Пир

Я не оценила. Да, в нескольких рассказах есть интересные мысли, необычные аллегории, забавные подходы. Но в большей их части нет самой глубины, а лишь претензия на неё. Все всех едят, все всех убивают, все со всеми спариваются – в общем, описано всё как-то буднично и грязно, со всеми подробностями.

Антропоморфы и зооморфы, смесь русского с японским в нескольких рассказах, выделение курсивом, мол, 'посмотрите, какую метафору я придумал'… По-моему, получилось как-то невыразительно и неприглядно. Остается неприятное ощущение, будто и сам влез во всю эту грязь. Жалею, что прочитала.

Книга "Пир" - одна из моих самых любимых книг Сорокина. Она написана аппетитно, стильно и даже со вкусом, во всех смыслах этого слова. Хотя сам Владимир танцует как писатель непосредственно не от самого слова, а, скорее, от визуального образа, как истовый художник, принадлежащий к изобразительному или даже декоративному искусству. Но он и есть в каком-то смысле такой художник, живописующий, в основном, самого себя, свои переживания и свой внутренний мир худконформиста именно словесными образами, знаками или даже символами. Наверное, это тоже хорошо. Наверное.. Наверное... Тем более что сам по себе писатель Сорокин выглядит, опять же чисто визуально, как несомненный неоромантик, и немного напоминает внешностью своей немецкого поэта Гельдерлина. Тем более что сам Владимир и его тексты исконно, и может быть, почти бесспорно принадлежали и принадлежат в настоящем к неувядающей и непобедимой традиции русского постмодернизма... Даже несмотря на его многочисленные "сорокинские трипы" за границу, главным образом, в Западную Европу, разумеется, в качестве модного и успешного русского писателя-первооткрывателя новых художественных территорий, худобразов и худзнаков. Но и не только. Ещё, быть может, он путешествует в качестве вполне признанного духовного лидера "в законе" своего поколения, уже сходящего в небытие.... Но сходящего небессмысленно, красиво и ненапрасно... Как говорится, счастливого пути... А вы, Сорокин, останьтесь.

Данная книга, на мой взгляд, является одним из вводных произведений в творчество Владимира Георгиевича. То есть в способ чтения и понимания другой литературы этого же автора – на коротких рассказах оптимальнее всего научиться «читать чувствами» и наслаждаться абстрагированием происходящего вплоть до абсурда. Советую продолжить сборником «Норма», способ интерпретации которого идентичен.

Хочется стереть себе память после прочитанного. Абсолютно отталкивающие и шокирующие “произведения», советовать никому не буду

Не могу сказать, что книга привела меня в восторг. Скорее, вызвала ступор. Изначально. Однако, потом я постаралась вникнуть, попытаться понять что, тем или иным предложением, Автор хотел сказать.

Местами читать просто неприятно. Да, пожалуй, какие-то отдельные параллели я для себя нашла и провела. Но, тем не менее, все это можно было выразить иначе, не потеряв при этом смысловой нагрузки. Советовать этого автора я явно не стану)

Я умею читать.

Я взял с собой Сергея, Николая, Константина, Илью и Руслана. Мы поехали на электричке в деревню. Поезд тихо продвигался по замёрзшим за ночь рельсам мимо гигантских искрящихся в утренних лучах сугробов. За сугробами вставали ровные ряды корабельных сосен. Неподвижные и вечные, они скрывали в сердцевине зимнего леса свою белую тайну.

От станции мы примерно час шли пешком по неширокой утоптанной тропе, а потом ещё с полчаса продирались сквозь набрякшие снегом еловые лапы до стоящей на небольшом отдалении от леса избы. Избы была исконно русская, покосившаяся и иссохшая она смотрела единственной дверью на запад, на восточной и южной стене было по три окна. Внутри справа была печь, слева неясная пустота, заполненная предметами деревянного быта, дальше стол с лавками, за столом в углу чьи-то неразборчивые иконы.

Ребята, побросав рюкзаки, сразу натянули лыжи и умчались, взбивая стайки слепящих снежинок. Илья и Руслан были помладше, они вытащили из избы старые сани и пошли кататься на берег озера. Я немного размялся, порубив дрова и потаскав в бочкообразных вёдрах воду из колодца.

Через несколько часов оголодавшие оглоеды вернулись, и мы принялись за ужин. Наскоро порезали Тургенева с Герценом, побросали их в котелок. Открыли пару банок Достоевского, не хлебать же пустой бульон, но содержимое консервов показалось очень уж подозрительным. Тогда Сергей, ухмыляясь, вытащил два пакетика Пелевина, в кипятке тот быстро размок, и получилось вполне себе пристойное варево. Затем на шипящую сковороду накидали Толстого, а гарниром послужил нежнейший Бунин. Но молодежи было всё мало: вытащили закоптелый мангал, вывалились шумной гурьбой в уже опускающиеся сумерки и на открытом огне нажарили Набокова. На десерт захрустели разворачиваемой фольгой и под крепко заваренного Быкова, сдобренного Шишкиным, полакомились Шолоховым и Шукшиным с арахисом, а завершили всё действо большой пачкой Гайдара.

Намаявшаяся за день братия в тепле печи быстро уснула, а я вышел на улицу, закурил и долго смотрел на поднявшуюся над лесом луну. Где-то далеко завывал волк, изредка ему отвечало уханье филинов. Примерно в полночь ребят начало рвать кровью, но я подготовился заранее. Каждому подставил по деревянному тазу, потом вытащил всё во двор и на девственно белом пространстве нетронутого снега начертал их кровью большую красную пятиконечную звезду. Подождал, пока кровь немного подмёрзнет, затем вынес из избы находившихся уже в некоторой прострации мальчиков и аккуратно уложил их в снег, каждого на один из лучей звезды.

Как только первые лучи забрезжившего рассвета коснулись поляны, пентаграмма начала светиться алым сиянием. Поднимаясь ближе к небу, алое перерастало в ослепительно-белое и за этой пеленой почти незаметно было, как вознеслись замёрзшие скрюченные тела в холодное голубое небо. Я высморкался и пошёл собирать вещи.

Надо поговорить с Алексеем Александровичем, чтобы набрал ещё мальчиков, умеющих читать.

Едва ли не лучший сорокинский сборник рассказов. Великая и страшная симфония еды; гротескный мир, сочащийся едой и поглощающий сам себя. Ни один из рассказов не похож на остальные, и все они раскрывают сущность "едения" с какого-то нового ракурса. Конечно, Сорокин во многом верен себе по части эпатажа, и к "Пиру" зачастую напрашивается очевидное "во время чумы", но все же эту тему мы предпочтем оставить Камю-нибудь другому. Процесс еды сам по себе весьма физиологичен, а физиология равновероятно может быть и приятной, и болезненной. Впрочем, есть еще третий, нейтральный путь, который здесь тоже можно найти. Наиболее близкий эквивалент - это фильм "Повар, вор, его жена, ее любовник" Гринуэя. Впрочем, Питера Гринуэя я вообще считаю идейно очень родственным Сорокину художником: та же максимальная незашоренность восприятия и готовность к любым перевертышам, уклон в сторону шокинга и жестокостей, сочетаемый с грандиозной сложностью формы и картинной отточенностью каждого кадра или фразы. В целом я бы особо выделил рассказы "Ю" и "Сахарное воскресенье". В неистовых кулинарных фантазиях первого есть что-то неуловимо притягательное, в то время как второй является маленьким шедевром текстостроения с содержанием, значительным образом определяемым формой. А вот ультрабрутальной и распиаренной "Настей" я особо не впечатлился.

Не стоит читателю, ничего не знающему о постмодернизме, читать эту книгу. Также не рекомндую ее и тому, кто ничего не слышал о концептуализме Сорокина. И не нужно открывать ее тем, кто просто хочет почитать о каннибализме и похихикать над поеданием несъедобных вещей. Это особенная книга. И, читая ее, нужно думать, анализировать, вникать. В шоке будут скромные читательницы, воспитанные на Пушкине и Тургеневе, прочитав, как отец отрубает руку своей дочери. Не бойтесь и не возмущайтесь! Лучше откройте литературоведческий словарь и почитайте о приеме овеществления метафоры (который, кстати, очень любили футуристы), и тогда все вам станет понятно. И не надо ужасаться от того, как родители зажарили и съели свою дочь Настю. Нужно перестать воспринимать текст буквально и вспомнить про обряды инициации: умереть в одном статусе, чтобы возродиться другом. Настя-девочка умерла в свой 18-й день рождения, а возродилась Настя-женщина. Книги Сорокина всегда вызывают шок и очень часто отвращение. Но он не псих и не маньяк, он мастер слова и стиля!

Я посмотрел на часы. -- Однако! Амад кушал. -- Половина одиннадцатого, -- сказал я. Амад кушал. Шапочка его была сдвинута на затылок, и зеленый козырек торчал вертикально, как гребень у раздраженного мимикродона. Глаза его были полузакрыты. Я смотрел на него. Проглотив последний ломтик помидора, он отломил корочку белого хлеба и тщательно подчистил сковородку. Взгляд его прояснился. АБС, "Хищные вещи века" Ну, пробьешь ты головой стену. И что будешь делать в соседней камере? Ежи Лец

Сорокин - великий мастер удивлять, покорять и пугать. И просто - великий мастер.

Мое с ним знакомство началось с "Дня опричника", и это была, очевидно, страсть с первого слова. Это было нечто большее, чем восхищение до странности реалистичным миром и стилем, сияющим, как морозные узоры на стекле; нечто большее, чем детская радость от того, что кто-то (в наше интересное время!) смог создать шедевр... нечто большее, чем холодок страха между лопаток - а вдруг он угадал, и это - наше будущее?

"Сахарный кремль" был откровенно более страшным - за стеклом, расписанным морозными узорами, оказывается, таится густая, влажная мгла, пахнущая не свежевыпеченным хлебом и тающим сахаром, а скорее кровью и смертью. Предсказуемая, но от этого не менее страшная изнанка "Дня опричника" только усилила восхищение автором - браво, мастер!

Еще хлеба и зрелищ!

И было зрелище, достойное высших похвал, "Голубое сало" - каюсь, я пролистывал текст, не обращая внимания на сюжет, чуть ли не рвал страницы, ища очередную стилизацию - о, как же они прекрасны, их хотелось перечитывать, сличать с оригиналами, их хотелось... съесть?

Да, вот и всплыло, наконец, это слово. Съесть. Потребить, так сказать. Съесть можно все, что угодно - было бы, что есть. Потреблять. Перерабатывать? Вот уж не обязателньо. Просто - потреблять. Бросьте, чем еще можно заниматься в обществе потребления? Вот только не страшно ли потреблять с такой энергией, с такой скоростью и неразборчивостью, достойной сравнения с неким представителем нежвачных парнокопытных? Не следует ли остановиться и задуматься - а не потребят ли когда-нибудь с такой же жадной неразборчивостью и тебя самого?

И я, признаюсь, испугался. Можно философствовать и томно закатывать глаза, вздыхая над грязью и мерзостью этого мира - однако это никуда не ведет, и не помогает найти выход в другой мир. Да стоит ли искать, если и там мы начнем делать то же самое?

Читайте "Пир", если не боитесь. Если боитесь - читайте тоже! Приятного аппетита!

Восхитительно. Сладкое блюдо, приторное, вот вам и рецепты на все случаи жизни. Какое блюдо Вы пожелаете, Сэр? Особое меню под названием «Пир» от господина Владимира Сорокина – Вы найдете то, что придется Вам по вкусу. Может быть, это Машина, которая сама готовит еду? Как насчет лошадиного супа, приготовленного Борисом Ильичем? Запить? Водка, коньяк, боржоми, моча? Вы не сможете устоять! И цена в разумных пределах. Изумительная ода еде. Потрясающий вкус автора!

Мерзкая книжка. Рецепты, в которых присутствуют человеческие ингредиенты – органы, кровь, конечности. Это мерзко. Как можно было придумать зажарить свою дочь, и чтобы её подруга мечтала быть зажаренной! Что за бессмысленные, тупые рассказы с рецептами, это что, меню? И вообще, в рассказе Сахарное воскресение – как можно было насмехаться над жертвами чудовищного несчастья, а также над Максимом Горьким и Шаляпиным! Это кощунство!!!

На самом деле, мне очень понравилось. Я такие рассказы не забуду, это точно, и не грех будет привести в пример что-то из книги (так сказать, для «важных» переговоров). Это красиво и элегантно. Почему бы и нет? Почему нельзя такое читать? Это интересно, это куда лучше, чем то, что в нас пихает телевиденье и бульварная проза. Что-то меня не туда занесло. Сорокин умеет писать книги.

К сожалению, я не люблю рассказы, эти маленькие гадкие истории, будь то о нежности или о том, как приготовить шарики из ногтей (хотя второе в приоритете), будь проклято детство, проведенное в громадных количествах часов за чтением Стивена Кинга, за чтением его страшных больших книг. В день я читала по одному рассказу, в ожидании, когда они закончатся, и в то же время так хотела, чтобы они долго не кончались. Я хотела больших историй. Но мне понравилось - эту книгу ни с чем не сравнить, она оригинальна.

Я читала рецензии – похоже, эта книга никого не оставила равнодушным. В основном либо положительные отзывы, либо отрицательные. И как забавно читать комментарии а-ля «это фу», «уг», «не читайте это», «какой кошмар, ужас, бред» и т.д.