Ява

61

С конца октября, в течение месяца, Валерка не получал писем от супруги. Он переживал… Покоя себе не находил, гадая, что могло произойти. Писал и родителям. Коротко, но настойчиво, требовал объяснений. Всё тщетно. В их редких ответах, ничего о жене и дочери не говорилось.

Командиры заметили, что с рядовым творится неладное. Он стал рассеянным, замкнутым, слегка меланхоличным и апатичным ко всему окружающему. Офицеры пытались отвлечь солдата большими нагрузками, но и это не помогало. Яванский чах на глазах.

 Одногодки и даже «молодые», прибывшие из учебки, старались всячески развеять его тоску. Много позже Горбунков поделится, что уже был готов голову положить на отсечение, что Ява самовольно покинет часть и предпримет отчаянную попытку возвращения на Камчатку.

 Самое поразительное, в этот период отметили все: напрягшийся до предела Валерий, держал свои чувства в узде. Благодаря самообладанию и силе воли, он не позволял вымещать свои душевные страдания на бойцах младшего призыва. Всё, что ему поручалось, исполнял в предельно короткие сроки. Те, кто работал с ним, также молча и чётко, выполняли распоряжения. Это касалось и несения службы, и выполнения хозяйственных работ. Как ни странно, но нашёлся тот, кто воспользовался этим. Это был замполит роты Марчук. Он давал по несколько поручений подчинённому в день, которые выполнялись чётко и, когда старлей приходил с контрольной проверкой, личный состав уже отдыхал.

– Объясни, как это у тебя, получается? – интересовался старший лейтенант.

– С людьми надо уметь разговаривать. Не орать, а делом заниматься, – замечал рядовой и курил одну сигарету за другой.

– Да меня в училище этому учили, а у тебя лучше получается.

– Мне тоже четыре года преподавали, не просто «воздух пинать», а руководить коллективом. Пусть небольшими, но… Трудовым сообществом производственного участка, цеха, отдела, – солдат свистнул и поднял руку. – Заканчиваем лясы точить. Нам надо заканчивать. Осталось немного. Разрешите приступить?

 Не дожидаясь ответа замполита, Ява медленно отвернулся и удалился к своей команде. В расположение вернулись за час до обеда. Все были очень довольны. Ещё бы, лучше в казарме побыть, чем при сильном ветре на улице болтаться.

– Яванский! К аппарату! – позвал дневальный.

– Слушаю.

– К тебе… это… супруга, она у нас, – на другом конце весело запинался Дима Ольгин, находящийся в наряде по КПП.

– ???

– Я никуда не докладывал. Беги, сам увидишь, – затараторил друг.

– Дим, если это шутка, то она жестокая и, несмотря на всё моё к тебе дружеское отношение…

– По-полевому объяснить многое не могу. Ждём.

– Я на КПП, – сказал Яванский дежурному. – До столовой если не успею, шум не подымай. Алексееву шепнёшь…

 Накинув бушлат и заправившись, он вышел из здания. Поднял воротник, закрываясь от ветра, побрёл окольными дорожками мимо многоэтажек на контрольно-пропускной пункт. Когда вошёл, его встретил сослуживец, лицо которого светилось. Он был на грани истерического хохота, но как-то сдерживался.

– Мы не знали, что у тебя несколько жён, – он прикрыл рот ладонью.

Внутри помещения, как совсем недавно его Наташа, скромно на краешке стула сидела… Парень опешил. Он не верил тому, что видел. Как это вообще может быть? На него смотрели большие, как чистое небо, голубые глаза на милом личике. Да… это была она – Ольга из Посьета.

– Как? – он присел рядом, не зная, что сказать и как себя вести.

– Привет! – поприветствовала его девчонка. – Прости, пришлось наврать, что я твоя законная половинка. Они всё допытывались, кто и по какому вопросу? Правда, ничего страшного? Не будешь на меня обижаться?

– Нет! Не буду, – словно робот, отчеканил Валерий и зажал виски.

– Болеешь?

– Уже нет. Да, болел… Оленька, всё так неожиданно. Я просто… растерялся. Честное слово, даже не знаю, как себя вести. Извини! Сейчас приду в себя. Как учёба? Как тебя вообще в Хабаровск занесло? Как меня нашла?

– Ой! Про учёбу не буду. Я тебе в письмах писала. Сюда приехала с папой. Он по делам, ну, и я напросилась. А как тебя нашла? Взяла такси, показала водителю адрес и вот, я здесь.

– Умница, – тихо сказал военный. Он улыбался, слушая её приятный голос.

 «А всё-таки она права. Главное, что сейчас Оля рядом. Миленький, маленький ребёнок, если бы ты знала, что у меня творится в душе. Я рад твоему приезду? Цветочек мой аленький. И чего я как истукан?».

 Молодой человек резко вскочил и подошёл к девушке. Она поняла его намерение, приподнялась и, улыбнувшись, всплеснула руками. Они обнялись и слились в поцелуе. За спиной послышался лёгкий шорох и скрип петель. Парень сжал левую кисть в кулак и перевёл за спину. Дверь закрылась.

– Ява!

– Что?

– Выйди, пожалуйста. Старшина просит.

– Олечка, одну секундочку.

Солдат быстро выскочил в соседнее помещение.

– Товарищ прапорщик! Яванский!

– Там как долго будешь?

– Не знаю.

– Кто в гостях?

– Родственница… Проездом… Вечером улетает…

– А мне Ольгин доложил, что супруга приехала?!

– Да это они её вопросами допытали. Наверно, заигрывали, – Валерий посмотрел на друга. Дмитрий пожал плечами. – Вот она и сказала, чтоб отстали.

– А-а-а! Тогда всё ясно. К обеду не ждём. В семнадцать чтобы был в роте.

– Есть! Спасибо, – Валера пошёл в комнату посетителей. – Ребята, поставьте чайник, пожалуйста.

– А с чем будем пить?

– Кто первый пойдёт в столовую, что-нибудь купит в магазине или «Чипке».

– А деньги?

– За рублики и дурак сможет, без них попробуй, – засмеялся Ява. – Дам я тебе копеечки…

– Вопросов нет.

– Чай будешь? – рядовой поцеловал подружку.

– Буду. У меня пирожки домашние. Я тебе варенье привезла. И, всего понемножку.

– Димка, поход в торговую точку отменяется, – и, повернувшись к знакомой, – Давай накроем на стол. В расположение тащить всё не хочу, а тут вместе с нарядом и попируем. Ты не против?

– Нет, конечно. Даже здорово. Устроим небольшой праздник.

– А повод?

– Наша встреча и знакомство с твоими ребятами.

 В комнате через двадцать минут уже был настоящий банкет. Дежурный с дневальным с небольшими промежутками по очереди присоединялись к застолью. Сослуживцы уже давно не видели Валерия таким весёлым и жизнерадостным. Он словно вновь народился. Вернулось настроение и добрый нрав. Из него сыпалось несметное количество ранее слышанных и новых шуток, в которых он явную пошлость заменял «ляляканием» или присвистыванием. Не отставали от него и друг с его помощником.

– Оля, а, как и на чём ты обратно? – неожиданно спросил молодой человек.

– Дойду до остановки и на автобусе или на такси.

– Нет, это не годится. Одна, мало ли что может произойти. Я волноваться буду. Дим, у нас по разнарядке машины будут ещё?

– Только автобус, но он в восемнадцать тридцать и только до деревни.

– Попроси помощника, чтобы свистнул, если из части транспорт будет выезжать.

– Да мы и сами увидим. Я только пересяду, чтобы дорога была в окошке. Вот… Нормальненько.

Ближе к семнадцати со стороны пятачка от КТП стал приближаться УАЗ.

– Интересно, чей? – сам себя спросил Ява, всматриваясь в номера. – О, зампотех. Точно! Он сам на переднем сиденье. Не открывайте ворота. Оля собирайся.

Рядовой выскочил на улицу и подбежал к автомобилю с пассажирской стороны.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться? – отчеканил скороговоркой.

– Давай, только быстро, в аэропорт надо успеть.

– Подвезите до Хабаровска, пожалуйста, мою родственницу. Она проездом, вот решила меня навестить. Не бросать же её. Скоро темнеть начнёт. Одна на дороге. Всё такое. Мало ли….

– Застрочил, кузнечик. Надо, значит сделаем. Прощайся и пускай занимает место.

– Спасибо!

УАЗ выехала за ворота и прижался к обочине.

– Ну вот, мой маленький человечек, до свидания.

– Ага, – шмыгнув носиком, проговорила девушка.

– Не расстраивайся. Доведётся, встретимся. Кто знает, как жизнь повернётся. Правда? Главное, верить в лучшее. Помнишь, как в песне «Новая встреча лучшее, средство от одиночества». А я тебе просто как старший брат. Не надо так расстраиваться. Хорошо?

– Я огорчилась, но не очень. Мне просто не хочется так быстро уезжать. Может, я попозже пойду. Что со мной будет?

– Нет, поедешь сразу. И не капризничай. Так будет лучше. Тебя довезут прямо до города, а там, на троллейбус и к отцу. Обязательно напиши, как добралась…

– Я прямо сегодня письмо тебе отправлю.

– Вот и молодец. Побежали, а то офицер в аэропорт торопится.

– Вот здорово, а там и до папиных знакомых недалеко.

Валера и Дима проводили Ольгу к машине. С двух сторон поцеловали её в щёчки и, встав по стойке «Смирно!», отдали честь. Смеясь, «родственница» заняла место на заднем сидении, закрыла дверцу, и…

– Классная девчонка. Дашь адресок?

– Ещё чего? Я порядочная сволочь, но не до такой же степени. Привет передам. Если разрешит, дам данные, и переписывайтесь на здоровье. Ну, братишка, тащи службу. Тебе ещё часок постоять, да полчасика продержаться, а мне в роту пора. Старшина, наверное, волнуется.

62

В прекрасном расположении духа Яванский вернулся в казарму. Доложился удивленному старшине и проследовал в спальное расположение. Скинул бушлат с пилоткой на табурет, обратил внимание, что возле окна, уткнувшись лбом в стекло, стоит солдат. В его руке были сжаты листы бумаги, плечи подрагивали. Валерка, минуя двухъярусные кровати, подошёл к сослуживцу.

– Это что за мокрота? Ты чего? О, точно плачет?! Здоровенный детина, защитник Отечества, в форме армии освободительницы всего человечества от фашизма слюни на кулак наматывает. Что случилось? Ну? – Ява тронул плечо рядового. – Кто-то умер? Да не молчи. Что стряслось, Петренко?

– Да лучше бы кто скончался, чем это, – паренёк повернулся. По его щекам бежали слёзы. Он показал конверт. – Скажи, как это может быть? Обещала ждать. Люблю, говорила. Провожала, рыдала, не отпускала. Только тебя одного любить всегда буду. Год прошёл, а она замуж выскочила.

– И в чём суть трагедии? – спокойно, но твердо спросил товарищ.

– Ик! А?! – Петренко смотрел на Валерия, перестав всхлипывать.

– Что, а? Я спрашиваю, в чём проблема? Она женой тебе была? Тут бабы уходят, мужей бросают, а его подружка не дождалась. Значит, наврала, не любила. Не сдюжила. Но тебе сломаться я не дам. Ты кто? Боец ОСНАЗа – Родину защищаешь. Сколько на твоём счету воздушных целей? Отличник боевой и политической. Для такой, как эта, которая не смогла рассмотреть в тебе личность, ты ноль, ничто и никто. А благодаря тебе и нашим ребятам, над нею и страной мирное небо. Сколько «Аваксов» лично запеленговал и провёл вдоль границы? Сколько постов ПВО и летчиков ВВС должны сказать тебе спасибо, что они не пропустили врага на нашу территорию? Об этом думай, а не о той, которая бросила, растоптав твои к ней чувства. Оторви, как ломоть ненужный. Выбрось из головы. Мало, что ли, на земле отличных девчонок? Отслужишь, найдёшь свою единственную. Распишетесь и нарожаете много малышей. Потом сам будешь смеяться над собою. И, может, с благодарностью вспомнишь, что не остался с предательницей, которая, кстати, честно отписала. Так хоть по-человечески. Извини, разлюбила, вышла замуж. Могла и по-другому, без вступления в брак. Понятна мысль? И чтобы без этих… детский сад. Ясно?

– Да, – Петренко смотрел, слегка улыбаясь.

– Если хочешь, у меня, наверно, десятка три адресов представительниц прекрасного пола и фотографии, бери и переписывайся. Хоть от мыслей дурацких отвлечёшься. И ещё, официально предупреждаю, – к носу горе влюблённого поднялся кулак, – если хоть одна мыслишка о самоубийстве залетит в твою светлую голову, лично изрежу на ремни.

– Я и не думал.

– Это хорошо. Они того не стоят. Был у нас один в роте, когда мы год отслужили. Получил весточку и под утро пошёл в туалет. Дневальный внимания не обратил, мало ли по какой нужде и насколько. Только кинулись поздно. Думали, запор, а у него мозговой затор. Зашли, висит на брючном ремне над унитазом. Попытались откачивать. Поздно. Преставился. Когда личные вещи просматривали, нашли письмо один в один твоё: «Прости, полюбила другого, выхожу замуж». Видишь, он не захотел другую. Из-за какого-то каприза жизни себя лишать. А про мать с отцом не подумал. Давать адреса и карточки?

– Конечно. Валера, а историю для меня придумал?

– Нет. Рота потом неделю убитая ходила, особисты всех затаскали, неуставные отношения искали. Все были в шоке. Вся изюминка истории того парня в том, что ему девятнадцать, а ей двадцать восемь. Уже взрослая женщина. Ей жить надо, детей рожать. Не с ним же, который для неё младший братик. Хотя кто знает? Чего старое ворошить? Держи, – Яванский извлёк из тумбочки общую тетрадь. – Выберешь и обратно положишь. На фотографиях с обратной стороны написаны имена и фамилии, по ним найдёшь адреса.

Водитель уже и забыл, зачем подошёл к своей тумбочке. Выходя, накинул на плечи бушлат, надел пилотку, достал сигаретку и вышел на улицу. Закурил. Затянулся. «Такое настроение было. И вот всё насмарку. Одного вылечил, а себя залечил. Почему моя не пишет? Готовит прощальный привет или ещё чего? Наташка, что же молчишь?», – думал он. Его лицо снова посерело. Улыбка пропала с губ. Вернулась лёгкая меланхолия.

Через неделю Ява заступал в караул, но уже разводящим. Прибыв в казарму после большого развода за боеприпасами, он заглянул к старшине.

– Товарищ прапорщик, почта была?

– Да.

– А мне?

– Тоже, – не отрываясь от составления графика.

– А можно взять? – учащённо забилось сердце.

– Нет!

– Почему?

– Не «молодой», чего тебе объяснять? Письма караулу выдаются только после наряда. Правильно?

– Но вы же меня знаете. Я что, какие глупости творить буду?

– Тебя знаю, но установленный порядок нарушать не буду. Валера, отстань. Если станет легче, от супруги.

– Спасибо хоть на этом, – разводящий зло сверкнул глазами и развернулся. – Караул, на выход.

 Томительно бежали минуты. Валера не спал сутки. Он мучился ожиданием. Мысленно приближал момент, когда сможет разорвать конверт и прочитать строчки, написанные любимой. Такого с ним ещё никогда не было. Он всё делал в соответствии с Уставом. Проводил смену часовых, инструктировал караульных. Несколько раз за ночь отрабатывал вводные по охране помещения и по отражению нападения на посты. Как только мог, отвлекал себя, но…

Прибыв в казарму, сдали оружие и боеприпасы. Изменив своим принципам, Яванский, вместо того, чтобы решить вопрос с баней, примчался к старшине. Прапорщик протянул конверт. Рядовой уединился в самом дальнем углу спальни, чтобы его никто не тревожил. Извлёк двойной тетрадный листочек, исписанный родным почерком. Он жадно пробежался по первым строчкам и улыбнулся. Оторвался от чтения и осмотрелся, показывая наблюдавшим за ним товарищам, что всё хорошо.

Наталья извинялась за долгое молчание. Она целый месяц прожила в доме своей мамы. Помогала ей по хозяйству. За многочисленными заботами было некогда отвлекаться. Когда вернулась к свекрови со свёкром, то обнаружила целую стопку писем от мужа, в которых был только один вопрос: «Почему не отвечаешь?». Она, как могла, успокаивала супруга. Много писала о Настеньке, о её первых самостоятельных шагах и попытках что-то говорить. Рассказывала про родителей. Хвалила Марину, которая поступила в техникум на факультет бухгалтерского учёта.

 Сидя в одной позе, Ява уже перечитывал письмо в пятый раз, как будто выискивая в нём что-то недописанное, недосказанное или скрытое между строк. Наконец успокоившись, он аккуратно свернул листочек и вложил его в карман. Облегченно выдохнул. Обратил внимание, что в спальном расположении никого нет: «Странно. Только что все бегали и шебуршились, как в муравейнике». Выйдя в проход, замер на месте. Весь сменившийся наряд стоял в две шеренги, терпеливо дожидаясь его.

– Наряд, смирно! Вольно! Справа по одному на выход, шагом марш!

«А всё-таки жизнь прекрасна! Как же всё-таки она замечательна!», – выходя из роты, думал Валерий.

– Жизнь пре-к-ра-а-сна-а! – крикнул он в пустоту. – Наряд, шагом марш!

Всё наладилось само собой. Служба не мёд, но всё же и не дёготь. Как мало надо для полного счастья… доброе слово, весточка из дома, признание любимого человека, полевой цветочек, пение лесной птички или журчание ручейка. А это всё рядом и на виду. Его не надо искать, просто увидеть и наслаждаться. Жить настоящим, задумываясь о будущем и вспоминая только хорошее и любить всегда: вчера, сегодня, завтра.

В декабре Яванский отметил своё двадцатилетие и первый день «стодневки», то есть обратный отсчёт ста дней до приказа о демобилизации. Положенные на завтрак и ужин граммы сливочного масла отдавались «молодым» – «масло съели, день прошёл, старшина домой ушёл…». Он и сослуживцы его призыва стали «дедушками».

Двадцатого числа вызвал к себе Яву и Воробья зампотех. Посмотрел на них влажными глазами, вздохнул:

– До новогодних праздников необходимо осуществить срочную командировку, – в его голосе не чувствовалось армейской суровости, возможно, по причине лёгкой простуды.

– Товарищ полковник, надо… значит, сделаем! – бодро отозвался рядовой.

– Оно-то, конечно, так, но меня беспокоит зимний период и участившиеся нападения по трассе на дальнобойщиков. Могут машину отобрать или …

– Это с какой стати мы её отдадим? – вмешался капитан. – Военные мы или как?

– Что вы предлагаете?

– Получим оружие, согласуем со штабом вопрос получения соответствующего пропуска и вперёд.

– Так-то оно так. Штаб разрешит. Получите перед самым убытием. Всё одно на душе кошки скребут.

– Когда выход?

– Послезавтра.

– Какой груз на Приморье?

– Никакого. Только почта. Указания получите в особом отделе штаба округа. Готовьтесь. Чует моё сердце, что я слягу с этим вирусом. На всякий случай… Ява, поаккуратней на трассе. Зима. Да и дорога ошибок не прощает. Помни, что ты дурак, а вокруг все за рулём умные. Целее будешь. Свободен. Воробей, останьтесь.

Валерка вышел из штаба. Весть о новом задании всегда действовала на него благоприятнейшим образом. Он становился не в меру весёлым и ещё более доброжелательным. Следующий день провели в парке батальона. Перегрузили антенное поле.

 Вторую половину посвятили благоустройству бытовых условий при работе на открытом воздухе ничем не защищённой площадки и стоянки боевой техники. Зима в Хабаровском крае суровая, а здесь ни бытовочки с буржуйкой, ни иного закрытого и тёплого сооружения. Правда, в самом углу имелся старенький прицеп с будкой. Освободив его внутреннее пространство от всякого хлама, привели в порядок обшивку. Кто-то вспомнил, что среди брошенных сараев, возле котельной, видел старенькую буржуйку. Кто-то принёс ещё вполне сносную трубу.

 Пока пробивали в обшивке кунга отверстие и устанавливали печку, самые ловкие в лесочке спиливали сухие деревья и рубили дрова. Другие, невесть откуда, тащили старую мебель: диванчик, кресло, стул. Третьи мастерили из ненужных досок лавки и стол. К тому моменту, когда протопили, и будка наполнилась теплом, в ней было по-домашнему уютно. Из кусков арматуры и проволоки устроили места для просушки обуви и верхней одежды.

Вечером Валерий перегнал КАМАЗ в автопарк части. Уже по привычке перенёс в кабину свой походный чемоданчик, магнитофон и, на всякий случай, тёплые вещи.

63

Утром следующего дня, когда солнечные лучи только пробивались сквозь ночную тьму, КАМАЗ двигался к штабу округа. В правом нижнем углу лобового стекла стояла любовно прикреплённая табличка с буквенными обозначениями и гербовой печатью. Она давала право беспрепятственного проезда мимо постов ВАИ и ГАИ. Под расстёгнутым бушлатом Воробья виднелись ремни скрытой кобуры, из которой торчала рукоятка пистолета Макарова.

 Первой остановкой после штаба должны были быть склады обеспечения в Сибирцево. По причине гололеда и снежных перемётов к ним подъехали поздним вечером. Делать нечего, такая их доля, терпеливо ждать. Заночевали прямо в кабине, уперев передним бампером грузовик в стенку одного из строений, чтобы ветер не выдувал тепло, и не охлаждал радиатор. Всю ночь монотонно работал дизель и на максимуме крутился вентилятор печи обогрева. Однако военным пришлось накрываться двумя одеялами, которые Валерию выдал старшина.

 От холода сон был чутким. Шофёр следил за выхлопными газами, чтобы избежать их попадания в кабину, в то же время, делая перегазовку. Абсолютно невыспавшиеся и голодные командировочные, к девяти часам были в штабе тыловой службы. Каково же было удивление командования складского хозяйства, когда они обнаружили на охраняемой территории постороннюю технику, простоявшую здесь всё нерабочее время, издавая шумные звуки. Оказалось, что Валера в темноте проехал в открытые ворота мимо будки охранника, выскочившего по малой нужде. Бывают же такие казусы. Как бы то ни было, но к одиннадцати, когда были выяснены полномочия и цель прибытия, Воробей завершил все дела и, с чувством выполненного долга, они следовали в Раздольный.

 При въезде в Уссурийск, на первом же посту ВАИ, старший прапорщик поднял жезл с требованием остановиться. Рядовой посмотрел на капитана. Тот в знак одобрения только качнул головой. Сказывалась суточная усталость. Когда КАМАЗ затормозил у правого края проезжей части, инспектор подошёл со стороны водителя:

– Документы, – с легким украинским акцентом потребовал он.

– Подойдите к старшему, пожалуйста! – попросил Ява через приоткрытое боковое окошко.

– Солдат, путевой лист, водительское удостоверение! – потребовал прапорщик, раздражаясь.

– Подойдите с моей стороны, пожалуйста. И обратите внимание на нижний правый угол лобового стекла, – вступил в разговор офицер, стараясь говорить спокойно.

– Ну и что? Табличка, коих множество. А что она говорит, поди разберись? Вас много, я один. Я должон проверить бумаги, посмотреть груз. У меня инструкции.

– Товарищ старший прапорщик, ещё раз внимательно прочитайте пропуск, – уже повышая голос, произнёс капитан.

– Ну вот, на тебе. Уже на меня орать. Я человек маленький, при исполнении. Если каждый покрикивать будет, то что? Не желаете документы давать, проедем к нашему управлению. Подвигайся, старшой, я рядом присяду.

– Мне запрещено пускать в машину посторонних. Скажите, куда следовать, или поезжайте впереди нас.

– Не положено. Путёвку с правами не даете, значит, я с вами буду следовать.

– Сопровождайте нас впереди. Исполняйте приказания старшего по званию. Я буду вынужден доложить по команде о вашей вопиющей расхлябанности и полном отсутствии уважения к офицерскому составу Советской Армии.

– Добре! На месте посмотрим, как вы с полковником будете общаться.

– Поезжайте.

– Может, плюнем на него, да по своим делам? – спросил Ява.

– Нельзя. Шум подымут. До выяснения задержат, а у нас чёткие инструкции, и задание необходимо выполнить, не привлекая внимания… Хотя, уже мне это всё не нравится.

– Тогда прокатимся.

 Подъехали к военной автоинспекции. Валерий остановил КАМАЗ на обочине перед зданием. Прапорщик выскочил из УАЗа и указал на ворота арест площадки. Водитель отрицательно качнул головой. Тогда инспектор подскочил к Воробью и стал жестикулировать. Тот отмахнулся от него и вошел в строение. Немного погодя Игорь занял своё место в кабине:

– Заезжай на площадку. Нас за прошлые прегрешения, это когда убегали из Барабаша, арестовали. Номер не весь запомнили, только часть. Сейчас пытаются навязать нам наши подвиги. Отмажемся. У них ничего против нас нет. Будут связываться со штабом округа, я им дал телефон. Пускай выясняют кто, чего и зачем? Въезжай, они вон уже и ворота раскрыли. Любезные вы наши. Я пошёл.

 Он выскочил на улицу, а Валера запустил двигатель и аккуратно проследовал на стоянку. Задним ходом зарулил между стоящими машинами, заглушил двигатель и расслабился на сиденье, предварительно зафиксировав рукоятки, чтобы снаружи не открыли дверцы.

– Э-э-э! Выходи, – сквозь лобовое стекло на шофёра строго смотрел сержант. – Здесь нельзя в технике находиться.

– Слышь, сынок, ты какого призыва, чтобы со мной, как с быдлом, разговаривать? – приоткрыв боковое стекло, спросил Яванский. – Если мало гоняли, то я только с превеликим удовольствием тебя по этой территории строевым проведу, засранец. Или хочешь в воздухе пируэты выписывать да обсираться от страха? Ну, что жало спрятал, фраерок задрипанный? Пшёл от КАМАЗа вон! Всю прелесть жизни своим видом портишь, говнюк.

 Дослушав выступление старослужащего с открытым ртом, сержант удалился «со сцены». Ява спокойно достал со спальника большую банку китайской тушенки, открыл её и принялся пережёвывать мясо, закусывая батоном. Не почувствовав сытости, он достал консервированную гречневую кашу. Когда и она блестела своими пустыми боками, рядовой отметил, что слегка переборщил. Мусор он, аккуратненько сложил в пакет.

– Солдат, ко мне! – перед кабиной нарисовалась фигура инспектора.

 Валерка лениво поднял правую руку. Согнул её в локте и прибил ребром левой ладони в районе локтевого сустава. Для пущей убедительности он возмущающемуся прапорщику показал язык. Весело, больше наигранно, чем от желания, расхохотался и, натянув шапку ниже бровей, примостился ко сну. Что кричали ему с улицы, он не слышал и даже не прислушивался. Дневное солнышко согрело внутреннее пространство. Не спавший целые сутки водитель, закрыл глаза и ушёл далеко от этих мест и возникших проблем.

 Проснулся Яванский оттого, что стало прохладно. Небесное светило уже клонилось к закату. Закурил. Осмотрелся. Что-то долго не было капитана? На площадке тоже никого. Хотелось в туалет, но он решил не испытывать судьбу.

– Фу, наконец-то разобрались, – начал Воробей, забираясь на сидение. – Всё «О кей!», но одно не ладно. Обязали нас привести грузовик в соответствие с требованиями к военно-транспортной технике.

– И всё? – удивился Валерий.

– А что, этого мало?

– Делов-то. Сейчас приедем в Раздольный. Разместимся в автобате. Возьмём у коллег белой краски, поролон, трафареты… Это всё находится в любом гараже с избытком, и намалюем, что надо, – увидев, что дневальный открывает ворота, Ява запустил мотор, врубил передачу и начал выезжать с площадки.

 До трёх ночи водитель один подкрашивал усы на переднем бампере, вырисовывал номерной знак на заднем борту и трафаретил букву «Т» в треугольнике. Игорь, по своему обыкновению, ушёл к другу. Ещё его огорчил вид пустых консервных банок, лежащих в пакете под ногами. Он так и сказал: «Я там голодный боролся за нас, а ты тут в тихушку обжирался». Валерка только удивлённо посмотрел на него и ничего не сказал. Своё незаметно. Как всё-таки чиста совесть у военных! Справившись с работой, Яванский перегнал машину и лёг на спальнике. Правда, сон опять долго не приходил, а если и был, то часто прерывался из-за холода.

Весь следующий день они мотались между Уссурийском и Владивостоком. Куда-то надо было очень срочно попасть, где-то кого-то поймать. Опять голодные и уставшие возвращались к автобату.

– Товарищ капитан, давайте в Артём к Евгению заедем. Поужинаем как люди. В тепле посидим. Они нас приглашали. Так что всё в рамках приличия. А?

– Не возражаю, – немного подумав, согласился Воробей. – Только без ночёвок. Нам сегодня надо ещё до Краскино добраться.

 Валерка развернул машину, и они направились по знакомому адресу. Женька и его родные встретили их, как своих близких родственников. Предлагали остаться переночевать и в баньке попариться, но Игорь, сославшись на неотложные дела, согласился только перекусить. Пока ели, бывший сослуживец время от времени где-то пропадал. Когда вышли на улицу перекурить, он потащил Яву из веранды в сарай.

– Вот это всё заберёшь в роту, ребятам к новогоднему столу.

Он натащил банки с маринованными и солёными овощами, грибочками, с домашним вареньем и компотами. Ещё две бутылки водки, бутыль домашнего «первача» и полулитровая ёмкость спирта.

– Ну, ты даёшь? Зачем так много? – удивился товарищ.

– Вас там больше… это как кот наплакал на всех.

– Поможешь?

Они вдвоём переместили продукты, уложив их на спальнике, чтобы ничто не гремело и не звенело, обмотали старой одеждой, которая висела на веранде.

– А у тебя старший мировой мужик. Он моим ещё в первый раз понравился. Оставались бы с ночевкой. Утром встали да по делам.

– Никак нельзя. Не обижайся. Нам ночью в дорогу.

– Раз так… Ты весной, когда «дембельнёшься», обязательно к нам в гости. Аэропорт рядом. Погуляем, отметим, а потом и отправим тебя на Камчатку.

– Ты не первый, кто приглашает, – засмеялся Валера. – Причём из Приморья. И в Уссурийск зовут, и в Раздольный, и в Лесозаводск, и в Посьет, и во Владивосток. Всех не перечислишь. А сколько по Союзу… У-у-у-у-у!

– Ты ещё не бросил своего хобби с письмами? – в свою очередь засмеялся Женька.

– Нет, пока рано. Ближе к убытию со службы.

 Уже через тридцать минут КАМАЗ мчался через Раздольный на Барабаш, и в Краскино. Воробей, слегка захмелевший, подобрел и что-то рассказывал, а водитель думал о своём.