Мир наизнанку. Книга для тех, кто не разбирается в людях

Творческий ребенок, поддерживающий родитель

Теперь попробую сформулировать выводы. Итак, мифический «творческий ребенок» способен видеть и слышать сам себя. Смотреть на себя своими глазами. Оценивать себя с позиции своей же системы ценностей. Выражать свои чувства и мысли прямо и непосредственно, не искажая их суть под чужие потребности, но адаптируя форму. Способен выразить свою мысль на разных психических языках.

Согласитесь, звучит вообще не по-детски. Очень во-взрослому это звучит. Почему же я называю его ребенком? Потому что спонтанность и способность к генерации новых идей – иррациональные функции, присущие скорее ребенку, еще не ограниченному социальной конвенцией и необходимостью выживания.

Как возникает идея, собственно суть, которую он выражает? А вот как. В голове у ребенка кружатся фрагменты готовых идей, изначально чужих. Эти фрагменты сталкиваются друг с другом случайным образом и иногда образуют устойчивые сочетания – более крупные фрагменты, претендующие на самостоятельность, и уникальные в пределах личного опыта. Вот эти более крупные идейные кластеры ребенок и пытается выразить. Родители могут узнать или не узнать эти идейные кластеры; а потом поддержать их, или отвергнуть. Те редкие идейные кластеры, которые родители опознали как не тривиальные, и не отвергли, становятся творческим вкладом ребенка в систему отношений родитель-ребенок и вообще в мир.

И если (не) узнавание родителем детских идей – процесс сравнительно объективный, то принятие или отвержение – уже процесс субъективный. Например, родитель может без разбору отвергать любые идеи ребенка, потому что «мал еще, чтобы иметь своё мнение!» Хотя именно хаотичность, незакрепощенность, необусловленность детского сознания снова и снова выдает на поверхность идеи, ранее отброшенные как бесполезные. Ребенок не знает об их бесполезности, и в этом основной его вклад: то, что еще год назад было бесполезным, завтра может оказаться сверхценным.

Если же чудо свершилось, и творческая идея отвергнута не была, наступает следующий этап. Теперь нужно ее как-то целостно выразить, донести до слушателя на языке того самого слушателя, определить степень внутренней связности, внешней полезности и т. д. Если идея окажется не банальной, не тривиальной, не бессмысленной в классическом понимании, ее можно обозначить как ценную, даже если прямо сейчас она не может быть реализована.³

И наоборот, родитель может без разбору принимать все идеи ребенка, что лишает последнего способности к критическому анализу и превращает его в «генератор абсурда».

Значит, творческий ребенок существует не сам по себе. У него есть зеркальное дополнение – поддерживающий родитель. Способный, прежде всего, различать форму и содержание, текст и контекст; видеть и чувствовать, когда за одинаковыми словами стоят принципиально разные смыслы, а когда одни и те же смыслы описаны принципиально по-разному. Задача поддерживающего родителя – обеспечить творческого ребенка достаточно разнообразным и гибким инструментарием самовыражения, с одной стороны; и защитить его внутренний мир от выхолащивания в результате чужого непонимания, с другой стороны.

Если между творческим ребенком и поддерживающим родителем возникает непонимание, они сосредотачивают внимание на самом факте непонимания, а не на выяснении, кто более прав. Факт непонимания как раз и означает, что у них суть (элемент внутренней реальности) выражается через разные формы (элементы внешней реальности). У них просто разные языки.

Выживают они только вместе. По крайней мере, творческий внутренний ребенок выживает только тогда, когда его контекст может быть кем-то услышан или даже угадан, несмотря на несовершенство передачи. Когда есть некий слушатель, который опирает свое восприятие на психический резонанс с говорящим, а не на случайное совпадение или несовпадение форм. В этом случае сам факт того, что они разные, ведет не к конфликту, а ко взаимному обогащению содержаний и форм.

Я бы даже добавил. Творческий ребенок – это знание своих смыслов, своего языка, своей системы ценностей, и упрямое нежелание ее переделывать в угоду чужому непониманию или ложному пониманию. Безусловное право быть. Быть собой. И в паре с ним идет поддерживающий родитель, который дает такое же безусловное право быть – быть собой – всем другим, кто не он.

Творческий ребенок имеет безусловное право сказать, уравновешенное правом молчать. Поддерживающий родитель имеет безусловный навык услышать, вкупе с правом отвергнуть очевидно бессвязную чушь. Вот такая идиллия.

Еще одна задача поддерживающего родителя – обеспечить обратную связь. Показать творческому ребенку степень внутренней связности, внутренней целостности того, что он выражает. А также – как его, возможно, слышат другие. Показать, но не навязывать.

Умение выражать себя через разные формы, а также видеть в одинаковой форме разные сути без стремления свести их к «общему знаменателю», а также давать качественную обратную связь, – и есть, наверное, взрослость. Один из ее аспектов.

Обратите внимание, насколько это похоже на истерический хаос, где произвольное содержание ассоциирует себя с произвольными формами совершенно случайным образом. В чем же здесь разница? В наличии устойчивой связи. Я бы сказал, что мифический взрослый – это не столько субъект, сколько собственно связь. Связь между внешним и внутренним, причиной и следствием, смыслом и формой, словом и делом, и дальше по списку. Мифический взрослый – это своя, уникальная система связей между внешним и внутренним, между поддерживающим родителем и творческим ребенком.

Это понимание языка, на котором ты сам говоришь, и знание его отличий от других языков. Мифический взрослый понимает свою уникальность и признает, что другие такие же взрослые – не менее уникальны. И что, теряя свою уникальность, они умирают. Взрослый сам является связью, и может слышать ее в других.

Поискам этих троих посвящена моя книга.

Фокус контроля и фокус поддержки

Если совсем просто⁴, есть два уровня взаимодействия между людьми: явный (эмоции и поступки) и скрытый (мысли и чувства). На каждом уровне, как правило, кто-то один берет верх над другим и пытается его контролировать. При этом, кто на одном уровне выиграл, тот на другом уровне проиграл: так обеспечивается баланс сил. Например, мама контролирует мои эмоции (явный уровень), а я контролирую ее мысли (скрытый уровень).

Формально имеем два уровня взаимодействия, и на каждом из уровней я, теоретически, могу контролировать либо себя, либо другого. Итого, четыре варианта:

– своё явное

– своё скрытое

– чужое явное

– чужое скрытое.

Из этих четырех областей я контролирую только одну, потому что фокус контроля в принципе только один; но и партнер контролирует тоже только одну – обязательно на другом уровне. В результате получаются связки типа: я контролирую твое скрытое, ты контролируешь моё явное, или наоборот. Что там будет с самоконтролем, случится ли он в принципе, – в данной парадигме никак не определено. Примерно, как на рисунке (это один из вариантов, а всего их, как вы понимаете, два).

Для тех, кто знаком с соционикой (модель А)⁵, могу предложить такой расклад по функциям, который лично мне кажется очень удобным, понятным и даже функциональным.

– 1-я функция – я контролирую в другом;

– 2-я функция – никто не контролирует во мне; именно поэтому данную функцию назвали творческой – в ней максимум личной свободы;

– 3-я функция – другой контролирует во мне;

– 4-я функция – никто не контролирует в другом: это чужая свобода, которая нас так привлекает.

Первая и третья функции, таким образом, соответствуют тому, как (через какую психическую функцию) проявляют себя я-родитель и другой-родитель; это точки контроля. А вторая и четвертая соответствуют мне-ребенку и другому-ребенку; это область свободы.

Ну и конечно, пары 1—3 и 2—4 – это функции-антагонисты.

В отношениях, основанных на контроле, аспект самоконтроля оказывается вообще не задействован. Т.е. вторая и четвертая функции формируются… никак они толком не формируются. Их содержание болтается как флюгер на ветру: где похвалят, туда и бегу.

Если спроецировать перечисленные аспекты в одного человека, заменив внешние роли дополняющими внутренними, тогда то же распределение по функциям можно описать и иначе:

– 1-я функция – контролирующий родитель;

– 2-я функция – творческий (неподконтрольный) ребенок;

– 3-я функция – подконтрольный ребенок;

– 4-я функция – поддерживающий родитель.

Из этого списка непосредственно следует, что мы не можем контролировать и поддерживать одной и той же психической функцией! Я не могу контролировать логикой и ею же хвалить. Мой личный поддерживающий родитель бегает и прыгает вместе с ребенком! То есть, если я с ребенком решаю примеры, то наградой не может быть «молодец, пять», наградой в моем исполнении должно быть «давай вместе побегаем!»

И у каждого конкретного человека – свой личный эффективный способ контроля и свой личный способ поддержки. И эти способы не совпадают.

Например, у меня:

– контроль реализуется через мышление и анализ;

– творчество – через проживание чувств;

– подчинение – через эмоции;

– поддержка – через физические ощущения (вот она, моя любовь к кофе);

И по каждому пункту – восемь вариантов, по числу соционических функций (с учетом их цветности).

И по каждому пункту, по отношению к себе и другим, мы ведем себя одинаково. Контролируем себя и других – одинаково, подчиняем – одинаково, поддерживаем – одинаково.

Здесь вы можете сделать паузу и спросить себя сами: а как именно вы контролируете (сь), творите (сь), подчиняете (сь), поддерживаете (сь). Если вы поймете аналогичное про мужа, жену и детей, то вы вообще безмерно круты.

Оставаясь наедине с собой, мы, скорее всего, выберем тот способ построения отношений с собой (между внутренним родителем и внутренним ребенком), который преобладает вовне по отношению к нам. То есть, или контроль, или поддержку. Но фокус контроля в любом случае должен сместиться: в самом деле, не могу же я своей логикой контролировать собственную же логику? Это как-то нелепо. Хотя некоторые пытаются… и сходят с ума.

(Кстати, как вам такое понятие – «фокус поддержки»? )

Если фокус контроля сместится в позицию 3 – это будет ретравматизация, самоподчинение и даже самонасилие. Такое взаимодействие нужно очень тщательно дозировать, так как в позициях 1—3 у нас функции-антагонисты. (У меня это логика и эмоции.)

Если фокус контроля сместится в позицию 4 – то контролирующий родитель встретится с поддерживающим… Честно говоря, не могу даже представить, что будет. Скорее всего, ничего не будет. Пустота и непонимание.

Если фокус контроля сместится в позицию 2 – это своего рода конфликт. В позиции 2 у нас творческий ребенок, которому нужен не столько контроль, сколько мягкая поддержка и обратная связь. Для общения с ним нам придется сменить сам способ взаимодействия, например, начать обращаться к нему из четвертой позиции, а мы, скорее всего, не очень умеем.

То есть если, оставаясь наедине с собой, мы по привычке продолжаем жестко себя контролировать из первой психической функции, то хороших вариантов попросту нет. А вот если поддерживаем из четвертой… это уже интересней.

Но из четвертой функции поддерживающего родителя, где здесь вообще хоть какой-то контроль? Правильно, его нет. Состояние «наедине с собой» предназначено не для самоконтроля, а для того, чтобы помочь себе справиться со всем тем контролем, который мы получаем пока не одни! Самоконтроль здесь возможен только как само-творение в сочетании с само-поддержкой!

Другой интересный вывод: сценарии контроля и поддержки внутри нас, вообще говоря, никак не конфликтуют ни по способу реализации, ни по цели! Разные аспекты родителя взаимодействуют с разными аспектами ребенка, практически не пересекаясь. Контролирующий родитель, вообще говоря, не мешает поддерживающему – у них разные цели и даже мишени, они направлены на разные качества. А подконтрольный ребенок не мешает творческому – они способны прекрасно ужиться в любом отдельно взятом мозгу! Просто между ними нужен баланс.

И еще один интересный вывод. Всё это взаимное распределение ролей и функций есть результат адаптации к социуму. То есть паттерн нашего поведения в социуме – то, какие функции в какой ситуации мы задействуем – вполне обусловлен вопросами выживания в нём. А наедине с собой… что его обуславливает? Наедине с собой – где опасность? Если выгнать из своей головы чужих наблюдателей или, хотя бы, запретить им смотреть, все психические функции будут равно безопасными, так ведь? Тут-то самое время их заметить и изучить.

Меня тут спросили читатели – как родитель влияет на формирование творческого ребенка? Ответ: через игру. Расскажу на своем примере. У мамы сенсорика была творческой функцией, она же игровая. (Мама, похоже, была Драйзер по психотипу, хотя я долго думал, что она Гексли). То есть играла со мной она сенсорно. Или, играла бы, потому что я почти ничего такого не помню. Потребность в игре у ребенка очень сильная. И совершенно не странно, что вторая (она же творческая, игровая) функция ребенка формируется как дополняющая к творческой, игровой функции родителя. (Моя игровая функция – интуиция, в пару маминой сенсорике.) Так творческий ребенок физического родителя становится поддерживающим родителем физическому ребенку. И конструктивный способ взаимодействия между ними только один – это игра, потому что это столкновение функций-антагонистов и в режиме контроль-забота они друг друга уничтожают. Отсюда следует вывод, что игра – единственный прототип конструктивного сотрудничества между людьми.

Еще раз. Исключительно важно, чтобы именно родители играли с детьми. Когда дети играют с детьми – это здорово, но решает совсем другие задачи. Когда ребенок играет с компьютером – это, по моему мнению, вообще ничего не решает психологически. Это просто бегство от реальности.

Отношения типа контроль-забота не научат ребенка творить и сотрудничать, как бы родителям ни хотелось. Творческий ребенок рождается в игре и крепнет при поддержке родителя. Только так, и никак иначе.

Забота, поддержка и дыра в половину психики

В популярной психологии принято считать, что фигура родителя расщепляется на две суброли: контролирующую и опекающую. Соответственно, фигура ребенка расщепляется на подконтрольную и подопечную. Разными словами можно назвать эти роли, но уверен, вы меня поняли. Так вот, как-то неявно мы приняли версию, что этими четырьмя соснами, т.е. ролями, отношения родитель-ребенок могут быть описаны полностью, и творческий ребенок, равно как и поддерживающий родитель, где-то в них притаились, нужно только хорошо поискать. Баланс, равновесие и всё такое. И я тоже искал их именно там, не находил – и думал, что плохо ищу.

Оказалось, что нет. Ищу я нормально. Их там действительно нет.

Потому что родитель заботливо-опекающий и родитель поддерживающий – это совершенно разные роли. Им соответствуют ребенок выживающий и ребенок творческий – и это тоже разные роли.

У каждого из нас есть два типа потребностей: доминантные (первичные, необходимо-выживательные) и субдоминантные (вторичные, избыточно-творческие)⁶. Удовлетворяются они принципиально по-разному. Доминантные – это поесть, поспать, не замерзнуть, и т. п. Субдоминантные – это быть понятым и услышанным. И это совершенно разные вещи.

Удовлетворение доминантных потребностей поднимает нас из минуса в ноль, но, в общем, не более. Поднять из ноля в плюс может только удовлетворение очевидно избыточных, субдоминантных потребностей.

Формула «тебя покормили – значит, должен быть счастлив! Чем ты вообще не доволен?» – эта формула вообще не работает. «Кормят – значит, любят» – эта формула работает только в период ГВ, максимум до двух лет. Начиная с примерно двух лет, любить ребенка нужно как-то иначе.

Начиная с двух лет, любить ребенка – это слышать, понимать, откликаться, давать обратную связь, уметь видеть его глазами, быть на его стороне. Начиная с двух лет, близость – это не «кормлю и присутствую рядом». Близость – это «слышу и понимаю». Или хотя бы пытаюсь.

И вот тут начинается псевдоквазия. Если родитель говорит «я люблю» – значит ли это, что он действительно любит? Как это проверить в моменте? «Я тебя слышу», «Я тебя понимаю», «Я на твоей стороне» – как ребенку проверить, правда ли это всё? (Я вам больше скажу: чем легче человек произносит такие слова, тем больше шансов, что это ложь. Я потом покажу, как так получается – хотя, по-моему, это и так очевидно.)

В случае с едой всё более-менее просто: она или есть, или нет. Выдать отсутствие за присутствие сравнительно трудно, поле для лжи и манипуляций сравнительно мало. Манипуляции могут остаться только вокруг степени насыщения. «Мам, я еще хочу!» – «Я сказала, тебе достаточно!». Но заметить такую подмену сравнительно просто, она на поверхности. В случае же с любовью и пониманием… «Я тебя люблю!» – «Но я ничего такого не чувствую.» – «Значит, дело в тебе! Ты – бесчувственная, неблагодарная сволочь!» А в самом деле, если человек говорит, что понимает, слышит и любит – как ты докажешь обратное? Это же у него внутри, не снаружи. Наверное, как-то любит, раз говорит. «Я люблю ее по-своему!.. И она меня (по-моему).»⁷ Нет критерия истины. Он куда-то пропал.

«Я тебя люблю!» – «Что именно это значит?»

«Я тебя слышу!» – «Что именно ты услышал?»

«Я тебя понимаю!» – «Что именно ты понимаешь?»

«Я на твоей стороне!» – «А ты знаешь, какая она, моя сторона?»

Чувствуете? Все эти вопросы не принято задавать.

Что же это за смутное чувство такое, что это за непонятный процесс, позволяющий определить, ложная это любовь или всё-таки настоящая? Очень трудно его описать, особенно, если не знаешь, что он вообще должен быть. Очень (ОЧЕНЬ!!!) распространенной является ситуация, когда смутная детская неуверенность – «а правда ли это любовь» – просто отбрасывается, а взамен предлагается заучить: «Вот это и это – любовь! Кто не согласен – тот плохо учил. Садись, два».

Вот это смутное чувство я называю эмпатическим резонансом. Человек говорит – и ты чувствуешь, что это правда. Человек молчит – но ты знаешь, что он хочет сказать. Или наоборот, человек говорит «люблю» – а оно как будто пустое. И как докажешь обратное?

А не нужно ничего доказывать. Нужно лишь обозначить: «Твои слова будто пусты», «ты врёшь», «ты что-то скрываешь», «ты не понимаешь/не чувствуешь того, о чем говоришь».

И дети, пока они дети, часто именно так говорят. Но родители всё равно их не слышат.

Потому что у родителей самих нет критерия внутренней правды. Нет примера того самого резонанса. Они сами не знают, как понять, когда «я люблю» – это истина, а когда – просто слова. Особенно в собственном исполнении. Стыд и т. д. по поводу собственной лжи рождается позже – а в начале они просто не ведают разницу.

Им из поколения в поколение, никто эту разницу не показал. А если родители сошлись не по искреннему влечению, а по каким-то иным причинам – конечно, они предпочтут забыть, что эта разница вообще может быть.

Вот эти пустые «Я люблю», «Я слышу», «Я понимаю», «Я на твоей стороне» – это ложная эмпатия. Которая вроде бы есть, а вроде и нет. Поди разбери.

А теперь смотрите. «Я люблю», «Я слышу», «Я понимаю», «Я на твоей стороне» – это поддерживающий родитель, четвертая соционическая функция, ресурс и поддержка, и как следствие, область влечения к. Если всё это пустое, фальшивое – мы получаем пусто-фальшивую четвертую функцию. Пустые опоры. При этом, мы же уверены, что там все нормально, что так и должно быть. Мы не умеем отличить реальный ресурс от фальшивого; более того, мы их меняем местами. В результате: всю жизнь гоняемся за фальшивым ресурсом, пытаемся из него что-то выжать и на этом что-то построить, и даже внушаем себе, что мы за него благодарны.

Знаете, я не встречал ни одного человека, искренне благодарного родителям за то, что накормили и вырастили, если их эмпатия была ложью. Если их поддержка была пустой и фальшивой. То есть, если бы родители честно сказали: «Вот мы тебя накормили, а что делать дальше – не знаем», то у ребенка был бы теоретически шанс ответить: «Ок, спасибо что накормили, дальше я попробую сам». Тяжело, но хотя бы открыто и честно – не нужно потом истоки проблем искать на самом дне подсознания. Если же эмпатия была ложной – возникает огромная неудовлетворенная потребность плюс уверенность, что это нормально, так и должно быть, и за это нужно быть благодарным.

И, как я писал уже выше, творческий ребенок (вторая соционическая функция) выживает только в связке с нормальным поддерживающим родителем. Если же поддерживающий родитель оказался фальшивкой… тут есть несколько возможных исходов, их не много, и среди них нет хороших. По сути, их всего два:

1. Творческий ребенок побьется какое-то время головой об эту стену фальшивого понимания, со временем разуверится и бросит попытки. Он вроде бы есть, но выхода ему нет. Спустя какое-то время он может вообще умереть.

2. Он научится быть таким же фальшивым, как его псевдо-поддерживающий родитель – имитировать творчество, эмпатию, близость. При некотором везении так можно серьезно подняться по социальной лестнице – и никто не заметит фальшивку. А те, кто заметят – не решатся поднять глаза и озвучить; ведь их собственный резонатор – полуживой творческий ребенок – уже слишком слаб, чтобы бороться за правду.

В результате мы получаем либо пустоту, либо фальшь размером в половину человеческой психики. Две функции из четырех. Та самая дыра в груди, которую можно заполнить только собой. Только вот этот «Я» по инерции, такой же пустой и фальшивый, так что вряд ли им можно что-то заполнить. Можете сами представить, сколько чужого говна сливается в эту дыру.

Весь следующий раздел посвящен описанию того, что бывает, если родительская эмпатия была ложью, и потребность в поддержке оказалась подменена чем-то другим.

Более того, я вам скажу: всё это – «люблю, слышу, понимаю, поддерживаю» и т. д. – можно выразить одним предложением.

Поддерживающий родитель помогает творческому ребенку завершить, довести до логического конца его начинания, справиться с его вызовами.

Если мой сын просит: «Папа, купи машинку!», – и я покупаю (или не покупаю), то это – забота. Машинка достается ребенку, по сути, даром. Радость у него возникает, а вот понимание ценности МОЕГО труда – точно нет. Мы не равны в этом взаимодействии. Это – про обладание.

А если он говорит: «Папа, я хочу машинку. Что мне сделать, чтобы её получить?», – это запрос на поддержку. А проявлением поддержки с моей стороны будет показать ему, как создать равнозначную ценность, и потом обменять ее на машинку. Это – про действие. В этом случае подразумевается, что ребенок должен:

1. сделать перечень того, что он умеет;

2. понять, что у него получается лучше всего либо что ему наиболее интересно;

3. определить ценность каждого своего действия для разных людей раздельно;

4. предложить свои услуги тому, для кого они ценнее всего;

5. получить адекватную плату;

6. обменять ее на вожделенную свою машинку.

Это целый комплекс задач. И ребенок, в связке с поддерживающим родителем должен повторять этот цикл снова и снова, пока он не станет привычным. Никто другой не поможет ребенку с этим, тем более в раннем возрасте. А до какого этапа добрались лично вы?

Или другой пример. Допустим, ребенок проявляет к чему-то склонность и интерес. Может быть, даже талант. Родители записывают его в секцию, ребенок занимается… и вдруг у него перестает получаться. Что случилось, почему нет прогресса? Как преодолеть этот кризис? Ребенок не может выяснить сам. Родитель теоретически может. А вот станет ли – это другой вопрос. В моем случае, безучастие родителей поставило крест на минимум трёх больших увлечениях. А вы, сколько можете насчитать? А таких, которые умерли, не начавшись, потому что кто-то решил, что «у тебя к этому нет способностей» и «кому вообще это нужно»?

Знаете, лично у меня настолько никогда этого не было, что я даже сформулировать не мог эту очевидную, в общем-то, идею. Мои родители демонстративно дистанцировались: сам затеял – вот сам и греби. Не мешали, но и не помогали. Вот я и грёб, пока были силы. И далеко не всегда догребал.

Как вы понимаете, в этой простенькой формуле спрятано всё: инициативность, планирование, здоровое делегирование… все – вообще все – условия нормальной, здоровой самореализации. Всё о том, как из точки А попасть в точку Б.

Если вы поняли это – дальше, в принципе, можете не читать.

Как это восстановить? Да вот так и восстановить. Берёте любого ребенка – внешнего или внутреннего – и помогаете довести до ума любое из его начинаний. Как бы вы играли с собой, если бы сами себе были поддерживающим родителем? Как бы вы себя поддержали? Попробуйте попеременно быть то тем, то этим. Вспомните свои детские амбиции, не доведенные до результата. В какой момент что-то пошло не так? Если бы вы были на месте родителей, как бы вы могли помочь тому ребенку из прошлого?

Упражнение: напишите десять примеров, чем забота отличается от поддержки.