Buch lesen: ««Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949»

Нашим родителям – участникам и очевидцам Великой Войны

ОТ АВТОРОВ

Советское оккупационное сообщество, возникшее волею судеб и по приказу начальства в самом центре разрушенной послевоенной Европы, – явление уникальное и невероятно интересное. Десятки тысяч простых советских людей вместе с чадами и домочадцами попали после войны на службу в Советскую военную администрацию в Германии (СВАГ), занялись делом, к которому их никогда не готовили, и увидели чужой мир, который никогда не ожидали увидеть. Возникший на оккупированной территории «маленький СССР» стал своеобразным социокультурным экспериментом, в ходе которого советский режим проявил себя, обнаружил свои ключевые черты и специфические особенности, продемонстрировал миру сформированные им разнообразные человеческие типы, способы действия и алгоритмы поведения. Сваговцы (читателю еще предстоит привыкнуть к этому неологизму), вернувшись на родину, многие десятилетия хранили в памяти историю своей немецкой жизни. Кое-кто из бывших руководителей СВАГ даже сумел поделиться своими воспоминаниями, пусть и написанными в духе мемуарного социалистического реализма. Но сама история Советской военной администрации на долгие десятилетия погрузилась в сумрак секретных архивохранилищ, куда без специального допуска было не попасть.

Теперь архивы в основном открыты. Историей Советской зоны оккупации и СВАГ занимались и занимаются десятки историков¹. Однако ни одной книги об уникальном социальном явлении – советском оккупационном сообществе – до сих пор не написано. Мало кто из авторов авторитетного «собрания сочинений» по истории советской оккупации проявил интерес к личности обычного сваговского чиновника, попытался набросать его коллективный портрет. Не занимая высоких постов, именно он (этот чиновник) в силу своего разумения (или неразумия) исполнял (или не исполнял) приказы руководства – управлял, как мог, оккупированной Германией. И нужно быть очень наивным, чтобы полагать: там, где в дело вступала большая политика, от личных и профессиональных качеств советского бюрократа, и не только его, но даже сержантов и солдат, служивших в военных комендатурах, мало что зависело. Лишь изучая влияние личности исполнителей, их modus operandi и modus vivendi на работу оккупационной власти, а в конечном счете на результаты большой политики Сталина в германском вопросе, можно объяснить ход и исход советизации, и в отдаленной перспективе – конечное фиаско советской политики в Восточной Германии.

Примем за очевидность суждение немецкого историка Э. Шерстяной о том, что документы из фондов СВАГ, как и другие архивные материалы советского происхождения, ни концептуально, ни эмпирически², а попросту говоря, никак не отразились в социальной и культурной истории советской зоны оккупации. Что же касается социальной истории СВАГ, то такой истории пока нет. Десятистраничная статья Эльке Шерстяной, содержащая, как она сама говорит, «некоторые мысли», которые в будущем могут пригодиться исследователям советского оккупационного сообщества, конечно, не заполняет пробела.

Когда десять лет назад мы только приступали к архивным изысканиями по истории «маленького СССР», нам и в голову не могло прийти, что кто-то из историков может в пылу полемики превратить «длительную и кропотливую работу в архивах» в некий опровергающий аргумент, поскольку, де, «в архивных документах часто отражается не норма повседневности, а отклонение от нее»³. Усомнившись в точности утверждений Шейлы Фитцпатрик о советском человеке 1930-х годов⁴ (а это именно ей попало за «кропотливую работу в архивах»), ее оппонент решил не утруждать себя подробностями и доказательствами, а ограничился лишь иронической репликой. Нас, в общем-то, не смутил бы подобный полемический прием, если бы уважаемый автор не озадачил читателей заявлением о «норме повседневности», которую, как кажется, он не очень склонен искать в архивах. И где же тогда ее искать? Может быть, в «прецедентных текстах» эпохи сталинизма? К таким текстам философ и социолог Н. Козлова относила и малохудожественный соцреализм, и «Краткий курс истории ВКП(б)», и «Книгу о вкусной и здоровой пище»⁵. Они (эти тексты) показывают некие образцовые практики, другие берега советской жизни – совершенно чуждые повседневности, манящие обещанием грядущего счастья. А пока демонстрирующие нелепый шаблон правильной книжной жизни. И что же тогда остается делать историку? Отвлечься от живой реальности, в которой слишком много «отклонений», и, может быть, постараться их даже не замечать? Вернуться в парадный мир сталинской идеологии, ведь она тоже была частью повседневности? И с опаской приближаться к рассекреченным архивным документам, остерегаясь не тех открытий?

Мы, разумеется, не страдаем архивным фетишизмом и тем более не верим в «правду из сейфа», хотя наши основные источники более пятидесяти лет были скрыты в отделе специальных фондов Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ). В этой книге читатель встретится и с опубликованными мемуарами, и с дневниками участников и очевидцев событий, с нашими собственными семейными преданиями о жизни и работе родителей одного из авторов в аппарате Политсоветника СВАГ, с художественной литературой из разряда честного социалистического реализма, с пропагандистскими текстами сталинских времен и даже с некоторыми важными для понимания темы кинофильмами давно ушедшей эпохи. Но все самое важное, новое и интересное мы все-таки почерпнули в фондах Советской военной администрации, хранящихся в ГА РФ.

Документы СВАГ содержат в себе достаточно материала для изучения обыденных норм жизни советского оккупационного сообщества. Именно норм, а не отклонений. Ибо то, что мы считаем нормой, кардинально отличается от того, что считают нормой недовольные «отклонениями» авторы. Для нас норма – это не идеологически возвышенная картина действительности, а устоявшиеся тренды повседневности. Даже если властители СССР считали подобные тренды аномалиями, умели красиво писать о своих нормах в газетах и использовали власть для подкрепления своих пропагандистских мифов. Нормативные хотения власти тоже будут предметом нашей работы. Но в первую очередь мы попытаемся войти со всем «пестрым сором» оккупационной жизни в актуальную ныне дискуссию о «пропитанности» сталинского человека официальной идеологией и его дискурсивной несвободе⁶.

Работая с архивными документами, мы познакомились со множеством интересных, ярких и своеобразных людей. Это и радеющий о пользе дела военный комендант района Пренцлау Н. И. Старосельский, чувствующий ответственность «перед историей за все дела, которые мы здесь делаем»⁷. И энтузиасты, подобные Н. Ф. Пасхину, начальнику сельхозотдела Управления СВА земли Саксония-Ангальт, владевшему несколькими языками и издавшему для пользы дела на свой страх и риск немецко-русский словарь «Сельское хозяйство и лесоводство»⁸. Среди сваговцев были те, кто легко адаптировался к иноземной цивилизации, превращая погоню «за личной наживой в своеобразный фетиш»⁹, и другие – как офицер Гнатюк, томившийся в Германии и настойчиво рвавшийся домой¹⁰. Мы сочувствовали не желавшему прощаться с армейской жизнью капитану Косыреву, которому, как он сам считал, вместо того чтобы командовать батальоном или даже полком, приходилось сидеть в дежурке и решать «разные вопросы». «Все требуют, кому не лень, – жаловался капитан, – а мне вся эта политика просто не лезет в голову»¹¹. О нескольких годах жизни и работы этих и многих других сваговцев, откуда они суть пошли, как попали в военную администрацию, что думали о начальстве и немцах, как этими немцами управляли, какого образа действий предпочитали придерживаться, во что верили и в чем сомневались, мы попытаемся рассказать в этой книге.

В своей работе мы стремились к своего рода концептуальной и фактографической детализации позднего сталинизма. Прежде всего, речь идет о самой сущности этого явления. Считать ли подобное историческое «событие» продолжением некой протяженной эпохи, прерванной войной, а после нее достигшей своей высшей, зрелой формы, или вслед за Джулианой Фюрст и ее соавторами отнестись к нему как самодостаточному историческому феномену?¹² Послевоенный период в СССР, как и в истории любой другой страны, выбирающейся из пепла и руин, закономерно ассоциируется с «возвращением к нормальности»¹³. Но в какой мере это «состоявшееся» после войны культурно-историческое событие было «простой» реставрацией довоенной сталинской системы, расшатанной, трансформированной и разбалансированной войной?¹⁴ Ведь в Советском Союзе, как справедливо считает Роберт Дейл, окончание войны не столько принесло освобождение от обязательств и ограничений военного времени, сколько выдвинуло новые требования и цели – не демобилизация социальной жизни, а скорее ее ремобилизация. Война и миф, ею созданный, считает Дейл, позволили перезапустить советский проект, вдохнуть жизнь в официальную идеологию, предлагая новые возможности изменения общества¹⁵.

Важно понять, в какой мере сваговский социум как слепок и модель большого СССР, переделанного сначала репрессиями, а потом войной, был (на низовом уровне) восприимчив к реставрационным усилиям власти и способен к перезапуску в инородной и чуждой для советского человека немецкой среде. «Маленький СССР», возникший на немецкой территории, продуцировал такие формы нормальности, в рамках которых незаметно вызревали культурные предпосылки оттепельного конфликта между будущими сталинистами и будущими шестидесятниками. Ведь протагонисты оттепели и ее будущие антагонисты вышли «из одной шинели» – эпохи позднего сталинизма. Историки давно заметили возникшее во время войны и сохранявшееся какое-то время после ее окончания чувство раскрепощения у поколения победителей. Но они до сих пор в поиске определений этого феномена. Говорят о деидеологизации, стихийной десталинизации, даже о «неодекабризме».

Мы не склонны втягиваться в этот спор определений. Но считаем возможным провести «полевое» исследование послевоенных культурных трансформаций советского оккупационного сообщества в Германии. Для этого, как нам кажется, уместно опираться на определения, которые придумала сама власть, а она назвала (обозвала) новые явления, обратив на них острие критики и репрессий, «преклонением перед заграницей» и «космополитизмом». Историкам остается «только» увидеть ту непридуманную реальность, которая скрывалась за злобными инвективами партийной пропаганды. Наш главный вопрос: в какой мере сотрудники СВАГ чувствовали личную несвободу, существуя в репрессивном идеологическом поле, насколько они были скованы или раскованы, когда им приходилось думать «не вслух» или высказываться в формальной и неформальной обстановке? Поместив сталинского человека в необычные для него условия, история не только раскрыла новые грани советской повседневности, но в известном смысле создала своеобразную оккупационную субкультуру, которую бывшие сваговцы по частям вывозили в СССР вместе с немецкими трофеями.

ЧАСТЬ 1. «ВСЕ МЫ „ОККУПАНТАМИ“ ПРИ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ РАБОТАЕМ ВПЕРВЫЕ»¹⁶

Назначить «оккупантом»

К оккупации Германии Советский Союз специально не готовился. В конце войны и сразу после ее окончания гражданским управлением занятых территорий занимались военные комендатуры. Лишь в июле 1945 года была создана верхушка управленческой оккупационной пирамиды – Советская военная администрация в Германии, ответственная за гражданские дела и оккупационную политику, включая главное на тот момент – обеспечение репараций. Одновременно формировалось советское оккупационное сообщество – «маленький СССР», жизнь которого должна была протекать по советским законам и обычаям. В бюрократическом языке не было подобного понятия, а потому сложнейший социальный процесс воспринимался через призму привычного – тогда это называли подбором и расстановкой кадров.

Первым лицом, можно сказать, что и первым официальным жителем «маленького СССР», был Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. 6 июня 1945 года Совнарком СССР (читай: лично Сталин) символически назначил человека, принимавшего капитуляцию Германии, на должность Главноначальствующего СВАГ¹⁷. Через три дня после назначения маршал объявил об этом «для всеобщего сведения»¹⁸. Местопребыванием центрального аппарата военной администрации стал Берлин, а его неформальной столицей – район Карлсхорст, где расположились резиденция Главноначальствующего и Штаб. На ступенях этого Штаба впервые встретились родители одного из авторов этой книги – старший референт Управления Политсоветника СВАГ и только что приехавшая из Москвы переводчица, что, как нетрудно догадаться, через много-много лет превратило нашу работу в архивах СВАГ в дело личное и особенное.

В приказе № 1 маршал выступил и как Главнокомандующий советских оккупационных войск, дислоцированных в Германии (с 9 июня 1945 года Группа советских оккупационных войск – ГСОВГ), и как высшее должностное лицо, ответственное за проведение оккупационной политики, – Главноначальствующий СВАГ. Потому он и подписался сразу двумя титулами, подчеркнув особое значение состоявшегося назначения – как для оккупационных войск, так и для немцев. Г. К. Жуков возглавлял СВАГ меньше года – до марта 1946 года. Затем военной администрацией и группой войск в течение трех лет – с 1946 года по март 1949-го – командовал В. Д. Соколовский. В марте 1949 года Соколовского сменил герой Сталинграда генерал-полковник В. И. Чуйков, который и «закрывал» СВАГ в октябре 1949 года – после образования ГДР.

Командующие армий, размещенных на территории земель и провинций Советской зоны оккупации (СЗО), стали начальниками региональных военных администраций (СВА)¹⁹. В постановлении Совнаркома начальники СВА первоначально были названы уполномоченными, но слово не прижилось. Должность «уполномоченный», видимо, не понравилась высшим военным единоначальникам. На одном из совещаний заместитель Жукова генерал-полковник И. А. Серов назвал этих военных руководителей генерал-губернаторами провинций²⁰. В оккупационную практику старорежимное слово не вошло, но самоощущение «начальников над Германией» отразило. Всеми практическими делами в провинциях и землях заправляли заместители по гражданским делам – начальники управлений СВА (УСВА)²¹. И те и другие – начальники, поэтому должности иногда путают. Но на деле речь идет как о разном уровне власти и полномочий, так и о разных людях.

С высокопоставленными кремлевскими назначенцами мы еще встретимся по ходу нашего рассказа. А пока успокоим читателя, который, вероятно, уже набрал в грудь воздуха, чтобы возмутиться нудностью бюрократических перечислений должностей и званий. Главными нашими героями будут не только и не столько большие начальники. Нас гораздо больше интересуют те, о ком в Кремле говорили не поименно, те, кто для высшего руководства страны всегда оставался безымянным, – лейтенанты, капитаны, полковники, цивильные сотрудники, как их называли в СВАГ, служившие в центральном аппарате, провинциальных управлениях или военных комендатурах.

Численность сваговцев в различные периоды колебалась от 19 000²² до 50 000²³ человек. Именно эти люди, вместе с членами их семей²⁴, а также находившиеся в СЗО сотрудники советских министерств и ведомств²⁵ населяли «маленький СССР». Все они, как и их руководители, «„оккупантами“… работали впервые»²⁶ и управляли Германией, как могли, под постоянные упреки и угрозы начальства. И могло ли быть по-другому? По критической самооценке бывшего сваговца, известного историка-германиста А. А. Галкина, «мы совершенно были не готовы к оккупации»²⁷.

У союзников, американцев и британцев, на территории которых (за исключением колоний) не было боевых действий и которые не испытали тягот немецкой оккупации, было гораздо больше возможностей и времени для того, чтобы вести подготовку квалифицированного оккупационного персонала. Первопроходцами были британцы с их огромным колониальным опытом. США, начиная с весны 1943 года, тоже стали формировать систему подготовки кадров для военно-гражданского управления. В штате Джорджия была создана школа, рассчитанная на обучение 1200 младших офицеров ежегодно. Затем появилась еще одна. Больше всего времени уделяли изучению иностранного языка и страноведению. Выпускники новых школ, как ожидалось, должны были иметь дело непосредственно с населением на оккупированных территориях. Одновременно готовили специалистов более высокого ранга. В результате союзники к началу оккупации уже имели определенное количество специально подготовленных для гражданских дел офицеров²⁸. Ничего подобного в Красной армии, сначала втянутой в ожесточенные бои на собственной земле, а затем вовлеченной в масштабные операции на территории Восточной Европы, не было и быть не могло. Даже переводчиков, хотя их и готовили интенсивно во второй половине войны, не хватало практически на всем протяжении существования СВАГ.

Постановление Совнаркома о создании военной администрации появилось 6 июня 1945 года, а уже через три месяца административный аппарат СВАГ – центральный, пяти земель и провинций и более шестисот военных комендатур – сочли сформированным²⁹. Задачу решили по-военному быстро, но, мягко говоря, не очень качественно. Лучше всего обстояло дело с руководящими кадрами центрального аппарата, здесь трудились, как говорили в «маленьком СССР», работники «наркоматовских масштабов»³⁰. Их отбирали под присмотром наркомов или заместителей, в крайнем случае – начальников управлений. В подчинении у этих номенклатурных руководителей каждый второй сотрудник имел высшее образование³¹. Сегодня мы бы сказали: только каждый второй, а в 1945 году сваговские кадровики произносили эту цифру с особой гордостью. Правда, и на центральные отделы не всегда хватало специалистов, а те, кого отбирали в войсках, часто не подходили для такой специфической работы. Даже кадры наиважнейших для Кремля подразделений – экономических, которые следовало комплектовать «в основном за счет наркоматов г. Москвы», более чем на треть были подобраны в резервах группы войск³².

Провинциальные управления СВА и военные комендатуры также заполнили офицерами воинских частей, размещенных в Германии. При назначении комендантами предпочтение отдавали бывшим командирам полков, батальонов, их заместителям и работникам штабов³³. Большую роль в отборе кадров играло фронтовое содружество и личные связи. Начальник УСВА провинции Саксония-Ангальт генерал-майор А. Г. Котиков забрал с собой из политотдела 61-й армии начальников отделений, инструкторов и даже лектора³⁴. Представители наркоматов, командированные в Германию, будущие начальники отделов и управлений СВАГ также старались привезти своих людей³⁵.

Если судить по денежному содержанию и зарплатам, государство поначалу отнеслось к сваговцам (особенно к руководителям и специалистам) как к привилегированной касте. С тем, что им «установлены очень высокие оклады», были согласны и сами сотрудники³⁶. В 1945–1946 годах оклад, к примеру, референта отделения пропаганды провинциального управления СВА составлял 1400–1500 рублей³⁷. Кроме этого, они получали надбавку в немецкой валюте, равную окладу в рублях (пересчитывали по курсу 1 марка = 0,5 рубля). Сложив две эти цифры, получим 2800–3000 рублей. Считалось, что столь высокие оклады установлены для того, чтобы компенсировать трудности снабжения в послевоенной Германии. Получается, что простой референт в общей сложности мог зарабатывать чуть ли не больше, чем секретарь обкома ВКП(б), и не меньше, чем директор завода или начальник управления в наркомате!³⁸ Но это только в том случае, если забыть о литерной системе обеспечения и прочих номенклатурных преимуществах. (Отметим, что в целом по народному хозяйству СССР в 1945 году среднемесячная заработная плата рабочих и служащих составляла 442 рубля³⁹.) В последующие годы зарплаты сваговцев последовательно снижались. Этот привилегированный слой советских чиновников постепенно переместился на более скромное место в зарплатной иерархии сталинского общества⁴⁰.

Политическое управление СВАГ впоследствии уверяло, что «за первые три месяца был создан крепкий, работоспособный многотысячный коллектив работников»⁴¹. Это одна, можно сказать, парадная версия событий, которую, к сожалению, склонны разделять некоторые современные исследователи, уже давно получившие доступ к архивам СВАГ. Эти авторы настаивают, что «в создаваемую администрацию подбирали людей профессиональных, адекватных и грамотных, разбирающихся в том или ином виде работы, знающих иностранный язык»⁴². К иностранному языку мы еще вернемся. А пока добавим только одно – достаточно заглянуть в документы, чтобы обнаружить в них совершенно иные оценки. Заведующий 3-м Европейским отделом МИД в докладной записке В. М. Молотову так оценил ситуацию с кадрами в СВАГ: «Практика показывает, что значительное количество работников СВА, назначенных еще в период военных действий или вскоре после капитуляции Германии, оказывается недостаточно подготовленным для работы по государственно-политическому преобразованию и по управлению ее сложной экономикой»⁴³. Собственно говоря, об этом твердили и сваговские руководители. Заместитель начальника УСВА земли Тюрингия по политическим вопросам Г. Т. Захаров, единственный в СВАГ гражданский политработник, в докладе секретарю ЦК ВКП(б) М. А. Суслову признал, что на первых порах многие коменданты, их заместители и ответственные работники управлений СВА оккупационных задач не понимали, что и явилось причиной «ряда неправильных действий, компрометировавших советскую оккупационную политику и наших людей»⁴⁴.

СВАГ оказался совершенно не похожим на типовое советское заграничное учреждение, где служили тщательно отобранные и проверенные «соответствующими органами» чиновники, желательно с дипломатической подготовкой. Здесь в большинстве своем стали работать обычные советские люди, собранные с бору по сосенке, особенно на низовых уровнях управления – в военных комендатурах, не имеющие ни опыта, ни соответствующих знаний. А для проведения оккупационной политики на местах, обеспечения порядка, восстановления минимальных условий для нормальной жизни в побежденной Германии требовались особые умения и навыки. Ведь именно комендатуры в первую очередь «олицетворяли на местах верховную власть и руководили всей жизнью и деятельностью немецких самоуправлений»⁴⁵.

Как только военные комендатуры перешли в ведение СВАГ, Главноначальствующий приказал пересмотреть состав комендантов, их заместителей и всех офицеров комендантской службы. Тех, кто не подходил по своим деловым и моральным качествам для работы в военной администрации, Г. К. Жуков потребовал заменить на лучших офицеров из войск⁴⁶. Выделенный курсивом текст маршал собственноручно вписал в уже готовый приказ, усилив всеобъемлющий характер распоряжения. Сделать подобное за отведенную Жуковым неделю было совершенно невозможно. Неудивительно, что работа по пересмотру кадров затянулась надолго.

В целом проверка показала: в военные комендатуры попало слишком много неподходящих людей. Помимо обычных претензий по поводу расхлябанности, самовольных отлучек, пьянства, громко заявила о себе более существенная проблема – недостаток общей культуры. Комиссии отмечали, что многие офицеры из-за плохой «политической подготовленности» не понимали задач, поставленных перед военными комендатурами, и с работой не справлялись⁴⁷. Действительно, вряд ли человек с начальным образованием (а к таким, к примеру, относился каждый четвертый офицер в военных комендатурах Дрезденского округа⁴⁸, а однажды нам встретился даже своеобразный кадровый парадокс – подполковник с двумя классами образования) мог успешно разобраться в сложных переплетениях немецкой экономической жизни, политической палитре или социальных запросах населения подведомственной территории. Можно понять коменданта района Майнинген подполковника Аболмасова, отбивавшегося от упреков начальства: «Я не специалист по управлению оккупированной зоной. Я хочу вашей и ваших подчиненных помощи, научите меня работать в этих условиях и в этой стране. Однако нас только бьют, но не один представитель не помог советом, как лучше сделать и что для этого нужно, и, кроме того, штат не имеет специального образования, им никто не показал, как и что делать»⁴⁹.

Ситуацию в комендатурах горячо обсуждали на августовском (1945) сборе руководящего состава СВАГ: «В отношении офицерского состава дела очень плохи… Если посмотреть на наших офицеров, то в основном это офицеры пехотинцы, строевые и с этой работой не знакомы. Они абсолютно не знают, с чего начать, к чему приступить. Тот или другой вопрос решить сами не могут» (генерал-майор А. И. Карпелюк, начальник Отдела комендантской службы федеральной земли Тюрингия)⁵⁰. Ему вторили другие выступавшие. Начальник Отдела комендантской службы провинции Бранденбург генерал-майор Федотов был чрезвычайно недоволен пополнением, которое получали комендатуры его провинции: «Согласно приказу Маршала Советского Союза тов. Жукова, эти люди должны быть самыми лучшими. Присылаются же не лучшие, а наоборот. Нам приходилось по два-три раза отправлять этих людей обратно. Здесь требуется большой нажим со стороны командования. Нам присылают таких, которые не подходят»⁵¹.

14 октября 1945 года начальник УСВА провинции Бранденбург В. М. Шаров направил начальству докладную записку о кадровых проблемах в комендатурах провинции. По поручению Шарова его заместитель полковник Я. В. Гольденштейн изучил всех комендантских работников. Результат: каждый десятый «по деловым и моральным качествам» не соответствовал «требованиям, предъявленным офицеру, работающему в комендатуре». Это был бы, строго говоря, не такой уж плохой результат: к оставшимся девяти претензий по службе и поведению не было. Вот только в условиях оккупации даже единичные ошибки некомпетентности умножались слухами и пересудами в немецкой среде. Большинство «неподходящих» не могли выполнять поручения из-за «малограмотности и неспособности к этой работе», а некоторые (пусть и немногие) были замечены в «систематическом пьянстве и бытовом разложении». В число «не соответствовавших должности» Шаров, измученный кадровым дефицитом, решил не включать тех, кто пока не справлялся с работой, но старался⁵².

А где было взять других? Отдел кадров Штаба СВАГ и так работал в авральном режиме. Кадровикам приходилось оформлять по сто человек в день, и, как выяснилось, у многих сотрудников не было даже личных дел, они затерялись на старом месте службы. Основные устои кадровой политики: тщательный учет, сбор полного досье, проверка личного дела, система запросов – все это в послевоенных условиях и форс-мажорных обстоятельствах не работало. Проверки были сведены к минимуму. Проблема неуязвимой благонадежности была отложена на потом, а последствия спешки сказывались на протяжении практически всего существования СВАГ.

И через три года, например, в берлинских военных комендатурах некоторые сотрудники продолжали работать не по специальности. Химики и инженеры-строители трудились инспекторами по торговле, гидротехники – занимались пищевой промышленностью, профессиональные военные, танкисты, окончившие военные академии, числились агрономами. Удивительное занятие нашлось для инженера Сурина из берлинской комендатуры Вайсензее. Ему приказали стать зоотехником. Весь производственный годовой план этого «зоотехника» заключался в заготовке тысячи яиц. При проверке Сурин заявил комиссии, что «готов за свои средства купить 2000 яиц, лишь бы его уволили от исполнения этих обязанностей и использовали по назначению как инженера, или отправили в Советский Союз»⁵³.