В центре нашего огороженного островка–ристалища проступила воронка. Сначала она засасывала в себя песок, но потом стала действовать в обратном направлении. Из ее нутра всколыхнулся вихрь, который чуть погодя, рассеявшись, обернулся восьмиконечным столом с двумя горящими свечками – язычок пламени одной был белый, а второй – черный.

– Архонт! Берешь ли ты себе перед этим Экдизисом советника? – спросил Лиуфуил.

– Нет! Ни для этого, ни для последующего! Я – самый сильный и мудрый из когда–либо избранных Рифф архонтов, и не нуждаюсь в чьей–либо помощи! – сказал Укулукулун, с форсом приближаясь к свече на своем конце стола. Он облокотился на столешницу и вперил в меня свой кошмарный взгляд.

– Отмеченный! Желаешь ли ты увидеться с каким–либо советником до Экдизиса Стойкости?

Я пожал плечами, собираясь ответить, что в Анкарахаде у меня нет друзей, но тут заметил, как по ту сторону пропасти, из рядов «свидетелей Рифф» мне машет Ансельм.

– Я хочу поговорить с Ансельмом Грэкхольмом!

– Ты услышан, – кивнул Лиуфуил.

Сразу после этого «серые тени» Енорха подлетели к Ансельму и перенесли его на островок Испытания.

– Суд Всех Преторов отмеривает вам пять минут.

Долговязый мужчина с чертами Эмилии и Настурции Грэкхольм совокупно выглядел молодым и старым, уставшим и бодрым, странным и неимоверно отдаленным от всего мирского. Только зеленые глаза его не имели двоякости. Как и у сестер, они были чуткие, добрые и внимательные.

– Калеб, хоть и заочно, но я знаю тебя. Ты очень дорог моей семье, – помолчав, сказал Ансельм.

– Эмилия и Настурция скучают по тебе, – отозвался я. – И мама с папой тоже…

Ансельм покатал желваки.

– Наурет и Клидас у Ураха, в Мире Света, а я здесь. И, к сожалению, я не могу сообщить им, что люблю всем сердцем не их, а Владычицу Рифф! Только Она – мой ориентир и мой единственный Бог.

– Любишь?! – изумился я.

– Три минуты! – напомнил Лиуфуил.

В изумрудных очах Ансельма появился блеск обожания.

– Я видел Ее, Калеб. Я жил у Ее ног. Она – Вседержитель… Я не могу описать тебе этого чувства. Она… Она сурова, как отец, и нежна, как мать. Рифф терпеливо учит и жестоко наказывает. Она не для всех. Анкарахада погрязла в тщеславии, неге и эгоизме. Из–за Укулукулуна Ее рай превратился в свалку, в мусорную кучу, и Она отстранилась от него. Случилось большое горе, Калеб. Но о нем потом. Среди всех людей и нелюдей Праматерь указала на меня. Чтобы я направлял тебя. Сейчас и далее. Ты – Ее избранный. Тебе многое предстоит свершить для Нее.

– Ансельм, если ты не в курсе, то я серьезно влип.

– Минута!

Грэкхольм торопливо заговорил:

– Укулукулун – архонт, он кажется неуязвимым, но это не так. Ты во всем превосходишь его. Так мне сказала Праматерь, а значит так и есть. Чтобы пройти этот Экдизис сосредоточься на самом светлом, что есть у тебя. На…

– Время истекло! – произнес Лиуфуил. – Отмеченный, займи свое место у стола.

– Крепись, Калеб. Рифф с тобой, – напоследок сказал мне Ансельм Грэкхольм.

Серые тени, взяв Ансельма под ребра лапами, доставили его обратно на основное поле Максигалдоры.

На негнущихся ногах я заковылял к столу. Меня тошнило и мутило. Мне чудилось, что я сплю, что все это происходит не со мной, а с кем–то другим. Словно в прострации я уставился на архонта.

– А вот и ты, раб! Пошушукался с отребьем? Он сбежал, а ты остался, – злобно обронил Укулукулун. – Чувствуешь теперь, как дрожат твои коленки? Как тебе хочется плакать? Реви! Покажи Максигалдоре, какой ты никчемный!

– Еще чего.

Вдруг, из столешницы стали расти два хрустальных стебля. Увенчанные обрюзгшими шишками на концах, они буквально за несколько мгновений вытянулись и низко загнулись над свечками. Затем шишки лопнули и из них выдвинулись прозрачные прямоугольники с архаичными, едва приметными загадочными письменами. На нижней призме полого прямоугольника имелась дырочка, которую с удовольствием стало лизать пламя свечи. Изыскано и со вкусом. Серэнити бы понравилось эта забава.

– Экдизис Стойкости таков, – между тем повел речь Лиуфуил. – По моей команде вы вложите свои ладони в ниши над фитилями. Как вы видите, в основании ниш есть прорезь – через нее на вас будет воздействовать жар свечи. В Экдизисе победит тот, кто продержит свою ладонь над огнем дольше другого. Король Укулукулун Тобольдо, Калеб Шаттибраль, вы готовы?

Укулукулун снял перчатку. Его пальцы блеснули изумительными перстнями.

– Я – да! – громко сказал архонт.

– Тоже.

– Максигалдора! Суд Всех Преторов! Экди–зи–и–ис Сто–о–ойкости! Экдизииис Сто–о–ойкости! Экди–зи–и–ис Стооойкости! Во имя Рифф нашей Праматери – Форгат!

Я глубоко вздохнул, утер соленый пот на висках и вставил ладонь в хрустальную ячейку. Укулукулун сделал то же самое…

Вряд ли есть те из нас, кто хоть раз в жизни случайно не приближался к разрумянившейся печи или весельчаку–костру слишком близко. Поцелуй огня… Почувствовав разрушительную плерому первозданного элемента стихии, обращающего в пепел все и вся, мы тут же отшатываемся от него. Это срабатывает инстинкт самосохранения – наиболее примитивный рефлекс, который почти невозможно контролировать. Дуть на покрасневший участок кожи – наше первое желание. Потом может вздуться волдырь. Ранка будет дергать несколько дней, а то и недель – неприятно. К чему я? Да к тому, что, поместив ладонь в этот проклятый прямоугольник, я сразу проникся всей так называемой прелестью агонии. Сказать, что мне было больно – это ничего не сказать. Я истошно закричал и дернул руку на себя. Я почти вынул ее из выемки, но осекся. И не потому, что огонь перестал причинять мне вред, нет, вовсе нет. Трижды нет! Все дело в том, что до меня дошло – если я вот так вот выкину белый флаг, попячусь назад перед телесными истязаниями, не проявив хотя бы каплю выдержки и самообладания, то умру, потому что Рифф такой архонт не нужен. А так… так у меня еще есть призрачный шанс на… На что? О, Вселенная! На что?!…

Я сжал челюсти и, воя не раскрывая губ, поднял глаза на Укулукулуна. Да неужели! От его грозного и властного обличия не осталось и следа! Фальшивая маска спала! Где твой прежний лоск, злополучный король Анкарахады? Ты побледнел и осунулся! Ты дрожишь! Ха–ха–ха, ты еще и жмуришься?! Ты мой бедненький!

И эта картина, это неподдельная демонстрация неустойчивости и изможденности влила в меня кувшин упрямства и какого–то безумного стремления во что бы то ни стало опрокинуть Укулукулуна на лопатки!

В моей биографии есть пункты, окрашенные в багряные и грязно–темные цвета – это пребывания в камерах пыток. Я находился в них не единожды, и крайний раз совсем недавно, из–за Эмилии – в Ордене Инквизиции Шальха. Тогда, месяцами назад и гораздо ранее, палачи безбожно измывались надо мной, но я выжил и вопреки всему сохранил рассудок. А в чем секрет? В чем затравка? Почему я не сошел с ума и не повредился психикой? Отвечу кротко – мне помогла многолетняя практика колдовства и чародейства. Мое умение концентрироваться на чем–то одном, убирая из внимания все другое. Это заглавное правило для создания заклинаний большинства «магических школ» не дало мне слететь с катушек. В момент «икс», когда палач закатывал рукава и брался «трудиться» надо мной, я начинал воспринимать свое тело не все целиком, но частями. И ту часть, что подвергалась насилию, я мысленно будто бы отсекал от себя, блокировал. Она словно бы оказывалась вне меня. За мной. Нет, разумеется, членовредительство сказывалось на мне, однако я мог ясно соображать и отдавать отчет тому, что говорю. При допросах это очень важно.

Сейчас мою ладонь крутил палящий зной свечи. Нос различал вонь жженого мяса. Это страшно и мерзко. Я применил к себе тот самый проверенный годами прием – «я есть фрагменты», и он возымел успех. Отгородив руку от самого себя (она не моя, я не ее – мы – порознь), мне, чтобы окончательно выдворить болезненный импульс из сознания, пришлось в эту тяжелую минуту выудить из себя воспоминания радости, безмятежности и тихого счастья. Я глядел на свою коптящуюся кисть, но уже видел не ее. Перед моим взором была мама. При свете лампады она шила мне новые штанишки, а я, маленький мальчик, сидел у ее колен и возился с Медком. Иногда мама отрывалась от своего занятия, чтобы улыбнуться мне… Ах, эта улыбка! Сколько в ней ласки, заботы и добра! Я прижался к маме, и не было ничего во всем Мире, что заставило бы меня плакать! Я – ребенок, уткнувшийся в подол платья, отдаленный от своей нынешней Судьбы и Рока провалом времени, знал – никто не посмеет меня обидеть, когда рядом мама. Моя защита была абсолютной, непробиваемой, незыблемой и несгибаемой. Мама бесконечно любила меня при жизни и верю, отчаянно верю, что и после смерти ее душа не покидает свое чадо. Куда бы меня ни занесло, и где бы я ни оказался – моя дорогая мамочка бережет меня… Мама! Я все преодолею, если ты будешь подле меня! Тогда и сейчас!

Слезы текли по моим щекам. Они падали с подбородка на хрустальную ячейку и ползли по ней дальше, к свече. Встретившись с первой из моих слез, фитиль недовольно зашипел. Кап–кап–кап – заморосили на него остальные прозрачные горошины. Свеча не погасла, нет, она даже стала более пылкой, но вся моя боль куда–то испарилась… Самовнушение?… Мама, Вселенная, Урах… Спасибо! В неописуемом удивлении и трепете, я медленно–медленно опустил голову и исподлобья, воззрился на Укулукулуна. Уже едва–едва удерживающий руку над горящим фитилем, он пересекся со мной взором огненных–воронок глаз.

– Ты проиграл, – шепнул ему я, придавливая ладонь к отверстию, так чтобы пламя свечи полностью вошло в нее.

– Ты же просто раб! Как ты…?! Сумел?! Ты! Раб! – задохнулся архонт, рывком изымая руку из хрустальной ячейки.

– Во мне есть то, чего нет в тебе.

– Чего же во мне нет?!

– Любви.

Три из восьми Оцеллюсов зажглись черным пламенем. Внезапно в мои уши ворвался рокот Максигалдоры. Мозг, ранее отключивший для меня почти все звуки (наверное, чтобы они не мешали мне фокусироваться на Экдизисе), вновь вернул их.

– Экдизи–и–ис Сто–о–ойкости! Максигалдора! Экди–зи–и–ис Стооойкости! Народ Рифф! Экди–зи–и–ис Сто–о–ойкости! Анкарахада! Окончен! – закричал Лиуфуил. – На нем победил отмеченный! Калеб Шаттибраль!

Арена вопила. Гневно? Одобрительно? Азартно?

Укулукулун таращился на меня, а Лиуфуил, между тем, вновь заговорил:

– Отмеченный, Калеб Шаттибраль, теперь твоя очередь запустить Ганглион. Испытание должно продолжаться.

Я кивну и подошел к Базалу.

– Тебе всего лишь повезло! Глупая удача! Второй раз ты не выстоишь! – прогремел Укулукулун, принимая на себя прежний порфироносный вид.

– А что, если нет? Вон те пауки и преторы, сколько ты им всего злого сделал? Не знаю, как в Анкарахаде избавляются от архонтов–тиранов, но предполагаю, что свою смерть ты сладкой не назовешь.

– Гаденыш, я тебе все ребра переломаю! – рявкнул Укулукулун.

– Веди себя подобающе, король Укулукулун, – обронила Канханация.

– Продажная курица! Я – твой повелитель! Я, а не эта букашка! Ну, ты погоди, я воздам тебе сполна, бестолковый вершитель! Уж ты у меня хлебнешь горя! – с пеной у рта вновь пообещал расправу Укулукулун.

– Калеб Шаттибраль! Рифф, Суд Всех Преторов и Максигалдора все еще ждут начала второго Экдизиса! – проигнорировав угрозы архонта, промолвила Канханация.

Я повернул ладонь кверху (невредимая!), а затем положил ее на Базал. Легкое движение… Стрелка Ганглиона сошла с риски и направилась бороздить «сакральный круг». Ведомая Рифф, она должна была определить какой Экдизис нам назначить… Торможение… Указатель дернулся туда–сюда и затих на абрисе с фигурками разных существ, окружающих красного паука.

– Экди–зи–и–ис Му–у–удрости! Экдизи–и–ис Му–у–удрости! Максигалдора! Анкарахада! Экди–зи–и–ис Му–у–удрости! – молитвенно воспел Лиуфуил.

Серые тени Енорха, летающие пауки стражи, стали переносить на островок–ристалище громадные шары–коконы. Всего шаров оказалось восемь. Серые тени выстроили их ровной линией перед Ганлионом, а после вскрыли. Вот кто вышел из льняной внутренности: престарелый гоблин в изысканных одеждах и с тростью в лапе, крупная женщина – человек в белой рубашке, свободных штанах и красной повязке вокруг лба (при ней был гарпун), сутулый тролль с короткими мечами у пояса и фиолетовым ирокезом на макушке, рыжий магкошерст в бриджах и шляпке моряка за ушками, чумазый гном с киркой, вампир –человек с удлиненными скулами и печальными глазами, в черной кожаной броне, виал в синих перчатках и комбинезоне, на груди с вырезом под лицо, ворожея – стояла прямо, в тунике и с большой котомкой грибов.

– Экдизис Мудрости! – еще раз сказал Лиуфуил, но теперь уже мне и Укулукулуну. – Отмеченный и король Анкарахады! Цель Экдизиса – найти среди этих восьми рабов паука, замаскированного в ложную личину. Рабы станут подходить к вам, и вы по очереди должны задать им два любых вопроса, получая в ответ только «да» или «нет». Далее, после всех опросов, вы выскажете Суду Всех Преторов ваше умозаключение – кто из всех рабов является иллюзией, прячущей под собой паука. Экдизис прекратится, когда кто–то из вас даст правильный ответ.

– По итогу. Говорю – «паук» и попал – значит, выигрыш, а если ткнул мимо, то захожу на второй круг, и так до победы?

– Верно. Прозорливость – приличествует, недальновидность – возбраняется и наказывается, – подтвердил мне Лиуфуил.

– А если мы вместе назовем «паука» пауком и угадаем? Ведь такое тоже может быть.

– Тогда Суд Всех Преторов засчитает вам Экдизис Мудрости ничью. Теперь вам все понятно?

– Твои «ясно» и «понятно» уже порядком надоели мне! Если еще раз услышу их, вырву тебехребет! – гаркнул Укулукулун, упирая руки в боки.

Лиуфуил молчаливо возвел очи на меня.

– Да.

– Архонт Дома Шелка и король Анкарахады, ты по–прежнему отказываешься от советника?

– Тебе надо повторять это каждый раз?

– Калеб Шаттибраль, отмеченный, а ты? Возьмешь ли ты свое право на советника перед Экдизисом Мудрости?

– Можно ли дважды брать одно и того же советника? – спросил я.

– Нет. Ансельм Грэкхольм уже вне твоего выбора.

– Тогда… – я посмотрел за «орбиту», парящей в воздухе Рихтвайры, – я приглашаю стать моим советником Бракарабрада! Отшельника Серебряной Росы!

– Да будет так, – согласился Лиуфуил.

Серые тени скопом покинули ристалище. Обратно из арахнидов возвратились только двое – они перенесли ко мне Бракарабрада.

– Отмеченный, Суд Всех Преторов постановляет тебе совещаться с Бракарабрадом три минуты.

– Хорошо, спасибо, – отозвался я, крепко обнимая отшельника Серебряной Росы.

– Ты очень помог мне, Калеб. Ты спас мою дочь Пастасараму и вернул Тутовой Прогалине прежнее равновесие. Я помню это и никогда не забуду, – отстранившись, сказал мне Бракарабрад.

– Ты тоже сделал для меня немало. Без тебя бы я уже давным–давно погиб, – ответил я.

– Рифф запретила королям Анкарахады владычествовать над потомками Серебряной Росы. Вседержитель «помазала» нас самым красивым Своим Благословением – альтруизмом. Ты, Калеб, тоже обладаешь им, и Рифф это по нраву. Ты Ей угоден, – Бракарабрад легонько надавил кулаком мне на грудь, – а он – нет.

Отшельник Серебряной Росы улыбнулся:

– В Анкарахаде Рифф не показывалась уже тысячу лет. Однако мне Она позволила увидеть себя воочию. Ей известно, что ты, Калеб, не хочешь быть архонтом и именно поэтому ты станешь им. Для чего и как надолго, ты узнаешь чуть позже, после того, как займешь трон. Пока же тебе предстоит пройти Экдизис Мудрости.

– У тебя есть какие–то соображения по этому поводу?

– Король Анкарахады должен уметь распознавать кто есть кто. Доверься своему наитию. Но не только ему. Анализируй, сопоставляй, классифицируй, соизмеряй. Не гляди на то, что будет говорить Укулукулун. Имей свою точку зрения.

– Время вышло, отмеченный! – изрек Лиуфуил.

– Ты башковитый и даровитый колдун, Калеб. В тебе сидит врожденное чувство справедливости и такта. Ты не избит дворцовыми интригами, и любая власть для тебя – лишь способ навести Порядок в Хаосе. Рифф учитывала это при избрании тебя Своим фаворитом. Не подведи Ее! – напоследок крикнул мне Бракарабрад, улетая вместе с серыми тенями с ристалища на Максигалдору.

Два смерча закрутились на песке неподалеку от Ганглиона. Спустя секунду они вжались сами в себя, образовав стулья с высокими спинками.

– Король, отмеченный, займите свои места, – попросил Лиуфуил.

Я прошел к черному стулу. Справа от меня, Укулукулун уселся на белый.

Оглядев нас, Лиуфуил взмыл над Максигалдорой, и с неба крикнул:

– Экди–и–и–зис Му–у–удрости! Зачинается Экди–и–изис Му–у–удрости! О, великая Анкарахада! Экди–и–изис Му–у–удрости! Мы Приступаааем! Форга–а–а–ат!

Грянула ритмичная, барабанная музыка. Услышав ее, все восемь существ стали танцевать занятный, чуть чудаковатый танец. Они потрясали оружием (у кого оно было), поворачивались вокруг своей оси, притопывали ногами и плавно жестикулировали руками. Завораживающе! Особенно старается тот гоблин! Так и крутится, так и вертится! Красавчик! Архонт же удовольствия от пляски не получал. Он что–то шептал и смотрел по сторонам.

Когда мелодия стихла, существа отошли к Ганглиону. Осталась только ворожея. Она сузила два глаза – медный и фиолетовый, а затем показала на меня:

– Два вопроса, – потребовала ворожея.

Я растерялся. Я так не могу! Мне надо подумать! Как так с бухты–барахты спрашивать что–то важное?!

Я глубоко вдохнул и выдохнул, а затем внимательно осмотрел ворожею. Укулукулун в это время нетерпеливо ерзал. Ему хотелось побыстрее закончить с «глупым» Экдизисом Мудрости.

– Тебе трудно стоять на ногах? – наконец решился спросить я.

– Нет.

– Ты поклоняешься какому–то определенному Богу?

– Да.

Ворожея ткнула на Укулукулуна.

– Теперь ты, король.

– Ты родилась в Оплоте Ведьм?

– Да.

– Ты можешь жить вечно?

– Да.

Ворожея поклонилась и ушла. На смену ей вышел гоблин в изумительном наряде –серьга в ухе, атласные штаны, такая же блузка, замшевые сапоги. Он постучал странной тростью – словно извивающаяся змея, она была с набалдашником в виде пасти кобры, по песку Максигалдоры и почтительно склонил плешивую, в пигментных пятнах голову. На этот раз Укулукулун спрашивал первый:

– Ты сам себе сделал эту палку?

– Нет.

– Она ядовита?

– Да.

Гоблин перевел взгляд на меня.

– До того, как попасть в Анкарахаду, ты жил в Великом Лесу?

– Нет.

– Ты находился на службе у колдуна?

– Да.

Интуиция, не подведи меня!

Виал – третий «интервьюируемый» встал перед нами. Вообще виалы для тех, кто их никогда не видел, кажутся безобразными, страшными и отталкивающими созданиями. Лица у них на груди. Такие иногда встречаются у елочных игрушек – солнышек всяких, очеловеченных помидоров или звезд. Глаза – выпуклые блюдца (обычно пепельно–серые), зубы в три–четыре раза больше, чем у людей и жидкие пучки волос, как на клубне луковицы… Этот виал не был исключением.

– Тебе случалось путешествовать за пределы Рунного Королевства? – задал вопрос я.

– Да, – не мигая пялясь на меня, прогудел виал.

– Ты, как и все твои соплеменники, боялся тепла?

– Да.

Укулукулун тут же подхватил:

– Ты ел мясо и пил вино?

– Да.

– Ты умер от этого?

– Да.

Виал помахал нам с Укулукулуном рукой и уступил место женщине с гарпуном. Черноволосая, полная, в широко распахнутой белой рубашке и красной бандане, она походила на уроженку Островного Королевства. Женщина улыбнулась, и в знак приветствия подняла свой гарпун вверх.

– Ты была пиратом? – брезгливо протянул Укулукулун.

– Да.

– Твое оружие – твой военный трофей?

– Нет.

– Отмеченный, – кивнула мне женщина.

– Ты пила морскую воду после каждого успешного абордажа?

– Да.

– Но все же ты обесчестила свой народ?

– Да, – грустно отозвалась женщина. Она немного постояла, мотнула копной волос и вернулась обратно в ряд.

Мягкой, почти скользящей походкой, к нам подошел вампир. Бесстрастно и с некой неуловимой усталостью его красные глаза остановились на Укулукулуне. Заложив руки за спину, вампир тихо промолвил:

– Я жду, король Анкарахады.

– Ты всегда высасывал жертву «досуха»?

– Нет.

– Ты мог превращаться в животное?

– Да.

Не расцепляя сзади рук, вампир повернулся ко мне.

– Твои два вопроса, отмеченный.

– Жажда крови – твой врожденный инстинкт?

– Да.

– Ты рассматривал теплокровных исключительно как пищу?

– Нет.

Вампир подпрыгнул и, совершив сальто, опустился на свое прежнее место в числе существ Экдизиса Мудрости. На смену ему вальяжно вышел рыжий, забавный мягкошерст. Хихикнув и почесав брюшко, он промурлыкал:

– Калеб Шаттибраль! Я слушаю тебя!

– Ты бывал в Керане?

– Мур.

– Но ты посещал его не для того, чтобы торговать?

– Мур. Архонт, Укулукулун, прошу тебя.

Укулукулун надменно вздернул подбородок.

– Будучи живым, ты точил свои когти?

– Нет. Мяу.

– Ты больше охотился, чем выжидал?

–Мяу.

Дернув хвостом, мягкошерст ушел. Теперь на «сцену» выдвинулся гном. Замаранный сажей, в фартуке еще более грязном, чем лицо, могучими руками он стискивал кирку. Откашлявшись, он пробасил:

– Я здесь, король!

– Ты рудокоп?

– Нет.

– Тебя можно назвать изгоем?

– Да.

Укулукулун задумчиво закусил губу, а гном рявкнул:

– Отмеченный, не томи!

– Правда ли то, что ты никогда не видел солнца?

– Да.

– До того, как ты попал в Анкарахаду, ты знал, кто такая Рифф?

– Да.

Гном закинул кирку на плечо. Сделав шутовской приглашающий жест троллю, он покинул «площадку вопросов». Сутулый, но поджарый тролль с фиолетовым ирокезом застыл передо мной и Укулукулуном.

– Я тут, чтобы ты спросил меня, – прошепелявил мне тролль.

– Цвет твоих волос имеет сакральный смысл?

– Да.

– У тебя отсутствуют все задние жевательные зубы?

– Да.

Тролль хмуро посмотрел на Укулукулуна.

– Король Анкарахады.

– Ты ел своих соплеменников?

– Да.

– Ты делал это ради их блага?

– Да.

– Анкарахада! Все вопросы заданы! – возопил Лиуфуил, как только тролль встал между мягкошерстом и гномом. – Король Укулукулун Тобольдо, отмеченный Калеб Шаттибраль, Суд Всех Преторов готов услышать ваш вердикт! Кто из восьми рабов паук? Первым из вас Экдизис Мудрости открывает Укулукулун!

Архонт изящно поднялся с трона. Он подошел к вампиру и, грубо взяв его за локоть, вывел из ряда.

– Он – паук!

– Почему ты так думаешь, король? – вкрадчиво осведомился Лиуфуил.

– Кто ты такой, чтобы я сообщал тебе о своих выводах? – процедил Укулукулун. – На Экдизисе Мудрости – главное сделать правильный выбор, и я его совершил. Довольствуйся этим.

– Суд Всех Преторов принимает твой ответ, король Анкарахады, – отозвался Лиуфуил. – Калеб Шаттибраль, твое слово.

Я почувствовал, как пересыхает мой язык. Он прилип к небу и никак не хотел мне помогать высказаться. Кое–как, совладав с трепетом и волнением, я заговорил. И отчего–то с каждой секундой, с каждой произнесенной фразой, моя уверенность в себе росла.

– Кто паук, а кто нет? Суд Всех Преторов, Анкарахада… давайте разберемся в этом. Я начну преподносить вам свои суждения не по тому порядку, как выходили… рабы… но как велит мне разум – отсеивая истину ото лжи методом исключения. Проговорив себе и вам все зафиксированные мною на Экдизисе нюансы, я тем самым аргументирую свою точку зрения. Мне так будет легче… Это не претит Испытанию?

– Суд Всех Преторов позволяет тебе это, – согласился Лиуфуил.

– Хорошо. Итак. Гоблин – не паук. Его одежда сшита по моде Империи Хло, а серьга – символ особого расположения императора. Если чуть–чуть пофантазировать, то можно представить, что его родителей привезли из Заллусии в Империю Хло как диковинку–подарок, как занятных уродцев из заморских стран. Однако удача не обошла их стороной. Есть гоблины – исключения. Они чрезвычайно сметливы и эти, так статься, такими и были. Их гибкие мозги пришлись кому–то по нутру, и оттого они смогли успешно социализироваться в обществе. Этот гоблин, их сын, родился вне Великого Леса и Заллусии, под сенью университетов и институтов, и его наследственный хваткий интеллект не остался незамеченным. Побьюсь об заклад, что при жизни он ходил в подмастерьях у личного колдуна самого Бога–Императора – Таккибала. Лучших из лучших своих учеников Таккибал всегда награждает тросточками с головами змеи, такими как у этого гоблина. (Щипиш приподнял бровь) Идем дальше. Та женщина, похожая на пирата. Она действительно им была, и она не паук тоже. Женщина родом из Островного Королевства. Она активно занималась мародерством бухт и гаваней Империи Хло. Ей нравилось это. Женщина снискала славу грозной воительницы – это доказывает ее красная бандана. «Кхако» –такую отличительную повязку выдает капитан корабля самым отчаянным рубакам. Однако женщина оступилась. Она влюбилась в кого–то мужчину из Империи Хло. Кем он был? Рыбаком? Ловцом жемчуга? Да кем угодно! Важно лишь то, что когда об интрижке стало известно команде корабля, ей – женщине, расстегнули ворот, – клеймо позора в Островном Королевстве и принесли в жертву Шаггудде – Богу Морей и Океанов.

Броция сощурилась.

– Следующий, о ком я хочу сказать – это тролль. И он – не паук. Он берсеркер и тигролов. Фиолетовый ирокез у некоторых троллей имеет некий особый смысл – его обладатель отрицает страх и будет сражаться до последнего вздоха. У тролля отсутствуют четыре главных зуба – он сам себе их вырвал в знак того, что всю его семью съел тигр. Чтобы их души не растворились в желудке хищника навсегда, он по старому и древнему обычаю, заповеданному Богом–Идолом Мрахарафатом, сам отведал останков своих родственников. Теперь они с ним навечно.

Я набрал в грудь воздуха, после чего продолжил:

– Гном. Мои вопросы к нему и его ответы можно называть необычными и фатально прямолинейными, однако, это не совсем так. Гном никогда не видел солнечного света, потому что для него это табу, и он сам так решил. Гном, как он подтвердил Укулукулуну – изгой своего народа. Но не просто изгой, он фанатик своей веры – культа Дома Шелка Рифф. Кто ему его привил в Железных Горах? Не берусь сказать. Но он все равно не паук, хотя и мнит себя таковым. Гном – сумасшедший. Когда он был живым, то обитал под корнями гор, считая себя Ее «подземным арахнидом».

Преторы стали переглядываться друг с другом, а я, не обращая на это внимания, говорил дальше:

– Виал – не паук. Он оставил Рунное Королевство ради изучения иных земель. Возможно, сам Фосгейн некогда послал его бороздить Мир, чтобы пополнить о нем свои знания. Жар – это погибель для виалов. В скитаниях «нашему» помог выжить колдовской комбинезон. Так что тут все в порядке. Но вот уникальная еда виалов – ледяные ягоды, есть только на склонах гор Химблы. Уверен, что в одном из странствий виал неточно рассчитал запас ледяных ягод. И ему волей–неволей пришлось пойти на риск и эксперимент – отведать, то, что ему подали в таверне – мясо и вино. Увы, пищеварительная система виала не смогла переварить странную пищу, и он умер.

Канханация, подлетев к Енорху, что–то тихо заговорила.

– Что до того мягкошерста, то и он не паук. Изначально я намеревался отнести его к торговцам «дальнего плавания», но затем осекся. Мягкошерст – исследователь. Он много раз был в Соединенном Королевстве, ища сундучок легендарной Дольки–Со. По преданиям Богиня положила в него два «откровения» о Бархатных Королевствах и спрятала где–то в Керане. По традиции все последователи Дольки–Со обрезают себе когти – «не навреди ближнему своему» – их завет.

Преторы ловили каждое мое слово.

– Теперь вампир. (Укулукулун заметно напрягся) Он не паук…

– Ты просто «не видишь»! – заорал Укулукулун.

– Вампир, смею заподозрить, выходец из Вестмарки. Он – чистокровный аристократ, знающий все особенности своего племени. Король Укулукулун, услышав, что вампир может обращаться животным, решил, что это намек на паука. Нет. Отпрыск Вестмарки, говоря это, имел в виду, что он умеет становиться летучей мышью. Разговаривая с нами, вампир держал руки за спиной – обратите на это внимание – деталь холодной вежливости. Это фирменная карточка самых «благородных мертвецов». Ею они показывают – «ты не «ровня» мне, но мое воспитание выше моей брезгливости». Также вампир не убивал своих жертв бездумно и не полагал, что насилие к низшим – есть удовольствие. Вампир очень похож на достославного паука Рифф. Впрочем, схожесть еще не означает, что он такой же. Повторю – вампир не паук.

Я позволил себе улыбнуться. Преторы смотрели на меня, уже не скрывая своих эмоций.

– Ворожея. Я заявляю, что она – паук. Почему? Аспекты и неточности, вся соль в них. На мой вопрос о том, трудно ли стоять ворожеи на ногах, она ответила – нет. Это не может быть так. Все ворожеи испытывают неудобства, выпрямляясь в полный рост. Им сложно ходить из–за природного искривления позвоночника. А что же наша ворожея? Она вышагивала легко и просто. И еще танцевала! Это первое. Второе. Для ворожей в божественном пантеоне есть все Вседержители – Рифф, Харо, Урах, Юкцфернанодон и прочие мелкие божества. Они возносят кровь одним и цветы другим – так меня наставляли в Оплоте Ведьм. Данная ворожея сказала мне: «Я служу только одному Богу». Я знаю, Суд Всех Преторов, что она подразумевала Рифф. Лже–ворожея действительно родилась в Оплоте Ведьм. Я был в Оплоте Ведьм и лично видел в нем великое множество арахнидов всех мастей. Там их любят, лелеют и содержат в почете. Самое главное же кроется в последнем вопросе Укулукулуна. Он спросил: «Ты можешь жить вечно?» и она сказала «да». После этого архонт отсеял ворожею, как не паука. Мол, тленен арахнид Рифф, что уж тут… И это его самая большая ошибка и самое роковое заблуждение! Знаете, почему? Знаете? ПОТОМУ ЧТО ПАУКИ В АНКАРАХАДЕ МОГУТ ЖИТЬ ВЕЧНО!

Последнюю фразу я прокричал, что было мочи. После этого Максигалдора просто ошалела от ора. Рихтвайра, Броция, Щипиш, Енорх, Канханаця, Лиуфуил и прочие преторы все вместе стали призывать арену к порядку. В это время ворожея подернулась дымной поволокой. И уже не ворожея то была, а паук размером с прикроватную тумбочку. Он сказал:

– Ты прав, отмеченный. Я настоящий арахнид. Гляди, Оцеллюсы Праматери славят твой чистый разум. Экдизис засчитывается тебе.

Уже не три, но все шесть Оцеллюсов горели черным огнем. Я смотрел на них с надеждой и трепетом. Неужели… Неужели я смогу?

Серые тени переправили выявленного мною паука и других существ за ристалище Испытания.

Укулукулун проиграл уже второй Экдизис. У него не было ни одного зажженного Оцеллюса. Он буквально рвал и метал, наблюдая, как его освистывают с трибун. Однако только дурак решил бы, что моя победа близка. Если говорить без всяких шор, архонт и я сознавали – фортуна уж слишком избаловала меня. Как только я ей наскучу, и она уйдет восвояси, Укулукулун возьмет свое. Еще есть два Оцеллюса, два, не принадлежащих ни мне, ни королю Анкарахады. По кому они всколыхнут свое пламя после третьего Экдизиса? Максигалдора – это толпа, а Рифф – ее Покровительница. Один громкий успех Укулукулуна может перевернуть все с ног на голову. Мои Оцеллюсы погаснут, чтобы затем вновь воспарить белым свечением архонтов…