И я, и архонт уже держались из последних сил. Уверен, что если бы Эмириус Клайн сама, а не через меня, сошлась бы в поединке с Укулукулуном – все было бы иначе… а может и нет… Кто знает?

– Еще чуть–чуть! Еще капельку! Не засыпай, малыш! Только не засыпай! – умоляла меня Матрона Тьмы.

– Хорошо, – прошептал я. – Ради тебя…

Моя рука вдруг опять обрела былую решимость. Гаситель Зари прильнул к Губителю Живых и Мертвых. Я (Матрона Тьмы) вновь прислушался к гласу «крови». Теперь он поведал Эмириус Клайн все. Гаситель Зари быстрее птицы устремился к Укулукулуну …

И тут, в это последнее мгновение, я в полной мере обрел самого себя. Эмириус Клайн покинула мой разум и мое тело. Зачем?

Чтобы эта победа принадлежала только мне.

– Сдавайся и я пощажу тебя! – крикнул я Укулукулуну, выбивая из его рук Губитель Живых и Мертвых.

– Никогда–а–а–а–а! – завопил архонт, извлекая непонятно откуда кинжал.

Кинжал воткнулся мне в лодыжку, а я…

Гаситель Зари отсек Укулукулуну голову.

Я. Калеб Шаттибраль. Сегодня. Сейчас. Новый король Анкарахады!

Глава 35. Дерево Жизни

– Анкарахада! О, Анкарахада! Земля Святая Ее милости Рифф! На Испытании победил отмеченный! Калеб Шаттибраль! – кричал Лиуфуил. – Калеб Шаттибраль! Король Анкарахады! Максигалдора! Калеб Шаттибраль! Архонт Дома Шелка! Калеб Шаттибраль – наместник Паучьего Трона Рифф!

– Шаттабра!

Бум! Бум!

– Архо!

– Шаттабра!

Бум! Бум!

– Архо!

– Шаттабра!

Бум! Бум!

– Рифф!

Я опирался на флаг, истекал кровью, и слушал, как неистовствует Максигалдора. Через Гаситель Зари, меч–кровосос, в меня вливалась жизненная сила поверженного Укулукулуна. Она рубцевала мои раны, сшивала их и затягивала.

Ко мне подошла Эмириус Клайн. Она обняла меня и прижала к своей груди.

– Ты смог, малыш… Ты смог…

– Если бы не ты…

Ко мне спускались орбиты преторов. Их лица – напуганные, радостные, изумленные, огорошенные – отражали рвавшиеся из них эмоции.

Внезапно…

Максигалдора встряхнулась. Так взбалтывают декоративный шарик со снегом внутри.

Все опустилось в непроницаемую тьму…

Плиты. Обычные серые плиты, уводящие в бесконечные дали. Кое–где мерцали факелы. Наверху – абсолютная чернота. Я сразу понял – это место вне времени и пространства. Рядом со мной стоял Бракарабрад, Ансельм Грэкхольм, Шорох и Эмириус Клайн.

– Оглянись, – сказал мне Ансельм.

Я сделал это.

Сзади меня возвышался неприглядный каменный алтарь, на котором лежала корона–паук Укулукулуна.

– Пойдем, – промолвил Ансельм.

Я подошел к алтарю и брат Эмилии тихо промолвил:

– Укулукулун слышал Рифф. Он знал Ее пути и возомнил себя выше их. Она удалила его и выбрала тебя. Чтобы ты не умер от Лица Ее, Праматерь не покажется тебе, и твое ухо не различит Ее Гласа. Она будет говорить с тобой через меня. Я – недостойнейший, теперь твой первосвященник в Доме Шелка и наставник Ее наущений. Бракарабрад и Шорох – так же твои поверенные, отобранные Рифф для служения тебе. Сейчас Рифф изъяла тебя из Анкарахады, потому что твое тело еще не приспособлено к тому, чтобы долго пребывать в ней. Я буду готовить ег» к этому, и учить тебя тому, что ты обязан знать и уметь, как архонт. До тех пор, пока ты не войдешь в Анкарахаду – ты волен заниматься своими личными делами. Рифф дарует тебе время на себя и на познание своего положения – используй отмерянный тебе промежуток с умом!

Ансельм взял в руки корону–паука.

– Склони голову, Калеб Шаттибраль.

В великом трепете я опустил подбородок вниз. Когда на меня лег обруч… ничего не произошло. Я выпрямился и посмотрел на Ансельма.

– Теперь ты – король Анкарахады, ревнитель Лаанхакады, правитель от Нее над всеми пауками всех Вселенных и архонт Дома Шелка.

Бракарабрад и маленький Шорох склонили колени.

– Повелевай нами, король, – грянули все трое, кроме Эмириус Клайн.

– Калеб, Рифф хочет, чтобы ты понимал – ты всего лишь человек, не арахнид, и стал архонтом не навсегда, а лишь для свершения Ее Плана, – продолжил Ансельм. И между тем Праматерь заготовила для тебя много подарков. Она будет выдавать тебе их порционно – сразу, как только в тебе сформируется возможность их использования.

Ансельм выудил из–за пазухи Путаницу и протянул мне.

– Рифф заявляет, что она твоя – навеки– вечные. Ранее ты попадал в Анкарахаду только во снах. Фантомом – овеществленным зеркалом себя. Отныне, очень скоро, это будет не так. Ты сможешь являться в Ее рай вне сновидени», как сегодня – таким, каков есть – самим собой. Позже я покажу тебе, как. Это первое. Второе – Рифф молвит: Она покровительствует тебе. Ее покровительство – это цветок с шипами. Держи его нежно, но не дрябл», не навреди ему своей неосторожностью и неосмотрительностью, иначе Рифф сожмет твой кулак – и ты заплатишь за свое недоумие кровью. Третье – Рифф сохраняет тебе зрение. Ты не ослепнешь, как все те, кто видел священную Анкарахаду еще при жизни. Ныне ты получаешь «лазурные очи» – Ее отметку и Ее расположение к тебе. Четвертое. Праматерь учредила – за успешно пройденное Испытание, архонту–королю преподносится Ее награда – проси, что пожелаешь, и Она даст тебе это.

Эмириус Клайн дотронулась до моего плеча.

– Мой… Калеб, малыш… это для нас…

Я взвесил в ладонях цепь, сковавшую запястья Матроны Тьмы. Невесомая и вместе с тем неподъёмная, безгранично прочная… неразрывная… Это наказание Вседержителя Света и Любви за неповиновение, за некий выбор ее сердца… За какой? Когда–то Эмириус Клайн крупно провинилась перед Урахом. В чем, я не знаю… Однако Всеотец не уничтожил Матрону Тьмы, но вынес ей Свой суровый приговор – вечно таскать на себе тюремные кандалы – Его напоминание о том, что Он есть Первозданная Сила и за ослушание Он может запереть ее в тюрьме–гробе покуда не истлеет последняя звезда. То бишь на значительный срок. Урах – Вседержитель и Его Законы Добра нетленны, но… Эмириус Клайн и Нолд Темный намекнули мне, что Всеотец как бы не существует ныне как Разум, но есть Свод Правил, оставленных Им для поддержания Фундамента Вселенной… А если так, то не мог ли Урах – уже став не «Азм Есьм», а Укладом Бытия, упустить из вида такую «пушинку», как Эмириус Клайн? Проглядеть то, что она хорошенько усвоила свой урок? Может Всеотец хотел бы явить Свою Милость и освободить Матрону Тьмы от ее «ноши», но теперь Он–Личность пребывает где–то за гранью нашего понимания и не может (не помнит), как это сделать? Я же… помогу Ему. Воздам от Него Эмириус Клайн по ее заслугам: за состоявшееся Пророчество Полного Круга, за защиту Воздушного Королевства от алчных и коварных владык Железных Гор, за беспрекословное повиновение любому приказу Всеотца… Я думаю, что Урах бы одобрил мое решение. Время настало.

Я положил цепь на алтарь.

– Я хочу, чтобы Рифф разбила ее.

– Ты сказал…

Ансельм закрыл глаза…

Вдруг запястья Матроны Тьмы дернулись в разные стороны. Стальная змейка натянулась до предела! Эмириус Клайн закричала от боли, оковы хрустнули и… звенья цепи лопнули и опали загнутыми крючками… Не веря в то, что это произошло, Матрона Тьмы упала на пол и громко зарыдала.

– Что ты изрек – то и получил, – возвестил Ансельм.

– Великая Рифф, – выдохнул Шорох.

– Я – свободна! Калеб, малыш, я больше не принадлежу Ему!… Я только своя собственная!

Матрона Тьмы встала и обняла меня, потом отстранила и повертелась, как бы осматривая себя. Она улыбалась, и эта ее улыбка заостренных клыков, казалось мне, все больше похожа на чудовищный оскал черного торжества.

– Малыш, о, малыш! Калеб! Благодаря тебе, твоей крови и сломанному тобой Замку, я вновь могу вернуться на Твердь! В своем физическом обличии! Дышать полной грудью, летать и вершить Свою Жатву, Свой Суд… Калеб, дурачок ты мой ненаглядный, теперь весь Мир и его Создатель Урах втрое на десятеро заплатят мне за тысячелетия рабства, унижения и позора! Цепь Ураха – Его Затвор Света, беспрестанно карающий меня за грехи раскалённым железом и связывающий меня с Ним, снята! Теперь я обращу королевства в руины, моря – в коралловые пустыни, а цветущие поля в пепел! Я истреблю столько людей, мягкошерстов и виалов, что воды Океана Безнадежности покраснеют от крови! Я возьму свое, и никто меня не остановит…

Нет! Нет! Нет! Это не может быть правдой! Мне это грезится! – вопило мое сознание.

Вселенная, что же я натворил…

– Ты такой доверчивый, малыш, и «поиграть» с тобой для меня было большим удовольствием, – вздохнула Эмириус Клайн, проводя мне пальцем по виску. – В какой–то момент ты мне даже понравился. Обещаю, что оставлю тебя жить, чтобы ты один мог увидеть голые кости на безбрежных погостах моего Царства Тьмы. Ты это заслужил.

Эмириус Клайн положила мне хрупкую ладонь на волосы и, сжав их в кулак, ледяным голосом прошипела:

– Ах, да и еще кое–что, архонт. Я вырежу твоей Эмилии ее нежное сердце и затолкаю его в горло Грешему. Так, ради своей забавы. Чтобы тебе было больнее. Чтобы ты люто ненавидел меня и всегда помнил, что я – Матрона Тьмы, пробудившаяся раньше всех светил, а ты – червяк, который жив только потому, что мне так угодно.

Эмириус Клайн откинула меня к алтарю и расправила белоснежные крылья. Она лучилось запредельной мощью. После снятия Цепи ее стать плавила дыры в Окружности Мироздания.

– Видишь, Калеб. Рифф не пригвоздила меня молнией за то, что я так обошлась с Ее королем Анкарахады. О чем тебе это говорит?

– Ты лжёшь, Матроны Тьмы. Ты прекрасно знаешь – если ты сейчас нападешь на Калеба в Ее Храме, Праматерь не стерпит этого. Ты сгинешь быстрее, чем моргнешь, – спокойно ответил за меня Ансельм. – Рифф дозволяет тебе проверить Ее архонта на прочность, но за пределом Этого Места. За Анкарахадой, Лаанхакадой и Ее Планами. Гамбус, Земля – да, здесь – нет, тут – архонт вне твоего влияния. Это – Слово Рифф. Оспорь Его, если осмелишься, и тогда сразись с Богом.

Эмириус Клайн хмыкнула.

– Я не прощаюсь, малыш… Только не с тобой.

Матрона Тьмы вспорхнула и исчезла из вида…

– Не–е–е–ет, – простонал я, закрывая ладонями лицо. – Что я наделал… Она опять водила меня за нос… Снова использовала меня… Дурак! Дурак! Я выпустил в Мир само Зло… Эмилия! Грешем! Урах! Простите меня…

– Тебе подобает просить прощения только у Рифф, и ни у кого более, – сдержано промолвил Ансельм. – Да, Эмириус Клайн сильна и может принести Земле погибель. И что? Это ничего не значит. Истина – в Анкарахаде. Только она достойна преклонения наших мыслей и труда.

– Нет! – крикнул я. – Нет! Я люблю свой дом! Эмилию! Бертрана! Грешема и Снурфа! Я не хочу, чтобы Эмириус Клайн их убила! Клянусь, я помешаю этому! Я найду ее и отрежу ей крылья!

– Ты – архонт и ты – король Анкарахады, – сказал Шорох. – Мы, твои слуги, твои подопечные, твои шелкопрядные, будем ждать твоего приказа. Если тебе нужно вынуть из Матроны Тьмы ее сгнившую душу – мы исполним это. Выполним. Содеем. Заплетем и переплетем. Мы – дети Рифф, у нас есть сети. А сети – выходы и входы. Липкие – жертвам. Прилежные – нам.

– Согласен. Эмириус Клайн надо поймать. Она – Гнет пауков и их Бич, – печально кивнул Бракарабрад. – Но не помыкай нами в убыток Анкарахады. Рифф не простит тебе этого.

– Как бы там ни было для тебя, первостепенно сейчас иное, – сказал Ансельм. – А именно: Указ Рифф.

– Какой?! – вскрикнул я. – Какой?!

– Я сообщу Его тебе сразу, как получу на это дозволение Рифф. Когда Она сочтет, что настал твой черед шить Ее Паутину. Со всей безропотностью думаю, что ждать тебе осталось совсем чуть–чуть. Ныне мы прощаемся, король. Жди меня. Я или кто–то из нас, мы вскоре явимся за тобой.

– Сразу. Тотчас. Моментально. Как только твоя плоть овеется молитвами Рифф. Как только ты не иссохнешь в лучах Ее Рая Анкарахады. Как только Ансельм, священник, помазанник–приемыш, затрубит Ее волю, – дополнил карлик Шорох. – Я – твой, мой архонт. Умру за тебя и за Рифф.

– Ныне ты – король и тебя ждут Ее дела, Калеб. Я не покину тебя в них, – протягивая мне единственную руку, сказал Бракарабрад. – День настанет – увидимся! Надейся на себя и на Праматерь! Пока!

Я открыл глаза. Они зудели, и я стал их тереть. Стояла ночь. На небесном куполе ярко блистали звезды. Мне все это приснилось? Или я… Мои пальца переместились с глаз на какой–то предмет, давивший мне на затылок. Нет… не причудилось. В моих руках была шкатулка – Путаница. Я действительно стал королем Анкарахады и архонтом Дома Шелка. Я сел и… Путаница задымилась и пропала с ладоней. Ко мне повернулась Настурция.

– А я как раз собиралась тебя будить… – заговорила колдунья, но осекалась. Она внимательно всматривалась в мои глаза.

– Калеб, твои очи горят подобно алмазам, – прошептала Настурция. – Они лазурные…

– Теперь в темноте мне не спрятаться? – нервно усмехнулся я.

– Что с тобой произошло? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Я – да, а Укулукулун – нет. Он – мертв, архонт – я.

– О, Урах, не отступи от нас! – хрипло вскрикнула Лютерия Айс, приподнимаясь на локтях.

Во мне заскреблось желание рассказать Настурции про то, что Ансельм – священник Рифф и мой наставник, но я сдержался. Надо хорошенько подумать – нужно это делать или нет, ведь род Грэкхольмов ненавидит Дом Шелка. Правда о том, что Ансельм переметнулся к Темному Божеству, может быть воспринята превратно…

– Я… это плохо?… – выдавила из себя Настурция.

– Куда хуже, чем ты можешь себе представить. Калеб, ты упал во Мрак… и нет тебе пути назад.

– Почему ты считаешь, что все так категорично? Я же не кинулся сейчас прославлять Рифф и приносить Ей жертвы, верно?

– Это пока… Твои новые глаза – Ее клеймо демона.

Магистр Ордена Милосердия закашлялась и прижала к себе котомку с егозливой лапой Дроторогора.

– Давайте закроем эту тему и сосредоточимся на нашем походе, – категорично заявил я. – Моя очередь дежурить!

– Хорошо…

– Спаси нас, Всеотец, – утыкаясь в траву, тихонечко простонала Лютерия.

Сдвинув брови, я проследил за тем, как укладывается спать Настурция. Лютерия вновь зашлась кашлем. Еще вчера ей не было так дурно… Вчера? Да, пока я находился в Анкарахаде, здесь не прошло и двух часов…

Я подпер подбородок кулаком.

Развязка Испытания пугала меня. Я никогда и никем не хотел править, становиться выше других или решать чьи–то Судьбы. А тут… Теперь я король Анкарахады, великого Вседержителя Рифф, Восьмой из Колеса Девяносто Девяти. И я либо буду соответствовать Ее требованиям «архонта», либо… Я почему–то чую, что в случае моей «некомпетентности к занимаемой должности» Рифф даже никаким Испытанием Себя утомлять не будет – просто прибьет меня, как моль тапкой, потому что я «не паук» и – привет.

Анкарахада – Небесная Высь, где в нетленности живут миллионы и миллионы «детей» Праматери. Что Рифф ждет от меня по отношению к Ее Раю? Реформаций? Каких–то завоевательных экспансий, к примеру, в Мир Тьмы или Мир Света, которые расширят «владения» Праматери? А может, мне нужно будет проповедовать учение Лемнискаты в разных уголках Вселенной? В чем конкретно на меня надеются? Я не люблю неизвестность. Я такой человек, которому надо быть готовым ко всему заранее.

Хотя одно я точно предугадываю… Архонты, по Ее уставу, должны иметь два священных «ключа». Ситри от Анкарахады и Бицфу от Лаанхакады. Главный грех Укулукулуна перед Рифф, из–за которого Она через Суд Всех Преторов подвергла его Испытанию, ознаменовался потерей Бицфу. Лаанхакада, как я понял, это – ад прогневавших Ее арахнидов. И в нем есть некто Бангравейс – кто–то шибко похожий на нашего Назбраэля. Так вот, Бицфу теперь у этого Бангравейса. Или нет? А если да? Что Бангравейс наоткрывает этим Бицфу? Какие клетки он им отопрет и каких монстров из них выпустит? Уже выпустил… К гадалке не ходи, что Бицфу в списке моих заданий будет обведен красными чернилами.

Я вздохнул.

Как скоро Ансельм, Шорох или Бракарабрад придут за мной, чтобы я воссел на Ее трон Анкарахады? Не знаю. Сейчас меня заботит совсем не это. Эмилия и Грешем! Снурфи и Мурчик! В эти секунды моя душа рвется из–за них… Из–за прощальных слов Эмириус Клайн, о том, что она убьет тех, кто мне дорог. Лучше бы меня, дурака, прикончила! Вселенная, Урах, вы – свидетели моего провала! Моего краха и безумия! Я возомнил себе, что в праве отменить взыскание Самого Бога! Всеотец, прости меня… Я… Зачем я так… Кто я такой, что поставил себя выше Тебя и Твоего предначертания для Эмириус Клайн? Я – бестолочь! Я перемудрил сам себя! Оплошал и промахнулся! Я наломал таких дров, что теперь хлебай – не расхлебаешь! Эмириус Клайн, наперсница всех интриг и пороков, так ловко прикинулась передо мной беленькой овечкой, что я вновь поверил ей! Опять! Матрона Тьмы – древнее создание, безжалостное и циничное, ныне сбросила себя цепи Бога Света – артефакт запредельной силы, удерживающий ее в повиновении у Уруха. Что же, Рифф разбила браслеты Всеотца. У Праматери хватило мощи сделать Это. Да, это так, и Эмириус Клайн уже где–то на Земле. Сколько бед она принесет Королевствам? Сколько невинных мужчин, женщин и детей падут от ее ужасного меча Гасителя Зари? Как нам… мне ее остановить? Будет ли Рифф помогать мне в этом? А Урах? Может Назбраэль? Ха! Бог Тьмы же не станет терпеть конкурента, верно? Эй, Назбраэль, одна подлая красотка с крыльями собирается отнять у тебя лавры Наикошмарного Кошмара! Ты уж подсуетись, не прозевай свое чемпионство! Смешно? Куда уж…

В отчаянии я ударил себя по коленке.

Дроторогора и Вальгарда Флейта будто было недостаточно для того, чтобы разнообразить мой скучный досуг, вот с Эмириус Клайн – самый раз. Ровнёхонько! С ней колода карт стала полной! Эгей! Фатум–Крупье, перетасуете, пожалуйста! Ага! Сдаете? Посмотрим, посмотрим… Надеемся на удачу! А козыри все – где?… Не у меня… Почему мне так плохо?…

Наутро Лютерия Айс совсем расхворалась. Ее бил озноб и тошнило. С трудом мы усадили магистра на Барона, а сами оседлали Марви и Гонорию. Двигаясь вдоль Рыжей, мы следовали за омерзительной лапой Дроторогора. В какой–то момент рука Бога–Идола ткнула через реку. Ригель – твой выход! Волшебный корабль из бутылки явился на мой зов. Как всегда, тепло нас поприветствовав, он пригласил нашу компанию к себе на борт. Водное путешествие выдалось коротким, но ознаменованным для меня вниманием Привратника. Он безмолвно жарил мою душуВселенскими Углями, болью напоминая мне о том, кто из нас двоих тут Господин, а кто «отправленный на задание мешок крови и мяса». Я катался по палубе, стонал и стенал, пока Привратник внезапно не удалился из моих внутренностей тела. Арбитр выудил из меня новую информацию о Короне Света, и она пришлась ему по вкусу: «Подвижки есть! Калеб без дела не сидит! Филириниль – оружие против Флейта и Дроторогора – где– то рядом! Бабахнуть им одного и другогл, а там и две части Короны Света в руках. Все тип– топ! В следующий раз, когда заскочу к Калебу, – уже уйду с обновкой!»

К полудню мы пересекли Рыжую и двинулись дальше через заросли Великого Леса. День сменился днем, затем еще одним. К его завершению Настурция отметила, что цвет моих глаз вновь стал прежним. Вся лазурь сошла с них. Я же подозревал, что это не совсем так. Я догадывался, что «помазание» Рифф не покинуло меня, а лишь скрылось на время. Скорее всего, мои новые глаза нельзя носить здесь постоянно. Ведь если припомнить мертвых культистов Дома Шелка, с которыми я сражался в Зрячей Крипте Гамбуса, то у всех у них на очах лежала повязка. Через тайные, макабрические обряды они приблизились к Рифф, снискали от Нее расположение и получили за это лазурные глаза Анкарахады. Но недозволительно живым смертным лицезретьСущее тенью Взора Праматери – рано или поздно, но неизменно это приведет к полному ослеплению обладателя сего Дара. Я должен научиться пользоваться своими «лазурными глазами», их трансцендентным ясновидением и проникновением за шоры обыденного без вреда для себя. Убежден, что Ансельм знает, как это сделать.

Миновали еще сутки. В полдень, когда мы отдыхали после долгой скачки, к нам на поляну вышел бурый кудлатый медведь. Голодный и оттого злой, привлеченный запахом запечённого антрекота из Скатерти «На все вкусы», он напал на привязанных коней. Два резких удара могучих лап, выстрел энергетического Луча из Клюквы и еще удар… В итоге: все печально и грустно. Косолапый как–то успел задрать всех наших лошадей, ну и сам тоже отошел к праотцам всех медведей. Зверь подобрался тихо, и еще хорошо, что к Марви, Гонории и Барону, а не ко мне, Настурции или Лютерии. Так – бамс – кому–то из нас по шее когтистой пятерней и все, тю–тю. Не стоит забывать – Великий Лес – это не какой–нибудь чудесный парк, разбитый вблизи поместья. Нет. Он коварен, опасен и бесконечно хитер. Здесь всегда надо держать ухо востро!

Посоветовавшись с Настурцией о том, как быть с Лютерией Айс – постоянная тяжелая борьба с лапой Дроторогора почти обездвижила магистра Ордена Милосердия, я попытался «достучаться» до Юнивайна. Несколько раз я кидал Кампри об траву – впустую. Мой призрачный друг не отозвался. Пришлось взять Лютерию под руки и вести вперед… А как иначе? Идти надо во что бы то ни стало.

Вынужденный неспешный поход дал мне присмотреться к Великому Лесу. Он явно изменился. Да, да! Он тут не такой, как, скажем, десять миль назад! Рано опустившиеся сумерки не позволили мне ответить себе на вопрос «что с ним не так?». Однако, вновь выдвинувшись с солнцем в путь, я все же сообразил что к чему.Ароматы – это раз. Великий Лес благоухал! Он пах свежестью, чистотой и весенней радостью, состоящей из тонких ноток меда, стиракса, аниса и гальбана. Любой парфюмер из Плавеня или Иль Градо пришел бы в восторг от этого букета и тотчас бы возвестил, уперев руки в боки: «Мой парфюм был беден без этого фимиама! Я обязан произвести в своей лаборатории нечто похожее!» Что поразило меня еще – так это целые заросли разнообразных цветов! Великий Лес и так обаятелен, как дама, наконец–то выбравшаяся в театр, но тут он превзошел сам себя! Под черными и коричневыми стволами деревьев роскошествовали многолетние кустарники – форзиция, рододендрон, скумпия и глициния перемешивались друг с другом и накрывали собою гиацинты, тюльпаны, ирисы и эрантисы. Толстенькие, но вполне бойкие пчелы летали от бутона к бутону. Их шубки и мордочки – все в пыльце. Одна пчелка, более прочих взявшая на себя пыльцы, уселась на меня передохнуть. Я аккуратно погладил ее пальцем по спинке, и она зажужжала – «мол, не надо, не надо, милейший, это лишнее, мы с вами не шибко–то знакомы для таких вот фамильярностей». Спустя секунды пчелка улетела. На прощанье я помахал ей рукой.

Еще в Шальхе я позаимствовал с полки Вильгельма Темного блокнотик, куда во время путешествия стал записывать свои мысли, томные элегии (не для всех ушей, я стесняюсь!) или зарисовывать какие–то миниатюры. Поддерживая Лютерию Айс под локоть, я пожалел, что: «а» –не могу сейчас что–то накидать на «бумагу», «б» – что сам по себе посредственный художник. Вот Эмилия, вот она – да, кисть или карандаш в ее руках творят волшебство… А еще мне показалась удивительным, что здесь не было ни одного намека на присутствие живорезов. На их деятельность и промысел. Если во всем Великом Лесу следы активности живорезов проглядываются на каждом шагу – их неряшливые вырубки, безобразные норы, куцые руны на камнях, прогоревшие кострища, останки и черепа, то сюда, казалось, Хрипохор не заходил вовсе. Создавалось впечатление, что я иду по Великому Лесу той доисторической эпохи, когда здесь беззаботно жила нимфа Астрид – до прихода Назбраэля, Хрипохора и Его войны с драконами Фисцитрона Венценосного.

Пели птички, прыгали зайчики, из–под коряг пучились аляповатые грибные шляпки. Множество родничков усеяли собой просторы лесистых холмов. Мы набирали их ледяную воду во фляги, а потом с наслаждением запивали ягоды, в изобилии растущие куда не глянь. Пряная изумрудная подстилка, окружающая прогалины позабытых всеми троп, пучки ковыля и овсяницы в низинах, душистый ветер и исполины–буки, дубы и вязы навевали на меня ощущение, что я попал в сказку, в мифическую страну, где живут добро, альтруизм и кротость – эти неразлучные сестры, и их танец – Чары Самой Жизни.

Но вот что–то поменялось в Великом Лесу. Как будто в Его Праздник природы забралось что–то стылое и мрачное. Все чаще мне под ногами попадались опавшие листья и все реже мелькали хризантемы и георгины, а те, что я замечал, были пожухлыми и хворыми. Покуда я продвигался вперед, все неумолимо чахло и увядало.

Мое настроение тоже поддалось пессимизму. Вдруг Лютерия мне сделалась обузой, тяжелой и обременительной ношей. Хватит ее терпеть! Что я, нянька ей что ли? Чик–чирик ее и баста! Чуть отступив назад, я надавил Настурции на голову, и подсечкой скинул в овраг – чтоб не мешала, занудная бабенка. Перевернув Лютерию лицом к себе, я обнажил Альдбриг.

– Калеб, это все Дроторогор! Сопротивляйся… – прошептала она, придавливая сумку с лапой Бога–Идола к животу.

– Все! Никаких «Калебов и Дроторогоров, хлебов и творогов»! Ты мне шибко надоела, смекаешь? Опостылела, как горькая редка! Ага? Поэтому я перережу тебе горло!

Я приставил меч к шее Лютерии. Ну а, что? Возись тут с ней, выхаживай, заботься! А может мне еще жениться на ней, нет?

Мою щеку обожгло прикосновение металла. Я приложился к ней пальцами – из неглубокой раны текла кровь. Беспощадное наваждение, ниспосланное на меня гадкой культей Дроторогора, покинуло меня так же быстро, как и до этого нашло. Настурция, отдуваясь, выбралась из оврага.

– Лютерия, прости меня! Это…

– Калеб, я тебя!… – угрожающе крикнула мне колдунья.

– Калеб, если ты сейчас вновь поднимешь свой меч на эту женщину, то второй мой «выстрел» угодит тебе точно в лоб.

Я обернулся. На дереве в десяти футах от меня сидел… эльф. Да, да! Эльф! Я сразу понял, что это именно он! В зеленой облегающей броне, камуфлирующей его в кроне ясеня, с длинным луком и серповидным мечом за плечом, с каскадом золотых волос, с ясными голубыми глазами, тонкими губами и слегка заостренными ушами. Эльф лучился молодостью, ловкостью и статью. Его движения несли в себе кошачью грацию и внеземную пластичность.

– Со мной все в порядке, – завороженно отозвался я. – Это все Дороторогор. Он по очереди толкает меня и моих друзей на гнев.

– Дроторогор? – переспросил эльф.

Я поправил на запястье переводчик–фенечку Бертрана. Без нее, наверное, мы бы не смогли общаться. Спасибо тебе, Рыжая Колючка!

Эльф расслабился и упал с дерева спиной вниз. Я испугался, что он разобьется, но этого не случилось. В последний момент эльф перекувырнулся, и как ни в чем не бывало встал на ноги. Он кивнул Настурции и плавно подошел ко мне.

– Ты сказал, что Дроторогор манипулирует вами. Как?

– Если не вдаваться в подробности, то он частично принужден идти вместе с нами, – печально улыбнулся я.

– В моей котомке рука, отсеченная у Бога–Идола принцем Легией, – промолвила Лютерия.

Смерив меня испытывающим взглядом, эльф бережно взял магистра Ордена Милосердия под руки и усадил на замшелый валун. Чуткие пальцы коснулись сумки – та вздрогнула, и эльф отшатнулся.

– Зачем вы несете с собой Вековечное Зло? – сощурившись, спросил он.

– Поверь, не ради собственного удовольствия, – ответила ему Настурция, оправляя блузку. – Если кратко6 Дроторогор вернулся в Мир и хочет уничтожить всех и вся. Я, Калеб и Лютерия, а изначально с нами еще были Альфонсо и Дурнбад, отправились в Великий Лес, чтобы отыскать Тумиль’Инламэ – город эльфов, а в нем Филириниль, меч принца Легии, подаренный ему богиней Сирвиллой. По преданию в Полдень Игл Филириниль Легии смог отрубить у Дроторогора, неуязвимого для обычного оружия, его лапу. Мы выяснили, что после победы Харальда и Легии над Хрипохором «обрубок» Дроторогора нельзя было ни сжечь, ни уничтожить как–то иначе. Что культя Бога– Идола так возненавидела своего «отсекателя», что вечно стала указывать на него своим отвратительным перстом. Лапу Дроторогора закопали под курганом в Малахитовом Дворце, который потом под ее воздействием выгорел и превратился в Тлеющую Чащу – химерическое и смрадное лихолесье. Ради спасения всех Королевств и всего Мира мы выкопали лапу Бога–Идола, и пошли вслед за ней, как за ориентиром. К Легии и его Филиринилю. Мы нуждаемся в легендарном мече, чтобы вновь выдворить Дроторогора за пределы Реальности.

– Меня зовут Салидас Аторэ, я – сын принца Легии, внук Пиримиэля, правнук короля Кириана и Лузановиэля Аторэ. Я последний отпрыск Зеленого Королевства и хранитель того, что раньше называлось Тумиль’Инламэ. Вы почти дошли до него, – помолчав, сказал эльф.

– Король! – воскликнула Настурция, преклоняя колено. Мы все последовали ее примеру.

– Не надо, встаньте. Чей я король? Разве что этих ракит, – покачал головой Салидас.

– Расскажи нам свою историю, – попросил я, поднимаясь.

– Слушайте, раз так хотите. Мой дед и отец знали, что Хрипохор непременно отомстит Соединенному и Зеленому Королевствам за Полдень Игл. Иначе не могло и быть, – садясь на землю и поджимая под себя ноги крестом, начал Салидас. – Хрипохору всегда было тяжело дотянуться до сладкой сердцевины Соединенного Королевства. Много открытой местности, прерий и просторов. Закованная в латы конница, выходившая против, пусть даже тысяч живорезов, неизменно перекидывала чашу весов в вашу сторону. Но даже тут Хрипохор почти умудрился добиться своего. Тайной, предательством и сверкающим кинжалом в мглистом тумане, он распял супругу и всех детей Харальда Темного. За исключением одной – Лия, находившаяся в замке Гричинга, спаслась. Мой отец – Легия – видел страх и непереносимую опустошённость в глазах Харальда. Он был рядом с ним в Лесу Скорби, когда тела семьи Харальда снимали с гвоздей. В ту ночь вашего короля сломали. Маленький Гирц был еще жив, когда Легия, плютеранцы и Харальд отыскали то Лобное Место. Отец воззвал к Сирвилле, Матери Матерей моего рода, известную у вас под именем Сия Лаверлорд, чтобы Она сжалилась над ребенком и излечила его. И Богиня откликнулась на праведные молитвы, и снизошла к ним. Она наложила руки на Гирца, вступив в противоборство с черным волшебством Хрипохора. Мальчик умер, потому что за его убийством, и за его душой, стояли не мистагоги Хрипохора, но все Боги–Идолы. Сиривилла открыла Легии и Харальду – это Ее поражение есть не просто отдельное превосходство Тьмы над Светом, но возвышение Мрака, которое в будущем будет почти невозможно остановить. Тогда отец, в последний раз, оставил своего друга Харальда, и поспешил вернулся к нам в Зеленое Королевство.

В канун моего пятидесятилетия, дед, король Пиримиэль отменил все празднования. Он выступил перед народом Тумиль’Инламэ с тревожной речью, заявив, что ему стало известно о том, что Хрипохор собрал небывалую рать, которуюуже двинул на Зеленое Королевство. Такое для нас было не внове, но ныне армаду вел лично Бог–Идол Захваш. Он выполз из Огненной Преисподней и, пылая яростью за брата Дроторогора и битву Сотню Ножей Гривирдана, в которой его одолел Лузановиэль, направился к нам. Как мне описать, что тогда произошло? Отец и дед приняли решение удалить меня из Тумиль’Инламэ ради того, чтобы Зеленое Королевство в одночасье не потеряло всех своих владык. С горсткой приближенных я был упрятан далеко отсюда. Уже потом от пришедшего ко мне альва я услышал, что было дальше. Мой дед Пиримиэль и отец Легия вышли сражаться с Хрипохором за наш Дом (У эльфа из глаз потекли прозрачные ручьи). Катана короля Пиримиэля – Честь Зеленого Королевства в тот день побагровела от пущенной ею крови, а Филириниль Легии обломал рога сотням монстров, но… живорезов было слишком много. Слишком… Захваш, проклинаю его на веки вечные, прорвался к Пиримиэлю и схватил его. Он взял его живьем, и дух воителей Зеленого Королевства пал. Чтобы избежать паники, Легия, сплотив разрозненные отряды альвов вокруг себя, увел их в Тумиль’Инламэ и заперся в нем. Тогда Захваш осадил город. Но не мог Бог–Идол миновать Защитный Барьер, некогда поставленный перед Тумиль’Инламэ Элизиями Ураха. Затяжная война не устраивала Бога–Идола, и он пошел на хитрость. Захваш заявил, что отдаст Зеленому Королевству его короля и уберется восвояси ровно на сто лет, если взамен Легия вручит ему хотя бы одну из трех Элизий – веточек от предвечного Дерева Жизни из Мира Света Ураха. Глубоко под землей, в Пандусе Лилии, что находится в Чертогах Клятвы, корни Тумиль’Инламэ оплетали собой эти «веточки». Из них, из их неиссякаемой энергии, наш город–дерево и произрос, поэтому его можно назвать малым Деревом Жизни. Захваш настаивал на личной встрече, на нейтральной территории у Вильева Моста.