Трехмерное пространство, таким, как мы его знаем, тут не существовало. Я понимал, что это совсем не те визии, в которых ко мне являлся Укулукулун или приходили, уже крайне редко, обычные предметы, силуэты, эманации, порождения памяти или иллюзии и фантазмы дремлющего разума. Я находился в сознании, четком и ничем не завешанном. Тот полет, отмеченный преодолением звездных прерий и впадин бестелесного, но безобразно и кощунственно мыслящего толка, нагнал на меня древний, гнездившийся в наших предках испокон веков, ужас неведомого. То, что мне довелось познать, и к чему, я, в силу своего безволия, смог приобщиться, можно назвать психозным сюрреализмом и адовым абсурдом. Потусторонние маргиналии и ямины, выползающие на моем пути в Точку Невозврата, кишели вспученными страшилищами и плотоядными бестиями, такими аномальными и несовместимыми с привычным, что мне хотелось кричать. Несусветный хаос злокозненности, беспринципности и зыбкости, обметанный гнилушными, погрязшими в грехе, бестолковыми подлипалами, сопровождал меня повсюду. Эта в высшей мере порочная мешанина, крутившая мое гуттаперчевое «я», не отступала, пока где–то там, на задворках моего безумия не проскребся тоненький ориентир. Он, компас космического коллапса, стал вести меня куда–то в одну из этих торфяных выщерблен, снискавших загробный саван тлена и мириад криков агонии.

Плато, где я – клочок–туман приземлился, точнее, меня приземлили, воспринималось мною не глазами, а какими–то совершенно иными, находящимися в зачатках, чувствами. Зрение, слух, осязание, обоняние здесь преобразовывались в клубок–головоломку, который давал иначе познать себя и окружающую действительность. Альфонсо Дельторо стоял в шаге от меня. Он застыл в наблюдении и созерцании тех апокалиптических руин, высотныхбашен, циклопических монолитов, зачарованных изваяний, эфирных лестниц–лемнискат и безбрежных океанов ганглий, что способны сформироваться только в больном воображении. Я потянулся к другу своим «я», но в ответ импульс–энергия принесла мне лишь безмолвие. Я понимал, что Альфонсо попал под гипнотический эдикт этих, суррогатных и животрепещущих картин, что не нарисует ни одна кисть художника, даже если тот будет отягощен экзальтационным бредом. На меня сии равнины, унизанные лиходейскими постройками и населенные антропоморфными обитателями, облюбовавшими собою каждую пядь, уже тоже начинали влиять. Они тянули в свои сети и навязывали мне чужеродный, расщепляющий и растворяющий меня поток. Тот шум, что воспроизводила округа, кичился пронзительными нотами, коих нету в известной нам «семерке». Гениальность и дегенеративность слились друг с другом в этом оркестре, как сиамские близнецы.

Самое жуткое, я мог воспринять, какова эта «музыка» на вкус и на запах. Запахи! В нос, или то, что я принимал за нос, запахи проскребались в меня вихрями вонищ и изысканных букетов, не поддающимися определению. Я обонял сразу сто и один фимиам: гравий, сырость, персики, мертвечину, ладан, чернила, помет, тухлятину, ваниль, секрет муравьиных желез, морской бриз и паприку. Если брать тактильные ощущения, то мое осязание перешло на совершенно инородный уровень. Я мог не только потрогать «что–то», но и сразу дать ответ – чем это «что–то» было раньше, и чем оно станет потом. Его история, его составные частицы, его структура – все читалось мною и безошибочно угадывалось. Я был всем и ничем – теми гагатовыми башнями, исполинскими жуками–скитальцами, дождем из молний, проливающимся в сумасбродное небо, геологическими пластами, тающими ледниками и бесконечной Белизной, что старше Ураха, Назбраэля, Риф и всех девяносто девяти Вседержителей. Как еще мне извернуться, чтобы передать то, что обременило меня в этом бесовском апокалипсисе? Не знаю! Или знаю? Знал! Так, оно? Там, слева, вкривь… Абракадабра!

Я пытался бороться с собой, со своей психикой, и искать червоточину в благоденствующую явь Духа Зелени. Преодолевая то, что у нас на земле возможно назвать звуками, светом и тьмой, я – импульс–энергия – прорывался сквозь кавалькаду препятствий даже не сходя с той точки, в которую меня опустили. Я мог пробраться сквозь эоны прошлого, настоящего и будущего, вместить в себя истину того, что время – это всего–навсего обман. У себя мы видим смены дня и ночи, отсчитываем минуты и часы, но в реалии – это миф. Время было, есть и будет. Оно неподвижно и нет ему конца, как и не было начала. Принятие наркотической Катиллы раскрепостило меня и поместило туда, где Мир Света и Мир Тьмы, как и обозримая Вселенная, служили фикциями–игрушками. То трехмерное пространство, что упомянул я до этого, тут являлось ущербным. Я дошел умом, что геометрия и её сложносоставные габариты, такие как тетраэдры, тригон–тритетраэдры, гексатетраэдры, ромбододекаэдры и дидодекаэдры производят здесь пятимерные и семимерный квази–царства. Когда я снискал эту аксиому, то без труда освободился от демонических наваждений, на поверку оказавшихся цифровыми комбинациями, и устремил импульс–энергию точно к Вратам Духа Зелени. Но прежде, чем податься туда, мне было надо пробудить Альфонсо, его математический потенциал. Вооруженный дифференциальными уравнениями и уравнениями с частными производными, я перешёл в атаку на элементарную и неказистую арифметику моего товарища. Чем больше я вливал в Альфонсо планиметрии и разношерстных алгоритмов, тем лучше реагировала его импульс–энергия. Когда наша связь окрепла, мы вместе придались вычитаниям, умножениям и делениям в таких объемах, что не осилили бы и странные вычислительные приборы из сопредельного мира–рубежа, опередившего по прогрессу на Мир на тысячи лет. Альфонсо очнулся, и мы, «строчкой, длиною в центиллион», ворвались в октагон, который препроводил нас в банальный трехмерный континуум Духа Зелени.

Самая обыкновенная чаща, самые обыкновенные деревья в ней. Туман нежной пленкой катился с холма, где образовывался от перепада температур. Накрапывал мелкий дождик. Я ощупал себя и поболтал головой. Где–то там ухала сова, и завывал ветер. Его порывы трясли мою тунику и волосы. Осенние листья тихо опадали на пожухшую траву.

– Альфонсо?

– Привет, Калеб. Ты ли это? Взаправду?

– Я! Я! Я! Пришел к тебе на выручку, потасканный ты бурдюк с вином! Что это за чистилище, что мы сейчас посетили?

Мой друг, такой каковым я его всегда помнил – плечистым, с волосами, забранными в пучок, со шрамом посредине щеки и внимательными голубыми глазами, коротко вздохнул:

– Вино бы оказалось кстати. Так? Бокальчик для успокоения нервов, – отметил Дельторо.

– И все же.

– Друидами Энгибара это место зовётся – Конкодор. Оно – это мы сами, то, что сокрыто в нас. В нашем «я». Вселенная внутри Вселенной, за Вселенной и перед Вселенной. Считается, что Катилла, которую, как я вижу, ты тоже выпил, позволяет нам откинуть рамки насущного и погрузиться в атмосферу Предбытия. По ней, её мистическим дорогам, можно путешествовать в любой План, который существует, будет существовать или существовал вне нашей досягаемости.

– Ты никогда не рассказывал мне ни про Катиллу, ни про Конкодор!

Альфонсо грустно улыбнулся.

– Отчасти потому, что сам не верил во все это. Из Конкодора еще никто не возвращался и все познания о нём у друидов строились на сказаниях и легендах.

– Но ты хлебнул Катиллы! Зачем, если не был уверен в её эффекте? Ты сбрендил?! Там, у себя дома, ты едва дышишь, и я теперь вместе с тобой! Ночью нас, по решению Хагиши, попарят на поленьях, если ты вдруг не в курсе последних новостей!

– Опять торопишься со своими умозаключениями, – промолвил Альфонсо, спокойно смотря прямо мне в глаза.

Эта его манера меня всегда раздражала! Он ни за что не отведет взгляд, и так и будет на тебя бессовестно пялиться!

– Хагиша – не та за кого себя выдает. Я стал подозревать, что она не человек, но демон, еще когда впервые увидел её на Совете друидов. Доказательств у меня не было, только внутреннее предубеждение, поэтому я, как ты знаешь приобщенный к Природной Магии, провел свой собственный ритуал, воззвав Духа Зелени. И Он, снизойдя до меня, показал, что Хагиша – некий мыслящий субстрат из его Плана.

– Почему ты не пришиб её у нас?! Обязательно надо было переноситься к Духу Зелени?

– Обязательно. Смерть Хагиши и её сторонников у «нас» ни к чему бы не привила. Она, пробравшаяся за грань нашей реальности, просто бы переселилась в иное тело–вместилище, и отыскать потом её было бы невозможно. Невидимым духом Хагиша бы убежала из Энгибара и стала бы сеять зло за его рощами. Хагишу – её суть – нужно уничтожить здесь. Тут она настоящая.

– Легче легкого, да?

– Шутишь, Калеб?

– А ты чувствуешь юмор? Где мы её тут отыщем?!

Альфонсо потянулся, и его нестесняющая движений броня замерцала зеленым цветом. Он вынул Резец из–за спины и показал пальцем на притаившуюся у коричневого валуна, дотоле незамеченную мной, выхухоль. Она наблюдала за нами глазами бусинками и что–то жевала.

– Та малютка нам подскажет.

Я поджал губы.

– Телепатия, конечно… Дельторо!

– Что?

– Ты выпил Катиллу из рук самой Хагиши! – вновь отметил это я.

– И?

– И то, что ты не думал о том, что она могла умертвить тебя ею?

– Зелье варилось в присутствии десятка друидов и следопытов. У неё не получилось бы подмешать мне что–то помимо выверенных ингредиентов.

– Так–то прям? У Эмилии это всегда получалось.

– Эмилия ей не чета. Пойдем.

Мой друг бесшумно зашагал к выхухоли. Поначалу она испугалась, однако Альфонсо – мастер–парапсихолог, без труда успокоил её. Он опустился на колени подле животного и погладил по короткому, волнистому меху. Альфонсо принялся передавать выхухоли образы–видения, задавая вопросы о Хагише. Спустя полминуты он поднялся и махнул рукой на северо–восток.

– Наша подружка Сью–Сью говорит, что ни про какую Хагишу не слышала. Однако какая–то ведьма ведёт черную ворожбу прямо у истоков Духа Зелени. Она разводит там костры и всячески мракобесничает. Думаю, это та, кого мы ищем.

– Мы повстречаемся с самим Духом Зелени?

– Возможно, – улыбнулся Альфонсо. – Ты помнишь, что в Лунных Вратах, где живет Весенний Шторм, иногда просыпается Лихмирра?

– «Один раз в пять високосных лет, рой нимф сплетаются друг с другом, образуя подобие оленя. Им они облетают все уголки Лунных Врат, разнося по нему золотую пыльцу», – процитировал я Истоки Лунных Врат, писанные Аверином.

– Лихмирра в Лунных Вратах, Цашиба в Хереварсе, что в Бархатных Королевствах, Онтли в Ледяных Топях, Пирси в Островном Королевстве – это все неподдельные аватары Духа Зелени. И все они олени. Скорее всего, в своем исконном Плане, он выглядит точно так же.

– Будет интересно на него посмотреть.

– Поэтому хватит медлить, Калеб.

– Иду, иду! Торопит он меня!

Я и Альфонсо пошли по неприметной тропинке, уводящей вглубь чащи. Для меня стало неожиданностью то, что при мне находились Альдбриг и Лик Эбенового Ужаса. Да и сам Дельторо имел при себе Резец – лук с бесконечным запасом стрел в колчане и топор Щавель, светящийся оливковым огнем. Я спросил своего друга об этом.

– Наши вещи, без которых мы себя не видим в опасности, так же совершают путешествие с нами по просторам, которые приоткрывает Катилла. Потому что в нашем мозге заложено – они должны быть рядом.

– Сей факт меня утешает.

Хмыкнув, Альфонсо продолжил раздвигать нависающие над нами ветки древних вязов и буков. Реалия, принадлежащая Духу Зелени, выглядела очень приятно для взора. Все тона и цвета здесь казались ярче и насыщеннее, чем у нас. Растения – натуральнее, а попадающиеся зверки и птички глядели на меня и на Альфонсо с мудростью и всепроникающей осмысленностью. Этот лес словно бы сошел со страниц бабушкиных сказок, где все прекрасно и бессмертно в своем вечном постоянстве. Альфонсо пояснил мне в полголоса, что все здесь живущие переродились после своей смерти. Друиды Энгибара верят, что вырубленные деревья вновь взрастают в Плане Духа Зелени, а пресмыкающиеся, как и теплокровные, также как и пернатые обретают себя в этих бесконечных прериях. На моё замечание о Мире Света и Мире Тьмы и круговороте душ, что непременно засасываются в них, Альфонсо лишь пожал плечами. По его словам, мы бродим в потемках своих суждений, а то, как все обстоит на самом деле – нам неведомо. Я согласился с ним.

Пока мы пробирались по приветливым кущам, я поведал другу о своих странствиях и проблемах. Не преминул сообщить еще и о том, что ему придется отправиться со мной в Ильварет к Констанции Демей, а затем в Великий Лес, дабы разыскать Тумиль’Инламэ, а в нем Легию и Филириниль. Альфонсо выслушал меня не перебивая.

– Значит, Дроторогор вернулся, а вампир Вальгард Флейт плодит нежить. И у обоих у них есть по куску Короны Света. На тебя насел Привратник из Гамбуса и Укулукулун из Анкарахады. Эмилия скитается где–то с Грешемом, твоим учеником, Элизабет Тёмная погибла, Фабиан в Вестмарке, и Соединённое Королевство вот–вот растащат на клочки и прянички если не сами люди, так легионы тварей, – мрачно подвел итог Дельторо. – Наш век и наша старость этого не заслуживают.

– Извернемся как–нибудь…

– Да уж, а я–то считал, что у меня в Энгибаре все плохо, а оказалось, что плохо повсюду и кругом. Войны за власть и раньше случались в Соединённом Королевстве, но Дроторогор и этот Вальгард Флейт? Нет, Калеб, нет, Толковая Каракатица… Хватит ли нашей удали? Моей и твоей? Я шибко сомневаюсь.

– А ну перестань усы вешать! Попробуем! Если выберемся отсюда…

– Иначе никак… Теперь я вижу, что без нас никуда.

Альфонсо, хмурящий брови, разнервничался. Он всегда сильно тревожился, если не мог решить возникшую неурядицу сразу. «Неурядицы», которые я ему выложил, повергли его в пропасть угрюмой досады. Он же очень ответственный, он принял все близко к сердцу и ныне активно обмозговывал, что и как ему делать.

– Я надеюсь, что Настурция Грэкхольм уже что–нибудь разузнала о Филириниле, – после долгого молчания, наконец, промолвил Альфонсо.

– Вот и спросишь у нее. Из всей нашей «четверки» к тебе она лучше всех относилась. Меня же Настурция терпеть не может.

– Я посовещаюсь с ней, да, – сказал Альфонсо. – Ещё меня интересует Укулукулун. Он достает тебя почаще Привратника, так? То, что ты висишь на волосок от могилы, меня угнетает. Эта Рифф, Вседержитель, она заявила свои права на тебя… Что–то следует предпринять! По твоему рассказу ни Серэнити, ни даже Алан Вельстрассен больше не могут войти в преддверие Анкарахады, и от ярости архонта тебя отделяет только Луковое Спокойствие. Беда! Беда, Калеб! Я не хочу потерять тебя!

– Это лестно, – тускло улыбнулся я. – Может Дух Зелени поможет?

– К сожалению, нет. Ему безразличны человеческие заботы.

– А вот это нелестно!

Альфонсо печально вздохнул.

– Перво–наперво разберемся с Хагишей и с Заветом Благодати, а потом будем кумекать, как быть с тобой и всем Соединённым Королевством. Чую, как только выведем здесь потустороннюю личину, овладевшую Хагишей, на чистую воду, нам придется навестить обиталище Завета Благодати.

– Альфонсо, ты забываешь, что весь Энгибар сейчас под пятой Хагиши. И вполне вероятно, что она нас прирезала бы во сне, не кликни я твоих «лесных стрел» к нашей койке.

– Они и так были неподалеку. Перед тем как я вкусил Катиллу, отдал приказ подначальным мне «лесным стрелам2, рейнджерам–маскам и друидам–обрядникам тайно собраться в Энгибаре. За моим домом зорко наблюдают и лишь ждут того момента, когда я очнусь, чтобы перейти от скрытности к атаке. Я все продумал, Калеб. Я не дурак.

– Чего–чего, а дураком я тебя назвать никогда бы не назвал.

Чем дальше мы заходи во владения Духа Зелени, тем более тенистее и сумрачнее становилось в обозримом пространстве. На коре дубов–гигантов, что облюбовали собою взлохмаченные сорняками бугры, я заметил какие–то вырезанные кривобокие руны, перемигивающиеся затаенной магической энергией. Они плодили мглу и холод. Альфонсо внимательно осмотрел один из тлетворных знаков, но своё мнение о нём не высказал. Мне же эти символы знакомыми не показались. Не походили они ни на пометки живорезов, ни на иные дикарские иероглифы. Потом эти аллегорические монограммы стали попадаться и на камнях и даже на самой земле. Хаотично очерченные, они неизменно включали в себя волнистые овалы и звездчатые шестиугольные проекции. Сверху с сучьев к нам тянулись тенета паутины и широкие сети, которые получается встретить лишь в Ноорот’Кхвазаме. Было ясно, что Обиталище Духа Зелени подверглось жестокому преобразованию – оно отдавало плесенью и прелью.

Неожиданно где–то левее Альфонсо промелькнул силуэт, источающий призрачный свет. Я увидел только огромные рога и копыта, высекающие серебро. Дельторо приложил палец к губам и поманил меня к кусту, возле которого стоял. Я подошел, и Альфонсо отодвинул в сторону застилающую обзор лиственную ширму. Там, в углублении оврага, раскинулся эллипс из горящих столбов и крест–накрест всаженных в почву кольев, с насаженными на них тушками мелких зверьков. Ворон тоже имелось тут предостаточно. Они натужно каркали и клевали мертвечину, борясь с соседом за лакомый ломоть мяса. Альфонсо приподнял брови. Он было хотел взять стрелу из колчана, но потом, передумав, вооружился Щавелем. Медленно, мы шаг за шагом, спустились в коптящуюся горловину. Этот дымящееся мегалитическое сооружение пропитывала злобная магия. Она витала в воздухе и насыщала своими эссенциями. Нечто подобное я испытываю, когда обращаюсь к скверне Назбраэля, что дает мне силы творить Тёмное Искусство. С тем отличием, что тут эта пакость была повсюду. и от того меня пробирал мерзкий озноб. Приобщиться к Бездне Назбраэля единожды, за тем, чтобы сляпать волшебную закваску – еше можно вытерпеть, но ежесекундное давление зачарованных миазмов – нет. Меня потряхивало, подташнивало и мутило. И все–таки вместе с тем, я непроизвольно зачинал на Лике Эбенового Ужаса какую–то слащаво–румяную, приторно–глумливую массу. Череп моего посоха так ей преисполнился, что она потекла через его раззявленные челюсти. Там, где эта магическая кашица опадала, появлялся гнойник, лопающийся желеобразным ихором, воняющим тухлыми яйцами. Мы шли среди вездесущего воронья, их помета и обглоданных костей. Всполохи искр поднимались от наших подошв. Они лизали подолы плащей и цеплялись к штанам. Загадочная, овеянная спиритизмом обстановка, щекотала нервишки, как гусиное перо. Я, весь в напряжении, ожидал чего–то недоброго. Радовало одно – рядом находился Альфонсо, закаленный невзгодами мой закадычный друг, с которым мы умели действовать в паре почти интуитивно. Дельторо наклонился и тут… Вжух! Вновь тот олень! Он промчался всего в десяти футах от нас! Я сумел его рассмотреть! На его шкуре пустили корни чахоточные фосфоресцирующие сорняки–отростки. Так же по ней кто–то ползал, какие–то ракообразные, с клешнями и жвалами – точнее не скажу. На рогах оленя я различил пленку слизи, лоснящуюся едкой селитрой. Макушку оленя проела плешь, а его глаза – невидящие белые бельма, нагнали на меня страх.

– Альфонсо! Этот олень!…

– Тсс! Она поблизости…

Лицо моего друга прошиб пот сосредоточенности. Он машинально смахнул его латным рукавом и скользящим маневром встал спиной к каменной глыбе. Я, примостившись напротив него, заглянул за угол своего укрытия. Мы достигли центра лиходейского акрополя. Там, в размашистой, отороченной горючими выемками полости с базальтовыми тумбами, унизанными чудовищными выпуклыми письменами, зажав между коленей тушу оленя, сидело… Назвать эту согбенную, нескладную и длиннющую бестию женщиной язык не поворачивался. Она (оно) хрипела страшную мольбу и клацала когтями то по кукле–двойнику Хагиши, то по обездвиженному оленю. «У–тана–магот, у–тана–захалиб, у–тинбас–кахал!» – самозабвенно выло нечто, то лаская куклу, то вонзая заостренные ногти в оленью плоть. Облаченная в одежду из ветоши, извергающую хмарь, с обручем из гвоздей, впившихся в кожу, на лысом челе, гарпия в такт своим кошмарным песнопениям дрыгала перепончатыми крыльями и виляла хвостом–трезубцем. Вокруг неё клубились молочного цвета приведения, которые безголосо вторили ей распахнутыми челюстями. Неожиданно гарпия оторвалась от своего черного кафизма и вперила зенки без радужек ровно туда, где мы прятались.

– Ты все–таки пробрался сюда, Альфонсо, осел дурной! Ну что же, выходи не стесняйся, поздоровайся со мной! – просвистела гарпия, выпрямляясь в полный, почти трехфутовый рост.

Дельторо облизал губы кончиком языка.

– Резцом, – прошептал я. – На счет «три».

– И Калеб плакса–вакса–забиякса тут, ну и ну! – хрипло расхохоталась гарпия. – Люблю гостей! Они вкусные!

Альфонсо и я, мы вместе высунулись из–за убежища и выстрелили. Я – Ликом Эбенового Ужаса, его муторным заклятием, а Дельторо стрелой. Но цели наши запалы не достигли. Гарпия всего на мгновение раньше повела лапой и призраки, что кручей ворошились над ней, огородили крылатую хрычовку от нашей атаки.

– Я – Хагиша! Дочь самого Хромуса Нечестивого! Ваши потуги мне нипочем! – возвестила гарпия, обнажая в улыбки внушительные желтые клыки. – Я умоюсь вашей кровью, а потом стану ворожить на вывернутых у вас кишках!

Хагиша простерла свои плешивые длани, унизанные браслетами, и к нам ломанулась орава её призрачных прихвостней. Я был к этому готов. Когда кошмарная плеяда, состоящая из порабощённых душ, попыталась опутать нас своей хмарью, я, воздев посох вверх, произнес древний, замогильный наговор. Слова, принадлежащие Назбраэлю, подобно студеной волне отбросили нападающих, но не смогли подчинить их, как я того желал, моей воле. Призраки неслышно распяливали пасти и бодали возведённый мною барьер. Пока я удерживал их, Альфонсо успел запустить в Хагишу аж три стрелы. Гарпия ловко отбила одну когтями, а от двух других увернулась.

– Брыкаетесь? Так мне нравится! Мне нравится! Так интереснее!

Распахнув плащ–крылья, гарпия выпустила на волю вонючую тучу мошкары, таящуюся у неё под волосатыми подмышками. Насекомые облепили нас в мгновение ока. Их крошечные жвала затерзали мое лицо и руки болезненными укусами. В слюне букашек точно содержался яд – моя голова сразу пошла кругом, а ноги обмякли. Альфонсо взревел и, отгоняя от себя «живое облако» ринулся на Хагишу. Взмах! Ба–бац! Топор сошелся с шишковатым стекольчатым кинжалом, вынутым гарпией из–за пазухи. Я, по–прежнему стискивая ярость призраков в оковах колдовства, заторопился к следопыту на помощь. Метя Альдбригом в худощавый бок, я к несчастью споткнулся и упал. В темечко мне тут же бабахнула грязная пятка. Я перекувырнулся и со стоном шмякнулся на то, на чем обычно сижу. Кинжал скользнул к моему горлу, но его перехватил Щавель. Когти прошлись по зеленой броне Альфонсо, наградив её глубокими бороздами. Мой друг парировал хитрые наскоки Хагиши и стойко терпел зудящую мошкару, впрочем, это продолжалось недолго. От того, что я так безапелляционно был ниспровергнут о твердь, расшатались струны моих чар, и нежить, более не стесненная ими, обвила нас молочной поволокой. В мои ноздри и уши кто–то забрался. Я потерял ориентацию. Подобное произошло с Дурнбадом на Куркумных Болотах. Тогда ему повезло, и я смог вытравить из него паразита–фантома Джейкоба, но сейчас… сейчас некому было воспроизвести надо мной тот очищающий церемониал. Я – я есть личность, нет (нет, нет, нет, не–е–е–е–ет!), не тысячи личностей, что принялись делить меня между собой! Призраки забрались в мой разум, где устроили галлюциногенный пир. С Альфонсо происходило то же самое. Он остервенело, как припадочный, мотал Щавелем из стороны в сторону.

– Хантал–мику–ал–фазат–атон! Хатал–мисту–вилас–сататрон! – победоносно прохрипела Хагиша. – Хромус! Отец Нечестивый! Я скину их потроха к тебе на пир!

Я все ещё мог сохранять зрение, и потому увидел, как мечущийся Альфонсо врезался наплечником в Хагишу. Она, не предвидевшая неумышленного толчка, неожиданно свалилась со своего насеста и обронила зажатую в пятерне куклу. Что же приключилось со всеми нами далее?

А вот, что. Олень, на котором до этого восседала Хагиша, вдруг вскинул голову и издал громкое «иииииияяяя!». Спустя миг к нам выскочил оплетенный всяческими нечистотами его эфемерный собрат, дотоле примеченный мною у кромки этого, рдеющего огнем и смогом, безбожного логова. Он раздул ноздри, встал на задние ноги, а затем, обретя вещественность, прыгнул на Хагишу. Удар переплетенных рогов пришелся ей точно в живот. Гарпия ойкнула и согнулась. По её проткнутому брюху стали расползаться бордовые пятна. Ругаясь и проклиная всех и вся, Хагиша все–таки умудрилась вывернутся из своего недруга. Она подалась направо, уводя за собою оленя (его рога), и кое–как плюхнулась на свое прошлое место. Как только гарпия вновь дотронулась до оленя, стреноженного в пройме, тот, проткнувший её олень, вновь став эфирным, растворился в воздухе.

Я понял! Пока Хагиша покоит свою паклю на «пленнике», дух оленя, прошибленный плесенью и струпьями, не в состоянии причинить ей вред. Та рана, что получила гарпия, пошатнула её превосходство над нами. Призраки, ютившиеся во мне, потеряли стабилизацию, которую, несомненно, получали от своей повелительницы. Я собрался с силами и, пока Хагиша ворочалась на своем гнездовье, предпринял попытку освободиться от осаждающей меня нечисти. Я – некромант, и мой опыт сверхъестественного почти интуитивно подсказал мне, как я должен себя вести. Зажмурившись и вцепившись в Лик Эбенового Ужаса, как в спасительную соломинку, я стал произносить про себя волшебные и разрывающие нутро речитативы, записанные Назбраэлем в книге «Отчаяния». С каждым воспроизведённым мною святотатственным слогом призраки–солитеры, засевшие во мне, получали ментальный и безжалостный удар «молотом» своего Господина из Мира Тьмы. Назбраэлю, по сути, все равно, кто будет страдать от Его гнева. Я весь взмок, сражаясь с цепкими крюкохватами внутри моей натуры. Думаю, на то, чтобы совладать с призраками у меня ушло не больше тридцати секунд, однако они показались мне вечностью. Когда последний метафизический «губитель индивидуальности» покинул меня, я вскочил на ноги. Посох направленный на Хагишу изверг из себя огненную пульпу. Она втемяшилась в гарпию и воспламенила её ветхое, промасленное тряпье. Хагиша заголосила, и мошкара, которая все так же пронзала мне вены своими клычками, полетела к ней на зов. Они облепили тварь, туша собою, своими тельцами, разгоравшийся пожар. Пока деморализованная гарпия сбивала с себя пламя, я сосредоточился на Альфонсо. Поверженный изматывающей вакханалией, которую нагнал на него призрачный сонм, он, скукожившись на земле, конвульсивно дрыгал ногами.

– Именем Назбраэля, я приказываю вам убираться прочь! – крикнул я, опуская череп Лика Эбенового Ужаса на голову друга.

Дельторо свирепо взвыл и, открыв заплывшие глаза, едва не саданул меня топором. Я подхватил Альфонсо под локоть и мы, как пара рассерженных драконов, надавили на Хагишу Альдбригом и Щавелем. Кинжал гарпии блокировал клинок, но полотно топора так–таки разрезало впалую грудину. Хагиша пошатнулась и, утратив равновесие, крякнулась на лопатки. Я собрался добить гарпию, однако она, опередив сталь Альдбрига, сделала мне подсечку. Зубы у моей шеи!… Реакция Альфонсо не дала совершить непоправимого. Резец, воткнувшийся передо мной, принял на себя слюнявый прикус. Бесцеремонный пинок Хагише под ребра, окончательно разделил нас футом расстояния. Осознавая, что её сейчас прихлопнут, гарпия перевернулась мордой вниз, а затем, каким–то чудом избегая Щавеля, взлетела. Теперь бестия парила по надутым тучами небесам, а мы с Альфонсо посылали в неё стрелы и заряды магии. Тут на мегалитической поляне вновь показался миражный олень. Он галопом пробежал мимо нас с Альфонсо и влился в родича из плоти и крови, всё еще лежавшего в смрадной ямине. Когда этот магический акт состоялся, и олени объединились в одну сущность, все вокруг зарделось нестерпимым светом, источником которого стали серые и мокрые глыбы, толпящиеся по кругу сакрального урочища. В единый миг все преобразилось. С пожелтевшей травы исчезли гнойники ганглий. Плесень с разлапистых деревьев распалась на частицы, а вместо ночи занялось яркое утро начинающегося дня. Из рогов оленя, уже поднявшегося на копыта и сияющего чистой энергией, выплеснулся животрепещущий дождь из микроскопических золотистых флюидов. Он обволок Хагишу и низверг её, безостановочно вопящую и стенающую, за грань космической юдоли.

– Дух Зелени… – прошептал мой друг. – Мы успели…

Альфонсо преклонил перед Оленем–Богом колени, и я, видя благоговение моего друга, сделал тоже самое. Олень, запредельно красивый и могучий, потряс своей всемудрой макушкой. На рогах его залились звоном серебряные и изумрудные колокольчики. Он взрыл землю передней ногой, а потом дыхнул. Из его чистого и свежего выдоха, отдававшего земляникой и мятой, воплотились врата с изумительными резными абрисами. Они распахнулись, и Альфонсо, ухватив меня за мантию, потянул к ним.

Глава 20. Вестмарка. Выводок Аспида–Хаттона

Когда я вошел в те чудесные двери, что ниспослал нам Дух Зелени, меня обнял теплый и благодушный свет. Как в коконе–скорлупе, я, сидящий в прочной и защищенной от всего зла капле, несся по звездным кручам и Вселенским весям. Точно зная, что мне не грозят мелькавшие всюду тетраэдры, гексатетраэдры, ромбододекаэдры, тригон–тритетраэдры и дидодекаэдры, я наблюдал за их вычислительными уравнениями, что собою творили здесь Миры и Планы. Через какое–то время, могу лишь сказать, что тут оно идет по–другому, меня вышвырнуло в самого себя.

Ночь и зарево факелов… Я ощутил, что в спину мне упирается какие–то ветки. Затем возникло улыбающееся лицо Альфонсо Дельторо. Он стащил меня с погребального, но еще не зажженного пандуса из веток и валежника. Я поводил глазами по округе. Всюду валялись мертвые друиды в красных балахонах. Кое–кого из них уже оттащили в сторону. Бордовые рты, окрашенные красницей, навсегда застыли предсмертными изгибами агонии. Убитых рейнджеров из «лесных стрел» тоже хватало. Тут произошла бойня и то, что она случилась из–за нас с Альфонсо, я не сомневался. К нам подошла Лика, прижимающая к себе Каталину.

– Ты вернулся! – заплакала женщина, повисая на плече Альфонсо.

– Папа! Папа! Папа! – тоненько закричала Каталина, стискивая бедро моего друга.

– Будет вам! Будет! – промолвил Альфонсо, отстраняясь от семьи.

– Глава Энгибара, хвала Духу Зелени! – обратился к Альфонсо Хансель, устало опираясь на лук. – Твои домыслы оказались верны. Не прошло и часа, после того как Калеб выпил Катиллу, как Хагиша распорядилась волочь вас на костер. Завязалась драка. Элхе, Прик и Малыш Люи погибли. Однако в пылу схватки я смог вытолкнуть из дома Лику с Каталиной и подать сигнал «нашим». Сеча шла долго, но Хагиша, и её неизвестно откуда понабежавшие прихвостни, одолели нас. Они вскинули вас с Калебом на хвойный помост, намереваясь придать огню. И тут с Хагишей что–то случилось. Она начала меняться! У неё проросли крылья, выступили клыки, а по одежде потекла кровь…