Как защититься от хамства. Полная версия

– Вы скажете: «Здесь непонятно написано. Что такое „высокомерный“? В чём конкретно это проявляется? Надо привести примеры. Что значит „аналитические способности полностью отсутствуют“? Это надо раскрыть подробно». Допустим, он перепишет характеристику и снова вас вызовет. А вы снова придерётесь к тому, что написанное недостаточно конкретно и допускает произвольные толкования. Говорите медленно и нудно, как и должен говорить «святоша-меланхолик», роль которого вы играете. Уточняйте до бесконечности, вынуждайте начальника описать всё как было. А он этого, я вас уверяю, делать не станет, потому что такая бумага для него равносильна явке с повинной.

Гавриил долго смеялся, а потом спросил, как ему отвечать на другие обвинения начальника.

– А какие такие обвинения? Он же вас ни в чём конкретном не обвиняет, разве что в том, что вы не сделали уборку в конференц-зале и не купили самовар для мероприятия. Но разве в вашей должностной инструкции есть такая обязанность, как уборка помещения и организация кофе-брейков?

– Так ведь начальник мне ничего такого и не поручал. Это через много месяцев после того мероприятия он вдруг мне заявил, что это я должен был купить чашки и самовар! И конечно же уборка помещений не имеет никакого отношения к моим должностным обязанностям. Разумеется, если бы меня попросили, я бы помог убрать, но ведь и намёка на это даже не было!

– Давайте посмотрим другие обвинения и то, что вы на них должны отвечать. «Гавриил чрезвычайно конфликтный человек…» Улыбайтесь и говорите: «Ой, разве? Я буду лучше!» «Его поведение создаёт для компании проблемы и сложности…» Отвечайте: «Я не буду создавать сложности!» Насчёт той истории с кофе-брейком скажите: «Вы забыли: вы попросили убрать кого-то другого, давно же ведь дело было. А если бы меня попросили, я бы помог» (говорить, что руководитель забыл или был кем-то неправильно информирован, очень удобная тактика, поскольку представляет начальника не злокозненным лжецом, а просто человеком, который слишком занят, чтобы помнить обо всём подряд). «Он любит задавать странные вопросы…» Говорите: «Разве? Я не буду задавать странные вопросы!» Он ведь не конкретизирует, что это за «странные вопросы», следовательно, здесь нет самого предмета спора. Далее он пишет, что вы считаете, якобы коллектив занимается деятельностью, не соответствующей закону. Здесь ваш начальник явно хитрит, пытаясь представить дело так, будто от вашей несговорчивости страдает не он сам, а якобы целый коллектив. Отрицайте и это. Делайте удивлённое лицо и говорите: «Что вы, я так не считаю!» А если начальник будет доказывать обратное, то ему придётся углубиться в подробности и рассказать в присутствии постороннего человека о собственных проектах, сомнительных как с позиций нравственности, так и с точки зрения закона, и тот всё поймёт и внутренне поддержит вас. Тем более, что, как известно, незнание законов не освобождает от ответственности, и работник, вовлечённый начальником в неблаговидные дела, не получит никакого снисхождения. А если этот слушатель и не поддержит вас, то вам до этого какое дело?

Далее начальник говорит, что вы остро и неадекватно реагируете на критику, но в чём это заключается, не конкретизирует. Может быть, это означает, что вы перфекционист, который хочет все задания начальника выполнить на пятёрку, а если тот ставит пять с минусом, то не спите ночами, плачете и принимаете антидепрессанты. Так ведь это означает, что вы золотой работник, которого беречь надо! «У него чрезвычайно завышенная самооценка, он считает себя лучше других. Очень высокомерен…»

Знаете ли, на моей памяти есть много случаев, когда высокомерным объявляли человека, имевшего прямую осанку или отказывавшегося выпивать на корпоративных вечеринках. Ваш руководитель не объясняет, в чём конкретно заключается ваше высокомерие, поэтому и спорить с ним не о чем. Он что, телепат, который ваши мысли читает? В случае, если ваш начальник будет иметь глупость понести эту характеристику в массы, у вас много способов отреагировать на это жёстко и, в частности, подать в суд на защиту достоинства и деловой репутации. В конце концов, кто он такой, чтобы выносить поведенческие диагнозы? Он преподносит «конфликтность» как постоянное свойство личности, в то время как речь на самом деле идёт о единичной ситуации, когда с ним не согласились. И каким прибором он измеряет самооценку или высокомерие своих подчинённых? У него что, имеется диплом по психологии или психиатрии? Такие возражения вы всегда можете высказать, если начальник будет раздувать конфликт и позорить вас перед другими людьми, но на предстоящей беседе, где будет только он и ещё один человек, реагировать так нет причины, поэтому просто изображайте удивление и по-японски улыбайтесь.

«Он не имеет авторитета у окружающих и не вписывается в коллектив…» Скажите: «Что вы, мой коллектив – это моя семья!» Помните, весь этот спектакль начальник устраивает, чтобы убедить психолога в вашей конфликтности. Вы же отвечаете так, чтобы наглядно показать тому, что это не соответствует действительности. Что касается упрёка в отсутствии надлежащих профессиональных качеств, отвечайте, что вы стараетесь и будете стараться ещё больше. Напомните о том, что вы выполнили много успешных проектов, и, главное, скажите, что начальнику они всегда нравились и он хвалил вас. Тогда уже психолог задумается о том, что ваш руководитель сам конфликтный. А вот упрёк в том, что вы «непрозрачный» – это вообще шедевр. Вдумайтесь: начальник обвиняет вас в том, что ваше тело не пропускает свет!

– Да ну, – возмутился Гавриил, – «непрозрачный» значит «махинатор, нечистый на руку человек»!

– Безусловно, если бы вы подали в суд на защиту вашего достоинства и деловой репутации, то филологическая экспертиза признала бы, что данные слова действительно являются намёком на вашу непорядочность в делах. Тем не менее, завтра у вас другая миссия: сделать так, чтобы присутствующий при разговоре человек, не посвящённый в тонкости ваших служебных отношений, оказался на вашей стороне. Помните, что в характеристике, составленной начальником, помимо самовара и уборки, к которым вы не имеете никакого отношения, нет ни одного конкретного обвинения. Всё, что здесь написано – это абстракции, которые каждый понимает «в меру своей испорченности». Поэтому ваше дело реагировать не на то, на что намекают, а на буквальное значение каждого слова! Скажите: «Хорошо, я буду прозрачным, только в оконную раму не вставляйте».

– Ой, начальника! – развеселился Гавриил. – Совсем прозрачный стал: стекло вставляль – не видать меня, начальникя! В темноте итти – навстречу завхоз. Меня прозрачный, не видно. Вдруг лоб – бум! Ой, больно, начальника! Может, чуть-чуть меньше прозрачный, начальникя?!

Так из встревоженного и готового к резкой реакции на провокации Гавриил превратился в спокойного хозяина положения, знающего, что делать при любом обороте дела.

Если вы читали краткий вариант «Как защититься от хамства», то, конечно же, заметили здесь максимально мягкое использование уже известных нам принципов: «комментируйте несловесные провокации» (в частности, «не позволяйте втягивать себя в чужой ритм»), «не задумывайтесь над причинами поведения противника – просто реагируйте на внешние проявления неуважения» (в нашем случае – на буквальное значение слов), «отвлеките внимание от себя» (переключите внимание противника на него самого). В случае эскалации конфликта мы предполагаем здесь применение более жёсткого приёма: высмеивания противника за присвоение роли судьи и за попытку говорить от имени других людей (в данном случае от имени коллектива, который из-за Гавриила нисколько не пострадал).

Теперь рассмотрим, напротив, примеры очень драматичных ситуаций, героям которых нужно было сразу действовать жёстко. Между тем приёмы там используются из той же краткой версии книги «Как защититься от хамства».

Пример жёсткой тактики заявителя в полиции

В подразделение полиции, специализирующееся на борьбе с организованной преступностью, явилась женщина, чтобы подать заявление. Дежурный ещё не знает, что в нём, но уже считает своим долгом на всякий случай нагрубить.

– Зачем вы к нам пришли? – недовольно говорит служитель закона. – А что там у вас лежит в сумке? Диктофон? (Нет, не подумайте, что женщине залезли в сумку, просто диктофон заметили через видеокамеру в холле, когда посетительница перекладывала его из кармана в сумку).

– А что вы такое собираетесь делать, что боитесь диктофона? – парировала заявительница.

Дежурный не ответил и принялся читать заявление. В это время у женщины зазвонил сотовый телефон. Та ответила, что находится в отделении и перезвонит позже. Дежурный насупил брови.

– У вас тут в заявлении указан стационарный телефон, между тем у вас ещё есть сотовый. Почему вы его не указали?!

– Ну и что? Для связи со мной достаточно и стационарного, утром и вечером я его всегда беру.

– Вы не ответили на мой вопрос! Я вас спрашиваю: почему вы не указали в своём заявлении сотовый телефон?! – повысил голос дежурный.

– Вы знаете, я хорошо слышу, – сказала женщина. – Объясните, пожалуйста: какой закон обязывает меня давать вам мой сотовый телефон, предмет личного пользования?

– Я вас спрашиваю! Почему вы! В своём заявлении! Не указали! Свой со-то-вый! Те-ле-фон! – взревел дежурный.

– А зачем вы говорите по слогам? – спросила женщина. – И в каком законе написано, что надо давать свой сотовый телефон?

На лице дежурного возникло выражение растерянности.

– Проходите в кабинет, – буркнул он, передав заявление подошедшему сотруднику.

Женщину провели в просторный кабинет. Напротив неё уселись сразу два человека, а через минуту в то же помещение вошло ещё пятеро человек, которые расположились сбоку и сзади от посетительницы.

– Итак, зачем вы к нам пришли?

– Всё написано в этом заявлении.

– Я спрашиваю: почему вы к нам пришли?

– Чтобы подать это заявление.

– А диктофон у вас включенный в сумке зачем?

– А какой закон запрещает его туда положить?

– Здесь нельзя вести запись.

– Сошлитесь, пожалуйста, на закон. Насколько известно, записывать без согласия нельзя только то, что относится к личной жизни граждан, а общественная, деловая жизнь секретом не является. Например, если вы сейчас позвоните жене, я тут же поставлю запись на паузу, а потом продолжу.

– А зачем вам всё-таки диктофон?

– Я сегодня уже во второй раз прихожу к вам с заявлением, и моя цель заключается в том, чтобы вы его наконец приняли. Конечно, если цели у нас диаметрально противоположные, я могу сразу пойти в прокуратуру и подать это заявление через неё: я прекрасно знаю, что там все заявления принимают сразу безо всяких разговоров. Тем не менее, пока прокуратура будет передавать его вам для работы, пройдёт время, а ситуация такова, что меры нужно принять безотлагательно: знакомой пенсионерке угрожает опасность. Похоже, за неё всерьёз взялись чёрные риэлтеры. Ей звонит и угрожает её бывший квартирант, который, насколько нам известно, имеет судимость, и мы опасаемся, как бы с ней чего не случилось.

– Ну а вам-то что до этого? Вы этой пенсионерке кто? – загудел кто-то басом сбоку.

– Если ей угрожают, пусть сама и приходит, – раздался визгливый голос сзади.

Женщина встала и развернула стул к говорящим.

– Поставьте стул на место! – закричал один из работников, сидевший за столом.

– А кто из вас ведёт допрос? – спросила женщина. – Вот этот мужчина, который разговаривает там, сзади или, быть может, тот, кто находится сбоку от меня на другом конце комнаты?

– Здесь все участвуют в допросе.

– Хорошо, но тогда я буду говорить с вами только после того, как вы сядете не сзади и не сбоку, а передо мной, чтобы я могла видеть вас.

– Не ставьте нам условия!

– А я и не ставлю. Все условия ставит закон. Покажите то место, где написано, что вопросы должны задаваться сзади и непонятно кем. В примечаниях к протоколу вам придётся написать, как именно проходил допрос, кто и на каком основании в нём участвовал, где кто сидел и что конкретно сказал. Сначала вы будете записывать каждый вопрос, и только после этого я буду давать ответ.

– Да подождите вы с протоколом. Мы сначала с вами хотим просто поговорить.

– «Просто поговорить» – такого следственного действия Уголовно-процессуальным кодексом не предусмотрено. Есть только допрос, где всё происходящее должно быть точнейшим образом задокументировано.

На лицах присутствующих появилось смущение. Двое сидящих у выхода выразительно кивали на дверь, показывая, что у них дела.

– Да идите вы, – обиженно махнул рукой полицейский, – все свободны…

Присутствующие потянулись к выходу.

– Вас уже раньше, наверное, не раз допрашивали? – спросил полицейский, что-то просматривая в компьютере.

– Вы ищете меня в базе судимых? – улыбнулась женщина.

– Вижу, что вас там нет. Очень странно. Значит, вы юрист?

– Ну почему сразу юрист?

– А про Уголовно-процессуальный кодекс откуда знаете?

– А курс обществознания в школе для кого написан?

– Так почему эта пенсионерка не может прийти к нам сама?

– Её запугали. Она боится даже выходить из дома. Но ведь сделать сообщение о совершённом или готовящемся преступлении может любой гражданин! Вот мы это и делаем.

Полицейский наконец взял в руки заявление.

– Значит, квартирант вашей старушки начал оказывать на неё давление, чтобы она продала ему квартиру за бесценок? Но ведь это не к нам! Это не преступление, а гражданско-правовые отношения, ведь здесь речь идёт не об отъёме квартиры, а о купле-продаже, – произнёс он нарочито наивным тоном.

– Хорошо, если вы так считаете, запишите это, пожалуйста, в протокол. Пусть в прокуратуре это прочитают и дадут правовую оценку. И старушка эта не на́ша, а наша с вами о́бщая, которую надо защитить от преступников. На её месте могла оказаться и ваша мать.

Далее разговор продолжался в конструктивном русле и завершился регистрацией заявления.

Если вы читали краткую версию нашего курса, то, конечно, узнали уже знакомые вам принципы: описывать словами невербальные провокации (необоснованное повышение громкости; произнесение слов по слогам; попытка усадить посетителя так, чтобы вопросы задавались сзади и сбоку; переведение внимания на личность нападающего). Из новых сведений здесь разве что волшебный вопрос, который надо запомнить на всю жизнь («В каком законе это написано? Покажите текст!») и некоторые элементарные сведения юридического характера, которые тоже желательно запомнить. Они намеренно выделены курсивом.

Вообще говоря, в наше время всё стало проще: заявления теперь могут быть поданы просто через сайт, и они получают регистрационный номер автоматически.

Хамство на допросе

Представим картину, типичную, пожалуй, для любого города нашей страны и практически никого не оставляющую равнодушным. В самом разгаре «застроечный конфликт»: местные жители борются за спасение того, что им дорого с детства – небольшого участка живой природы.

В коридоре отделения тогда ещё милиции собралось необычно много народа. Это были общественники, протестовавшие против вырубки, которая велась вопреки обеспечительным мерам суда (запрету сносить деревья до тех пор, пока судебный процесс не закончится конкретным решением). В кабинет вызвали пожилого мужчину. Еле заметно улыбнувшись, тот обратился к товарищам. «Посмотрите, какое они сейчас будут устраивать шоу», – и, сгорбившись, вошёл в кабинет. Через минуту дверь приоткрылась. Дознаватель¹ высунул голову в коридор и подал знак кому-то из дальней комнаты. Громко топая и раскачиваясь из стороны в сторону, к кабинету шли бритоголовые упитанные молодцы в форме. Девушки, сидящие возле двери, обменялись впечатлениями. «Кажется, они думают, что если их войдёт как можно больше, то всё будет, как им надо, – сказала одна. – Как они ошибаются!» «Самые страшные вошли, – заметила другая, – те, кто выглядит не слишком пугающе, в своих кабинетах остались». «И почему они всегда так одинаково действуют? Негласная методичка у них есть, что ли?» – покачал головой мужчина, похожий на преподавателя вуза. Дверь за вошедшими захлопнулась, но вскоре снова приоткрылась: самому дородному милиционеру стало душно.

Сидевшие в коридоре увидели пожилого мужчину, который, по-прежнему ссутулившись, сидел за столом, беспорядочно блуждая взглядом по сторонам и бестолково теребя шапку. На вопросы он отвечал тихо и невнятно.

– Так значит, тебя зовут Владимир Ильич. Ты, видать, Лениным себя вообразил? В ссылку захотел в Шушенское? Где работаешь-то? Жена есть? Тебе что, по дому делать нечего, что ты столько времени на свои пикеты и митинги тратишь? Поди, и в магазин тебе жена сходить велела, и на даче работы полно…

Старик молчал.

– Слышь, ты, тля! – злобно выкатил свои круглые глаза толстый милиционер (отметим, что последнее слово он сказал совсем тихо, опасливо оглянувшись на стоявший на тумбе стационарный телефон, по которому, видимо, осуществлялась связь с начальством). – Ты чего под ногами путаешься? Людям надо жильё строить! А лес твой сгнил! В лесу звери живут! А о стройке здесь принято решение очень серьёзными людьми. И куда тебе против них лезть на рожон? Тебе что, своих дел мало? Внуками лучше займись!

– Но ведь суд вынес определение о приостановке вырубки и строительства до решения суда по существу, – примирительным тоном сказал старичок, как бы не замечая оскорбительного обращения. – Между тем мы этот суд выиграем: мы взяли справку в Росреестре, что этот участок федеральный, то есть принадлежит государству, как и подавляющее большинство земель в нашей местности. Без разрешения федеральных органов мэрия не имеет права продавать под вырубку и застройку то, что ей не принадлежит.

– Мало ли что суд вынес? – неуверенно заговорил дознаватель. – Вы что, думаете, что у нас всё в государстве по закону? Надо считаться с реальностью! А реальность у нас такова, что всё решает прокурор. А на чьей стороне будет прокурор, вы, надеюсь, тоже понимаете. И если вы не прекратите препятствовать вырубке, он спустит нам приказ о возбуждении уголовного дела, и мы вынуждены будем довести его до суда.

– То есть нас посадят за то, что мы препятствуем совершению преступления – не даём вырубить лес, который защищён обеспечительными мерами суда?

– Да что мы тут с вами беседы ведём, как Вергилий с Горацием? – нехотя проговорил дознаватель (было заметно, что разговор ему неприятен). – Вот вы дежурите там, на вырубке, чтобы лес не снесли, а застройщики пригонят бригаду рабочих и всё равно сделают всё, что им нужно, а приставы приедут только тогда, когда от леса вашего ничего уже не останется, потому что зарплату им мэрия платит.

– А вы к нам на помощь разве не приедете? Ведь на нашей стороне закон!

– Мы приедем только в том случае, если нам даст указание прокурор.

Воцарилось молчание. Неожиданно для допрашивающих, еле слышно бубнящий старик распрямился и заговорил твёрдым властным голосом.

– Молодой человек, всё, что вы здесь говорите, – это только ваше мнение. Правда, высказывать его не входит в ваши должностные обязанности. Кто вы такой, чтобы давать оценки? Оценивать вправе только суд, а вы, позвольте спросить, кто? Кстати, вы моё имя спросили, а сами не представились и не представили мне всех остальных, сидящих здесь.

– Ладно, подпишите протокол.

– Давайте посмотрим, что вы тут с моих слов написали.

Старик просмотрел написанное.

– Вот тут в начале протокола написано: распишитесь, что смысл статей 49 и 51 Конституции вам разъяснили. А в чём эти статьи заключаются? Можно попросить у вас Конституцию, чтобы посмотреть? Ага, вот, нашёл. Статья 49: «Обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность». Статья 51: «Никто не обязан свидетельствовать против себя…» Так разъясните же мне, что это значит.

– Ну то и значит, что написано, вы же читали.

– Я так понял, что подозреваемый вправе хранить молчание и не обязан давать никаких показаний, если не хочет.

– Нет, неправда: эти статьи означают лишь, что вы вправе говорить неправду, поскольку вы защищаетесь. А отказываться от дачи показаний вы не имеете права.

– Ага, понял…

– Э-э-э, что вы здесь пишете?!

– Я пишу: «Дознаватель объяснил мне: статьи 49 и 51 означают, что у меня есть право говорить неправду, но я не вправе отказываться от дачи показаний». Ведь вы мне это только что сами сказали. Вот я за это и расписался.

– А что это вы пишете в замечаниях к протоколу?

– Что замечания на протокол будут приложены на трёх отдельных пронумерованных листах, поскольку на нескольких строчках для замечаний всего, что здесь было, не изложишь. Да, и в конце напишу ходатайство о том, чтобы все страницы дела были пронумерованы не карандашом, как у вас любят, а ручкой (разумеется, с нестираемыми чернилами). Итак, запишем: «На допросе присутствовало девять человек, трое из которых сидели сзади меня, двое спереди, двое слева, один справа и ещё один нервно ходил туда-сюда, видимо, рассчитывая на то, что у меня закружится голова. Упитанный господин не в форме (не уверен, что это работник отделения, поскольку он не представился) сказал мне буквально следующее: «Слышь, ты, тля! Ты чего под ногами путаешься? Людям надо жильё строить!..»

При этих словах толстый милиционер выругался и как ошпаренный вылетел из кабинета.

– Как вам не стыдно так вести себя с человеком, который вам в отцы годится? – гневно сказал стоявший в коридоре преподаватель.

– А ты знаешь, что этот фраер вас всех сдал? Сдал с потрохами! – закричал милиционер, указуя на присутствующих своим толстым пальцем.

Услышав блатной жаргон из низкопробных детективов 1990-х, сидящие прыснули от смеха.

– Зря смеётесь! Будете срок мотать от звонка до звонка!

Еле сдерживаемый смех превратился в дружный хохот. «Да что вы так смеётесь, – серьёзным тоном сказал преподаватель, – человек кино пересмотрел о лихих девяностых. А может быть, и сам сниматься мечтает, в роль входит».

Вслед за толстяком на выход из кабинета потянулись и прочие непрошеные гости. Между тем после обстоятельного изложения того как было, дедушка расписался в протоколе и отдал его ошарашенному дознавателю. Тот, как бы извиняясь, вышел вслед за ним в коридор и ещё некоторое время пытался увещевать общественников отказаться от их намерений, пытаясь убедить в том, что силы не равны.

– То, что вы нам пытаетесь внушить, на самом деле есть не что иное, как вовлечение в бред, – заметил мужчина, похожий на преподавателя. – Вы утверждаете, что всё куплено, господствует «телефонное право» и бороться не имеет смысла. Но это всего лишь ваша картина мира, которую вы почерпнули из общения с людьми ущербными. А реальный мир гораздо более непредсказуем и разнообразен, чем вы пытаетесь его представить.

– Вы хотите, чтобы мы поверили, якобы всё вокруг установилось навеки и не меняется, а это неправда, – поддержал старичок. – Сегодня у прокуроров есть право возбуждать уголовные дела и заставлять вас таким образом преследовать людей, которых вы сами преступниками не считаете, а скоро у них это право отберут. Сегодня ваш уважаемый сотрудник граждан тлями называет, а завтра что будет с ним?

– Да не говорил он этого, вам показалось, – уверял милиционер.

– Не говорил, я сам слышал, – поддержал другой сотрудник, стоявший рядом.

– Ну что ж, бывает такая разновидность коллективных галлюцинаций, когда целой группе людей кажется, что они чего-то не слышали, – засмеялся мужчина, похожий на преподавателя, – особенно когда эти люди связаны служебными отношениями.

Между тем Владимир Ильич оказался прав: прошло совсем немного времени, и право прокуроров возбуждать уголовные дела и заставлять следователей принимать эти дела к производству было ликвидировано, а вместе с этим резко снизилось количество случаев вмешательства милиции (затем полиции) в застроечные конфликты. И, разумеется, никто из наших героев не пострадал.

Что касается пучеглазого милиционера, то из органов он, говорят, уволился, причём как-то так совпало, что произошло это примерно в то самое время, как для работников правоохранительных органов ввели проверку на полиграфе (детекторе лжи). Слышали, наверное? Проверяющий задаёт вопросы типа «нет ли у вас связей с криминалом?», «не злоупотребляете ли служебным положением?» и т.п., а потом ответы сопоставляет с данными полиграфа. Где работает и работает ли вообще, история умалчивает, но в кино он, судя по всему, карьеру не сделал, иначе мы бы о нём услышали.

Подытожим. Ключевым приёмом в вышеприведённой сцене было уже известное вам по предыдущей книге высмеивание нападающего за присвоение им роли судьи. Действительно, с какой стати вы должны выслушивать поучения и оценки ваших действий от работников милиции (полиции), если единственная инстанция, которой дозволено давать такие оценки, – это суд? Также здесь имеется некоторая юридическая информация: в чём заключается смысл 49 и 51-й статей Конституции, как изложить любые ваши впечатления от допроса в замечаниях к протоколу (в том числе и в виде приложения на нескольких листах) и как узнать, кому принадлежит земельный участок.

В приведённой истории затронуто такое распространённое явление, как авторитетное внушение окружающим того, что некие аморальные нормы и правила пришли в нашу жизнь раз и навсегда. Такое внушение можно смело назвать «вовлечение в бред». К несчастью, вовлечение в бред практикуется не только в разного рода криминальных сообществах или недобросовестных официальных инстанциях, но и в семьях. Например, если родители внушают вам, что без взятки ничего не решается или что замуж надо выходить по финансовому расчёту, это оно и есть, и полезно на всякий случай запомнить, как это называется, чтобы назвать подобные поучения своими именами.

Наконец, изложенные здесь ситуации служат цели продемонстрировать, что лучшими нашими друзьями и защитниками являются законы. В какую бы ситуацию мы ни попали, надо помнить, что до нас в неё попадали тысячи людей, поэтому посвящённые данной проблеме законы непременно существуют! Что касается любого взаимодействия с полицией, оно регулируется Уголовно-процессуальным кодексом, и именно эта книга должна стать для вас настольной, если завтра к вам позвонят и предложат поговорить. (Надеюсь, вы уже запомнили, что понятия «просто поговорить» в данном кодексе не существует?). К людям, которые знают свои права, в полиции относятся предупредительно, потому что Уголовно-процессуальный кодекс даёт подозреваемому (обвиняемому, подсудимому) гораздо больше прав, чем тому же следователю, а таких, каковым прикинулся поначалу Владимир Ильич, там пытаются обмануть и запугать несуществующей ответственностью.