Buch lesen: «Три Ярославны»

Schriftart:

* * *

Об авторе

Владимир Иванович Валуцкий

Автор этой увлекательной книги – известный кинодраматург, заслуженный деятель искусств России Владимир Иванович Валуцкий. «Начальник Чукотки», «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», «Чужие здесь не ходят», «Зимняя вишня», «Диверсант», «Благословите женщину», «Есенин», «Адмирал» – эти и многие другие фильмы, любимые российским зрителем, сняты по его сценариям. Работе в кино Валуцкий отдал всю свою жизнь. Он создал сценарии более чем к 60 фильмам и сериалам. Комедии, приключения, исторические фильмы, мелодрамы, научная фантастика, детективы и арт-хаус – пожалуй, нет направления, в котором Владимир Иванович не успел бы поработать. Писатель Борис Акунин называл Валуцкого не только своим вдохновителем, но и «рыцарем печального жанра». Почему печального? Потому что киносценарист – профессия незаметная. Ведь известность у широкой публики, как правило, получают лишь режиссер и актеры фильма.

Валуцкий родился в Москве, в 1936 году, в обычной московской семье, далёкой от мира искусства и кино. Отец работал инженером, мама – домохозяйка. Владимир с детства «болел» литературой, сочиняя со школьными приятелями рассказы, пьесы, поэмы и романы. Позднее к этим увлечениям добавилось кино – и Валуцкий твердо решил поступать во Всероссийский государственный институт кинематографии имени С.А. Герасимова (ВГИК). Но удача улыбнулась будущему драматургу не с первого раза – до проходного уровня не хватило одного балла. Валуцкий пошёл работать. Набрав жизненного и писательского опыта, в 1956 году с блеском поступил на сценарный факультет ВГИКа.

Однако закончить обучение удалось лишь в 1964 году. На одном из домашних «капустников» студенты-сценаристы ради шутки сочинили безобидную пародию на революционную пьесу. Времена хоть и были уже «оттепельные», а нравы еще старорежимные. Почти всю группу со скандалом исключили из института. Валуцкий тяжело воспринял отчисление, но со временем сумел вернуться не только к обучению во ВГИКе, но и в большое кино.

Творческая судьба связала коренного москвича Валуцкого с Санкт-Петербургом (тогда Ленинградом) и киностудией «Ленфильм». В 1966 году режиссер Виталий Мельников поставил по сценарию Валуцкого фильм «Начальник Чукотки», имевший огромный успех. За этим в 1970 году последовала ещё одна популярная лента – «Семь невест ефрейтора Збруева». Плодотворное сотрудничество связывало драматурга и с режиссером Игорем Масленниковым. Многосерийный фильм «Зимняя вишня» стал любимой картиной миллионов советских женщин, а «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» покорили сердца поклонников знаменитого сыщика. Для телевизионного мюзикла режиссера Леонида Квинихидзе «Мэри Поппинс, до свиданья!» Валуцкий адаптировал истории английской писательницы Памелы Трэвэрс о Мэри Поппинс. Также создавал фильмы на основе сюжетов С. Лема («Дознание пилота Пиркса»), Ф. Достоевского («Белые ночи»), А. Островского («Банкрот»)… За какой бы, как сейчас говорят, «проект» ни брался Валуцкий, его всегда интересовали человеческие характеры, отношения, судьбы простых людей. А большая история и её социально-политические маховики появлялись в его сценариях как фон для событий частной, «маленькой» жизни.

Перестройка и распад СССР отразились и на мире кино. Однако профессионализм и искренняя любовь к своему делу помогли Валуцкому найти своё место в новой реальности. Обучая молодых сценаристов во ВГИКе секретам мастерства, Владимир Иванович параллельно продолжал активную работу в кино. Наверняка многим вспомнятся фильмы «Благословите женщину» и «Не хлебом единым» режиссера Станислава Говорухина, а также исторические блокбастеры «Адмирал», «Есенин», «Шпион». Последним в карьере сценариста, скончавшегося в 2015 году, стал фильм о легендарном советском голкипере «Динамо» Льве Яшине – «Вратарь моей мечты». Премьера картины запланирована на 2018 год.

Новеллы, рассказы, детские повести, романы по мотивам собственных сценариев – Валуцкий работал и на чисто литературном поприще. Но в основном писал, что называется, «в стол» – для себя, для друзей, для родных и близких. И хотя порой книги имели большой успех у читателя («Зимняя вишня» выдержала уже десяток переизданий), Валуцкий всегда оставался прежде всего киносценаристом, драматургом, обращаясь к прозаической форме лишь от случая к случаю.

Книга, которую вы держите в руках, родилась как раз благодаря такому случаю. Изначальный замысел – создать историческую кинотрилогию, три фильма о дочерях князя Ярослава, – не состоялся из-за финансовых и бюрократических проволочек. В прокат в 1978 году вышла только первая лента – «Ярославна, королева Франции». Но что же делать с оставшимися двумя историями? Ведь их герои уже придуманы, они чувствуют, сражаются, говорят, любят… Для сценариста его персонажи всегда становятся близкими и родными, и не так-то просто похоронить их в ящике письменного стола. Поэтому Валуцкий решил превратить историю о трёх дочерях князя – трёх Ярославнах – в прозу. За историческим антуражем, батальными сценами, добрым юмором и захватывающим сюжетом внимательный читатель непременно разглядит простую историю о людях, чувствах и общечеловеческих ценностях. Ведь такие вечные понятия, как любовь, дружба, милосердие, щедрость, храбрость и честь, остаются неизменными что сейчас, что десять веков назад.

Избранная библиография В. И. Валуцкого:

«Три Ярославны» (1997)

«Первая встреча, последняя встреча…» (2008)

«Две маленькие повести про кино и другая проза» (2009)

«Тасманиец Ромуальд» (2012)

«Зимняя вишня» (2012)

Сага о княжьем дружиннике

Ингвар, ярл, сын Асмунда, в святом крещении Филипп, рожденный в Исландии, назвавший второю родиной Русь, – поведаю вам эту сагу и свидетельствую, что все в ней одна правда и ничего, кроме правды.

Потому что, как говорит Писание, «имеющий уши да слышит», я же и слышал, и видел все своими глазами. Я был с Харальдом и в битве при Стикластадире, и на службе у Ярислейва, как мы, варяги, зовем русского князя Ярослава; я плавал с Харальдом по Средиземному морю, сражался в Африке, где он положил восемьдесят городов к ногам греческих царей, вместе с ним осаждал Мессину и Сиракузы. Глупые трусы были далеко, когда в святом городе Иерусалиме наши мечи охраняли от неверных Гроб Господен.

Трижды ранила меня стрела, сарацинский меч рассекал плечо до кости, был я брошен в темницу в Царьграде и живым вернулся на Русь, где живу поныне и умру в кругу детей и внуков.

Час сей близок, и хочу рассказать о том, что видел и слышал не славы ради, но в поучение младшим. Ибо, повидав мир, узнал, что не одна доблесть украшает мужчину, но любовь и мудрость, и не терял среди войны мига, чтобы грамоту и книжное учение постичь.

Учился я у Михаила Пселла, великого греческого хронографа и писателя, что имеет Студиум в Царьграде недалеко от Гипподрома, и многих других мудрецов слышал, и поэтов, и лицедеев. И слушал не раз песни самого Харальда, в искусстве которых он, как и в бою, не знал себе равных. Постиг я риторику, геометрию и ветеринарию, латынь и греческий, а сейчас пишу сию сагу хоть и по обычаю варяжских скальдов, но славянскими литерами.

Вам же, дети мои, жить в стране, которую засеял книжными словами конунг наш Ярослав, чья мудрость всему миру известна.

Так он и своих детей воспитал: Изяслава, Святослава, Игоря, Владимира, Всеволода – кого зовут пятиязычным чудом, и дочерей: Анастасию, что за Королем угорским, и Анну, Королеву франков. И Елизавету, жену нашего Харальда, о которых дерзну поведать в своей саге.

Напишу как умею и с помощью Божьей; кто же захочет узнать более – мой дом недалеко от Золотых ворот, рядом с меняльной лавкой Исаака, спросить Филиппа, книжника, что лечит коров и женат на Марфе. Аминь.

1. Как Харальд возомнил о себе и что было после

Итак, жил человек по имени Харальд, сын Сигурда, сводный брат Олава, норвежского конунга, убитого при Стикластадире. И когда Олава убили, на норвежском престоле сел Свейн, язычник, а Харальд бежал в Гардарики к конунгу руссов Ярислейву Мудрому, сыну Вальдамара Крестителя, где был принят с почетом. Многих тут принимали беглых искателей престола: служили у Ярислейва Эдвин и Эдуард, британские принцы, и наш Магнус – сын Олава, и Андрей, будущий король угорский, Харальд же был надо всеми старшим.

Как-то у конунга был пир. Его устроили в большой гриднице каменного дворца, где жил конунг. Стены гридницы были обиты красным бархатом, а потолок расписан изображениями Христа, Господа нашего, и святой Богородицы. Нигде на Руси не было покоя богаче.

Ярислейв сидел на возвышении со своей женою Ингигерд – дочерью конунга шведов, и с дочерьми Анастасией и Эллисив, третья же дочь, Анна, была еще мала для пиров.

По левую руку от конунга были митрополит Феопемпт, пресвитер Илларион и заезжий знатный грек, ниже сидели другие мужи, и среди них Харальд. А за длинными столами, на которых было вдоволь яств и питья, пировала дружина.

Вот что было на столах: быки, изжаренные на вертеле, дичь – тетерева, гуси и куропатки, заячье мясо с пряным зельем, вдоволь всякой рыбы, мед и квас в бадьях, в кувшинах же – вино кипрское, фряжское и молодое, с корсунских виноградников.

И когда вина было выпито много, Ярислейв-конунг сказал:

– Не сладок, други, пир без песни.

И тогда столетний русский скальд, именем Боян, сидевший тут же, взял свои гусли, как руссы это именуют, и запел. Вот что пел русский скальд:

– Осень стояла стылая,
Ночи были рябинные,
Шумела битва под Лиственом.
Словно мечи булатные,
По небу – сини молнии,
Словно заря кровавая,
Русская кровь – по озеру, —
Сечи такой не видел свет…

Русские охотно слушали скальда, потому что любили такие песни, варягам же скоро наскучило слушать о битве, в которой они не сражались, – и многие стали снова лить вино в кубки и продолжать застолье, говоря:

– Что за Листвен? Не знаем никакого Листвена и знать не хотим.

А один из варягов, сидевший справа от Харальда, одноглазый Ульв, сказал громко:

– У нас в Упландии так поют старухи на похоронах.

И все, кто слышал, засмеялись, но Ярислейв-конунг поглядел на варягов сурово.

Другой же из варягов, Рагнар, сидевший слева от Харальда, нагнулся к нему и шепнул:

– Услышал бы старик твою песню о гордой деве – ему стало бы стыдно за свое нытье.

– Не время этой песне, – отвечает Харальд.

– Самое время, – шепчет Рагнар.

Теперь надо сказать, что Харальд, сын Сигурда, брат конунга Олава, был на самом деле скальдом и этим славился дома. И как только кончил петь русский скальд, все варяги закричали:

– Хотим услышать тебя, Харальд!

Тогда Ярислейв-конунг услышал, чего хотят варяги, и сказал:

– Если так, спой и ты, Харальд, мы тоже послушаем.

И Ингигерд, жена конунга, сказала:

– Спой, милый Харальд, я давно слышала от сородичей о твоих песнях.

Рядом с Ингигерд сидела старшая дочь конунга Эллисив, или Елизавета, как называли ее русские. Она ничего не сказала, даже не поглядела на Харальда. Мы же скажем, что Эллисив была прекрасна лицом и походкой и от роду имела двадцать лет.

Тогда Харальд встает, выпивает рог вина, ему приносят арфу, и он начинает:

– В бранных пирах я обучен
Натягивать струны луков,
Смело корабль я правлю
В пасть кабана океана.
Не в тишине, на соломе —
Смерть суждена мне другая…

И тут он смотрит на прекрасную Эллисив – и заканчивает:

– Отчего же русская дева,
Гордая дева в Гардах, —
Меня замечать не хочет?..

Никто не ожидал, что Харальд так закончит свою песню, и все замолчали. А Харальд стоял и глядел на Эллисив, и та не отводила глаз, как делают пугливые косули.

Илларион, духовник конунга, говорит ему:

– Истинно скажу тебе, князь, дерзки слова этой песни.

Конунг нахмурился.

Эллисив вдруг говорит:

– Позволь мне, отец, ответить храброму Харальду?

Ярислейв говорит:

– Ну что ж, ответь.

– Харальд, – говорит Эллисив, – с чего бы мне замечать тебя? Я знаю, что ты славно натягиваешь лук, да что в том проку, если стрелы твои летят мимо Свейна? Верю, что хорошо правишь кораблем, да что в том проку, если правишь его прочь от врагов – искать спасенья у отца моего?

И еще Эллисив говорит:

– А как умереть тебе суждено, не знаю, но не хотелось бы, чтобы от вина.

Страшный шум поднялся в гриднице от таких обидных слов, многие русские открыто смеялись, варяги схватились за мечи, кровь бросилась Харальду в лицо. Тогда одноглазый Ульв говорит:

– Тебе ведомо, конунг, что слова ее ложь. Наш Харальд сражался при Стикластадире как лев.

Ингигерд сердито смотрит на дочь и говорит:

– Да, Ульв, нам ведомо это!

Ярислейв говорит:

– И мне сие ведомо, иначе не принял бы Харальда у себя и не поставил начальником над вами. А что до ее слов, что не скажет дитя неразумное? Да и негоже воину спорить с женщиной.

Тут он поднимается и, ласково всем улыбнувшись, вместе с семьей, святыми отцами и приезжим греком покидает гридницу и велит продолжать веселье.

И вот, едва конунг ушел, знатные люди и дружинники снова наполнили кубки вином и все заговорили разом, только на одном конце стола говорили не то же самое, что на другом.

Русские говорили:

– Ай да Ярославна! Языкаста девка!

– Как бы со своим языком, – говорили другие, – Ярославне в девках не засидеться.

А начальник стражи конунга Чудин-воин так сказал:

– Это нам позор, братие, что сами не сбили спеси варягу.

Варяги же, подливая себе меду и вина, упрекали Харальда, говоря:

– Не стоило тебе, Харальд, вязаться с Эллисив. От нее никогда не знаешь, чего ожидать.

Харальд, выпив еще рог вина, сказал:

– Я хорошо знаю, чего ожидаю от Эллисив.

– Чего же? – спрашивает Рагнар.

– Чего ожидают от женщины, когда берут ее в жены? – говорит Харальд.

Все засмеялись, но потом увидели, что Харальд не шутит и обида его велика.

– Хорошее дело, – сказал Ульв одноглазый. – Да честно сказать, я не видел бабенки строптивей.

– Это мы посмотрим, – говорит Харальд.

– Не сердись, Харальд, – подливает ему вина Рагнар, – но я думаю, что конунг не отдаст за тебя Эллисив.

Но Харальд рассердился и ударил кулаком по столу, и Рагнар замолчал.

Тут подошел к ним Чудин-воин и говорит:

– Прав Рагнар. Скажу тебе тоже не в обиду: резов вольный конь, да не дорог без седла.

От этих слов Харальд схватился за меч, потому что ничто сильней не ранило его, как напоминание о потерянном престоле. Но сдержался и сказал:

– Биться с тобой не хочу, Чудин, ибо ты мне друг, но посмеюсь над тобой в день свадьбы.

– Эй, все слушайте! – кричит Харальд. – Я, Харальд, сын Сигурда, брат Олава-конунга, беру в жены Эллисив, дочь Ярислейва, и если это не так, пусть Чудин-воин трижды перед всеми плюнет на мой меч!

Тут они берутся за руки, и Рагнар, по обычаю, скрепляет спор ударом рукоятки меча.

Харальд поднимается и говорит:

– Идем.

– Куда? – спрашивает Чудин.

– Или ты думал, – говорит Харальд, – что Харальд, сын Сигурда, привык откладывать дела надолго?

Чудин говорит:

– Отложим хоть до утра, не след мне, начальнику стражи, тревожить князя ночью.

Харальд засмеялся и сказал вису:

– В страхе кипящего моря,
Одина гнева в страхе
Станет ли боязливый
В бою источающим стрелы?

– Что ж, – говорит в ответ Чудин. – Раз на то пошло – идем. Но пусть и Рагнар, свидетель, идет с нами.

Рагнар говорит:

– А не достаточно ли того, что я скрепил мечом ваш спор?

Тогда Чудин смеется:

– Вот и видно, кто в кипящем море стрел не источает.

Рагнар говорит:

– Иду.

– Не дело вы затеяли, – говорит Ульв одноглазый, и многие русские говорят то же, но их уже не слышат, и все трое покидают гридницу.

Они идут по дворцу конунга, где светло от факелов, – и никто их не останавливает, потому что конунга охраняют варяги Харальда, над которыми Чудин – начальник.

И вот они подходят к спальне конунга и видят, что там горит свет и конунг сидит в простом облачении у стола и читает святую книгу Евангелие. И конунг с удивлением поднимает на них глаза и видит перед собою Харальда и начальника своей стражи Чудина. Рагнар же, едва войдя, спрятался за полог возле двери, и его конунг не увидел.

Конунг спрашивает:

– Не печенеги ли вдруг осадили Киев и вы пришли сообщить мне об этом?

– Печенегов я разогнал весною, – отвечает Харальд, – и тебе известно, конунг, что они больше не вернутся.

– Тогда что же? – спрашивает конунг.

– А то, светлый конунг, что я, Харальд, сын Сигурда, брат Олава, пришел просить у тебя руки твоей дочери Эллисив.

Чудин при том глаза закрыл и перекрестился. Конунг молчит, а потом говорит:

– Просят руку и сердце.

Харальд отвечает:

– Сердце твоей жены и госпожи нашей Ингигерд принадлежало другому, когда ты взял ее в жены.

Такие слова не пришлись по душе Ярислейву, потому что все на Руси и на Севере знали, что Ингигерд любила не хромого Ярислейва, а Олава, брата Харальда. Конунг сдвинул брови и говорит:

– За Ингигерд я дал в вено Ладогу. Что ты можешь дать мне, Харальд, сын Сигурда, брат Олава, за Елизавету, кроме громкого имени?

Харальд говорит:

– Не так уж мало.

Конунг говорит:

– Из имени шапки не сошьешь.

– Я дам за Эллисив такое, – заявляет Харальд, – чего тебе не снилось!

– Это что же? – говорит конунг.

– Увидишь, – отвечает Харальд.

– Будет дело – будет и слово. – И конунг вновь обращается к святой книге.

Тут Чудин потянул Харальда за руку и говорит тихо:

– Уйдем подобру, Харальд, а что до спора, то я уже забыл о нем.

Но кровь, разогретая вином, бушует в Харальде, он не хочет уходить, вырывается и кричит:

– Запомни, Ярислейв, мои слова: я мир переверну, а от Эллисив не отступлюсь!

Конунг отвечает, не оборачиваясь:

– Упорство украшает воина.

Харальд хотел еще говорить, но вино, укрепляющее язык, как известно, ослабляет тело, и Чудин наконец выволок его из спальни. И только они ушли, Рагнар вышел из-за полога и, представ перед конунгом как человек спешивший, говорит:

– Я услышал голоса и прибежал. Что случилось?

Тут в сенях страшный грохот раздался – это Харальд и Чудин упали с лестницы.

Конунг покачал головой и говорит:

– Сдается мне, что после пира дружина останется без ярла, а стража – без начальника.

– Много бед от вина, – говорит Рагнар. – Кто же проверит часовых и разведет ночные дозоры?

– Вижу, ты человек расторопный, – отвечает Ярислейв, – вот и проверь, коли трезв.

Рагнар низко поклонился конунгу и поспешил, а что он задумал, о том речь после. Конунг же стал читать святую книгу.

Утром Харальд просыпается в палате, где спал со своей дружиной, и видит, что рука у него в крови, одежда порвана и на одной ноге сапога нет.

Харальд спрашивает:

– Что вчера было?

– Лучше тебе не вспоминать этого, – отвечает Ульв одноглазый.

Харальд говорит:

– Помнится мне, кого-то я убил вчера, но кого – не припомню.

– Это было бы полбеды, – отвечает Ульв. – Тут вира будет подороже.

Тогда Рагнар подходит и говорит:

– Вот что было, Харальд: ты попросил у конунга руку Эллисив.

– А Эллисив? – спрашивает Харальд.

– Что слушать бабьи слова, – отвечает Ульв одноглазый, но Рагнар продолжает:

– Эллисив унизила тебя, напомнив, что твой род потерял престол в Норвегии, а конунг прибавил, что у тебя нет ничего за душой, кроме громкого имени.

Харальд вздохнул невесело и говорит:

– Прав конунг: пока на престоле Свейн, а мы в изгнании, так оно и есть.

– Но ты поклялся конунгу, – говорит Рагнар, – что мир перевернешь, а все-таки женишься на Эллисив.

Харальд спрашивает у льва:

– Верно это?

– Верно, – отвечает Ульв.

– Одного не пойму, – говорит Харальд, – зачем мне так уж сдалась Эллисив?

Рагнар говорит:

– Ты спел об этом песню.

– Мало ли что поют в песнях, – говорит Харальд.

– Это нам, варягам, ведомо, – отвечает Рагнар, – а руссы говорят: из песни слова не выкинешь, и конунг так сказал.

Харальд задумался, а Рагнар снова продолжает:

– Не мне напоминать тебе, Харальд, что варяги никогда не нарушают клятвы. Страшнее не было бы позора для всего нашего племени. Прости, мне пора, – сказал он, и все удивились, как Рагнар разговаривает с братом Олава конунга и откуда у него новый синий плащ, а Рагнар ушел.

– Пойду умоюсь, что-то я ничего не пойму, – говорит Харальд.

Он вышел из дома и, спустившись к берегу Днепра, вошел в воду с головой. И когда достаточно освежился, вышел по пояс и увидел на берегу множество простого народа, рабов и смердов, и все показывали на Харальда, смеялись и кричали:

– Вот он, варяг Харальд, над которым посмеялась Ярославна! Смотрите – стоит мокрый, как курица!

Харальд решил, что это наваждение, и снова ушел с головой в воду. И когда вышел, увидел, что народа на берегу уже нет, а стоит один грек, бывший с конунгом на пиру. И Харальд опять подумал, что это наваждение, но грек заговорил:

– Свежая прохлада возвращает нас к жизни, не так ли, Харальд?

Харальд говорит:

– Ты кто такой?

– Я твоя дорога и твоя пристань, – отвечает грек. – Сам Спаситель посылает меня к тебе в трудный час.

– Что тебе надо? – спрашивает Харальд.

– Нехорошо тебе, опозоренному, оставаться в Киеве, – говорит грек. – А благословенный василевс, царь и император священной Византии, будет рад принять тебя на почетную службу. Мы наслышаны о доблести варягов.

Харальд вышел на берег, сел и покачал головой:

– Ярислейв дал мне убежище и кров.

– Чтобы попрекнуть этим устами Елизаветы? – говорит грек. – Разве отец не властен заставить дочь молчать?

Харальд говорит:

– Может, ты и прав, грек, но у моих людей договор с конунгом.

– Тебе ли не известна скупость русского архонта, – говорит грек. – Он платит им эрийр серебра на воина и полтора эрийра на рулевого и то часть норовит отдать мехами.

Харальд соглашается:

– Это верно.

– А мы обещаем втрое больше и походы в богатые страны, – говорит грек. – Что ты видишь, сидя на Руси? Ведомо ли тебе о золоте Африки и Сицилии? О красоте дев, в сравнении с которыми твоя Елизавета не более чем дневная луна перед солнцем? Решайся, Харальд! – сказал грек и исчез, как появился, и пока не будет о нем речи в нашей саге.

В тот же день Чудин-воин проснулся. Он огляделся и видит, что темно и со всех сторон на него глядят лики святых, грозно, как в день Страшного суда.

Чудин перекрестился, закрыл снова глаза и вдруг слышит голос:

– Чудин, я тебе рассола принес.

Чудин удивился и открыл глаза посмотреть, кто из святых ему такое предлагает, но увидел, что перед ним стоит человек небольшого роста, непохожий на святого, и держит в руках чашку. Чудин взял чашку, выпил, в голове у него немного прояснилось, и он спрашивает:

– Где я?

Человек отвечает:

– Ночью я тебя у тына подобрал, и ты в храме Святой Софии, а меня зовут Феодор – живописец.

Тогда Чудин оглядывается еще раз и видит, что не так темно в храме и всюду леса и бочки, и святые не живые, а написаны на стенах, а сам он лежит в углу на куче соломы.

– Как же ты меня донес? – спрашивает Чудин маленького человека.

Тот отвечает:

– С передышкой.

Чудин поднялся и говорит:

– Благодарствуй за услугу, Феодор-живописец.

– Был таков, – отвечает человек. – Да ныне от ремесла отставлен.

Чудин спрашивает:

– Что же ты здесь делаешь?

– Молюсь о спасении души грешной, – отвечает человек.

– А какой твой грех? – спрашивает Чудин.

Тут человек падает на колени, бьется головой об пол и громче, чем нужно, кричит:

– Каюсь, отче митрополит и преподобный Илларионе, воистину непристойное совершил, бесом одолеваем! Гляди, – показывает он Чудину, а сам бьется и вопит.

Чудин глядит, куда ему показывает Феодор, и вместо святых ликов видит над лестницей на стене охотников и лошадей, вепрей и пляшущих шутов с трубами, и все они как живые.

Чудин говорит:

– Может, и спьяну, а мне любо, и я тут греха не вижу.

Тогда человек сразу перестал биться и вопить, улыбнулся и говорит:

– А мне и стрезва любо, прости Господи! Ты бы попросил за меня Иллариона, пресвитера, он тебя послушает и меня простит. А я, вот крест, все перепишу по уставу и любое покаяние приму, – нельзя мне без моего ремесла.

Чудин говорит:

– Ладно, Феодор, услуга за услугу. Идем, солнце уже в головах, мне на княжью службу пора.

Он надевает сапоги и свой синий плащ, они идут по городу и приходят к дворцу конунга. И Феодор остается у ворот, не смея войти, а Чудин входит во двор, где воины толпятся, собираясь заступить на дневную стражу.

И он хочет, по должности, принять над ними начало, но тут появляется Рагнар в синем, как у Чудина, плаще, встает у него на пути и говорит:

– Нет здесь тебе дела.

Чудин говорит:

– Видно, ты забыл, варяг, что перед тобой Чудин, начальник княжьей стражи.

– Был таков, – отвечает Рагнар. – Теперь начальник стражи конунга я, Рагнар!

Тогда Чудин в бешенстве, что над ним так шутят, выхватил меч и замахнулся на Рагнара – и вдруг слышит:

– Опусти меч, окаянный!

И он видит на крыльце пресвитера Иллариона, и тот смотрит на него гневным взглядом. Чудин не испугался и гордо отвечает:

– Не было, монах, чтобы я опустил меч, разве что был бы на то княжий указ.

Илларион говорит:

– Мне повелел князь объявить свой указ: уходи! И не будет иного указа тому, кто забывает о княжьей службе, хмелю служа, но не господину своему!

Тогда Чудин вспомнил все, что было ночью в покоях конунга, и как проспал ночную и утреннюю стражи, и рука его ослабла, и меч сам опустился. А Илларион еще сказал:

– Много пришлые люди творят безобразий, с них спрос, а с того, кто позорит русское имя, – вдвойне. Изыдь, исчадие ада!

И тут воины бросились на Чудина и вытолкали, как низкого раба, за ворота, и ворота за ним закрылись. Чудин бился в них и сильно колотил кулаками, рубил мечом, но ворота во дворце конунга были сделаны крепко.

Тут появился Феодор-живописец и, видя, что собирается народ, поскорее увел Чудина. И Чудин тогда заплакал, а Феодор сказал:

– Обоим нам, видно, не найти защиты.

Тогда Чудин говорит:

– Есть нам защита. Пойдем.

И вот они идут к берегу Днепра, к дому, где живет Харальд. И видят, что у берега стоит ладья и на нее перекинуты сходни, а по сходням варяги катят на ладью бочки, волокут меха, луки и копья, корзины со съестными припасами. Одноглазый Ульв распоряжается погрузкой, а Харальд, печальный, сидит один поодаль и одет как одеваются люди, выступающие в поход.

Харальд увидел Чудина и говорит:

– Не суждено мне посмеяться над тобой. Вот мой меч, плюнь на него три раза. Но только потом отсеки мне этим мечом голову, потому что я не перенесу такого позора.

Чудин говорит:

– Повинную голову меч не сечет. Лучше, Харальд, помоги мне, как брат, и умилостивь князя в гневе.

– Этого я сделать не могу, – отвечает Харальд. – Лучше мне после вчерашней ночи совсем не видеть конунга.

И он сказал вису:

– Видно, свою погибель
Смелый сплетатель песен
Сам на себя накликал,
Славя осину злата.
Жалом пчелы позора
Девы мечи ответов
Гонят меня из дома —
Парус я свой расправил…

– И мне, видно, время парус расправлять, – говорит Чудин. – Одна у нас беда, один ответ.

– Охотно возьму тебя, – говорит Харальд, – если это искупит мой должок. Конунг Грикланда зовет меня на службу.

– По мне, – говорит Чудин, – сейчас хоть в Тьмутаракань.

Тут к ним подбегает Феодор-живописец, который до того стоял поодаль и слушал, о чем говорят Чудин и Харальд, и падает Харальду в ноги:

– Христом Богом прошу, возьми и меня с собой, Харальд!

Харальд спрашивает:

– Что за человек?

– Это Феодор-живописец, – отвечает Чудин, – тож горемыка.

Харальд оглядел тщедушного Феодора и спрашивает:

– А какая от него будет польза?

Феодор говорит:

– Я напишу на твоем парусе льва или орла, чтобы все знали, как могуч Харальд.

– Пусть едет, – махнул рукой Харальд, – много места не займет.

Тогда Феодор целует Харальду полу плаща и бросается помогать варягам, грузившим корабль, чтобы все видели, что он не даром ест хлеб, и пока больше не будет о нем речи.

Ярислейв-конунг и Ингигерд смотрят в окно из верхних покоев дворца и видят на реке парус ладьи, стоящей у берега, и Ингигерд говорит мужу:

– Не мужчина будешь и не конунг, если не вернешь Харальда и варягов.

Ярислейв, как бы ее не слыша, говорит:

– Эх, будь я помоложе, и сам бы поплавал, мир поглядел и себя показал.

– Лучше бы, – говорит Ингигерд мужу, – помог Харальду дружиной и деньгами вернуть престол.

Тогда Ярислейв говорит:

– Тебе Харальд по крови сородич, а мне даже по оружию не брат, разве что по застолью товарищ. Что я о нем знаю, кому помогать буду?

– Ярл Эймунд тебе тоже был неведом, – говорит Ингигерд. – Но ты не пожалел денег, когда он с дружиной взялся помочь тебе прогнать Святополка Окаянного из Кену гарда!

Ярислейв говорит:

– Кенугард – по-вашему, а по-нашему – Киев.

Ингигерд, видя, что муж не хочет этого разговора, отвечает сердито:

– Не любишь варягов, хоть они столько сделали тебе добра. Уж не ты ли научил Эллисив сказать Харальду обидные слова?

Конунг смотрит на жену и говорит:

– Елизаветой зовут твою дочь, Елизаветой!

Ингигерд вспыхнула от гнева и ушла и конунгу больше ничего не сказала.

И вот видят Харальд и варяги, что с высокого берега к тому месту, где стоит ладья, спускаются несколько человек на конях, и Харальд узнает Ингигерд и с ней Рагнара и воинов.

Ингигерд останавливает коня и обращается к Харальду:

– Не спеши с отъездом, Харальд. Конунг не в обиде на тебя.

Харальд, усмехнувшись, отвечает:

– За это конунгу спасибо. Но ладья уже снаряжена. Плохая это примета – опускать парус.

Ингигерд говорит:

– А людям твоим будут платить сполна, я обещаю.

– За это тебе спасибо, – отвечает Харальд. – Но люди заскучали в Гардах, а без дела что за воин? Даже девушка может унизить его.

Тогда Ингигерд говорит:

– Эллисив возьмет свои слова обратно, не ею они сказаны.

И тут воины, сопровождающие Ингигерд, расступаются по ее знаку, и Харальд видит Эллисив на белом жеребце, прекрасную, как утренняя заря, и кроткую, как голубка.

Стало тихо на берегу, и Харальд, одолев волнение, спрашивает:

– Правда ли это, Эллисив?

Эллисив отвечает, потупив глаза:

– Конечно, Харальд.

Все зашептались, удивленные, а Чудин едва не свалился за борт ладьи от такого ответа, а Эллисив продолжает кротко:

– Я ведь своим словам хозяйка! Старые возьму, новые скажу.

Харальд говорит:

– Видно, они будут не хуже старых?

Эллисив говорит:

– От добра добра не ищут.

Харальд говорит:

– Каким же добром ты меня наградишь на прощание?

– Наградила бы, – отвечает Эллисив, – да припасти не успела: больно уж ты быстро собрался. Не слыхала я, чтобы враги объявились под Киевом. Или вино кончилось в погребах?

Тут Ингигерд поняла, что дочь говорит не то, чего ей хотелось, но было поздно дать ей строгий знак, потому что все, кто был на берегу, смотрели на них и слушали, а владыкам негоже препираться на глазах простого люда.

Харальд, закипая, говорит Эллисив: