Buch lesen: «Сталин и «русский вопрос» в политической истории Советского Союза. 1931–1953 гг.»

Schriftart:

* * *

«Ленинградское дело» – один из самых загадочных и малоизученных судебных процессов сталинского времени

От автора

Проблема так называемого русского вопроса беспокоила Иосифа Джугашвили всю его сознательную жизнь, к решению ее он в разное время подходил с разных сторон, но так и не смог определиться окончательно.

Родившись в 1878 году в небольшой кавказской провинции под названием Грузия (по состоянию на 1913 г., из 130 млн человек Российской империи в Грузии проживало 1 748 000, то есть 1,3 %), Иосиф Джугашвили, что называется, с младых ногтей ощущал себя представителем национального меньшинства в общем этническом русском море, но в целом – россиянином, как трактовал это положение Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона 1898 года. По всей видимости, именно поэтому в своей первой теоретико-политической работе, написанной в 1912 году, «Марксизм и национальный вопрос», молодой 34-летний грузин Россию представлял себе как унитарное государство, а себя как россиянина.

Но потом его представления стали претерпевать довольно сильные изменения.

После революции 1917 года Джугашвили-Сталин «узнал» от своего учителя Ульянова-Ленина, что русский народ, занимавший «господствующее положение» в царской империи, был «угнетателем» всех малых народов, и потому вплоть до начала 1930-х годов генеральный секретарь ЦК поддерживал идеологический тезис, согласно которому следовало изо всех сил бороться против главной опасности в национальных отношениях – «великорусского шовинизма».

С начала 1930-х годов, и в особенности во время Великой Отечественной войны, Сталин стал активным пропагандистом тезиса о том, что русская нация является ведущей силой в национальной семье советских народов.

Во второй половине 1940-х вождь в очередной раз изменяет свою позицию по этому вопросу и физически уничтожает значительную часть руководителей РСФСР и СССР русского происхождения.

В самом конце своей жизни Сталин вознамерился вслед за русскими подвергнуть репрессиям и еврейскую интеллектуальную верхушку, но не успевает это сделать: вождя сражает смертельный инсульт.

Как заметил, спустя почти 30 лет после его смерти, многолетний верный соратник генерального секретаря большевистской партии В. Молотов, «Коммунистическая партия так и не смогла решить русский вопрос, то есть каким должен быть статус РСФСР и русской нации в СССР». Совершенно очевидно, что, говоря о Коммунистической партии, Вячеслав Михайлович имел в виду Сталина.

Вообще же говоря, русский вопрос многие десятки лет сопровождает все наше развитие, но, как хорошо известно, возник он только после Октябрьского переворота 1917 года. В дореволюционной Российской империи такой проблемы в нашей истории не существовало. Был русский народ со своей 1000-летней историей, было государство, названное по имени этого народа, были в рамках этого образования другие народы, либо сами вошедшие в состав России, либо присоединенные к ней недобровольно. И никаких дискуссий и споров на этот счет не существовало. А вот после Октября 1917-го ситуация резко изменилась.

Уже 2 (15) ноября 1917 года Ленин от имени созданного им правительства Российской Республики собственноручно пишет «Декларацию прав народов России», где фактически было объявлено, что в результате Октябрьской революции на территории бывшей Российской империи закончило свое существование старое государство, базировавшееся на воле русского народа, а на его месте «остаются только народы России, терпевшие и терпящие гнет и произвол, к раскрепощению которых должно быть приступлено немедленно, освобождение которых должно быть проведено решительно и бесповоротно».

Ленинский документ не оставлял никаких сомнений в том, что отныне с такой категорией, как русская нация, которая, в силу своего объективного положения, ранее объединяла все слои населения российского общества, покончено навсегда и теперь в стране существует только образование рабочих и крестьян, которым противостоит класс мировой буржуазии. Это эпохальное новшество исторического значения закреплялось в следующих словах: прежняя Россия «отныне должна быть заменена политикой добровольного и честного союза народов России… Только в результате такого союза, – подчеркивалось в этом эпохальном документе, – могут быть спаяны рабочие и крестьяне народов России в одну революционную силу, способную устоять против всяких покушений со стороны империалистско-аннексионистской буржуазии».

Во исполнение воли первого и второго съездов Советов «Совет народных комиссаров, – заявлялось в Декларации, – решил положить в основу своей деятельности по вопросу о национальностях России следующие начала:

1) Равенство и суверенность народов России.

2) Право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельных государств.

3) Отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений.

4) Свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России»¹

(выделено Лениным. – Авт.).

Документ был подписан следующим образом:

«Именем Республики Российской

Народный комиссар по делам национальностей

Иосиф Джугашвили-Сталин.

Председатель Совета народных комиссаров

В. Ульянов (Ленин)».

Как следовало из текста этого наспех, что называется на колене, написанного документа (через неделю после переворота) главная его цель заключалась в том, чтобы воплотить в действительность давнюю мечту Ульянова-Ленина – покончить в России с государствообразующей ролью русской нации, русского народа, с этой «великодержавной швалью», как позже, уже перед смертью, когда у разрушенного болезнью физического организма уже не осталось сил, выразился Ленин².

Как сейчас становится ясно, в критических условиях политического переворота Ленин в полной мере отдавал себе отчет в том, что в этот момент он еще не может открыто выразить всю свою неприязнь к русскому народу³ (позже он это сделает, и даже публично) и потому при подписании Декларации «спрятался» за Джугашвили-Сталина, поставив его подпись первой.

Позже нарком по национальным делам свою позицию, отраженную в совместном с Лениным тексте Декларации, изменит, и не один раз, но в принципе Сталин всю свою сознательную жизнь оставался большевиком, то есть верным ленинцем, и к роли русского народа в СССР у него всегда будет сдержанное, а по большей части и негативное отношение: ведь совсем не случайно русские в своей стране до Октября жили не хуже других, а действительно хуже (беднее), по сравнению с другими, стали жить только после Октября.

Фактически же у партии большевиков сразу же после революции началась постоянная борьба с государствообразующим народом (начиная с расстрела рабочей демонстрации в поддержку Учредительного собрания в январе 1918 г.), потому что только с его стороны Ленин, а потом и Сталин видели угрозу для своей власти.

Борьба эта началась сразу после Октябрьского переворота с того, что большевиками была предпринята попытка тотального лишения русского народа выращенной за весь период его развития собственной интеллигенции. В принципе большевики с этой задачей справились. Часть русского образованного класса была физически уничтожена в ходе Гражданской войны 1918–1920 годов, часть (около 2 млн) вынужденно покинула Россию, а несколько сотен особо высокообразованных были по личному распоряжению Ленина арестованы, погружены на пароходы и насильственно отправлены в Европу.

Потом наступил второй акт этой драмы. Сегодня, когда для исследователей открылись многие архивы советского времени, стало ясно, что самый большой урон русскому народу нанесла сталинская коллективизация 1929–1935 годов, когда был почти полностью уничтожен весь активный слой русского крестьянства, который, собственно, и был русским народом.

Потом была Великая Отечественная война. Понимая, что речь идет не о поддержке большевистского режима, а о защите Отечества, оставшаяся еще в живых образованная часть русского народа добровольно массово пошла в дивизии народного ополчения. Сталин спохватился только весной 1942 года и приказал отозвать их с передовой (народное хозяйство стало испытывать острейшую нужду в специалистах). Но к тому времени немало этих специалистов уже погибли.

А после войны наступил очередной этап – «ленинградское дело». После Победы над фашистской Германией, во второй половине 1940-х годов Сталин, по-видимому, решил, что в поддержке своего политического режима со стороны самой многочисленной нации Советского Союза он уже более не нуждается, и потому развязал «ленинградское дело», продолжая его вплоть до своей смерти.

В начале XXI века к пониманию подлинного отношения большевиков к русскому народу стали наконец приходить и зарубежные историки. В 2001 году на основе многолетнего изучения советской истории к выводу о том, что Сталин, опасаясь за судьбу своего режима, всю жизнь боролся с русским народом, пришел профессор Гарвардского университета Терри Мартин. Анализируя столкновение И. Сталина с В. Лениным в 1922 году по поводу образования Советского Союза, в монографии «Империя положительной деятельности»⁴ он заключает: «Из высказываний И. Сталина видно, что причиной его разногласий с Лениным был русский вопрос. Но, сохраняя РСФСР вместо того, чтобы создать СССР, И. Сталин не собирался усиливать позиции русских, наоборот, он хотел их ослабить. Больше всего он боялся отдельной русской республики»⁵.

Как уже было упомянуто выше, в этой борьбе Сталина с русским народом особое место занимает «ленинградское дело».

О внешней канве этого преступления сегодня знают все. Но, как справедливо отмечают современные эксперты, «ленинградское дело» и сегодня остается одним из самых загадочных и малоизученных судебных процессов сталинского времени»⁶.

Более того, ни историческая наука, ни общественность России до сегодняшнего дня не определились даже с тем, как следует относиться к фигурантам этого «дела» – одна часть историков и публицистов считает, что Сталин «правильно расстрелял» русских руководителей, поскольку они-де действительно «совершили преступные деяния». Другие однозначно относят их к несправедливым жертвам сталинских репрессий.

Что касается информации об этом событии, то на Западе, например, те, кому положено было знать о «ленинградском деле», знали о нем практически все. Но популярным ни в СМИ, ни в исторических публикациях оно там не стало. Как, впрочем, и у нас дома. И это вызывает вопросы.

Почему в отношении гонимых в этот же период евреев (дела так называемых космополитов, «врачей-вредителей») и у нас, и на Западе существует довольно многочисленная литература. У нас на этот счет имеются даже фундаментальные исследования, например основательная, изобилующая многочисленными подробностями работа Г.В. Костырченко «Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм» (2003). А вот литература о репрессиях в отношении русских руководителей в те же годы едва насчитывает какой-нибудь десяток публикаций в жанре статей или частично затрагивается в книгах, написанных совсем по другим темам.

При этом палачей «ленинградского дела» почему-то вниманием не обходят. Давно уже существуют специальные монографии, посвященные биографиям тех, кто организовывал это преступление, подвергал его фигурантов физическим пыткам (много пишут о Берии, Маленкове, Абакумове, даже Булганине), а вот до написания биографий членов семьи Вознесенских, Кузнецова, Попкова, Родионова, Бубнова, А. Жданова, Вербицкого, других у историков руки еще не дошли.

Как мне представляется, ответ на этот вопрос кроется в национальности репрессированных.

Русский «флер» этого «дела» отпугивает от него американских, например, историков: эти никогда не станут будить интерес общественности к опасным для них (с геополитической точки зрения) событиям русской истории [по большому счету у англосаксонского политического класса по обе стороны Атлантики с XVIII века не было более постоянного в мире конкурента и соперника, чем Россия. Похоже, так обещает быть и в XXI веке]. Причину этого опасения очень точно, на мой взгляд, определил кандидат исторических наук Л. Решетников: «Запад, – написал он в 2013 году, – никогда не боялся большевистской идеологии, которую он сам и вскормил. Он не боялся диктатуры И. Сталина, пока речь шла о диктатуре руководителя ВКП(б). Но Запад и советская номенклатура смертельно боялись возрождения исторической России. В связи с этим примечательны слова одного из видных западных идеологов С. Хантингтона (1927–2008): «Конфликт между либеральной демократией и марксизмом-ленинизмом был конфликтом идеологий, которые, невзирая на все различия, хотя бы внешне ставили одни и те же основные цели: свободу, равенство и процветание. Но Россия традиционалистская, авторитарная, националистическая будет стремиться к совершенно иным целям. Западный демократ вполне мог вести интеллектуальный спор с советским марксистом. Но это будет немыслимо с русским традиционалистом. И если русские, перестав быть марксистами, не примут либеральную демократию и начнут вести себя как россияне, а не как западные люди, отношения между Россией и Западом опять могут стать отдаленными и враждебными»⁷.

Одновременно с Хантингтоном к такому же выводу пришел и ученый прямо противоположных мировоззренческих позиций, знаменитый американский историк и экономист британского происхождения Энтони Саттон (1925–2002). В целой серии своих написанных в США книг Саттон на основе анализа массивной документальной базы убедительно показал, что американские финансовые воротилы «могли согласиться и на централизованную царскую Россию, и на централизованную марксистскую Россию, но никак не на децентрализованную свободную Россию»⁸. В этом плане они считают просто опасным для себя привлекать внимание и зарубежной, и российской аудитории к «ленинградскому делу».

Вот обо всем об этом и пойдет речь в предлагаемой читателю книге.

Апрель 2016 года

Глава 1
Временная реабилитация государствообразующей нации

Коммунистическая партия так и не смогла решить русский вопрос, то есть, каким должен быть статус РСФСР и русской нации в СССР.
Вячеслав Молотов. 1980 год

«Свалить шовинизм на обе лопатки»

Хорошо известно, какое огромное значение ленинско-сталинское руководство придавало вопросам идеологической работы. Может быть, именно поэтому за весь период существования советской власти у большевиков было всего три официальных секретаря ЦК по вопросам идеологии – Николай Бухарин, Андрей Жданов и Михаил Суслов. В промежутках между деятельностью первых двух функции главных идеологов принимали на свои плечи Ленин и Сталин, не доверяя эту важнейшую сферу политической деятельности случайным функционерам.

Н.И. Бухарина (1888–1938) на идеологическую стезю сподобил сам основатель большевистской партии – Ленин. И сделал это еще в декабре 1912 года, когда направил из Кракова в Вену никому не известного грузина Иосифа Джугашвили для написания статьи «Марксизм и национальный вопрос», а в помощь ему определил Бухарина.

Бухарин же появился в Кракове незадолго до приезда туда И. Джугашвили в сентябре 1912 года. Приехал он из Вены специально для того, чтобы познакомиться с Лениным. 24-летний юноша с четко выраженными марксистскими взглядами еще ранее привлек внимание руководителя большевистской линии в РСДРП, и Ленин недолго думал, куда пристроить таланты этого пышущего полемическим задором и жаждой политической деятельности революционера.

Со Сталиным было немного сложнее. Ленин недоверчиво присматривался к нему довольно долго. И даже после написания работы по национальному вопросу, которая в принципе вождем была одобрена, Ленин в беседах с Орджоникидзе, который и рекомендовал Джугашвили, нет-нет да и спрашивал Серго: «А вы считаете, Джугашвили не перевернется?» Объяснялось это тем, что вождь довольно болезненно воспринял неосторожную фразу Джугашвили, который в письме из Туруханской ссылки назвал спор Ленина с Богдановым пустой «бурей в стакане воды».

Но с кадрами у большевиков всегда было очень плохо, и потому, когда Ленину в борьбе со своими противниками дозарезу понадобилась теоретическая разработка национального вопроса в России, он в декабре 1911 года через Орджоникидзе вызвал в Краков Иосифа Джугашвили.

Сталин в Краков приехал, произвел на Ленина неплохое впечатление, но выяснилось, что кроме грузинского и русского никакими другими языками он не владеет, а все теоретические разработки по интересовавшей Ленина проблеме к этому времени были написаны в основном австрийскими и немецкими социал-демократами. Вот тут-то и сгодился Бухарин, который к этому времени уже вполне освоился в Европе. Ленин познакомил его с И. Джугашвили и поручил помочь «чудесному грузину» с переводами. Будущий Сталин, который в тот момент еще носил партийную кличку Коба, Бухарину не поглянулся, но Ульяновым-Лениным Мойша Долголевский (так Бухарин называл себя в те годы по фиктивному паспорту) был очарован до глубины и данное поручение выполнил блестяще. Написанная Кобой работа «Социал-демократия и национальный вопрос» (позднее переименованная в «Марксизм и национальный вопрос») вызвала самую высокую оценку не только Ленина, но даже и Троцкого.

А Бухарин с этого момента с подачи Ленина, который позже назовет его «превосходно образованным марксистом-экономистом», «крупнейшим и ценнейшим теоретиком партии», становится основным и главным идеологом большевизма. В 1915 году он публикует работу «Мировое хозяйство и империализм», предисловие к которой пишет Ленин, затем брошюру «Политическая экономия рантье» и другие труды. После победы Октябрьской революции 1917 года среди своих важнейших теоретических работ Бухарин сам называл «Азбуку коммунизма» (написанную в соавторстве с Е. Преображенским), «Программу коммунистов (большевиков)», «От диктатуры царизма до диктатуры пролетариата», «Экономику переходного периода» (в соавторстве с Г. Пятаковым) и в период борьбы с Троцким – «К вопросу о троцкизме». Кроме этого сделал огромное количество докладов на партконференциях и съездах, опубликовал сотни статей в газетах «Правда» и «Известия» (в 1934–1937 гг. был главным редактором последних). С 1924 по 1929 год был членом политбюро ЦК ВКП(б) и называл себя личным ближайшим другом Сталина. Но в 1928 году выступил против форсированной коллективизации и с 1929 года перешел в оппозицию к генсеку. С этого момента Бухарин потерял все руководящие политические должности в партии и в ИККИ.

Однако на вопросы идеологии Бухарин пытался влиять всегда и исключительно в русле ленинского подхода – против якобы имевшего место засилья в партии «великодержавного русского шовинизма».

Ничего не могу сказать в отношении «засилья», но без соответствующего объективного объяснения в этом случае не обойтись.

В апреле 1923 года на XII съезде РКП(б) генеральный секретарь ЦК в отчетном политическом докладе сказал следующее.

«В численном отношении, – сказал он, – бывшая державная нация представляет (в стране) около 75 млн, а остальные нации – 65 (это все-таки немало) и… прежде всего… в связи с тем, что… национализм русский стал нарастать, усиливаться… бродят желания устроить в мирном порядке то, чего не удалось устроить Деникину, то есть создать так называемую «единую и неделимую». И таким образом, в связи с нэпом во внутренней нашей жизни нарождается новая сила – великорусский шовинизм, гнездящийся в наших учреждениях, проникающий не только в советские, но и в партийные учреждения, бродящий по всем углам нашей федерации и ведущий к тому, что если мы этой новой силе не дадим решительного отпора, если мы не подсечем ее в корне, – а нэповские условия ее взращивают, – мы рискуем оказаться перед картиной разрыва между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянами ранее угнетенных наций, что равняется подрыву диктатуры пролетариата». Доверие, которое партия приобрела в массах в ходе революции, предупреждал Сталин, «мы можем растерять до последних остатков, если мы все не вооружимся против этого нового, повторяю, против великорусского шовинизма, который бесформенно, без физиономии, ползет, капля за каплей впитываясь в уши и глаза, капля за каплей изменяя дух, всю душу наших работников так, что этих работников рискуешь не узнать совершенно. Вот эту опасность, товарищи, мы должны во что бы то ни стало свалить на обе лопатки…»

Размышление № 1

В каких условиях в докладе Сталина мог появиться такой многозначительный пассаж?

Ни в многочисленных, посвященных Сталину мемуарах, ни в российских государственных архивах, ни в работах известного английского историка Симона Монтефиоре, собравшего огромный массив фактов из личных архивов потомков соратников Сталина и лиц, близко его знавших, мне не удалось обнаружить свидетельств того, чтобы генсек ЦК в личных беседах говорил об опасности для СССР, проистекающей из наличия в России так называемого великодержавного русского шовинизма. О своем восхищении русским народом – да, говорил, и неоднократно. А вот о порицании – нет. По-видимому, у него самого таких настроений до поры до времени и не было. Или он их тщательно скрывал от окружающих. Хотя ощущение политической опасности, исходящей от русских людей, у него было постоянно, в течение всей его жизни. Наиболее ярко и прямо это проявилось в двух случаях: во время коллективизации⁹ и в процессе «ленинградского дела»¹⁰.

Вопрос об оценке действительной позиции Сталина в этом плане непрост даже спустя 70 лет после смерти Иосифа Джугашвили. В последние годы стало модным утверждать, что мы не можем объективно оценивать поступки (и вообще действия) исторических фигур нашего прошлого. Дескать, мы не жили в то время, не знаем всех тех обстоятельств, в условиях которых эти фигуры действовали, и потому не вправе выносить им свои оценки. Это верно, не жили. Но мы сегодня пребываем в намного более комфортных, с этой точки зрения, условиях, чем современники Сталина. Прежде всего потому, что мы сегодня, в отличие от тех же современников, знаем неизмеримо больше их, поскольку нам известно все (все!) дальнейшее поведение не только Сталина, но и Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и т. д. Накладывая это дальнейшее поведение на события, скажем, 1923 года, мы можем во многом достоверно судить о внутренних пружинах их поступков, то есть о таких мотивах, о которых они тогда публично говорить не могли. Но ведь эти пружины и мотивы существовали реально.

Так, сегодня из нашего исторического, по отношению к Сталину, далека можно с уверенностью говорить о том, что слова Сталина с осуждением великодержавного русского шовинизма были направлены не столько аудитории съезда и партийному членству, сколько в адрес других очень внимательных слушателей: Ленина, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Троцкого и их сторонников.

Ведь к моменту созыва XII съезда партии генсек только что получил зубодробительную выволочку от Ленина за скандал, который он, вместе с Орджоникидзе и Дзержинским, учинил с руководством грузинского ЦК.

Именно в этот момент представитель ЦК КП Грузии Б. Мдивани пишет кому-то в Грузии совершенно конфиденциальную записку:

«Я очень жалею, что не могу лично доложить о прениях по этому вопросу, но одно то интересно, что прения продолжались целых 3 часа – это нечто чудовищное на Пленумах, где вопросы решаются с кинематографической быстротой. Прения показали, что известная часть ЦК прямо отрицает существование национального вопроса и целиком заражена великодержавническими тенденциями, но эта часть получила такую оплеуху, что не скоро решится снова вернуться из норы, куда ее загнал Ленин.

…Смотри не теряй письма, я его выпросил у Каменева… Сначала (без Ленина) нас били по-держимордовски, высмеивая нас, а затем, когда вмешался Ленин, после нашего с ним свидания и подробной информации, дело повернулось в сторону коммунистического разума… По вопросу о взаимоотношениях принят добровольный союз на началах равноправия, и в результате всего этого удушливая атмосфера против нас рассеялась, напротив, в пленуме ЦК нападению подверглись великодержавники – так и говорили Бухарин, Зиновьев, Каменев и другие. Проект принадлежит, конечно, Ленину, но он внесен от имени Сталина, Орджоникидзе и др., которые сразу изменили фронт»¹¹.

Буду Мдивани верно ссылался на упомянутые в записке фамилии.

Г. Зиновьев на этом же партийном съезде, выступая в прениях по докладу Сталина, бил тревогу по поводу того, что не только в стране, но и в партии как на дрожжах растет великодержавный русский шовинизм, «который имеет самое опасное значение, так как имеет за собой 300 лет монархии и империалистическую политику». Еще дальше пошел Бухарин, который, зная о личном конфликте между Лениным и Сталиным, издевательски поиронизировал над генсеком: «Я понимаю, когда наш дорогой друг товарищ Коба, Сталин, не так остро выступает против русского шовинизма», потому что он как грузин должен выступать «против грузинского шовинизма».

В отличие от всей этой хоть и недружной в отношениях друг с другом, но дружной в ненависти к русской нации¹² команды Сталин в этот момент видел и понимал, что после окончания Гражданской войны русская человеческая масса начинает отходить от угара классовых битв и возвращаться к осознанию своей национальной принадлежности. Это стало проявляться в создании критических в отношении большевиков пословиц, поговорок, народных песенных куплетов. Особенно остро это стало проявляться в творчестве вышедших из народа крестьянских поэтов. В 1926 году С. Есенин, протестуя против тысяч беспризорников, снующих между советскими республиками, пишет, что ведь в них, может быть, остаются нераскрытыми прекраснейшие поэты и политики. В них даже Троцкий //Ленин и Бухарин. //Не потому ли моей грустью //Веет стих, //Глядя па их //Невымытые хари».

В это же время появляется стихотворение уроженца пензенской крестьянской глубинки Павла Дружинина «Российское», где поэт пишет: Своя земля как кладень древний, //Над ней кочуют свет и мрак. //Не каждой хате есть царевна, //И в каждой улице дурак. //На них цветные сарафаны //И залихватские штаны… //На кой же чорт иные страны, //Кромя советской стороны.

Бухарин не простил ни Есенину, ни Дружинину их боль и гордость за Россию. Публикует статью «Злые заметки», где соглашается с Дружининым в том, что дураков в России действительно много, а вот царевны, дескать, «потеряли популярность в народе», потому что «в свое время были немного перестреляны», кощунственно намекая па расстрел дочерей Николая II в Екатеринбурге.

«Есенинская поэзия, – пишет Бухарин в своих «Злых заметках», – по существу своему есть мужичок, наполовину превратившийся в «ухаря-купца»: в лаковых сапожках, с шелковым шнурком па вышитой рубахе, «ухарь» припадает сегодня к ножке «государыни», завтра лижет икону, послезавтра мажет нос горчицей половому в трактире, а потом «душевно» сокрушается, плачет, готов обнять кобеля и внести вклад в Троице-Сергиевскую лавру «па помни души». Он даже может повеситься на чердаке от внутренней пустоты. «Милая», «знакомая», «истинно русская» картина! Идейно, – зло пишет Бухарин, – Есении представляет самые отрицательные черты русской деревин и так называемого «национального характера»: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще». Таковы были взгляды на русский национальный характер первого полуофициального идеолога русской партии социал-демократов (большевиков).

Правда, потом, в 1934 году, выступая па Первом съезде советских писателей с докладом о поэзии, Бухарин несколько смягчает свою оценку поэзии Есенина, отзываясь о нем как о «звонком песеннике-гусляре, талантливом лирическом поэте», поставив его в один ряд с Блоком и Брюсовым, но сказано это было вскользь, между прочим.

В условиях схода на нет личностного ленинского присутствия, как основного политического фактора в борьбе за конструирование абсолютно повой модели существования России, борьба вокруг спровоцированного Лениным элиминирования из политики так называемого русского шовинизма, то есть лишение русского народа ореола государствообразующей нации, сама по себе стала тем водоразделом, который распределил по разным лагерям и группам все советское руководство. Бывшее окололенинское окружение и руководители новых союзных республик, получив из рук вождя большевиков свободу от Москвы, не хотело и слышать о возврате в политических отношениях к прежнему русоцентризму. Это с одной стороны. А с другой – в массе населения РСФСР вызревал подспудный процесс сопротивления огульному охаиванию русской истории и русского парода.

Сталин в этот момент показал себя как прагматичный политик. И как таковой он не мог себе позволить встать в русском вопросе па сторону Троцкого, Бухарина, Зиновьева, Каменева, грузинского, украинского руководства (этих последних подпирали внутри РСФСР татарские и другие узкие националисты). Но и повернуть руль в сторону от ленинской русофобии в таких условиях он тоже не мог, если хотел остаться в руководящей политической обойме. А он этого хотел. Вот этим и объясняются его официальные филиппики в адрес русского великодержавного шовинизма в этот момент.

Вот на этом очень чувствительном оселке Бухарин и расходится радикально со Сталиным, который делает все, чтобы с 1929 года лишить «любимца всей партии» полуофициальной должности секретаря по идеологии в правящей партии.

Претендовавший на эту роль председатель Союза воинствующих безбожников Емельян Михайлович Ярославский (Миней Израилевич Губельман, 1878–1943), хоть и пытался заменить своей деятельностью уходящего из политики Бухарина¹³, сделать этого не смог, и генеральный секретарь ЦК ВКП(б) был вынужден основные функции партийного идеолога принять на свои плечи.

1.Декреты Советской власти. T. 1. М., Гос. изд-во полит, литературы. 1957. С. 39–40.

2.В апреле 1923 г. И. Сталин в своем докладе на XII съезде РКП(б) эту политическую задачу расшифрует подробно. «Со времени Октябрьской революции, – скажет он в отчетном докладе съезду, – мы третий раз обсуждаем национальный вопрос: первый раз – на VIII съезде, второй – на X и третий – на XII… Наш принципиальный взгляд на национальный вопрос остался тот же, что и до Октября и после», поскольку главную опасность представляет собой «великорусский шовинизм». Если, сказал докладчик, мы эту опасность «не подсечем в корне… мы рискуем оказаться перед картиной разрыва между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянами ранее угнетенных наций, что равняется подрыву диктатуры пролетариата». Позже Сталин круто поменяет свои позиции в этом вопросе и от ленинских установок временами станет отходить. Но об этом мы поговорим ниже.

3.Подробную разработку этой позиции Ульянова-Ленина см.: Кузнечевский В.Д. Сталин. «Посредственность», изменившая мир. М.: ЗАО ОЛМА Медиа Групп, 2010. Глава 5. Антиподы. С. 96–156.; Он же. Сталин: как это было? Феномен XX века. Историческое расследование. М.: Вече, 2014. Глава 3. Судьбы разные, взгляды – тоже. С. 34–85.

4.Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923–1939 [пер. с англ. О.Р. Щелоковой]. М.: РОССПЭН: Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2011. 855 с. Terry Martin. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939. Cornell University Press. Ithaca and London.

5.Там же. С. 545.

6.Как написал в небольшой, но очень емкой публикации безвременно ушедший из жизни к. и. и., обозреватель «Независимой газеты» С.В. Константинов (1968–2001), книгу очерков которого в 2008 г. опубликовали его товарищи по журналистскому цеху О.В. Давыдов, А.Ч. Касаев, В.Э. Молодяков, «ленинградское дело» до конца никогда не будет распутано не только потому, что Маленков в 1957 г. лично уничтожил материалы по этому делу, но и потому, что в самих этих документах правда и ложь просто неразличимы».

7.Решетников Л.П. Вернуться в Россию. Третий путь, или Тупики безнадежности. М.: ФИВ, 2013. С. 186–187.

8.Цит. по: Романов П.В. Россия и Запад на качелях истории: От Александра III до Сталина. СПб.: «Торгово-издательский дом «Амфора», 2015. С. 282. Одна из наиболее известных книг Э. Саттона «Trilaterals over America» («Америка во власти Трехсторонней комиссии») была им опубликована в 1979 г., после чего по настоянию Белого дома Саттон был лишен финансирования своих исследований в Гуверовском институте Стэнфордского университета (США). Исходя из приведенной выше цитаты Саттона и целой серии опубликованных им книг, становится понятным, почему именно В. Путин, начиная с 2005 г., вызывает такую неприкрытую ненависть Уолл-стрит и верхушки политического класса США.

9.См. подробно: Кузнечевский В.Д. Сталин. «Посредственность», изменившая мир. С. 315–339; Он же. Сталинская коллективизация – ошибка ценою в миллионы жизней. М.: РИСИ, 2015. С. 78–109.

10.См. подробно: Кузнечевский В.Д. «Ленинградское дело»: наивная попытка создать этнически чистое русское правительство была утоплена в крови». М.: РИСИ, 2013. С. 81–83.

11.Цит. по: Сахаров В.А. «Политическое завещание» Ленина: реальность истории и мифы политики. М.: Изд-во Моек, ун-та, 2003. С. 241.

12.В 1980 г. известный еврейский публицист и историк Мэлик Самуилович Агурский в монографии «Идеология национал-большевизма» назвал Н. Бухарина «злейшим врагом всего русского».

13.На самом-то деле у двух этих членов ЦК ВКП(б) было много общего. Бухарин в одной из своих статей в «Правде» ратовал за «выселение богов из храмов и перевод в подвалы, а злостных их почитателей – в концлагеря», и Е. Ярославский в той же «Правде» в те же годы писал в том же ключе: «Одним из убежищ, одним из прикрытий для крестьянина, который не хочет в колхоз… остается религиозная организация с гигантским аппаратом, полуторамиллионным активом попов, раввинов, мулл, благовестников, проповедников всякого рода, монахов и монашек, шаманов и колдунов и т. п. В активе этом состоит вся махровая контрреволюция, еще не попавшая в Соловки, еще притаившаяся в складках огромного тела СССР, паразитирующая на этом теле» (речь на праздновании 1 мая 1929 г.). «Союз воинствующих безбожников», который основал Е. Ярославский, прекратил свое существование только в 1943 г. вместе со смертью своего председателя.