляет отец.

Застолье накрывается пеленой тишины. Даже, когда на фарфоровой тарелке остались лишь следы соусов, я не произнёс ни слова, и не поднял глаз. Испачканный белый круг красочней мира вокруг.

– Все будут чай? – спросила мать и, не дожидаясь ответа, приступила к сбору грязной посуды.

3. Группа искателей

Миха запрыгивает на пассажирское сиденье и, раздав мне и Пахе по крабу, говорит: «Поехали». Выжимаю сцепление, первая передача, газ, и чёрная Сотка, стирая протектор, выстреливает собой вперёд. По прямой вдоль резиденции Audi успевает разогнаться до 80 км/ч прежде, чем приходится оттормаживаться перед заходом в резкий зигзагообразный поворот. Занос влево, вправо, и вот скорость упала до 40 км/ч. На перекрёстке сворачиваю налево, после направо и, оказавшись на дороге, лучом уходящей вдаль, снова позволяю машине забыть про всевозможные ограничения скорости. Подруга везёт нас мимо спящих частных домов Заостровья на свидание с бушующим морем, чьё волнение слышится даже отсюда.

– В общем-то да… пацаны теперь пиво не только по выходным пьют, – подытожил Миха рассказ о своей встрече с нашими бывшими одноклассниками. – Понедельник – день, конечно, тяжёлый, но разве настолько? – усмехается он. – А вы, кстати, слышали, что где-то на здешнем пляже нашли жмура?

– Угу, – сухо промычал Павел.

– Поэтому-то тебя, убийцу, и позвали с собой, – я кошусь на кореша в зеркало заднего вида.

– Ой да ладно тебе, чего убийцу-то сразу?! – смеётся он. – Между прочем, на моём счету не так много жизней, как ты себе там придумал.

– Да-да, ещё скажи, что ты ни разу не орудовал ножом и стрелял исключительно по ногам. К слову, как там твоя нога? Ты точно уверен, что в случае необходимости сможешь действовать быстро?

– Я тебе уже раз двадцать сказал, что да! Чёрт возьми, так точно, смогу. Я и бегать, и приседать могу, ничего страшного не происходит, что же ты как тот злыдень на медкомиссии?

– А я, как и врач, хочу быть уверен, что ты годен к выполнению поставленной перед тобой задачей. Вдруг нам срочно нужно будет ретироваться, а у тебя ногу сведёт. Придётся тебя тащить.

– Или бросить на пляже, – внёс предложение Паша.

– Между прочем, верная мысль, – Миха тыкает на него пальцем. – Если шов от осколка аукнется нам бедой— можете меня смело бросить. Но, повторяю в двадцать первый раз, такого не будет!

– Ладно, я знаю, – говорю, а сам надеюсь, что он не замалчивает проблемы, как делал это на школьных соревнованиях. – Поприкалываться что ли нельзя?

– Да, можно, почему нет? Без приколов жизнь вообще состояла бы лишь из движения к смерти, меденного и не очень, а думать об этом вредно для нервов.

В машине остаётся лишь музыка. Умеет Миха выдать что-то такое, что рухнет на голову цинковой тяжестью бытия, и сиди потом думай, как через этот цинк пробираться. А этот главное сидит улыбается! Его чувство юмора, блин, с каждым годом становится мне всё боле непонятным, если это, конечно, по-прежнему чувство юмора. Кореш скажет, пошутил, но сказать можно всякое, а вот будет ли это всякое содержать смысл или просто окажется набором звуков, преобразованных утешительные в слова – это хороший вопрос.

– Давайте ещё раз обсудим план действий, – говорит Павел. – Мы с тобой заходим в воду, а Игорь остаётся на берегу следить за ситуацией и осматривать выброшенную тину?

– Ага, бросим тачку где-нибудь у берега в Куликово, переоденемся и начнём действовать.

– В случае непредвиденных ситуаций…

– В случае непредвиденных ситуаций действуем по ситуации, – прерываю Павловы рассуждения. В этот раз его попытки просчитать все исходы всех возможных событий кипятят меня раньше обычного.

– Знаешь, я всё же настаиваю на том, что нужно об этом поговорить. Напомню, море вынесло тело, облачённое в гидрокостюм, и на теле нашли огромное количество следов от ножа! Полиция заявляет, что убитый тоже занимался янтарной ловлей, и, возможно, именно это стало причиной его убийства. Может кто-то захотел устранить конкурентов? Если так, то и мы не застрахованы от нападения.

– Тогда может вообще развернёмся и в казино поедем? Там тоже, если повезёт, можно заработать денег, и точно никто тебя не убьёт. Раз решили поехать втроём – то давайте не будем наводить панику. В девяностые море столько трупов выбрасывало и ничего, охотились же как-то за янтарём!

– В нулевые тоже друг друга резали, мне дядька рассказывал, – вмешивается Миха, – при том даже бывало специально давали побольше набрать, чтобы потом ШЛЁП и забрать всю добычу себе.

– Причём тут нулевые и девяностые? – недоумевает Паха. – Я знаю, что и раньше находили трупы, но, повторяю, причём это «раньше»?

– При том, что не надо бояться, иначе можно так никогда и не попытаться чего-нибудь сделать.

– Ну знаешь ли… – кореш вроде как успокоился. – Одно дело тогда, другое дело сейчас.

– Двадцатые, девяностые, не вижу особой разницы, – жму кнопку «Далее», магнитола секунду спустя переключает песню. Играет «Осень 2014». [1]– Единственное, камер стало гораздо больше.

– Хах, и ментов, – добавил Михаил.

Впереди виднеется знак «Направление поворота», добрались до Куликово. Разговоры затихли. Мы с Пахой понимаем друг друга без слов, улавливаем этот знакомый момент нарастающего напряжения, сигнализирующий о том, что большая часть пути пройдена. Именно сейчас желание развернуться отстукивает сердечными сокращениями особенно громко, лишь Миха барабанит по коленям, и, кажется, отнюдь не переживает и даже не думает о чём-то тревожном. Стрелка спидометра опускается до отметки в 20 км/ч. Возле указателя сворачиваем налево и движемся к пункту назначения. Машина ускоряется, сердцебиение тоже. Через минуту мы уже на краю посёлка, вокруг почти не осталось домов, а справа от нас простилается зона отдыха с небольшой парковкой, в дальнем конце которой стоит чёрный Land Cruiser. Я сворачиваю налево и по бетонным плитам подъезжаю почти к самому спуску на пляж. Заглушаю мотор.

– Ближе всё равно не подъехать, так что давайте выгружаться и приступать к делу, – я наблюдаю за тем, как волны бьют в берег, разлетаясь брызгами пены.

– А тебя не смущает тот факт, что позади стоит Land Cruiser, владельцев которого мы не видели?

– А должно? – в глазах Пахи мной читается неуверенность. – Это парковка, логично же, что на ней должны стоять автомобили, тем более в округе куча домов. Может кто-то из жителей по каким-то причинам вынужден здесь парковаться?

– Да? И по каким же причинам? У каждого есть своя придомовая территория, на которую спокойно помещается машина, а то и несколько оных, и это я ещё молчу о том, что никто жителям не запрещает ставить свои транспортные средства ВОЗЛЕ своих заборов.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что эта здесь явно залётная, – Павел указывает назад, Миха уклоняется от его руки. – Нам лучше отъехать подальше и встать где-нибудь в более неприметном месте.

– Какой смысл, если мы всё равно окажемся в воде на открытой местности? Подумаешь, стоит машина, и наша будет стоять. В других местах мы так близко к песку не подъедем и спрятать её всё равно не спрячем.

– Вон, там есть место, где из-за кустов её со стороны видно не будет, поехали туда, – Паха указывает в сторону лесополосы, расположенной вдоль побережья.

Его идея мне не нравится, осторожность, конечно, необходима, но не в том виде, при котором она граничит с паранойей. По логике Павла нужно вообще забраться куда-нибудь на дикие пляжи Куршской косы, за десятки километров от живых людей, чтобы чувствовать себя в «относительной безопасности». Абсурд.

– Игорь, а он в некотором смысле прав, – Михина голова оказывается меж моей и Павловой, – какой смысл иметь возможность быстро отступить к машине, если к тому времени ей могут уже успеть порезать колёса и разбить лобовое стекло? Зная тебя, осмелюсь предположить, что сигналка отключена.

Закончив, Миша откинулся на спинки задних сидений, а я, вновь посмотрел на Land Cruiser и, сжав руль, стал переосмысливать доводы парней. Наконец, успокоившись, я провернул ключ зажигания, после включил задний ход и вывел Сотку назад на дорогу. Мы двинули во тьму деревьев и кустарников. Нехорошо получилось, я снова на ровном месте вспылил и начал упрямиться. Всё из-за Вайны, до последнего сидел в гараже, надеялся, что, вернувшись, её не застану, и на тебе! Встретились на пороге, когда она уже собралась уходить. Пять минут разговора и испорченный остаток дня… Эх, ладно, не стоит и вспоминать. А что касается пацанов… пацаны правы, по сути, чем ты неприметней – тем меньше шансов попасть в неприятности, и, если имеется возможность стать для людей чуть менее заметным ей необходимо воспользоваться. Я, выход, полный дурак, раз проигнорировал это правило из-за какой-то глупости.

Машина крадётся по тропке, побитой ямами, пока на глаза мне не попадается поворот, ведущий к пышным кустам, оборот руля, и мы скрываемся меж густых веток.

– Вроде нормальное место, – я оглядываю пассажиров и тушу фары. – Что скажите?

– А ты говорил «спрятать не спрячем», – улыбается Миха. – Лучшего места и не найти.

– Поддерживаю, – говорит Паша, – здесь машину точно никто не увидит. И до моря не так далеко, как могло быть.

– Да, только придётся спускаться по обрыву.

– И всё-таки это лучше, чем стоять на виду у всех.

– А представьте, как было бы круто приехать сюда с девчонкой, – вдруг, взлетев в облака, выдаёт Миха. – Впереди море, над головой меж веток звёзды, вокруг никого. Романтика-а-а-а…

– Давайте приступим к делу, – вытягиваю ключ и покидаю салон. Из-за кустов к задней части автомобиля приходится пробираться боком. Открываю багажник, достаю оттуда сочки, а успевший подойти Павел, надев на лоб ультрафиолетовый фонарик, вытягивает свои вейдерсы[2]. На экипировку команды ушло примерно десять минут.

– Ну что, двигаем? – Спросил Миха, всё это время ходивший взад и вперёд.

– Двигаем, – ответил я.

Впереди грохочущее волнами море, позади Миха и ворох всевозможных вопросов к самому себе и миру вокруг, по правую сторону Павел, уже сделавший шаг навстречу стихии. Если, ещё по пути сюда где-то внутри присутствовали колебания, то сейчас от них ничего не осталось. На контрасте с окружением кажется, что внутренние процессы полностью прекратились, не слышно ни сердцебиения, ни шума далёких мыслей. Всё, что есть – попытка выловить кусок счастья.

В Африке люди добывают алмазы, в Америке когда-то добывали золото, мы же охотимся за янтарём. Мир везде одинаковый по своей сути, отличаются лишь декорации. Независимо от континента, люди мечтают об одном и том же: быть счастливыми. А как это? Наверное, не испытывать страданий, не боятся за свою жизнь и жизни близких, получая всё необходимое и отдавая всё, чем способен служить. Это отнюдь не много, но, если так, почему многие люди живут за чертой объективной бедности? 30 тысяч – это средняя заработная плата, 45 – уже, можно сказать, средний класс, но что люди могут позволить себе на эти суммы? Могут ли они быть уверенны в том, что этих денег хватит не только, чтобы прожить полную жизнь, но и не потерять её из-за како-то глупости, вроде болезни или дорожно-транспортного происшествия? Сколько ни пытался гадать, ответ оставался неутешительным. Говорят, не в деньгах счастье, но зачастую деньги не зарабатываются любимым делом, а без них человек этим делом заниматься не сможет. Нечем будет оплатить потраченное на него время.

Сочок заполнился, среди тины отсвечивает зелёными звёздочками попавший под лучи ультрафиолета янтарь. Сбрасываю всё на берег и снова гребу подальше, к волнам. Ловлю на себе взгляд выходящего к Михе Павла, кивком спрашиваю: «Поймал ли чего?» – Павел мотает головой, отвечая: «нет». Убедившись, что не мне одному с первой ходкой не повезло, иду дальше.

Интересно, как долго нам придётся здесь проторчать и, что в итоге станет причиной ухода. Не всегда же вылазка завершается на позитивной ноте, куда чаще она заканчивается вместе с тем, как в организме не остаётся сил. И с каждой потраченной единицей энергии шанс на то, что море не даст уйти увеличивается. Когда улова нет, а деньги нужны, приходится пытать удачу так долго, как она того может выдержать, однако, если всё же не увидеть грани – не факт, что выйдешь на берег, так и попрощаешься с жизнью, надеясь заработать на ремонт в комнате или продукты питания, мыслями строя себе идеальный мир, отличный от окружающего кошмара.

За все два часа, что мы здесь находимся ничего, кроме янтарной крошки выловить не удалось. В очередной раз оказавшись на берегу, заглядываю в контейнер, от увиденного руки опускаются сами собой. Если так дальше будет продолжаться, то к концу нашей вылазки мы будем иметь улова в лучшем случае на тысячи две, а может и того меньше. При том неизвестно ещё сколько мы здесь пробудем. Изначально ехали с расчётом на четыре часа, а сейчас в воду возвращаться вовсе не хочется. Кажется, что походить, пособирать янтарик по пляжу будет и того эффективней, чем рассчитывать на удачу. Извечный выбор: либо, особо не напрягаясь, получить минимум и наверняка, либо напрячься и, при условии, что повезёт, заполучить сколько желаешь. Ответ на первый взгляд очевиден, однако, когда мышцы превращаются в камень, а в висках пульсирует боль, на этот счёт закрадывается всё больше сомнений. В такие моменты стоит напоминать себе, зачем ты приехал и ради чего вообще что-то делаешь. Если незачем – то и вернуться к делу себя не заставишь, а если всё-таки есть… Я выдыхаю. Незачем тут стоять, пора возвращаться в воду.

Когда долго на что-то охотишься, начинаешь видеть это во всём. В который раз выбрасываю осколок стекла, спутанный с янтарём. Сочок опять переполнен. Бегло осмотрев поверхность тины, ничего ценного не нашёл, бросил её на песок. В процессе не осталось места для азарта и надежд. Всё сильней и сильней ощущение, что занимаюсь мартышкиным трудом, отнимающим время и силы, ресурсы, которые могли быть потрачены на дела иные, приносящие куда больше пользы. Конечно, это ощущение галлюцинации. Если бы я мог проживать жизнь иначе – непременно бы проживал, а раз этого не происходит, значит всё-таки не могу.

– Все сюда! – сквозь шум прибоя доносится Михин голос. – Сюда!

Я оборачиваюсь и вижу, что он всеми силами пытается привлечь наше внимание, скачет, машет руками и продолжает кричать. Что-то серьёзное. Последний раз подставляю сочок под волну и выдвигаюсь в сторону берега.

– Что случилось? – спрашиваю Миху, наблюдая, как из воды выходит и Павел.