Я обернулся. Магистр стоял на ступень выше, за его спиной столпились остальные судьи-исполнители. Латанги, на две пяди выше приземистого Гилто, вертел головой во все стороны, как любопытный воробей. Я пожал плечами и отошёл от тела.
Наше слияние длилось не более пяти-шести минут, но я узнал всё, что меня интересовало. Целые блоки чужой памяти неприкаянно шевелились в моей голове, как льдины во время ледохода. Он был не просто бандитом, работающим на Императора. И звали его не Флавио Катилино. Он был глубоко законспирированным агентом, семь лет назад начавшим секретную операцию, результатом которой стало создание Серого Братства. А ещё он был одним из трёх, знавшим всю правду об этом. Он, Отто Транкермекро и наш Император – Иллий Гоус.
Глава 18.
Я проснулся как всегда, рывком, без утренней дрёмы и витаний в тенях ночных снов. Снов, которых никогда не видел. Благословенный дар или проклятие всех нефари? Не знаю, сравнивать не с чем. Потянулся, зевнул. События вчерашнего дня и вечера стали всплывать в памяти одно за другим.
Заседание суда, безумное слияние, мёртвые глаза агента Императора. Вечерняя ссора с женой. Её обвинения, мои оправдания, напоминает судебное разбирательство.
«Ты совсем перестал обращать внимание на меня!» «Я стала для тебя пустым местом!» «Твои дружки важнее для тебя, чем я!» «У тебя есть другая!» «Не ври мне!» «Что ты молчишь?» «Замолчи!»
Лара. Я огляделся в полумраке. Ну да, гостевая. После вчерашней ссоры она запёрлась в нашей спальне, и мне пришлось спать здесь.
Слабый утренний свет немного освещал комнату, я оделся, не зажигая свечей. Транс? Ладно, потом, сначала нужно поговорить с женой. Надеюсь, она хотя бы захочет меня выслушать. Нет, ну что за глупость? Думать, что я способен ей изменить. Почему, она не верит мне? Разве я давал хоть один повод? Перед глазами пронеслись сцены наших предыдущих ссор. Что-то в последнее время их стало чересчур много. С тяжёлым сердцем я вышел в коридор.
Практически в полной темноте, касаясь пальцами стен, я добрался до спальни, нащупал двери и собрался постучать. Потом передумал и повернул ручку. Открыто. Она уже проснулась или даже не ложилась? Я вошёл, готовясь сказать что-то ласковое и примиряющее, но слова так и остались, как не выпущенные птицы в клетке. Пусто.
– Лара? – позвал я.
Тишина. Прошёлся по спальне. Застеленная кровать, комнатные тапочки стоят на коврике возле кровати, словно два мохнатых зверька. Она уже оделась? Я открыл двери её шкафа и застыл в недоумении.
Пустые вешалки там, где ещё вчера не было свободного места. Кровь мгновенно прилила к лицу, меня обдало жаром, взгляд застлала мутная пелена. Я моргнул несколько раз, пытаясь её прогнать, затем закрыл глаза на несколько мгновений. Открыл. Ничего не изменилось. Что всё это значит? А что ещё это может значить!? Я захлопнул дверцу шкафа с такой силой, что несколько вешалок сорвались и загремели об днище.
Проклятье! Пусть Чёрный заберёт всех женщин, вместе с их дурацкой логикой. Ушла из-за пустяковой ссоры! Из-за глупых подозрений! Накрутила в своей красивой, но пустой головке целый ком измышлений, даже толком не поговорив со мной. Где её теперь искать? Наверняка, поехала в какую-то гостиницу, чтобы наказать меня. Такого ещё не было. Лара, клянусь тебе, хоть я и люблю тебя, но подобные выходки больше прощать не буду.
Вне себя от злости я толкнул ни в чём неповинную дверь спальни, та распахнулась и глухо ударилась ручкой об стену. Коридор встретил меня прежней темнотой, словно пытаясь успокоить, но я зашагал к лестнице на первый этаж, кипя от злости. Что-то задел по пути, послышался звон разбитой керамики. Ваза на подставке. Сколько раз говорил переставить её куда-нибудь в угол, чтоб не стояла в проходе. Я мстительно улыбнулся.
Перепрыгивая через три-четыре ступеньки разом, я скатился вниз по винтовой лестнице, пролетел мимо кухни, ворвался в гостинную и направился в сторону прихожей, собираясь выбежать на улицу, сам не зная зачем. Сделал несколько шагов и вдруг заметил боковым зрением силуэт на фоне окна. Лара. Она стояла спиной ко мне. Я замер, сбитый с толку, не зная, что сказать или сделать.
Постоял так несколько секунд, пришел в себя. Открыл рот, собираясь высказать, всё, что накипело на душе, затем закрыл, так и не издав не звука. Она ведь не ушла, чего я злюсь? Вот она.
Подошёл к жене, положил ей руки на талию и спросил:
– Котёнок, что случилось? – в моём голосе всё же прозвучало больше раздражения, чем нежности.
– Нико… – произнесла она не поворачиваясь и её голос прервался от всхлипа.
Моё сердце дрогнуло, злость мгновенно рассеялась. Я развернул её к лицом к себе. Несмотря на серый утренний полумрак, мне удалось рассмотреть слёзы, бегущие по щекам. Машинально я отметил, что Лара одета в тёплое серое пальто и держит в правой руке зимнюю шапку. Значит, всё-таки, собиралась уходить.
– Солнышко, что за глупости? – я поднял руку и провёл пальцами по её щеке, собрав несколько слезинок, – клянусь, в моей жизни нет места для других женщин. Нет и не будет. Поверь мне, прошу тебя. Ну что мне сделать, что бы ты это поняла?
Она судорожно вздохнула, пытаясь успокоиться, постояла несколько мгновений, вглядываясь в моё лицо, затем отвела глаза.
– Я тебе верю, Нико. Но дело не в этом, – сказала она, глядя куда-то вниз и в сторону.
– Не в этом? – переспросил я.
– Да, не в этом, точнее… не в тебе, – ответила она, всё также не поднимая взгляда.
Что-то в её в поведении, в словах, жестах пробудило тревогу в моей душе. Неприятное, тяжёлое чувство, как будто сейчас случится нечто непоправимое.
– Не во мне? – я переспросил опять и мой голос дрогнул.
– Мне тяжело так говорить. Ты можешь зажечь свет и сесть? – сказала Лара и отвернулась к окну. Её мокрые щеки блеснули, отразив свет восходящего солнца.
Я подошёл к камину, в котором, изредка помигивая красными всполохами, дотлевали угли, взял коробку со спичками и зажёг одну. Бледный огонёк восковой палочки призрачно замигал в полутьме. Что она скажет мне? Сердце тревожно сжалось и, казалось, замерло в груди. Очень неприятное ощущение. Я зажёг по очереди свечи на камине, потом на стенах и, наконец, в люстре, нависающей над столом, как огромный металлический паук. Тяжесть в груди нарастала с каждым моим движением, причиняя почти физическую боль. Потушив спичку, я сел в кресло, мучаясь дурным предчувствием и неизвестностью.
Возле двери в прихожую аккуратной стопкой были сложены чемоданы. В темноте я их не заметил. Вот где её вещи. А ведь чтобы их сложить нужно много времени. Я взглянул на часы. Чуть больше шести утра. Значит, она проснулась ни свет, ни зоря, если вообще засыпала. Аккуратно собрала все вещи, вон сколько чемоданов. И не ушла, хлопнув дверью в ярости, исходя ревностью к якобы неверному мужу. Осталась поговорить. Всё хуже и хуже.
Лара повернулась ко мне, но от окна не отошла. Так и стояла, то ли собираясь с мыслями, то ли набираясь духу. Сколько прошло времени, с тех пор как я её увидел впервые? И каждый раз, когда я смотрю на неё, меня поражает красота её лица. Даже сейчас, с потёкшей тушью из уголков глаз, с припухлыми веками, с розовым, смешным кончиком носа. Даже сейчас, когда я уже понял, что она мне хочет сказать. Даже стоя на краю пропасти, которая развёрзнется между нами через несколько ударов сердца, я сидел и любовался её божественно красивым лицом.
– Я ухожу, – сказала она, на этот раз глядя мне прямо в глаза.
Я помолчал немного, оглушённый тяжестью этих слов, хотя ожидал именно их. И спросил:
– К кому?
– Почему именно к кому? Какая разница, Нико? – она недовольно поморщилась, – ни к кому. Я ухожу от тебя.
– Ты так и не научилась мне врать, котёнок. Именно: к кому. Все эти твои сцены ревности, без всякого повода, поверь. А теперь оказывается что это ты…
– Нико, перестань, – перебила меня Лара, повысив голос, – я ухожу, потому что больше тебя не люблю. И, да, чувствую, что нужна больше другому.
– Что!!? – я вскочил, Лара инстинктивно дёрнулась назад, но я взял себя в руки и опять сел в кресло.
Мысли чехардой вертелись в голове. Ревность, страх потерять любимого человека, неожиданность всего происходящего, обида, желание всё исправить – навалились на меня, лишив дара осмысленно говорить. Может, если бы у меня было время подумать, я смог бы найти нужные слова. Но его не было. Были лишь только эмоции, они говорили за меня.
– И как давно ты поняла, что не любишь меня? Как только встретила того другого? – я выдавил из себя ироничную улыбку.
Она покачала головой:
– Это бессмысленный разговор. Я уже всё решила. Давай его закончим, и я просто уйду.
– Просто уйдёшь? Вот так просто!? После всего что было!? Ты моя жена! Я люблю тебя! Я не представляю, как мне быть без тебя. Что мне делать, когда ты уйдёшь!? – я сорвался на крик, хотя изо всех сил старался не делать этого.
– Жить дальше. На мне не сошёлся свет клином. В мире полно женщин в десять раз лучше меня, Нико. Найди себе другую.
– Найти себе другую? Что ты несёшь? Ты для меня самая лучшая, мне не нужна другая! – я вскочил с кресла, – кто он, скажи. Хотя нет, – внезапная догадка ударила меня как молния, ослепив своей простотой. – Художник, Виллио. Виллио! Жалкий маляр, создатель мазни, я его…
– Не смей так говорить о нём! И даже не думай его трогать! – Лара закричала на меня и её лицо мгновенно покраснело.
А ведь когда-то она также защищала бы меня. Я посмотрел на её сверкающие глаза, искривленные от гнева губы, пылающие щеки, и понял что проиграл. Силы покинули меня, эмоции потухли, словно перегорели. Как будто плеснули водой на горячие угли или вытянули пружинку из заводной игрушки. Я тяжело опустился в кресло.
– Что значит: нужна больше другому? – спросил я тихо. – Ты нужна мне больше всех, Лара.
Её щёки всё ещё пылали нездоровым румянцем, но ответ прозвучал почти спокойно:
– Разве ты не замечаешь, что отношения между нами всё хуже и хуже? И лучше не будет. Мы только ссоримся, постоянно, каждый день. Я нужна тебе больше по привычке, – она подняла руку ладонью вперёд, не давая перебить себя, – Ты изменился, Нико, стал другим. Тебя словно подменили после той поездки в провинцию. Сначала я думала, что появилась другая женщина, но теперь… Не знаю. По большому счёту, это уже не важно. Виллио появился в моей жизни раньше этой перемены, но у нас ничего такого было, поверь. Хотя он очень хотел… А сейчас у него большие проблемы, я ему очень нужна. Но я… Я… – она, замолчала, не в силах продолжать.
Я тоже молчал, хотя множество слов рвались из моих губ. Вот только нужных не было. Тягостное молчание затянулось. Не знаю, сколько прошло секунд или минут в этой гробовой тишине. Её нарушили звуки с улицы. Топот копыт, поскрипывание снега под колёсами. Лара выглянула в окно и сказала:
– Я послала за фургоном. Вот он и приехал, – она повернулась ко мне, – пообещай, что ничего не сделаешь Виллио, пожалуйста.
Я помолчал немного, подбирая слова, и ответил:
– Лара… Я хочу, чтобы ты знала. Мне не нужен никто кроме тебя. Ни одна женщина на свете. Я буду ждать… надеяться. Лара, знай, что я жду тебя. В любой момент.
– Нико, ну пожалуйста, не надо. Сейчас тебе тяжело, но это пройдёт. Ты умный, красивый, у тебя будут ещё женщины получше…
– Нет. Не будет, – я вымученно улыбнулся, – мне не нужны другие. Я буду ждать.
Она глубоко вздохнула, сдерживая слёзы и попросила:
– Пообещай, что не будешь мешать нам.
– Обещаю.
Раздался стук в наружную дверь. Лара пошла открывать. Вернулась с двумя грузчиками. Я сидел и безучастно наблюдал, как они выносят чемоданы. Выносят часть моей жизни, самую главную и важную. Часть моей души. Я чувствовал, как появляется жуткая пустота внутри. Мне хотелось кричать, но я сидел и молчал, парализованный этой нирваной.
– Вот и всё. Нико, прощай.
Она стояла в дверном проёме, уже одев меховую шапку.
– Возвращайся, я буду ждать.
Лара покачала головой, развернулась и вышла. Я услышал, как хлопнула, закрываясь, дверь нашего дома. Нет, теперь, не нашего. Моего. Этот звук всё ещё звучал у меня в ушах, когда снаружи раздался щелчок кнута и звуки уезжающего фургона. Затем всё стихло.
Время шло. Я сидел в кресле, не замечая ничего вокруг. Заново переживал утренний разговор, расставание. Вчерашнюю ссору. Позавчерашнюю. Действительно, одни ссоры и скандалы. Почему всё так изменилось? Где я ошибся? Как так вышло, что я сижу сейчас один в пустом доме, а женщина, ради которой я готов перевернуть мир, едет к другому?
Камин потух, в доме начало холодать, но я этого не замечал. Время шло, а я застыл, терзая себя, то проклиная, то жалея. Раздавленный тяжким грузом, не в силах не то что встать, а даже пошевелить рукой или головой. Сидел, уставившись в точку на стене под потолком, и страдал. Так больно мне ещё никогда не было.
И тут кто-то постучал во входную дверь. Лара! Вернулась! Передумала, поняла, что все наши размолвки это просто глупость. Поняла, что художник это лишь мимолётное влечение, пустышка. Или пусть даже просто забыла что-то и пришла забрать. Неважно! Мне есть ей что сказать, я найду нужные слова.
Я вскочил с кресла, окрылённый вернувшейся надеждой. Промчался через залу, ворвался в прихожую и распахнул дверь. На крыльце стоял Флавио.
Внутри меня всё рухнуло. Моя рука отпустила ручку двери и безвольно опустилась вниз.
– Дружище, что-то стряслось? – спросил Флавио, пытливо вглядываясь в моё лицо.
– Нет, Флав, – я отвёл взгляд, избегая смотреть ему в глаза, – Всё хорошо. Всё просто замечательно. Проходи.
Я отошёл от двери. Он закрыл дверь за собой, взял метёлочку, начал обмахивать снег с сапог и сказал:
– Мы же договорились поехать с утра в Военный Магистрат. Я простоял на стоянке каптан целый час. Холод и ветер чуть не превратили меня в сосульку. Я так и заболеть могу, Чёрный тебя раздери! Без тех бумажек, что накопали твои близнецы, нет смысла ехать туда вообще.
– Все документы у меня, сейчас отдам, – я вышел из прихожей, не дожидаясь пока он разденется. Прошёл в гостиную, открыл сейф и достал документы.
– А Лара где? Спит ещё? Я её не разбудил? – услышал я голос Флава за спиной.
– Нет, не разбудил, её нет.
Я развернулся и протянул ему пачку листов, казавшуюся мне такой важной ещё вчера. Мой друг выхватил её у меня и начал перебирать документы, жадно разглядывая каждый листок, едва не обнюхивая их. Я стоял и безучастно наблюдал. Наконец, широкая улыбка осветила его длинное лицо. Он оторвался от последней бумажки, посмотрел на меня, сияя как новенький империал, и хлопнул меня по плечу:
– Брат, ты гений. Ты гений, сукин ты сын. Как ты догадался, где копать?
– Одна птичка принесла в клювике идею, – не мог же я ему сказать, что просто поковырялся в голове одного из подозреваемых.
– Теперь мы их так прижмём, что аж глаза повылазят. А что там вчера у вас произошло в городском суде? – спросил Флав.
– Главный бандит Серого Братства пришёл посмотреть, как судят его подельников. И, то ли не перенёс тяжести своих грехов, то ли зрелище его так разволновало, непонятно. Словом ему сорвало крышу, он начал бросаться на всех подряд с мечом в руке. Я оказался рядом и заколол его кинжалом в сердце.
– Это хорошо. Всех их перерезал бы, как свиней на скотобойне, – Флав бросил бумаги на стол и уселся в кресло, которое ещё хранило тепло моего тела.
– Не так и хорошо, – я покачал головой, – Магистр прицепился ко мне как банный лист: мол, почему я его просто не обезоружил?
– Брось. Я бы на твоём месте пришил бы ещё парочку, за компанию.
Мы немного помолчали, думая каждый о своём. Затем Флавио встал, взял документы со стола, сложил их пополам и засунул в боковой карман своего жилета.
– Ну что, поехали, прижмём этих вояк, – он улыбнулся и спросил, – А чего ты до сих пор сидишь в одном исподнем? Проспал?
Я проигнорировал его вопрос и спросил в ответ:
– Можешь оказать мне услугу?
– Какую?
– Как будешь в Канцелярии, скажи Гилто, что я заболел и меня не будет несколько дней.
– Заболел? Чем? – брови Флава поползли вверх.
Я пожал плечами:
– Ну, скажем, ногу вывихнул или ещё что. Придумай сам, фантазия у тебя работает куда лучше моей.
– Да на тебе лица нет. Нико, что случилось?
Я посмотрел на него, отвернулся. Сказать или нет? А, впрочем, какая разница?
– Лара ушла.
– Что? Куда ушла? Опять поссорились? Да брось, старина, – Флав беспечно махнул рукой, – попсихует и вернётся, чего ты раскис?
Я горько улыбнулся и сказал:
– Нет, не вернётся. Нашла себе другого.
– Что!? Вот… хм, – Флав растерянно замолчал.
Я подошёл к окну, возле которого утром стояла Лара, и уставился в него незрячим взглядом. Через какое-то время подошёл Флав, положил мне руку на плечо и крепко сжал, до боли.
– Слушай, брат. Не знаю, что и сказать. Но знаю, что нужно делать, точнее, чего не нужно – сидеть тут в одиночестве и раскисать. Пошли, прогуляемся, зайдём в какой-то кабак, поговорим, выпьем чего-нибудь.
– Тебе нужно ехать в Военный Магистрат.
– Да пусть хоть на куски рассыплется эта гнилая контора. Ты что, думаешь, я брошу тебя тут одного?
– Да.
– Нет, я…
Я развернулся и проорал Флаву прямо в лицо:
– Оставь меня в покое!
Но он даже бровью не повёл. Стоял и спокойно глядел мне в глаза. Затем произнёс:
– Сейчас я уйду. Занесу эти бумажки в Канцелярию, скажу Гилто, что нас сегодня не будет, совру что-нибудь. А потом пошлю весточку Роулу, может у него получится вырваться, куплю бочонок вина и вернусь сюда. Это самое лучшее лекарство для тебя – алкоголь и собеседники.
– Я не хочу пить, – ответил я.
– Зато я хочу. Жди меня, вернусь через час с мелочью, – сказал он и вышел.
Хлопнула входная дверь. Я опять остался один на один со своими переживаниями, на несколько минут прогнанными Флавом. Они, как стая падальщиков, испуганных неожиданным звуком, покрутились немного вдалеке, вернулись и снова вонзили клыки в свою добычу. Я не сопротивлялся, не оправдывался перед собой, чувствуя свою вину.
***
– Вставай, боец! Подъём!
Кто-то немилосердно тряс меня за плечо, не давая скатиться назад в сон. Я проснулся, но непонятная муть в голове не давала мне прийти в себя. Какая жёсткая постель. Я пощупал её рукой. Это не перина. Я с трудом открыл глаза и приподнял голову. Лежу лицом вниз на кожаном диване.
– Давай, брат. Просыпайся. Мне скоро нужно уходить, а то опоздаю на утреннюю поверку. И так чудо, что легат отпустил меня в увольнительную.
Голос бухал у меня в ушах, как набат, отзываясь болью в голове. Я застонал и перевернулся на спину. Тёмный силуэт нависал надо мной, невысокий, с квадратными плечами и большой головой.
– Роул, – прохрипел я пересохшей глоткой, узнав друга.
– Ага, он самый. Пойду, приведу в чувство нашу оглоблю, а потом соображу чего-нибудь на завтрак. Приходи в себя и подтягивайся на кухню, – сказал Ро и исчез из поля моего зрения.
Я повернул голову на бок. Несколько свечей освещали помещение, в котором я опознал собственную гостиную. Совершенно не помню, как я здесь оказался. Я свесил ноги с дивана и сел. Пол приятно холодил ступни. Чувствую себя пожёванным и с отвращением выплюнутым.
Потратив какое-то время на фокусировку, я всё-таки смог войти в Образ Лекаря. Уровень глюкозы повысился, сосуды разжались, давая доступ крови к мозговым клеткам, желудок заработал, отозвавшись голодным урчанием. Я постепенно восстанавливал повреждения, нанесённые организму алкогольным отравлением. Туман в голове разошёлся, картины вчерашнего дня начали проступать в памяти.
Лара бросила меня. Это воспоминание выбило меня из бездушного Образа, резанув по душе острой гранью. Солнышко, котёнок, где ты сейчас? Я обхватил голову руками. Лежит в постели с этим Виллио, где же ещё. Я скрипнул зубами от злости и обвёл гостиную невидящим взглядом. Желание немедленно кого-то задушить было таким сильным, что я сжал кулаки со страшной силой.
Боль вернула меня в реальность. Я сидел и с недоумением рассматривал глубокие отпечатки ногтей на ладонях. Совсем расклеился. Нужен глубокий самоанализ с участием Ани и Умника. Но придётся ждать вечернего транса. А пока нужно задвинуть чувства подальше.
Я немного успокоился и продолжил восстанавливать в памяти картины вчерашнего дня. После ухода Флавио вчера утром, я так и сидел в кресле, пока он не вернулся, неся под мышкой шестилитровый бочонок красного орлейского. За час мой друг не управился, его задержали в Канцелярии почти до трёх, но переживания и самоедство так захватили меня, что время протекло незаметно.
Флавио разлил вино по бокалам, и мы отправились в путешествие, закончившееся для меня собственным диваном в гостиной. Говорили о чём угодно, кроме моей утраты, выпили с полбочонка, но алкоголь не брал меня, и легче не становилось.
Потом пришёл Роул, выдул остатки вина, поздравил меня с утратой оков, за что был послан к Чёрному, заявил, что тут скучно, как в могиле, и потянул нас по кабакам. Дальнейшие мои воспоминания принимали фрагментарный порядок, чем дальше в ночь, тем больше зияющий провалами.
Помню, как у Роджа пили бренди на спор, и Флавио привёл за наш стол каких-то трёх девиц. Куда они делись потом – для меня загадка. Помню, как шли по раскачивающейся во все стороны улице, и меня занесло в сугроб. Я барахтался в нём, пока меня не вытащили за ноги.
Помню, как Роул объяснялся в любви официантке в очередном кабаке, всё время называя её зайчонком. Это было бы мило, но большими передними зубами официантка действительно напоминала зайца, и мы с Флавио ржали до слёз.
Дальше был винегрет из отдельных картинок: я пел какую-то застольную песню, бил по чей-то роже, спорил с кем-то на важные темы, вновь шёл куда-то по сугробам. Затем пустота, утро и кожаный диван.
Я встал на ноги и задел что-то, валяющееся на полу. Присмотрелся – какая-то одежда. Я поднял её с пола – женский корсет, и брезгливо отбросил. Лара не носила корсетов. Что тут, Чёрный всех раздери, вчера творилось? Я пошёл на кухню, собираясь выяснить это.
Флавио сидел за кухонным столиком, жевал бутерброд и запивал его чаем из кружки. Роул стоял возле плиты, жаря яичницу в большой сковородке.
– Привет, – сказал Флав с набитым ртом.
– Почему на полу валяется женская одежда? – спросил я.
– Ты не помнишь? Мы привели трёх девчонок, – сказал Роул не оборачиваясь.
– И что? – спросил я, напряжённо пытаясь вспомнить хоть что-то
– И ничего. Ты сначала лежал в отключке, потом очнулся, увидел их и принялся гоняться за ними со своим палашом, крича, что они не стоят и кончика ногтя твоей жены. Пока мы с Флавом держали тебя, они убежали, – сказал Роул, ставя на стол три тарелки и раскладывая на них жареные яйца.
– Угу. Ни себе, ни людям. Форменный жлоб, – сказал Флавио.
Я облегчённо вздохнул и сел за столик. Мы завтракали, обсуждая подробности вчерашней эскапады. Давненько я так не гулял. Я вспомнил почему, и снова загрустил. Роул заметил это, поднялся, похлопал меня по плечу и сказал:
– Не бери в голову, брат. Всё образуется, вот увидишь, – он вздохнул. – Мне пора идти. Вряд ли мы ещё увидимся перед моим отъездом. Осталось всего пару дней.
Ро пошёл в прихожую, мы с Флавом потянулись за ним. Он надел своё пальто с нашивками военного трибуна, мы обнялись втроём за плечи и простояли так с полминуты. Затем Роул открыл двери и ушёл. Мы вернулись на кухню.
Флавио допил чай, поставил пустую кружку на столик и сказал:
– Ну что ж, брат. Пора и нам собираться. Работа не ждёт. Вчерашний день коту под хвост, и как сказал Ро: до отъезда военных всего пару дней. Магистр рвёт и мечет. Я ему вчера наплёл в три короба, хорошо хоть есть чем оправдываться.
– Ты прав. Да и мне проще будет не думать о Ларе, – я стиснул зубы, чувствуя, как выступили желваки на моих скулах.
Флавио встал и начал собирать грязную посуду, ставя её в мойку. Когда он закончил, мы пошли одеваться в прихожую. По пути мой друг произнёс:
– Лара, конечно, хорошая женщина. Но скажу тебе одно: ты был хорошим мужем, любящим и верным. Ваш разрыв – её вина, не кори себя.
– Ты думаешь мне от этого легче? Какая разница, чья это вина? Я люблю её и хочу вернуть назад, – сказал я.
– Брось. Если захочет – вернётся. А ты поживи пока жизнью холостяка. Чем плохо, а? – сказал Флавио, заходя в прихожую.
– И что? Ты думаешь это и есть выход? Напиваться каждый вечер до потери сознания? – спросил я, зайдя в прихожую следом за другом.
– Как бы там ни было, но сегодня ты уже не похож на вчерашнего мертвеца, – сказал Флавио, надевая свой плащ.
А он прав, мне действительно стало немного легче. Переживания уже не горели в душе адским пламенем, а тлели, словно присыпанные пеплом. Флавио вышел из дому, я вышел следом и закрыл дверь на замок. Мы направились в сторону стоянки каптан. Я оглянулся. Мой особнячок показался мне вдруг старым и заброшенным домом с привидениями, ждущим своих хозяев, которые никогда не вернутся.