Тайны Балтийской Атлантиды

Что нам сообщают летописцы

Перейдем же теперь, уважаемый читатель, к углубленному исследованию вопроса, существовал ли на Балтийском побережье Передней Померании-Поморья когда-либо «большой, богатый торговый город», возможно, послуживший прообразом легендарной Винеты?

Отдельные известия о чем-то подобном существуют. Так, например, упомянутый нами выше епископ Римберт (родом из Фландрии) сообщает в написанном им (совместно с неким благочестивым анонимом) в 865–876 годах житии Ансгария (Анскария, Ансгара, Осгара, Оскара) – архиепископа Гамбургского и Бременского, миссионера и церковного деятеля IX века – о датских морских разбойниках-викингах, намеревавшихся разграбить шведский торговый порт Бирку («город готов», как его именует в своей хронике Адам Бременский).

«Примерно в то же время случилось так, что какой-то король свеонов (свеев, то есть шведов – В. А.) по имени Анунд, будучи изгнан из своего королевства, жил изгнанником у данов (датчан – В. А.). Желая снова захватить свое королевство, он стал искать у них помощи, обещая, что, если они последуют за ним, они смогут получить много даров (иными словами – награбить вдоволь добычи – В. А.). Он предлагал им вышеупомянутый город Бирку^[28], ибо в нем было много богатых купцов, изобилие всяческого добра и много ценного имущества. Итак, он обещал, что поведет их к этому городу, где без большого ущерба для войска они извлекут необходимую им выгоду. Даны, будучи привлечены обещанными дарами и жаждя (так написано черным по белому в русском переводе хроники епископа Римберта, сделанном не автором настоящей книги – В. А.) захватить богатства, наполнили готовыми к бою людьми и отправили ему в помощь двадцать один корабль. Он же имел одиннадцать своих кораблей.

Итак, выехав из Дании, они неожиданно явились к упомянутому городу По случайности тамошний король был далеко оттуда, поэтому знатнейшие и множество народу не могли объединиться. Там оставался только (…) Херигарий, префект^[29] этого места, вместе с некоторыми из купцов и народа. Оказавшись в весьма стесненном положении, они бежали в находившийся поблизости город и стали обещать своим богам, а вернее бесам, многочисленные жертвы и обеты, спрашивая, помощью кого из них они спасутся в столь великой опасности.

Но поскольку этот город был не слишком укреплен, а сами они недостаточно многочисленны для того, чтобы сопротивляться, они отправили к врагам послов, предлагая руку мира. Король сказал, что для выкупа города они должны уплатить сто фунтов серебра и тогда получат мир. Они, согласно требованию, немедленно выслали просимое, которое и было принято вышеупомянутым королем. Тогда даны, которые с неудовольствием согласились на подобный договор, потому что он был заключен не так, как они желали, замыслили внезапно ворваться к ним, совершенно разграбить это место и сжечь его до основания, ведь они знали, что каждый тамошний купец имел больше, чем они получили, и никак не могли стерпеть такого коварства.

Так между собой порешив, они стали готовиться к разграблению города, в который бежали жители Бирки, и это стало известно последним. Поэтому они снова собрались вместе и, поскольку у них совсем не было сил сопротивляться, а надежды на бегство не оставалось, они стали утешать друг друга, говоря, что следует принести жертвы богам».

Однако, пристыженные пламенно уверовавшим во Христа градоначальником Хернгарием, посоветовавшим им молить вместо языческих богов о помощи христианского Всевышнего Бога, горожане «единодушно и по доброй воле вышли, согласно их обыкновению, на луг и обещали за свое освобождение посвятить Господу Христу пост и раздать милостыню.

Резные костяные гребни из Волина, возможного прообраза Винеты

Между тем упоминавшийся король стал предлагать данам бросанием жребия разузнать, будет ли это место по воле богов ими разграблено. Он говорил: «У них много сильных и могущественных богов, там уже даже построена церковь, и многие там почитают Христа, сильнейшего из богов, и, возможно, Он каким-либо образом желает помочь верующим в него. Поэтому необходимо выяснить, будет ли нам на это божественное позволение». Даны, ибо таков у них обычай, никак не могли от этого отказаться. Итак, вопросили посредством жребиев и обнаружили, что с их удачей они не смогут ничего добиться и Бог не разрешает им предать это место разграблению. Затем они вопросили, в какие края им должно отправиться, дабы приобрести себе богатство и не возвратиться домой пустыми (с пустыми руками – В. А.) и обманутыми тщетной надеждой. И выпал жребий, что им следует идти к какому-то городу, находящемуся далеко оттуда, в пределах славов (славян – В. А.). Они, то есть даны, веря, что это приказано им как бы по определению богов, ушли из упомянутого места и прямым путем поспешили к указанному городу. Напав на ничего не подозревавших и безмятежных жителей, они с помощью оружия внезапно захватили этот город и, взяв в нем добычу и много богатств, возвратились к себе». («Житие святого Ансгария, написанное Римбертом и еще одним учеником Ансгария»).

Несомненно, приведенные епископом Римбертом сведения крайне неопределенны, если не сказать – туманны. Под разграбленным датскими викингами «городом в пределах славов» он мог подразумевать любой населенный пункт на южном побережье Балтийского моря, ибо «пределы славов» в описываемое время, особенно простиравшиеся на восток от Передней Померании, были весьма богаты потенциальными объектами, заманчивыми на предмет их разграбления. Тем не менее, ясно, что благочестивый агиограф, то есть автор (или соавтор) жития святого, вел речь о поселении, расположенном либо на самом побережье, либо не слишком далеко от него. Ибо, во-первых, разграбить его намеревались не сухопутные, а морские разбойники, и, во-вторых, имевшихся в их распоряжении вооруженных сил – команд тридцати двух кораблей – было бы недостаточно для совершения глубокого вторжения в глубь материка, чреватого тяжелыми потерями.

Другие данные, содержащиеся в житии Ансгария, позволяют отнести этот «викинг» (в данном случае – морской грабительский набег) к периоду 830–832 гг. Польский археолог Владислав Филиповяк, десятки лет руководивший раскопками в Волине^[30] и его окрестностях, считал, что нашел именно там развалины разоренного теми датчанами поселения, ибо обнаружил в культурных слоях волинского городища следы пожаров и разрушений, датируемых указанным временем. Как бы то ни было, мы вправе расценивать житие Ансгария как одно из самых ранних доказательств существования на Балтийском побережье богатых славянских поселений, чье богатство влекло к себе грабителей из весьма отдаленных земель.

В 1086 году андалусский^[31] (испанский) «мавр» (араб) Абу Убайд Абдуллах ибн Абдул-Азиз аль-Бакри (Бекри) из Кордовы написал «Книгу путей и стран» (известную в русском переводе также под названиями «Книга путей и государств» либо «Книга путей и царств»), в которую включил, между прочим, описание странствий иудея Ибрагима ибн Якуба (Авраама бен Якова). Этот Ибрагим ибн Якуб объездил в Х веке Чехию (Богемию), Саксонию и Мекленбург в поисках дорогих товаров, к числу которых относились, несомненно, и рабы (или, выражаясь языком тогдашних русских летописцев – «челядь»). Кстати говоря, вошедшее во многие европейские языки слово «склавы» или «славы» в значении «рабы», очень похоже на слово «славяне»; очень часто эти слова употреблялись в «христианском мире» как синонимы. Следует заметить, что славянские, германские и угрофинские^[32] военнопленные, обращенные в рабов (арабск. «сакалиба», явно производное от слова «склавы»), весьма ценились в тогдашней Испании, находившейся под властью мавров-мусульман. Дела (рабо)торговые (в по некоторым версиям – также дипломатические) привели Ибрагима ибн Якуба ко двору властителя Священной Римской империи^[33] кайзера (императора) Оттона I (936–973), поведавшего восточному купцу не только удивительную историю о некоем городе, населенном амазонками, но и о славянском племени, или народе «убаба» (в некоторых списках – «унана», а порой – «вельтаба»):

«Он (этот славянский народ – В. А.) живет в болотистых землях к северо-западу от страны Мешекко (Мешко, то есть Мечислава, I Польского^[34], правившего с 963 по 992 год отца упомянутого выше первого польского короля Болеслава I Храброго). Есть у них (вельтабов – В. А.) большой город у самого Мирового моря, имеющий двенадцать ворот и гавань, и они используют для нее ряды древесных стволов. Они воюют с Мешекко, и их вооруженные силы несметны. Они не имеют царя и не терпят над собой единоличного правителя, властвуют же над ними сообща их старейшины. (Якоб, Георг. Сообщения арабских посланников ко дворам германских государей IX и X веков. Берлин и Лейпциг, 1927 год.).^[35]

Враги северо-западных славян: польские конники эпохи Мешко I и Болеслава Храброго

Должно быть, эти «убаба-унана-вельтаба» и впрямь были весьма богатым и могущественным племенным сообществом, коль скоро они привлекали жадные взоры «римского» (согласно его официальному титулу, фактически же – германского) императора и успешно противостояли Мешко I, сумевшему подчинить своей власти все племена между Вислой и Одрой (или, по-немецки, Одером). Ясно также, где располагались места поселений «вельтаба» – в «болотистых землях» у Щецинского залива, к северо-западу от королевства Мешко.

В то же время вызывает большие сомнения утверждение мавританского автора (со слов иудейского купца и дипломата), что город славян-«вельтаба» имел двенадцать ворот. Обычно двенадцать ворот ведут к двенадцати дорогам и наоборот, в противном же случае – в таком количестве ворот нет никакого смысла. А городов, нуждавшихся в двенадцати воротах, в то время в той местности не было, да и быть не могло. Вероятно, Ибрагим ибн Якуб (а вслед за ним – и включивший его путевые заметки в свой труд Абу Убайд Абдуллах ибн Абдул-Азиз аль-Бакри) использовал числительное «двенадцать» как синоним слова «много», дабы показать величину города, имевшего много ворот. Такое делалось нередко до и после них. Пусть уважаемый читатель вспомнит, скажем, двенадцативратный град «Апокалипсиса». Или восторженное описание венецианским купцом и «земли разведчиком» Марко Поло «небесного града» Ханбалыка (современного Пекина) с его двенадцатью воротами и двенадцатью же сотнями мостов (не зря автора «Книги о разнообразии мира» прозвали «Миллионом»)…

Довольно странным представляется также месторасположение столицы племени «вельтаба» на самом берегу «Мирового моря», то есть, в данном случае – Балтийского моря, не соответствующее тогдашним обычаям и правилам закладки городов. Не говоря уже о том, что ранние поселения городского типа возникали только в районах с соответствующей экономической базой – в центре территорий, пригодных для земледелия и скотоводства, подобные населенные пункты строились в глубине материка, во избежание постоянно нависавшей над побережьями угрозы внезапных нападений с моря. Уже достигшие в указанное время процветания, важные центры морской торговли – такие, как Дорестад^[36], Хедебю (Хайтабу)^[37], Ральсвик, Менцлин, Волин («Волын» толстовского «Боривоя»), Трусо^[38] или «город готов» (по Адаму Бременскому) Бирка – были расположены в большем или меньшем удалении от морского побережья. Что не мешало летописцам именовать их «морскими» или «приморскими» городами. Так, например, Адам Бременский без тени сомнений называл в своей латинской хронике город Альдинбург (Ольденбург), расположенный – ни много, ни мало! – на расстоянии пяти километров от Кильского фьорда^[39] и в пятнадцати километрах от Любекской бухты, civitas maritime, «цивитас маритиме» (то есть «морским городом»).

Бирка

Что же касается вооруженной борьбы славянского племени «вельтаба» с польским князем Мешко I, то данный упомянутый Ибрагимом ибн Якубом факт позволяет ассоциировать «вельтаба» с жителями Волина, успешно отражавшими как раз в указанное время попытки польского князя, заключившего военно-политический союз с Болеславом Чешским, подчинить Волин своей власти. Не стоит удивляться и тому, что при дворе римско-германского императора Оттона I было сочтено уместным поведать андалусскому купцу о сопротивлении, оказанном славянским племенем «вельтаба» завоевательным поползновениям Мешко. Хотя бы потому, что саксонский граф Вихман II, противившийся проводимой императором Оттоном I политике централизации – или, говоря по-нашему, по-русски – «собирания» немецких земель – и заручившийся для этого помощью воинственных северо-западных славян, принял в конфликте с Мешко I сторону жителей Волина. В ходе этой вооруженной борьбы Вихман II был убит в 967 году, в котором волинцы потерпели окончательное поражение от поляков. Тем не менее, побежденные, похоже, все же сохранили на какое-то время свою самостоятельность.

Вполне достоверным представляется также сообщение, что вельтабская гавань была построена «из расположенных рядами древесных стволов». В ходе долгих и утомительных подводных раскопок, начатых в 1952 году, с использованием кессонов, польские археологи установили, что и причалы древнего Волина были укреплены расколотыми пополам и обтесанными дубовыми бревнами. Раскопки, продолжавшиеся до 1985 года, позволили сделать вывод, что длина волинских причалов составляла от двухсот пятидесяти до трехсот метров. Коль скоро это так, Волин-Волын был в IX–X веках крупнейшим портом на всем Балтийском побережье.

Не зря писал наш незабвенный стихотворец граф Алексей Константинович Толстой в своем поморском сказании «Боривой» о том, как датские морские грабители устремляли бег своих ладей «к башням города Волына». Им там явно было чем поживиться…

Перейдем теперь к самому важному и надежному письменному свидетельству существования «большого, богатого торгового города» в Передней Померании. Это свидетельство содержится в завершенной примерно к 1076 году, написанной на латыни – языке международного общения образованных людей западной части тогдашнего христианского мира (мыслившего себя, как продолжение Римской империи – «вечного Рима», «Рома этерна») – исторической хронике «Деяния понтификов (архиепископов) Гамбургской церкви» (лат. Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontifi), вышедшая из-под пера уже многократно упомянутого выше Адама Бременского, в бытность его магистром (или, выражаясь современным языком – директором) школы при Бременском кафедральном соборе. К историческому труду, написанному Адамом, непосредственно примыкают «Славянские хроники» его продолжателя Гельмольда из Босау (Бозау), в свою очередь продолженные Арнольдом Любекским. Последний заслуживает, на взгляд автора настоящего правдивого повествовани, особого упоминания. Арнольд Любекский побывал с крестоносцами в Святой Земле и оставил нам – задолго до потомка венетов Марко Поло! – вошедшее в «Славянские хроники» описание загадочного измаилитского военно-духовного братства низаритов-гашишимов (или, по-нашему, ассасинов) – противников, партнеров и «мусульманских двойников» рыцарей христианского военно-монашеского Ордена бедных соратников Христа и Храма Соломонова (храмовников-тамплиеров):

«Замечу, что в землях Дамаска, Антиохии и Алеппо живет в горах некий сарацинский народ, который на своем языке называется ассасины, а у романских народов зовется людьми Горного Старца. Эти люди живут без всякого закона, вопреки сарацинскому обычаю едят свиное мясо и живут со всеми женщинами без разбору, в том числе с матерями и сестрами. Они обитают в горах и считаются непобедимыми, ибо укрываются в чрезвычайно укрепленных замках. Земля их не слишком плодородна, и они живут в основном за счет скотоводства. Они имеют меж собой повелителя, который внушает сильный страх всем сарацинским князьям, и ближним, и дальним, а также соседним христианским правителям, ибо имеет обыкновение убивать их удивительным образом. Вот как это происходит. Этот правитель имеет в горах многочисленные и прекраснейшие дворцы, окруженные очень высокими стенами, так что проникнуть туда можно только через небольшую и тщательно охраняемую дверь. В этих дворцах он велит с малолетства воспитывать многих сыновей своих крестьян и обучать их различным языкам, а именно: латинскому, греческому, романскому, сарацинскому и многим другим. Их учителя внушают им с раннего детства и до совершеннолетия, что они должны повиноваться своему повелителю во всех его словах и приказах; если они будут это делать, то он, имея власть над живущими богами, подарит им все радости рая. Их учат также, что они не смогут спастись, если вздумают в чём-либо противиться воле правителя. Замечу, что они с самого детства живут в этих дворцах как в заключении, не видя никого из людей, кроме своих учителей и воспитателей, и не слыша ничего иного, пока их не вызовут к князю для совершения очередного убийства. Когда они оказываются перед князем, тот спрашивает у них – намерены ли они повиноваться его приказам, чтобы он помог им попасть в рай. А они, как их учили, отбросив все возражения и сомнения, бросаются ему в ноги и с величайшей ревностью отвечают, что готовы исполнить всё, что он им прикажет. Тогда правитель дает им золотой кинжал и посылает, чтобы убить какого-нибудь князя по его указанию…». Впрочем, довольно о этом…

Труд высокообразованного и начитанного, сведущего не только в церковной, но и в античной литературе, Адама Бременского заметно выделяется на общем фоне современного ему летописания необыкновенной тщательностью и точностью, большой живостью изложения, благодаря использованию автором-составителем многочисленных устных и письменных источников, найденных Адамом не только в пределах Гамбургской епархии, но и в ходе поездки по Дании, где хронисту удалось получить ответы на интересующие его вопросы даже из уст самого датского конунга Свена Эдридсена («правдивейшего короля», как подчеркивает Адам в своей хронике). О прибалтийских славянах магистр поведал современникам и потомкам немало удивительных вещей:

«За лютичами (западнославянским племенным союзом, обитавшим на территории позднейшей немецкой Бранденбургской марки и на Балтийском побережье между устьями рек Варнов и Одер – В. А.), которых иначе зовут вильцами, протекает Одер, самая полноводная река в земле славян. В ее устье, там, где она впадает в Скифское озеро (Балтийское море – В. А.), расположен знаменитый город Юмна (упомянутая выше Юмне – В. А.), весьма оживленное местопребывание варваров и греков (то есть приверженцев греко-кафолической, или православной, ветви христианской веры – видимо, преимущественно, хотя и не только, русских – В. А.), живущих вокруг. Поскольку о великой славе этого города рассказывают многое и не всегда правдиво, мне также хочется упомянуть о нем кое-что, заслуживающее внимания. Это, действительно, крупнейший из всех расположенных в пределах Европы городов, который населяют славяне вместе с другими народами, греками и варварами. Приезжие саксы (саксонцы – В. А.) также получают возможность там жить на равных с прочими правах, но при условии не исповедовать открыто христианство. Ибо все они до сих пор блуждают в потемках язычества, хотя в отношении нравов и гостеприимства не найти более честного и радушного народа, чем они. Этот город богат товарами всех северных народов, нет ни одной диковинки, которой там не было бы. Там есть «Котел Вулкана», который местные жители называют греческим огнем и о котором упоминает также Солин (латинский автор Гай Юлий Солин, живший в III в. после Р. Х. – В. А.). Нептун (это имя древнеримского морского бога, аналога греческого Посейдона, Адам Бременский использует иносказательно, в значении «водная стихия» – В. А.) известен там троякого вида. Ибо остров тот омывается тремя рукавами, из которых один, как говорят, на вид очень зеленый, второй – беловатый, а третий – свирепствует неистовым течением в постоянных бурях. От этого города коротким путем добираются до города Деммина, который расположен в устье реки Пены, где обитают руны (раны, руяне – В. А.). А оттуда – до провинции Земландии (Самбии – В. А.), которой владеют пруссы («айстии», или «эстии»^[40] античных авторов – не славянское, а родственное литовцам балтское^[41] племя, обитавшее к востоку от нижнего течения Вислы – В. А.). Путь этот проходят следующим образом: от Гамбурга или от реки Эльбы до города Юмны по суше добираются 7 дней. Чтобы добраться до Юмны по морю, нужно сесть на корабль в Шлезвиге или Ольденбурге. От этого города 14 дней ходу под парусами до Острогарда^[42] (буквально «Восточного града», то есть Новгорода Великого на Волхове – В. А.) Руси. (Адам Бременский. Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontifi (Деяния архиепископов Гамбургской Церкви), 22 (19).

Таково первое совершенно надежное и несомненное письменное упоминание Винеты. Ибо из «Юмны» Адама Бременского постепенно – в зависимости от понятливости и тщательности позднейших переписчиков («списателей», как говорили в прежние времена у нас на Руси») и издателей его хроники, – возникла латинизированная форма названия этого города – «Юмнета», а из «Юмнеты» – «Вимнета», «Виннета» и, наконец, «Винета». Подобные искажения можно зафиксировать лишь, начиная примерно с 1300 года. Их возникновению, на взгляд автора настоящей книги, способствовало то обстоятельство, что латинские литеры «и»(«У») и «V» («В») – Адам писал название «Юмна» по-латыни «Ivmne»^[43] – в средневековых рукописных текстах, писавшихся часто только заглавными буквами нередко путались или взаимозаменялись (особенно если средневековые авторы сознательно подражали авторам древнеримской эпохи, в которую латинская буква «V» означала как «B», так и «У», позднелатинская же буква «U» была римлянам еще не известна). И в результате ошибок или невнимательности переписчиков, пропустивших букву «м» (m) в начальном слоге топонима или перепутавших ее с буквой «н» (n), а также поменявших в нем местами буквы «I» («и») и «V» («в»), изначально славянское название «Юмнета» (Ivmneta) превратилось в звучащее вполне по-латински, или, если угодно, вполне по-романски, «Виннета» (Vinneta) либо «Винета» (Vineta).

К нашему величайшему сожалению, достопочтенный магистр Адам не удосужился лично посетить описываемый им город, и его кажущиеся нам сегодня весьма причудливыми и путаными этнографические и географические сведения таят в себе для современного читателя немало загадок. Впрочем, не только для современного. Еще блаженной памяти канцелярист Томас Канцов из Вольгаста с полным на то основанием подчеркивал: «Греки (упоминаемые Адамом Бременским – В. А.), скорее всего – венды, прибывшие (в Юмну – В. А.) по торговым делам из Слафонии (Славонии, то есть, скорее всего, какой-либо населенной славянами области на Балканах – В. А.) или Фракии (современной Болгарии – В. А.), родственные (вендам Померании – В. А.) по крови и по языку, или русские, исповедующие веру греков (как известно, еще Императрица и Самодержица Всероссийская Екатерина II Великая во второй половине XVIII века именовала себя «главой греческой церкви», именуемой впоследствии «греко-российской» – В. А.)»… Что же касается географических познаний магистра Адама, то Деммин в действительности расположен отнюдь не «в устье реки Пены». Адам повторяет свое мнение в схолии (примечании на полях рукописи) 70(71) к написанной им хронике: «В устье реки Пены расположен крупный город, который называется Деммин (у продолжателей Адама – «сильнейший замок Димин» – В. А.). Там – граница Гамбургской епархии». Впрочем, надо думать, Адам Бременский был по должности обязан точно знать границы своей епархии и, возможно, считал главной рекой Толлензе (реку на северо-востоке современной Германии, прославленную грандиозной битвой между древними племенами Северной и Центральной Европы в конце Бронзового века, примерно в 1250–1300 годах до Р. Х.), Пену-Пеену же – всего лишь ее притоком. Данный казус мог бы быть разрешен подобным объяснением, что, однако, не объясняет другие явные несуразности и нестыковки.

Так, к примеру «Скифским озером» в описываемое время, да и ранее, обычно называлось не Балтийское, а совсем другое, Азовское, море («Меотийское болото» или «Синус Синдикус» античных авторов), расположенное, как известно, в Северном Причерноморье, от которого до Балтики – «дистанция огромного размера», выражаясь словами незабвенного полковника Скалозуба из грибоедовского «Горя от ума» (чтобы пройти эту дистанцию, готам, в свое время, понадобилось около трех столетий). Адам же Бременский пишет о Балтийском море, как о «Скифском», в нескольких местах (IV, 10, 20). Возможно, было бы лучше перевести вызывающий у нас недоумение фрагмент латинского текста («In cuius ostio, qua Scyticas alluit paludes») на русский не как: «В ее устье, там, где она впадает в Скифское озеро», а как: «там, где она (река Одер – В. А.) впадает в Скифские болота». Но Адам проводит четкое различие между озером-морем и болотами, говоря однозначно о море-озере («Skythicum pelagus, litus, mare» – как, напр., в II, 21»), и только лишь при описании Юмны, а также при перечислении в IV, 20 – о «Scythicae paludes». В данном случае, бременский хронист явно имеет в виду болота. Это представляется немаловажным, поскольку означает, что город Юмна располагался не на самом берегу, а в некотором удалении от морского побережья. Очень похоже на то, что речь опять-таки идет о заболоченной территории вокруг Щецинской лагуны.

Впоследствии живший через сто лет после Адама Бременского и продолживший его труд хронист Гельмольд из Босау (он же – Гельмольд Босауский) заменил упомянутые Адамом «Scythicae paludes» (лат. «Скифские болота») на «Balticum pelagus» (лат. Балтийское море – В. А.) – и, боюсь, это «уточнение» не было его единственным прегрешением перед своим маститым предшественником, текст которого Гельмольд счел возможным и необходимым исказить.

Долгое время велись ожесточенные споры и вокруг вопроса, что Адам Бременский подразумевал под «устьем Одера», или, говоря по-немецки, «Одер-Гаффом». Авторы, предполагавшие, что Винета была расположена не у Одер-Гаффа, то есть не у Щецинского залива^[44], а на северо-западном побережье острова Узедом, неоднократно пытались доказать, что почтенный церковный историк, прозванный «Тацитом Севера», подразумевал под «устьем Одера» вытекающую из Одера реку Пе(е)нештром, именуемую иногда «каналом». Однако данная версия представляется весьма сомнительной и не нашла признания.

Вне всякого сомнение, описание, данное магистром Адамом, может быть истолковано по-разному. При этом не следует забывать, что географические сведения о Юмне и ее округе были получены Адамом не в результате собственных наблюдений, а лишь понаслышке. Нельзя поверить в возможность добраться от устья Одера «коротким путем» (совершив «короткое плавание на гребном судне» – В. А.) до города Дем(м)ина, как утверждает Адам Бременский. Поэтому и другие данные, приведенные Адамом, не должны безоговорочно приниматься на веру. Сказанное касается и приведенного в его хронике утверждения, что Юмна расположена напротив шведского торгового города Бирки (схолия 126 (127) «Бирка, которая расположена в центре Швеции, напротив славянского города Юмны, обращена к нему и равноудалена от всех берегов этого моря») и по соседству с островом Рюген, «Ругой» еще одного столь любимого нами в детстве «поморского сказания» графа Алексея Константиновича Толстого – «Ругевит» («Схолия 121 (117). Рюген – остров рунов^[45] по соседству с городом Юмной, так что у них общий король…»). Как и к сведениям, приводимым продолжателями Адама, например, Гельмольдом из Босау, относящими утверждения об основании Юмны-Юмнеты римским императором Юлием Цезарем «к городу, который называется Волигост, а у ученых зовется Юлией Августой в честь основателя города Юлия Цезаря»^[46].

Остров Ругия-Руга-Руен-Руян-Рюген на старинной карте

Тем не менее, необходимо подчеркнуть, что почтенный бременский магистр, невзирая на подобные огрехи его самого и его продолжателей, опирался при написании своей хроники, если и не на личные впечатления, то, во всяком случае, на сообщения опытных и достойных доверия путешественников, что доказывается приводимыми им данными о морских и сухопутных дорогах, ведущих в Юмну и из нее. И потому упомянутый им загадочный «Котел Вулкана» не следует считать плодом чьей-то неуемной фантазии или досужим вымыслом. Данному феномену наверняка есть иное объяснение. Правда, упоминание в связи с ним «греческого огня» делает вопрос еще более запутанным. Именуемая «греческим огнем» и примененная впервые, видимо, в VII веке при осаде столицы Восточной Римской (Ромейской, Греческой, «Византийской») империи – «Второго (Нового) Рима» – Константинополя (по-славянски – Царьграда) на Босфоре сарацинами (арабами мусульманами) зажигательная смесь – предшественница не столько огнестрельного оружия, как порой утверждают, сколько современного напалма – горевшая даже на поверхности воды и состоявшая (как полагает большинство экспертов) из серы, селитры и канифоли, выбрасывалась восточными римлянами на неприятельские корабли и сухопутные войска из особых труб, действовавших по принципу сифонов. Коль скоро первые достоверные сведения о «греческом (жидком, живом) огне» относятся к VII веку, Гаю Юлию Солину (жившему четырьмя столетиями ранее), о нем никак не могло быть известно. В действительности оный Солин (как давно уже было выяснено другими авторами) писал не о боевом «греческом огне» (и уж тем более не о «медицинском масле», как ошибочно полагали иные толкователи), но о сигнальных огнях, игравших роль маяков и горевших в древности на берегу в средиземноморских (преимущественно – греческих по происхождению) портах, указывая путь в гавань подходившим кораблям. Видимо, такой известный со времен Античности (если не раньше) «световой навигационный знак» и имел в виду Адам Бременский, упоминая о «котле Вулкана». Тем более, что слово «греческий» в его эпоху было равнозначным слову «ромейский» («византийский), а «ромейские» неугасимые сигнальные огни в Х-Х! столетиях горели и светили мореплавателям в разных местах восточного Средиземноморского, да и Черноморского побережья.

Враги северо-западных славян: франкский конный воин

Упомянутый выше, убежденный в тождестве Винеты и Волина, польский археолог Владислав Филиповяк много лет провел в поисках месторасположения описанного, как он был убежден, Адамом Бременским подобного сигнального огня. Он стремился найти наиболее благоприятное место для подачи световых сигналов парусникам, идущим вниз по течению Одера, с целью указать им дорогу на Каммин-Камень Поморский, Волин-«Волын», к Свине, Узедому и к Пе(е)нештрому. Поскольку моряки, застигнутые наступлением темноты в опасном своими мелями, короткими волнами и непостоянными ветрами Щецинском заливе, действительно крайне нуждались в сигнальном огне. И, наконец, объединенными усилиями археологов и современных навигаторов удалось, наконец, обнаружить такое место к югу от волинской Висельной горы (или, по-немецки, Гальгенберга). Примечательно, что именно в том месте археологам в ходе раскопок удалось найти большое количество древесного угля, указывающее на то, что там долгое время поддерживался большой огонь. Сведения об устройстве таких «маяков» волинцы могли получить из Древней (Киевской) Руси, с которой они, несомненно, поддерживали тесные торговые связи. При раскопках Витичева на Днепре, в сорока километрах от Киева, советские археологи раскопали остатки построенного по «греческому» («ромейскому») образцу маяка, вероятно, послужившего образцом для волинского (то есть юмнетского = винетского!) «греческого огня», или «котла Вулкана».