Buch lesen: «Кавказская мельница»
Посвящается любимому Баку. Наша связь с ним неразрывна, где бы мы волей судьбы не жили!
«Retribution»
Мельница Бога
Очень хороша.
Мельница Бога
Мелет не спеша.
Медленно, но верно
Ходит колесо.
Будет перемелено
Абсолютно всё.
Г. У. Лонгфелло.
Благодарности:
Авторы благодарят американского и израильского историка Анну Гейфман (PhD), за ее блестящую работу «Революционный террор в России». Ее книга была для авторов бесценным источником информации.
Особая благодарность доктору исторических наук Моисею Беккеру за его труды по истории Баку начала ХХ века.
Эпиграф Лонгфелло «Retribution» приведена в переводе Якова Фльдмана. Фрагмент стихотворения на стр. 103 принадлежит Виктору Кагану и использован с его любезного разрешения. Дизайн обложки выполнен мастером своего дела Марком Фуксом, надеемся, что обложка привлечет читателя, поможет заинтересовать его и помочь взять книгу в руки.
Остальное задача авторов.
Лондон 60-е годы..
Туманное лондонское утро. Молодой сокол-сапсан вылетел на охоту. Ближе всего от его гнезда в королевском парке в центре Лондона был знаменитый Сент-Джеймсcкий дворец. Там, на крыше дворца гнездились голуби, его привычная добыча. Когда-то здесь находилась вторая столичная резиденция Генриха VIII, здесь же жила его дочь – Мария Тюдор, а сегодня здесь находилась резиденция Принца Уэльского, но соколу все это было безразлично, голубей он не увидел. На главном фасаде дворца часы показывали 9, следовало поторопиться, проверить, возможно голуби рядом, на Кинг-стрит. Но там, перед главным офисом аукционного дома «Кристис», толпились люди. Этого сокол не любил, так пищи не найдешь. Он отметился на черном цилиндре солидного господина и улетел в парк.
Солнце все никак не могло пробиться сквозь густой холодный туман, виднелся только расплывчатый желтый диск. Но вот наконец одинокий солнечный луч прорвался и отразился в стекле афиши «Предаукционная выставка эксклюзивных ювелирных украшений (российская коллекция). С экспонатами можно ознакомиться с 10:00 до 16:00» и упал на влажный асфальт.
Эта выставка вызвала большой интерес – в России тех лет знали толк в ювелирных украшениях. Пройдя в зал, можно было присмотреть себе нечто уникальное, а затем на торгах стать счастливым обладателем раритета, конечно если не перебьют цену. Недостатка в потенциальных покупателях не было, аукционный зал наполнился прекрасно одетыми мужчинами и женщинами с таким количеством ювелирных украшений, что они могли бы конкурировать с самой выставкой.
Мимо витрин проходит элегантная пара, останавливаясь, чтобы детальнее разглядеть экспонаты.
– Дорогая, я обещаю…
– Я это уже слышала, но Филипп, мне не нужно звезд с неба, я скромнее. Меня вполне устроит та бриллиантовая диадема.
– Но дорогая…
– Я знаю. Просто нужно меньше проигрывать на скачках…
И они прошли дальше.
Вдруг по залу пролетел какой-то шорох…
– Возможно приедет королева!
Дамы машинально стали поправлять и без того безупречные наряды и критически оглядывать своих спутников…
Чуть в стороне внимательно рассматривают украшения два представителя Москвы, одетые в абсолютно одинаковые костюмы. Это Сергей и Борис, оба классического славянского типа, и если бы один из них не был лысоват, а другой несколько полноват, то их можно было бы перепутать, как близнецов. Приобретать что-либо для себя они не собирались, да и такой возможности у них просто не могло быть. В их задачу входило приобретение ряда лотов для возврата в СССР, да и то лишь при условии, если покупку можно будет объявить национальным достоянием страны, наконец вернувшимся на Родину.
Внимание Бориса привлекла необычная, странная женщина. Своим небогатым видом она явно выбивалась из общего ряда и обратила на себя его внимание. Но и сейчас, ни пожилой возраст, ни наряд, безвозвратно вышедший из моды, не могли скрыть следы ее былой красоты.
– Сергей, посмотри на это загипнотизированное чучело. Что ей вообще здесь нужно?
– Да ты лучше посмотри вон на ту красотку! Смотри, она мне улыбается!
– Это потому, что она из МИ-6. Брось это, погоришь. Обрати все же внимание на ту старуху. Это интереснее и безопаснее. Она ни на что иное не смотрит, ее ничего не интересует, кроме всего одного лота – браслета из изумрудов с брильянтами. Кругом так много интересного… Конечно, вещица того стоит, но интерес только к одной вещи все-таки явление нечастое и странное. Скорее всего в этом есть нечто личное…
– А ты спроси у нее.
– Как?
– Боря, ты какой-то закомплексованный. Учись!
Сергей подошел к женщине, несколько мгновений постоял рядом и обратился к ней:
– Мадам, я Сергей Фролов, представитель Москвы на аукционе. Я вижу, Вы эксперт в украшениях и прекрасно в них разбираетесь. Я, к большому сожалению, нет. А это Борис Петряков, мой коллега.
– Коллега по незнанию?
– Мадам, знающих мало.
– А как же вас послали на аукцион?
– Была мечта побывать в Лондоне, вот она и сбылась.
– Мадам… – вступает в разговор Борис, – но та перебивает его.
– Зовите меня Ольгой.
– ОК! Мадам Ольга, на мой взгляд все экспонаты интересны, но тот, на который Вы смотрите, браслет с прекрасными уральскими изумрудами, особенно хорош.
– Теперь я вижу, что вы, молодой человек, на самом деле не слишком разбираетесь в изумрудах. Это изумруды совсем не уральские.
– Как Вы это увидели?
– И Вы бы увидели, если бы разбирались. Этот браслет привез в свое время бухарский эмир в подарок моему дяде Мусе Нагиеву для его жены, а изумруды там родезийские, самые ценные.
– Но как тогда они сюда попали?
– О, это длинная история. Все началось в Тбилиси в 1907 году….
Тифлисский Экс
26 июня 1907 года.
В Тифлисе стоял чудесный июньский день, лето уже вступило в свои права, солнце пока не успело раскалить воздух, дома и улицы Тифлиса, наполнив город пустынным зноем. Но в таверне «Тилипучури» на площади Эриванского1 и в жару, и в холод всегда была приятная атмосфера. Стены из твердого грузинского известняка зимой удерживали тепло, а летом дарили гостям прохладу.
В глубине таверны группа молодых грузин за столом, заставленным бутылками с вином, удивительно красиво поют старинную песню «Шен хар венахи» – «Ты, лоза виноградная, только зацветшая, ветвь нежная, в Эдеме расцветшая…» Слова вроде о лозе, но они иносказательны, это обращение к прекрасной женщине…
А прекрасная женщина рядом. Это та самая Ольга, только на 60 лет моложе. Она сидит в центре таверны и кормит собачку. На пение она не реагирует, возможно, не понимает слов или скрытого смысла… А может просто делает вид, что не понимает.
У входа за столиком другая группа молодых людей. Они оживленно беседуют, но несколько напряжены, да и на шестерых у них всего одна бутылка вина.
Один из них, мужчина лет 25-30, одетый так, что его можно принять как за крупного чиновника, так и за военного в штатском, говорит тост. Тост не грузинский, очень короткий:
– Друзья, я предлагаю выпить за всех нас, пусть нашим делам сопутствует успех!
Затем, неожиданно повернувшись к Ольге, он продолжил:
– Сергей Кваснин, – представился он – я пью и за Ваши успехи!
Ольга давно заметила молодого красавца, старательно делала вид, что не замечает его, но при прямом обращении смутилась, несколько отвлеклась, и собачка, неожиданно обретя свободу, выскочила на улицу. Ольга бросилась за ней, поймала и стала ей что-то выговаривать.
В это мгновение Сергей выбежал на улицу, схватил в охапку Ольгу с собачкой и резко затолкнул их обратно в таверну. Они упали на пол.
Ольга возмущена:
– Что Вы себе…
Но договорить она не успела. В этот момент на улице раздалась серия взрывов. Группа Кваснина, те самые шесть человек, выхватывают револьверы и выскакивают на улицу. Один из них открывает стрельбу прямо из дверей.
Паника! Мимо окон таверны бегут люди, повозки и телеги несутся кто куда.
Стрельба наконец прекратилась.
Ольга осторожно выглядывает на улицу. Площадь выглядит ужасно, растеклись густые лужи крови, перед таверной лежат раненые и убитые, видна разбитая карета, окровавленная лошадь еще пытается встать.
Надо срочно уйти от этого ужаса домой к мирной упорядоченной жизни. Но как идти, возможно стрельба еще продолжится.
К площади по Дворцовой во весь опор скачет конный полицейский наряд. Навстречу им выносится пролетка с гвардейским офицером. Это Камо.
Он кричит полицейским:
– Туда, скорее, нападение… Деньги в безопасности. Бежать на площадь!
По Головинскому проспекту в сторону площади несется конный экипаж. В нем тифлисский полицмейстер Балабанский. За ним конвой – шесть конных казаков. Из переулка навстречу им выбегают два бомбиста. Один бросает бомбу.
Убит казак конвоя, а Балабанский и несколько человек ранены. Балабанский выпадает из пролетки, окровавленной рукой надевает очки и лежа на мостовой, открывает огонь по бомбометателям. Первый бомбист убит, второй ранен. Он убегает, не сумев бросить уже готовую к метанию бомбу.
За ним в переулок устремляются два казака. Слышна стрельба.
Подбежавший к Балабанскому казак разрывает свою рубаху чтобы перевязать его.
– Оставь меня, я сам справлюсь. Скорей на площадь…
В двух кварталах от них группа конных полицейских скачет к площади. Из-за поворота навстречу им вылетает уже знакомая пролетка с «гвардейским офицером» – Камо.
Он кричит:
– Скорее на площадь, деньги в безопасности!
Полицейские уносятся на площадь, а Камо увозит захваченные деньги.
Дело сделано!
Сергей увидел на площади среди раненых своего человека. Отари Гогуа был ранен осколком бомбы, ранен тяжело, его нужно было срочно убрать с площади любым способом. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он попал в руки полиции.
Сергей остановил двух своих людей. Они подняли Отари и понесли к брошенной арбе. Ее хозяин сбежал, ему нужно было думать, как спастись, а не о своем имуществе. Раненного уложили в арбу, укрыли какой-то рогожей так, что его стало практически не видно, и скрылись в армянском базаре.
Все остальные участники нападения тоже уходят через армянский базар. Благо, он рядом с площадью. Это ряд узеньких улиц, с бесчисленными лавчонками, стоящими очень тесно, почти друг на друге. Портные сидят перед входом, поджав ноги, с нитками в зубах, на глазах у всех спокойно шьют свои черкески, снимают мерки, утюжат и стегают. Цирюльник мылит щеки и бороду черноусого грузинская франта, или голую синюю голову мусульманина и, громко звякая своими ножницами, перебрасывается шутками с соседями и прохожими. Все моются, бреются, стригутся, одеваются и раздеваются, как у себя в спальне, на этом, родном для них гостеприимном базаре.
Происходящее невдалеке на площади их совершенно не трогает. Стреляют? Ну и что? Тут всегда стреляют…
Базар как будто специально устроен так, чтобы скрываться после теракта. Ушедших в это хитросплетение узких улиц найти уже невозможно.
Сергей Кваснин задержался, нужно было проверить, что более никого из нападавших на площади не осталось. Уйти он не успел.
Очень быстро город был плотно закрыт армией и полицией, кругом конные армейские и полицейские патрули, блок-посты на перекрестках, дороги перекрыты, кажется, что и муха не пролетит. На улицах вблизи площади задерживают всех прохожих, возможно среди них террористы или хотя бы свидетели. Ольга хочет уйти, но полицейские задерживают и ее. Всех арестованных свозят в участок. Там, среди задержанных, Ольга видит и Сергея Кваснина.
В участке толкотня, за всеми столами идет допрос свидетелей и подозреваемых. Громко возмущается какой-то грузин в чохе2.
Полицейский следователь пригласил Ольгу для опроса.
– Я не пойму, почему меня задержали. Я приехала из Баку к родственникам, здесь живет мой дядя, Алхазов Михаил Александрович. Он кажется тайный советник. Свяжитесь с ним. Вы…
Ольга шелковым платочком вытирает слезу, на минуту умолкает.
– …Вы можете спросить его о моей благонадежности.
– Я уверен, что в этом нет необходимости. Ваша благонадежность не вызывает сомнений. Мы пригласили Вас сюда только из-за необходимости спросить, не видели ли Вы кого-нибудь или что-нибудь, что может помочь нам найти преступников.
Ольга оглядывается. За столом у стены другой полицейский опрашивает Кваснина.
Кваснин также видит Ольгу. Он начинает нервничать, осматривается – вдруг удастся бежать.
– Что-то Вы заерзали, молодой человек. Сядьте спокойно! – говорит Кваснину следователь.
Сергей почти готов попытаться сбежать. На пути к выходу стоят два полицейских. Мысленно в ускоренном темпе он прокручивает варианты побега.
Вот он бросается к выходу. Ударом кулака сбивает с ног одного полицейского, выбегает. Второй полицейский стреляет, Сергей падает….
Нет, не то. Нужен иной вариант.
Он обращается к допрашивающему с вопросом – «где туалет?». Туалет на улице. Его выводят в сопровождении полицейского. Сергей сбивает его с ног и бежит. Полицейский у двери и упавший полицейский стреляют, он падает…
Но в это время он слышит ответ Ольги.
– Нет, господин следователь, – говорит Ольга, – я слишком испугалась, к сожалению, я тут никого не узнаю. Вряд ли я могу быть Вам полезна.
– В таком случае мы Вас больше не задерживаем. Передайте Михаилу Александровичу наши извинения и уверения в совершеннейшем почтении.
Ольга встает, бросает рассеянный взгляд на Кваснина и уходит.
***
Опрос свидетелей завершился поздним вечером. Одни ничего не видели, как бы ослепли на время, другие рассказывали сказки, свободно фантазируя на заданную тему, третьи якобы появились там, когда все закончилось… Все впустую, их пришлось отпустить.
Наступило затишье и возможность наконец выпить чаю с баранками. Не обед, конечно, но немного утолит голод. Они устало спорят, о том, какая группа несёт ответственность за ограбление.
Резко хлопнула входная дверь и в комнату вошел полицеймейстер Балабанский. Его рука на перевязи, он бледен, еще не оправился от ранения. Чаепитие мгновенно прекращается.
– Так вот как расследуется дело!!! – кричит он… – Унтер-офицер доложите о результатах.
Балабанский садится за центральный стол. К нему с докладом подходит унтер Каршелава:
– Ваше благородие, опрос задержанных ничего не дал. Они все вдруг ничего не видели, мгновенно ослепли и оглохли, и не опознали никого из задержанных.
– Идиоты, допрашивать не умеете. Зачем вас только держат! Дармоеды! Имейте ввиду, налетчикам досталось больше 300 тыс. руб. в 500-рублевых купюрах. Такая купюра – важнейшая улика. Они могут быть только у налетчиков. Ищите!
Полицмейстер отбирает шесть лучших детективов.
– Вы будете специальной группой по розыску преступников. В качестве рабочей версии для начала примите в разработку польских социалистов, армян, анархистов и эсеров. Не забудьте эсеров-максималистов. Они «взяли кассу» банка Московского общества взаимного кредита, возможно, решили развить успех. Вы, Грачевский, руководитель группы. Начать немедленно, мне докладывать в любое время дня и ночи!
Какой-то штабс-капитан из войскового оцепления что-то старательно подсчитывает.
– Что Вы там пишете, – кричит Балабанский, – Дайте сюда! Что это такое?
Несчастный штабс-капитан, попавший под горячую руку, объясняет:
– Виноват, я подсчитал что при моей оплате в 90 руб. в месяц, если не есть, не пить и не дышать – такую сумму, что похитили, можно получить за 316 лет!
– Вам и эти 90 платить не за что! Идиот! Считает он! Работайте!
Балабанский отшвыривает табурет и уходит.
Ближайшие трое суток никаких результатов не дают. Балабанский носится по городу с эскортом казаков, арестовывает всех подозрительных, но террористов так и не находит. Показания свидетелей запутанны и противоречивы, установить ему ничего не удается.
Наконец терпение генерал-губернатора лопнуло. Он вызвал Балабанского с докладом. Тому докладывать было почти нечего. Затем последовал разнос у помощника наместника Мицкевича, и, наконец, у заступающего на должность наместника генерала Шатилова.
Что говорил ему наместник осталось неизвестным, но после этой, скажем так, беседы, Балабанский в сопровождении стражника-ингуша, поехал на Кукийское кладбище. Там он передал стражнику ордена и на могиле матери застрелился.
***
На конспиративной квартире собрались участники нападения.
На продавленном диване сидят Элисо Ломидзе и красавица Пация. Рыжая шевелюра Котэ Цинцадзе перехвачена бинтом. Рядом сидит Аннета. Она была наблюдателем-сигнальщицей, подавала знак о приближении конвоя, но обилие трупов, кровь, все это еще действует на нее еще и сейчас. Там же за столом сидят Камо, Коба и Сергей Кваснин. Есть раненые, в том числе и Камо. Отари Гогуа очень плох, он громко стонет.
– Аннета, ты фельдшерские курсы заканчивала, посмотри, чем можно помочь ему. Может врача привести?
Аннета давно поняла, что раненому уже ничем не помочь. Надо только об легчить его последние минуты. 
–– Врача приводить сюда нельзя, – говорит Коба.
– Это не нужно, он умирает, – сквозь плач говорит Аннета.
– Важно, что мы все здесь! За это и выпьем!
Аннета относит стакан с вином раненому.
– Все! Расходитесь по одному, – командует Камо.
Коба молчит. «Людей не жалеет, далеко пойдет. Быстро во вкус входит, – думает он, – пусть пока покомандует».
Налетчики начинают поодиночке расходиться, их внешний вид подозрений не вызывает, и они благополучно добираются домой.
Коба и Камо остаются на явочной квартире последними.
– Коба, куда деньги спрятать?
– В сейф положи!
– Какой сейф, какой сейф?
– Тот, что перед тобой! В диван засунь, мыслитель!
Камо прячет деньги в диван.
– Я сегодня на нем спать буду!
Назавтра на конспиративную квартиру он заносит новый на вид матрас.
– Смотри, Коба, совсем на матрас похож, а это наш новый сейф!
Они аккуратно подпарывают край матраса и прячут туда деньги.
– Интересно, как теперь на нем будет спаться? – говорит Камо.
– Нормально! На нем во сне будет видно небо в алмазах!
Они вытаскивают матрас на улицу, нанимают извозчика.
– В метеорологическую обсерваторию, – распоряжается Коба.
– Коба, это хорошо, пока ты там работаешь, а когда уйдешь?
– Правильный вопрос, когда буду уходить, скажу директору, чтобы тратил деньги исключительно на добрые дела.
– Ты смеешься надо мной.
– Вопросы у тебя такие, грех не посмеяться.
Матрас уложили на диван директорского кабинета.
***
Дома Кобу встречает испуганная жена с новорожденным сыном на руках.
Като Сванидзе в общем-то была не робкого десятка, но тут – особая ситуация.
– Сосо, я стояла на балконе и вдруг этот кошмарный взрыв. Дверь хлопнула, разлетелось стекло.
– Като, этот порез на щеке от разбитого стекла?
– Да, стекло разлетелось, малыш не пострадал просто чудом.
– Успокойся, все в порядке. Кто-то что-то взрывал, но главное – мы дома, и вы совсем не пострадали. Давай ужинать будем.
В это время раздается стук в дверь. Это пришел банковский клерк Гоги Касрадзе. Он вне себя, очень испуган.
– Гамарджоба! Что ты такой взъерошенный, генацвале?
– Коба, я только что из полиции.
– Ну и что? Раз ты здесь, то все в порядке. Успокойся, пойдем, выпьем вина…
– Коба, сыщики говорят, что ограбление могли устроить только при точном знании секретной информации из банка, а значит там есть соучастник. Меня из-за этого вызывали в полицию. Они точно думают, что соучастник я! А отпустили, так это пока…
Коба спокойно смотрит на него. «Вот идиот на мою голову, – думает Коба, – Чуть надави на него, сразу всех, кого знает, сдаст»
– Успокойся. Мало ли что они говорят – чем больше слов, тем меньше дел. Кацо, что ты так разволновался, думаешь, на тебя подумают? Ты там что, один в банке? Но они в чем-то правы, без помощи из банка ничего бы не получилось. Как ты думаешь, кто бы мог быть этим человеком? Подумай, кто вел себя подозрительно или тратил неожиданно большие деньги?
Гоги задумывается.
– Гоги, дорогой, давай сейчас не мучайся. Завтра снова солнце взойдет, будет новый день, хороший день. Встретимся в духане вместе с Квасниным и там обсудим, поговорим об этом деле. Здесь не стоит, жена волнуется, да и поздно уже.
Гоги уходит.
Он вспоминает, как две недели назад они с Кобой и Квасниным отдыхали на берегу Куры. Устроились на поляне вблизи небольшой рощи. Кура была совсем рядом, она с поляны была хорошо видна и дарила приятную прохладу. На траве расстелили скатерть, уставили ее вином и закусками. Кваснин, расположившийся рядом с Гоги, что-то наигрывал на гитаре…
Коба смеется:
– Тифлису больше подходит не гитара, а дудук.
– Что ты, – говорит Касрадзе, – твоим стихам нужна гитара.
Гоги забирает гитару у Сергея, поет песню на стихи Кобы. К нему присоединяется Кваснин и, чуть позже, сам Коба. Затем они поют с Гоги на два голоса.
Коба растроган, он дружески обнимает Гоги.
– Гоги, что мои стихи? Вот с твоей гитарой вместе – тогда хорошо!
Несколько позже, после песен и вина, Коба начинает подсмеиваться над Касрадзе.
– Пей Гоги, пока вино рекой льется, пока друзья рядом. Слыхал я, что скоро вас всех разгонят, в столице, да и в Ростове считают, что местные чиновники не в состоянии обеспечить нормальную работу банка: работаете спустя рукава, действия свои не продумываете, да и c местным населением слишком тесно общаетесь. А там народ очень разный. Не успеешь оглянуться, как переведут почтмейстером в Агдам.
– Кого? Меня или всех, Коба? Ты про всех говоришь, или про меня одного? Шутишь ты как-то обидно.
– Вас, банковских, и переведут. Ведь у вас не банк, а духан провинциальный. Все на виду, только ленивый не ограбит, только дурак не воспользуется вашим ротозейством. А ты давай пей и пой, не расстраивайся, много они в Санкт-Петербурге и Ростове понимают в кавказских делах!
– Коба, ты не прав, и хранение и конвой у нас при перевозках абсолютно надежны, это я тебе говорю. Нас не ограбишь. Хлебом клянусь. Я ведь не простой чиновник, я в группу подготовки сопровождения ценностей вхожу, знаю, что говорю.
– Да брось ты! Пей и закусывай! Ваши перевозки – просто подарок кинто! Все знают.
– Ты что думаешь кассир с револьвером – это все?! Да дату перевозки знают считанные лица, перевозка, например, 25-го, нет 26-го, а конвой уже заказан, солдаты да казаки.
– Да будет тебе Гоги, не горячись. Ты в группе подготовки, а в датах не уверен, конвой закажешь на 25-е, а ценности увезли 24-го, у вас все так. И это знают. А солдаты… Да они пока повернутся, их запросто перестреляют.
– Нет, зачем зря говоришь. Обидно. 26-го перевозка и сопровождение 26-го утром, как штык будет. Говорю: сзади в фаэтоне будут еще солдаты, а вокруг казаки, конное охранение. Попробуй подойди! Так кто прав, я или ты, Коба?
– Вы просто все, как всегда, сделаете, не вовремя. Казаки будут сегодня, солдаты вчера, а деньги завтра. 26-го, так 26-го, какая разница?! Ты пей и закусывай.
– Тебе, Коба, лишь бы насмешничать. Зря так говоришь!
Коба переводит разговор со скучных банковских дел:
– Ну что ты такой обидчивый, кацо. Давай лучше споем.
Он читает свое стихотворение:
Ветер пахнет фиалками,
Травы светятся росами,
Все вокруг пробуждается,
Озаряется розами.
И певец из-под облака
Все живее и сладостней,
Соловей нескончаемо
С миром делится радостью:
"Как ты радуешь, Родина,
Красоты своей радугой,
Так и каждый работою
Должен Родину радовать.
Потом они с Гоги поют на два голоса.
Кваснин разливает вино и говорит тост:
– Что нас делает сильными? Это дружба. Без друзей ты слаб, ничтожен, с друзьями ты горы своротишь. Вот мы сидим здесь в этом прекрасном месте на этой прекрасной земле, почему? Потому, что нас свела дружба. Вместе мы можем противостоять самым суровым бурям! За дружбу!
Позже Гоги начинает понимать, какую роль он возможно сыграл в трагедии на Эриванской площади. Не важно, использовал Коба его слова или нет, важно, что он говорил на секретные темы с посторонним человеком.
И эта бойня на площади… А что, если он в этом виноват? Как теперь с этим жить?
Надо пойти в полицию, пусть разберутся.
Нет, не пойду. Говорил же мне отец, держись дальше от полиции и чиновников – дольше проживешь.
Ночью он никак не мог заснуть, когда удавалось забыться сном, то он снова и снова оказывался в том кровавом кошмаре…
Утро он встретил разбитым, как будто и не отдыхал вовсе. Нужно принимать решение.
Гоги решился обратиться в полицию. Ноги не шли, как будто налитые свинцом.
Но вот он, полицейский участок. Там суета, толкутся какие-то люди, все спешат, носятся с разными бумагами… Он хочет что-то сказать, но всем некогда. Гоги обращается к сотруднику, тот его перенаправляет к другому, тот тоже занят и перенаправляет его к следующему. Желающих поговорить, всевозможных псевдосвидетелей масса.
Наконец один следователь обращает на него внимание.
– Как Вас зовут, уважаемый?
– Георгий Касрадзе.
– Сейчас у меня нет времени, видите сколько народу. Приходите ко мне завтра в 10.
Гоги подождал немного и ушел.
На противоположной стороне улицы рядом с извозчиком стоит Елисо Ломидзе. Они о чем-то беседуют, но Елисо заметил Касрадзе и спешит к Кобе.
– Коба, Касрадзе зачем-то толкался в полицейском участке.
«Вот болван, все ему говорить нужно», – думает Коба.
– Не отнимай у меня время. Ты сам знаешь, что нужно делать. Иди.
***
На следующий день утром Касрадзе вышел из банка и направился в полицию. и второй боевик, участник экса, Отар Кордзая.
– Гамарджоба, Гоги.
Гоги здоровается.
– Нам с тобой нужно один вопрос по ссуде обсудить.
– Приходите в банк, обсудим.
– Зачем в банк, скажи пару слов и все.
Они поворачивают в переулок.
– Так какой вопрос у вас?
– Что ты наболтал в полиции? Зачем туда ходил?
– Меня вызывали.
– Никто тебе не вызывал. Нехорошо обманывать друзей.
Корзая обнимает его за плечи.
– Успокойся, просто честно скажи.
В это время Ломидзе наносит удар ножом со спины. Корзая зажимает рот Гоги. Гоги пытается вырваться, но через минуту падает. Он ранен смертельно. Корзая и Ломидзе усаживают его на лавочку под деревом, надвигают папаху на глаза и быстро уходят.
***
Вечером того же дня Коба ужинает в духане. Входит Кваснин. Он, как и договаривались ранее, собирается вместе с Кобой ждать Гоги.
Чуть позже приходит Корзая.
– Коба, представляешь, что творится! Гоги убили.
Коба сочувствует:
– Жаль, хороший парень был. Бандитский город.
Кваснин не понимает, кто и почему убил Гоги, спрашивает:
– Коба, это странная смерть и слишком близко к нам. Надо Ломидзе расспросить, он, возможно, что-то знает – они последнее время плотно общались!
Коба смотрит на него в упор и молчит. Кваснин теряется.
Коба в бешенстве, но говорит тихо и слегка замедленно, как будто подбирая слова:
– Не говори глупости. Это кто-то из банка, подстраховываются, наняли кинто, те и за 3 рубля человека убьют.
