Buch lesen: «Четыре писаки»

Я рождён под счастливым знаком: шестого июня шестьдесят шестого года. И этот знак непременно поможет мне завершить величайшую книгу всех времён, которую я пишу всю сознательную жизнь. Но, увы, я не могу вернуться в прошлое, в котором мне бы больше хотелось жить

Дастин Элрой Рафлсон

«А сестрица моя – твёрдый орешек», – размышлял Десмонд Хатчинсон, сидя в отцовской конторе. – «Мама предпочитала звать её Джорджина. Слегка созвучно итальянскому – языку, по которому она ностальгировала в наших грубых краях. Отец обращался к ней не иначе, как Клэр, ну а я предпочёл, наверное, в пику родителям, её третье имя – Линда. На мои предложения по электронной почте сестрица даёт туманные ответы, пишет совсем о другом, когда я совершенно ясно предлагаю ей объединить капиталы, доставшиеся по наследству, и приумножить их. На месте отца я бы и вовсе лишил тебя части наследства, сука злобная! Ведь ты нисколько не интересовалась родителями, отпочковавшись от отчего дома, их не навещала. Они даже такому сухарю, как мне как-то жаловались. Ты, видно, слишком увлеклась своими дурацкими мессами Святого Сикейры, чёрными то бишь. За одно это бы тебя всего лишить следовало. Тоже мне – роковая красавица! Посмотрим ещё, чья возьмёт. В последнюю нашу встречу, ставшую первой за много лет, я сразу постеснялся на тебя наседать, молчал о делах, трепались о всяком вздоре. Может быть зря? Не нравится мне, как она засматривается на Айзека… Ладно, не это главное. Наследство только на моё имя и имя сестры. Управляющий тут ни при чём… Но очень уж ушлый он. Захочет – разорить нас сможет. Опыта у меня нет, вот в чём загвоздка: ленился осваивать дело подобающим образом. Но ничего. Скоро, по моей просьбе, заедет Энди Хоумер. Благо, у него в Ванкувере свои дела. Он-то мне и поможет. С его-то капиталом мелочиться и меня обманывать просто скучно. С последнего раза, когда мы с ней виделись, минуло уж полгода. Впрочем, чаще бы я её не вытерпел… Тогда мы случайно забрели и в чайна-таун. «Культурная ассоциация канадских китайцев» размашисто красовалось на стене, а рядом висела доска с мелкими, но добротно, на века выбитыми по камню буквами: «Клуб игроков в дарт при Китайском обществе масонов». Она немало удивилась словосочетанию «китайские масоны», а я заявил, что в этом ничего особенного нет, поскольку на Побережье китайцы уже давно входят в самую процветающую этническую группу, опережая нас всех. На сей раз, она сама намерена меня навестить. Уж теперь мы непременно скрестим шпаги!»

Линда Клэр Хатчинсон пристально разглядывала своё прекрасное лицо в «зеркальце» смартфона. «Разве можно устоять пред такой, как я?» – подумала Линда. – «Но и я не могу уже себя представить без него… Неужели влюбилась, как дура, а не осталась современной, уважающей себя, озарённой светом просвещённого феминизма, женщиной? Чёрт знает что со мной делается! Он умён, красив и силён… Последнее должно бы оттолкнуть эмансипированную даму: это же мачизм – мускульная сила, флюиды самца… Увы, я оказалась на поверку глупой бабой и не более того. Но братец-то каков?! Мелочный мерзавец – желает мою долю наследства прибрать к рукам, мол, он вложит эти деньги в дело, я же, спущу их бездарно. Дескать, умножит деньги и вернёт мне потом ещё больше. Так я и поверила этому хапуге! Да и на истинные барыши он не способен. Всегда был бездарем и бездельником. Но как-то странно он пялится на Айзека… Словно меня ревнует, как гей какой-то… Да нет, уж брат мой никак не гомик, хоть и сволочь. Если Айзек повёлся на меня, смогу сделать его сообщником. Надо будет поскорее встретиться. Пока мне следует обезвредить управляющего, который вроде как благоволит братцу. Провести братца без его помощи будет проще. А там и баллотироваться в парламент. Это Десмонду ленивому власть не мила, а лишь деньги, ну и дешёвая слава от публикации его опусов, которые читать можно только, если сидишь в тюремной камере, изнывая от безделья, да и то вряд ли пойдёт. Мне же, требуется и то, и другое».

Линда не ведала, что, очаровавший её Айзек – свободный художник и писатель, каждый месяц, по нескольку дней, живёт с братом и спит с ним в одной постели уже не первый год. Как и не могла предположить, что Айзек предложил Десмонду, после знакомства с его сестрой, оптимальное для них решение: покуда он влюбляет в себя его сестру и доводит дело до официального брака, следует поумерить натиск по вопросу объединения капитала, но не совсем умалчивать эту тему, чтобы не вызвать подозрений.

– Пойми, Десмонд, я делаю это ради нас с тобой. Ты не должен рассматривать наш брак с ней, если он и выгорит, как измену тебе, – убеждал Айзек Эрон друга.

– До неё мне дела нет – пусть хоть с жеребцом спит. Но не смогу смотреть равнодушно на то, что ты не называешь изменой! – возмущался в ответ Десмонд Хатчинсон.

– Только не дури, если хочешь остаться в выигрыше, а речь идёт о хороших деньгах. И смотри, чтоб волос не упал с головы её! Иначе я тебя возненавижу и наши отношения уже ничто не вернёт! В предложенном мною варианте ты ждёшь пару месяцев, а потом, как мы с ней надоедим друг другу, мы с тобой, мой милый, сойдёмся вновь и она о том и не прознает. А деньги из неё я смогу тянуть для нас обоих. Попробую уломать её отказаться делить с тобой её долю, отдать, как бы временно, тебе. Это наша программа минимум. В лучшем случае, постепенно завладеем всем.

– Ладно, змей, уломал. Что с тобой поделаешь. Попробуем, – согласился Хатчинсон, чмокнув Эрона в губы.

Вскоре произошла очередная встреча Линды с Десмондом. Сильнейший ливень успел промочить её до нитки за ту сотню метров, которую она пробежала от автостоянки до жилища брата. Линда восседала на диване, расчёсывая мокрые волосы перед камином, пытаясь обсохнуть. Она щебетала о том и о сём, между делом, не преминув спросить, как дела Айзека. Её прекрасные пышные волосы лисьего цвета рассыпались до самой талии. Когда брат созерцал её со стороны, он не мог избавиться от туманно-похотливого чувства, хотя в последние годы, встретив Айзека, он потерял былой интерес к слабому полу.

– Рассказывай, братец! Как у тебя?

– Всё прекрасно, Линда.

– Как тебе в роли сироты?

– Есть и свои преимущества… – замялся Десмонд.

– Для тебя – сомневаюсь. Ведь ты так и недоучился, лентяй. Теперь некому тебя шпынять.

– На то есть ты, похоже, – рассмеялся брат.

– Неужели сможешь сам потянуть весь отцовский бизнес?

– А ты? Что-то не припоминаю особых успехов в экономических науках и маркетинге.

– Десмонд, ты знаешь, что мне всё это по боку. Мои цели более возвышенные, чем только преумножение отцовского капитала. Хотя и не помешало бы.

– Так, доверь эти заботы мне. Мне помогает управляющий, человек с опытом, и вместе нам всё по плечу.

– И рада бы, но доверия мало, зная особенности твоего поверхностного отношения к жизни.

– Ой, только твоих сентенций мне теперь не хватало. И без тебя тошно: некогда отец тешил меня мыслью, мол, я красив, богат и все женщины будут мои и проч и проч. Думаю теперь: да на кой ляд мне все эти бабёнки?

– А до меня дошёл слух, что ты стал более интересоваться представителями другого пола…

– А хоть бы и так. Тебе-то что? Если я пресытился и хочу более острых ощущений, то ты находишь это предосудительным? Неужто ты такая ханжа? Помниться всегда так кичилась своими передовыми взглядами.

– Я и осталась во всём передовой. Но, поспешу разочаровать тебя – женщины меня не волнуют. Но, кто знает, что будет дальше.

– Кстати, скоро сюда зайдёт наш общий знакомый Айзек. Думаю, что тебе он пришёлся по душе. Мне так показалось в последний раз.

– От чего же нет – приятный малый. Знаток искусств. Да и пишет рассказы получше некоторых… Правда, несколько утомил меня превозношением своей последней картины, точнее – задумки таковой «Распятый квадрат Малевича». Впечатление, что он с ленцой, как художник. Вроде тебя в бизнесе.

– Не обижай своего любящего брата, сестрёнка. Не забывай, что он старше тебя на целых три года, а значит – опытнее. Тебе следовало бы сначала закончить университет, получив мастера.

– Возраст – не критерий ума, мой дорогой. Кстати, какое право ты имел продать отцовский арборетум, не спросив моего согласия?

– Не бойся, отдам тебе половину. Только не пытайся меня уверить в том, что этот дурацкий сад был тебе дорог. Ведь я знаю, что ты ни разу в нём не побывала – отец пожаловался мне как-то.

Дальнейшее выяснение их отношений прервал приход Айзека, который стремительно вошёл в комнату в сопровождении очень миловидного молодого человека.

– Мэйсон Кевин Дигби, – представил он своего спутника Хатчинсонам. – Талантливый новеллист, скрипач и шахматист. К тому же – юрист. И этому юному дарованию едва исполнилось восемнадцать!

Странноватый парень подал всем свою вялую руку, не снимая тонких, изящных бежевых перчаток, которые были не нужны и на улице. Десмонд недовольно вскинул брови, но Айзек поспешил оговорить, что его приятель никогда не снимает перчатки, призвав Десмонда к большей терпимости. Взгляд Линды оценивающе скользнул по правильным чертам красивого, волевого лица юноши. Лицо это давало фору обоим красавцам, как брату, так и Айзеку и, невольно, заставило Линду задуматься: как бы не упустить сегодня обоих парней из своих коготков. Ставки были невелики, но важно присутствие азарта: два сразу – не столь скучно. То, что Мэйсон был младше неё на пару лет придавало делу лишь большую пикантность. А то, что он заметно уступал Айзеку по объёму мускулатуры даже придавало ему особый шарм. Десмонд бросал то и дело косые ревнивые взгляды на своего любовника, силясь раскусить его отношения с «наглым, смазливым юнцом». Айзек всячески старался смягчить обстановку, заливая о своих творческих исканиях, словно между их встречей полумесячной давности и нынешней не прошло и дня:

– Новые новеллы, полотна? А ты как думала, Линда? Я, как всегда, полон задумок, которые остаётся лишь реализовать.

– Остаётся самое малое, на которое у тебя нет времени, – съязвила сестра Десмонда.

– Мои знакомые уже читали наброски нового рассказа «Сингулярность души моей». Их реакция была вполне ожидаемой: гадали идёт ли речь о философской, математической, или космологической сингулярностях. Я же лишь посмеивался, отделываясь замечаниями, мол, каждый находит то, что ему ближе.

– А если о гравитационной? А то и о технологической? – вдруг спросил Мэйсон, глядя куда-то в сторону.

– Если тебе угодно, – улыбнулся Айзек. – Вот видите, Мэйсон и не дурак, какой-нибудь там, не жлоб.

– А с чего ты взял, что я могла так подумать? – уела его Линда.

– На стенах комнаты Айзека висят репродукции Обри Бёрдсли, Ричарда Бёртона. То есть, ему не так уж просто с ними конкурировать. Когда он показывает свои творенья мне, моё внимание невольно переключается на Бёрдсли, – едко вставил Десмонд.

– Ты, как всегда, очень любезен, друг мой, – натянуто осклабился Айзек.

– Ты, верно, симпатизируешь путешественникам – отважным первопроходцам? – спросила Линда.

– Во-первых, не всем подряд, а во-вторых, Бёртон был не слишком отважен. В своей Сомалийской военной экспедиции он бежал, бросив Спика в плену, – ответил Айзек. – Мне же милее первопроходцы души человеческой. Тот же Фрейд. Для меня Бёртон, прежде всего, не путешественник, а философ и художник.

– А какие картины украшают стены Вашего дома, Мэйсон? – спросила Линда, улыбаясь очаровательнее обычного.

– Имею лишь несколько фотографий ряда известных современных фотографов, – безэмоционально ответил парень.

– А в каком стиле? Что на них? – любопытствовала Линда.

– Беспредметность… абстракция. Один, к примеру, снимал мусорные свалки, превращая их, в своём компьютере, в загадочные и красивые предметы.

– Как изысканно! Какое решение! – восторгалась Линда и было непонятно – искренне ли. – У меня в комнате висят лишь фотопортреты Рембо, Лу Саломе, госпожи Зонтаг и прочих. Наверное, Ваше хобби куда занятнее. Хотелось бы взглянуть.

Последнее её пожелание было грубо проигнорировано «этим, вообразившим о себе не весть что, юнцом». Подобное пренебрежительное отношение было для светской красотки Линды Хатчинсон в диковинку.

Айзек продолжал без удержу болтать, охмуряя сестру Десмонда своими искромётными шутками. Всё шло по плану, но Десмонда это стало раздражать, и он неожиданно скинул свитер, начав демонстрировать Мэйсону свою мускулатуру, поддерживаемую в идеальном порядке каждодневной тренировкой. Реакция парня оказалась столь же вялой, как и на попытки Линды завязать с ним тёплую беседу. Мэйсон упорно молчал, углубляя взгляд в самого себя. Казалось, что он и вовсе отрешился от участия в совместной беседе. Тогда и другие перестали замечать его. Вдруг он, несколько путанно, заговорил:

– Помню рассказ своей бабушки о том, что муж её подруги, по словам этой особы, якобы всегда храпел. Бабушка, почему-то была глубоко уверена, что он никогда не храпит. В том возрасте мне казалось странным, что бабушка знает об этом, хотя она, в моём тогдашнем понимании, не жила с ним под одним кровом… Бабушка уверяла, что этот человек был очень хороший и ей его очень жалко. Уверяла, что в глубине души, её подруге хотелось, чтобы муж её храпел, как подобает мужчине в летах. С другой же стороны, подруга желала, чтобы он не смел начать храпеть, беспокоя её, поскольку она очень пеклась о своём здоровье. В ходе подобных терзаний, между желаемым и действительностью, между реальностью и вымыслом, как подруга потом призналась бабушке, она зарезала мужа во сне, распоров ему живот столовым ножом.