Buch lesen: «Морские будни… и блудни»

Schriftart:

Посвящается моим друзьям-подводникам, чести не уронившим

Владимир Юрьевич Цветков

Родился на Дальнем Востоке в городе Советская Гавань. Отец – военнослужащий, мать – театральный работник. После окончания Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола служил на Северном Флоте в должностях от командира минноторпедной боевой части до командира под водной лодки. В 1986 году закончил Командный факультет Военно-морской академии, защитил кандидатскую диссертацию и занимался преподавательской и научной работой. Действительный член Русского географического общества, председатель комиссии географии океана. Специалист в области экономической географии, природопользвания и геоэкологии. Доктор географических наук, профессор по специальности Геоэкология. Капитан 1 ранга в запасе. Участник 11 дальних походов на подводных лодках. В составе Экспедиции особого назначения в 1988 году участвовал в переводе судов и кораблей ВМФ Северным морским путем. С 80-х годов в должности Генерального директора Государственного портового предприятия “Ораниенбаум”, занимался разработкой и реализацией проекта приморского комплекса на Южном побережье Невской губы. В 2002 году возглавил Институт повышения квалификации и профессиональной переподготовки специалистов по природопользованию, экологической безопасности и охране окружающей среды. Автор более 70 научных статей и трудов.

Дежурство по факультету

Заступив на дежурство по минно-торпедному факультету Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола курсант 4 курса Анатолий Ступак, привычно обошел свои владения. Вообще-то дежурство по факультету и по училищу несли курсанты 5 курса, но в настоящее время они все были на преддипломной стажировке и дежурили четверокурсники.

Пожурив по дороге дневального первого курса за грязь в гальюне, Толя зашел в Ленинскую комнату 3 курса, где курсанты смотрели любимую передачу – спортлото, мечтая выиграть крупный приз. Немного посмотрев передачу и поговорив с третьекурсниками о том, на что можно было бы потратить выигранные деньги, дежурный посоветовал курсантам не очень увлекаться и, прежде чем праздновать победу, получить выигрыш. Чтобы не повторить прошлогодний казус. В одной из рот тоже мечтали сорвать крупный куш в спортлото и постоянно покупали карточки этой лотереи. Курсанты только что прошли курс теории вероятности и свои знания использовали при заполнении этих самых карточек. Карточки покупали в складчину, отмечать виды спорта доверяли отличникам, надеясь, что они, используя свои знания, смогут правильно выбрать нужные ячейки. Крупный выигрыш получить никак не удавалось, в лучшем случае совпадало не более 1–2 ячеек. С той же теорией вероятности пытались рассчитать, через какое время может посетить удача. Но все было напрасно, курсанты уже начали сомневаться в подлинности науки, занимающейся установлением закономерностей и выявлением эффективности различных процессов. Правда, наиболее стойкие, винили преподавателей – мол, плохо учат нашего брата. И вот однажды, сидя у телевизора, курсанты в очередной раз пытались на научной основе поправить свое материальное положение. Ведущий программы “Спортлото” монотонно перечислял виды спорта и номера выигрышных ячеек, курсанты внимательно записывали и отмечали их в своих карточках. Иногда в тишине раздавались возгласы: “У меня совпало”, но это были всего лишь единичные совпадения. Наконец-то ведущий назвал последний вид спорта и начал объяснять правила получения выигрыша для предыдущих участников лотереи. Владельцы карточек еще раз внимательно сверили номера, больше двух совпадений ни у кого не было. И вдруг, один из курсантов дрожащим голосом произнес:

– Ребята, мы кажется выиграли, шесть номеров совпало. Деньги наши.

– Когда заливаешь, хоть подпрыгивай, – произнес старшина роты.

– Ребята, серьезно – сами посмотрите, – воскликнул курсант.

Народ загудел и с недоверием придвинулся к столу, за которым сидел счастливчик. Действительно на карточке “Спортлото” были зачеркнуты все ячейки, указанные ведущим. Карточка прошла тщательную проверку, все считали своим долгом проверить правильность ее заполнения.

“Ну, ты даешь!”, “Как это тебе удалось?” – вопросы сыпались на счастливчика как “из рога изобилия”. Теперь каждому хотелось похлопать курсанта по плечу, чтобы тем самым хоть чуть – чуть прикоснуться к удаче.

– Как, как…, использовал схему Марковских случайных процессов. Принцип квазирегулярности, – отбиваясь от друзей, произнес выигравший.

– Чего, чего, не понял, как это, – спросил один из курсантов – академиков. Так называют тех, кто постоянно получает на экзаменах двойки и исправляет их во время отпуска.

Но, его быстренько отсекли: “Учить надо теорию вероятности!”

– Да, все-таки теория вероятности – это наука, – произнес старшина роты и забрал карточку себе.

– В сейф положу, чтобы не пропала, – объяснил он свой поступок.

Курсантский народ забурлил. “Отпраздновать нужно выигрыш, иначе удачи не будет” – напирали любители “зеленого змия”, а поскольку таких было больше, праведные голоса были заглушены.

– Деньги мы можем получить только через несколько дней, слышали, что в телевизоре говорили, – попытался урезонить разгулявшихся старшина.

Денег действительно не было. Курсантская получка уже давно закончилась, а до следующей было еще далеко. Так что, обмыв события срывался.

Народ не унимался и продолжал шуметь в надежде, что найдется какой-нибудь способ отпраздновать столь знаменательное событие. Хотя, конечно, надежды было мало, получка в училище у всех в одно и то же время, а курсанты, у которых могли остаться сбережения, были в увольнении. И вдруг вспомнили, что комсорг роты недавно собирал комсомольские взносы. Поспорив – сдал он их или нет, пошли искать комсорга, который в этот день находился на дежурстве и в операции по выигрыванию денег в “спортлото” не участвовал.

Комсорг был человеком осторожным и недоверчивым, поэтому, когда его нашли, он резонно даже слушать не хотел о том, чтобы прогулять комсомольские взносы. Но после того как ему показали карточку и дали прочитать, сколько денег его комсомольская организация выиграла, он не устоял.

Развязка наступила на следующий день, когда счастливчика, угадавшего шесть цифр спортлото, замучила совесть, и он признался коллективу, что отмечал ячейки во время телевизионной передачи. А на карточке, опущенной в ящик “Спортлото”, отмечены были совсем другие номера.

Сдавать комсомольские взносы пришлось, заняв деньги у командира роты. “Счастливчик” получил за обман месяц “без берега”, комсорг “за не стойкость” – три наряда вне очереди, а старшина роты – строгий выговор. Зато, все курсанты, включая злостного “академика” сдали теорию вероятности.

Дежурный вернулся на факультет. Дежурство пришлось на выходные дни, народу на факультете осталось мало, кто в увольнение ушел, кто на училищные танцы, поэтому работы у дежурной службы было не много. Приняв доклады дежурных по ротам, Толик решил еще раз пройтись по факультету. Не торопясь, он прошел по этажам, причем главной целью этого похода, конечно, было не наведение порядка на вверенном ему факультете, а желание “убить” так медленно идущее время. Проходя мимо первого факультета, Анатолий машинально свернул к соседям.

В училище было два факультета – минно-торпедный и ракетный. Факультеты жили дружно, изредка беззлобно подкалывая друг друга. Выпускников первого факультета иногда направляли в ракетные части сухопутных войск. Хотя это бывало не часто, будущие минеры назвали курсантов-ракетчиков “сапогами”. Будущие ракетчики в долгу не остались и нарекли минеров “маслопупами”, потому что кителя на их животах были всегда замаслены. Минеры это объясняли тем, они имеют дело не с бездушными многометровыми железяками, именуемыми ракетами, а с душевными существами – минами и торпедами. Поэтому обслуживание ракетного оружия осуществляется в перчатках и “намордниках”, так на флоте называют средства защиты органов дыхания, а проще – респираторы. С минами же нужно обходиться с нежностью и любовью, ведь в “минном деле как нигде – вся загвоздка в щеколде”. Главными приборами и механизмами при уходе за минами являются не осциллографы и тахеометры, а двенадцатикилограммовая кувалда и ключ 42 на 56. В общем, посмеивались друг над другом, но жили дружно. Правда, были на минно-торпедном факультете три достопримечательности – Паша, Маша и Аркаша, предмет белой зависти ракетчиков.

Мичман Павел Бухмацкий исполнял обязанности главного снабженца факультета. На его плечах лежала обязанность снабжать курсантов всем, что им требовалось для службы, отдыха и других дел. Худого телосложения, высокий, постоянно сутулящийся, на все приказания и просьбы он неизменно отвечал “Бу сделано”. Надо отметить, с обязанностями своими мичман справлялся великолепно, но исполнял он только приказания начальника факультета капитана 1 ранга Иевлева. Курсанты шутили, что если начфак прикажет Бухмацкому добыть для факультета слона, он исполнит это запросто. Приказы и приказания всех остальных начальников Паша, ответив свое неизменное “Бу сделано”, тут же напрочь забывал.

Вторая достопримечательность, Мария Михайловна, в простонародии “Мармех”, отвечала на факультете за вещевое снабжение курсантов, сюда входило одевание и обувание будущих подводников, смена постельного белья и обеспечение их банно-мыльными принадлежностями. Курсантское радио утверждало, что “Мармех” начала работать в училище еще до его образования. Обладая феноменальной памятью, она помнила размеры одежды и обуви всех курсантов, обучающихся на факультете. Еще одной уникальной ее особенностью была способность определять, находится курсант в честно заслуженном увольнении или он самовольно оставил училище и находится в самовольной отлучке. Встретив на улице курсанта, а жила она рядом с училищем, как раз на тропе самовольщиков, Мария Михайловна на следующий день просила курсанта помочь ей навести порядок в баталерке, а иначе грозила донести о самовольщике начальству. Курсанту приходилось оказывать женщине помощь. Правда притягивала его в баталерку, конечно, не угроза Мармех, на донос она никогда бы не пошла. Да и в училище уже давно сложилась традиция “не пойман – не самовольщик”, а что кто-то кого-то где-то видел не важно. Не привели за руку самовольщика к дежурному по училищу, значит, самоволки не было. К тому же, всегда найдется товарищ, который, честно глядя в глаза начальству, подтвердит, что подозреваемый в самовольной отлучке все время находился в училище и изучал основы марксизма-ленинизма. Ни у кого из начальников не хватило бы духу не поверить в важность данной дисциплины и в то, что для курсантов она имеет “первостепенное” значение. Привлекала курсантов в баталерку к Марии Михайловне ее молодая помощница – Анечка. Здесь можно было пофлиртовать с ней, невзначай коснуться ее молодого тела плечом, а если повезет, то и чем-нибудь другим.

Очень нравилось ребятам как еще совсем не испорченная девушка краснеет от шуток старшей баталерши.

– Я тебе сколько раз буду повторять – не тряси ты простыни на Аньку, она же забеременеет, – ворчала Мария Михайловна на курсанта, принесшего на смену постельное белье взвода, – На меня можешь трясти, у меня уже давно иммунитет от ваших сперматозоидов образовался.

Аннушка, вспыхнув ярко красным цветом, с криком:

– Ну, Мария Михайловна! – выскакивала из баталерки под дикий хохот будущего военмора.

Еще Мария Михайловна, прожив с родителями в городе во время блокады, очень боялась войны, и каждый громкий звук вводил ее в волнительное состояние.

Ленинград, как известно, морской город, одних только высших военно-морских училищ в городе было пять, училище вспомогательного флота, да еще гражданские мореходки. В Кронштадте целая дивизия учебных кораблей базировалась. На судостроительных и судоремонтных заводах строились и ремонтировались подводные лодки, надводные корабли, вспомогательные и гражданские суда. Люди в морской форме в городе встречались на каждом шагу, причем форму морскую любили и сами моряки и жители города, с восхищением смотревшие на бравых военморов, которые в трудную “минуту” всегда приходили на помощь гражданскому населению. А трудных “минут” у города было достаточно, то наводнение затапливает складские помещения и надо городское имущество спасать, то эшелоны с продовольствием прибудут и необходимо их разгружать, то еще что-нибудь. Да и порядок с моряками был обеспечен.

Поколения флотских офицеров менялись. Старшие уходили на пенсию, а затем и в мир иной, на смену им приезжали с дальних гарнизонов новые военно-морские специалисты. Курсантов привлекали к обеспечению похорон. Дело было не очень приятное, но нужное и относились к нему курсанты с должным уважением. Обеспечение похорон сводилось к построению взвода во главе с офицером и знаменоносцем у могилы. По команде офицера склонялось Знамя, а взвод, под траурную музыку, совершал троекратный залп из автоматов холостыми патронами. Затем офицер проверял оружие и курсанты возвращались в училище. Настроение, конечно, после таких мероприятий было не праздничным, поэтому возвращались всегда молча, без обычных шуток и подколов.

Как-то, вернувшись с похорон, ребята молча поднялись в казарму и приготовились к чистке автоматов. Курсант 2 курса Гриша Яблоков, участвовавший в траурной церемонии, тоже снял со спины автомат, машинально передернул затвор и нажал на курок. Раздался выстрел. То ли Гриша во время траурной стрельбы забыл снять автомат с предохранителя, то ли просто нажать на курок забыл, не ясно, но, так или иначе, холостой патрон остался в автомате. Не понятно почему, командовавший траурной церемонией офицер, не произвел тщательного осмотра оружия после стрельбы. Видимо торопился закончить это скорбное мероприятие.

От неожиданности все, в том числе и виновник стрельбы, оцепенели. Тем более, что выстрел в помещении всегда громче, чем на открытом воздухе. Мария Михайловна, у которой не изгладились еще с детства воспоминания о страшной войне, с криком “Анька, ложись!”, рухнула на пол баталерки и ползком забралась под стеллаж с обмундированием в надежде, что он спасет ей жизнь. Анна, по команде начальницы, рухнула на пол посредине баталерки и закрыла, на всякий случай, голову руками. Проходивший мимо, старшина факультета мичман Бухмацкий, услышав выстрел, бегом понесся на факультет.

Вбежав в казарму, он первым делом обратил внимание на баталерку, дверь, которой была открыта.

Весь факультет хорошо знал, что баталерка для Марии Михайловны являлась “святым местом”, дверь в нее она никогда открытой не держала. Даже, уходя на пять минут, и оставляя в помещении Аню, строгая баталерная начальница дверь закрывала на замок. Заглянув в дверь, мичман увидел ужасную картину – посредине комнаты ничком лежала Анна. Решив, что произошла ужасная трагедия, старшина бросился к ней, перевернул девушку на спину и начал расстегивать блузку, чтобы оказать первую помощь. Анюта, не открывая глаз, пыталась сопротивляться. Мичману показалось, что у девушки начались конвульсии и он, оседлав ее, начал делать искусственное дыхание “рот в рот”. В это время, не слыша больше выстрелов, Мария Михайловна выползла из под стеллажа. Увидев, что на ее помощнице сидит мичман, она воскликнула:

– Ты что же старый охальник делаешь? Совсем стыд потерял, кобылина проклятая, на глазах уже девку сильничает!.

Мичман совсем опешил от не весть откуда внезапно появившейся баталерной начальницы, но с девушки слезать не торопился.

– А ты что разлеглась, стерва окаянная, – продолжала вопить Мармех.

Анна, переведя дух от помощи старшины факультета, захныкала:

– Вы же сами приказали – ложиться, Мария Михайловна!

– Я тебе на живот приказала ложиться, а ты как легла? Еще скажи, что я тебе и подмахивать ему приказала. Ну, как я могу оставить баталерку на тебя, когда в отпуск уеду? Ты же мне все имущество протрахаешь! – сделала вывод начальница.

Высвободившись из-под мичмана Анюта, с плачем помчалась в туалет, а Мария Михайловна еще долго поучала незадачливого старшину факультета, не давая ему и рта открыть в свое оправдание.

Григорию, за неуставную стрельбу, объявили “месяц без берега”, офицера, не проверившего оружие, посадили на трое суток на гауптвахту. Но в училище еще долго вспоминали казарменную стрельбу.

Третьей достопримечательностью минно-торпедного факультета был Аркадий Алексеевич Николаевский – командир роты, в которой учился Толя. Вечно сумрачный, в надвинутой по самые уши фуражке Аркадий Алексеевич старался всегда произвести впечатление строгого военноначальника, но на самом деле офицер был добрейшей души человек. Подчиненные в момент разгадали это свойство характера своего командира и бессовестно этим пользовались. Раз в месяц курсантов, у которых родители или другие близкие родственники проживали в Ленинграде, отпускали в увольнение с ночевкой с субботы до воскресенья. Можно было убыть из училища в субботу и вернуться к 24.00 воскресенья. За соблюдением очередности, чтобы, не дай бог, курсант дважды в месяц не ночевал дома, следил старшина роты – курсант 5 курса мичман Пруткаускас. Уроженец прибалтийской республики, мичман пунктуально выполнял свои обязанности. Когда в пятницу старшины классов приносили списки увольняемых, Пруткаускас безошибочно вычеркивал курсантов, которые уже использовали свое право на ночное увольнение. Делал он это с таким наслаждением, что казалось, будто от количества убывших в город курсантов напрямую зависит состояние его души. Командир роты наоборот, считал, что чем чаще курсанты будут ходить в увольнение, тем выше будет учебная успеваемость.

– Курсант должен ходить в увольнение, – не уставал повторять капитан 3 ранга, – Познакомится курсант в увольнении с девчонкой и у него будет стимул лучше учиться.

Дело в том, что курсантов, имеющих учебную задолженность, в увольнение в субботу не пускали. Так что, Аркадий Алексеевич в отношении отдыха курсантов в увольнении был на их стороне, правда иногда и на него находило “затмение” и командир роты по два часа проверял внешний вид увольняющихся. Повальное нарушение формы одежды происходило зимой, когда была объявлена форма пять в которую входили шинель и зимняя шапка. В общем-то, если курсантская шинель и шапка выглядели довольно-таки прилично, то вот один элемент вызывал у курсантов отвращение. Элементом этим были кальсоны, которые зимой курсанты были обязаны одевать под брюки, дабы не отморозить самое курсантское дорогое. Наиболее сообразительные курсанты для того, чтобы ввести проверяющего в заблуждение обматывали ноги носовыми платками, надевали обрезанные от кальсон нижние части. Если старшину роты этим можно было провести, то, капитан 2 ранга четко определял подделку, заставляя курсанта задрать повыше брючину. Заметив нарушение, командир роты, усмехнувшись и грозя пальцем, заключал:

– Меня не проведешь. Я вашего брата насквозь вижу.

Из строя тут же следовал коллективный ответ:

– Товарищ командир, ну зачем эти кальсоны. На улице тепло, мы не замерзнем. В кальсонах в приличном доме не раздеться.

Командир удивленно вопрошал:

– А вы что же, брюки снимать в приличных домах собрались?

– А что еще делать в приличных домах, – не унимались курсанты.

Далее обычно следовала небольшая, минут на тридцать, лекция о взаимоотношениях мужчин и женщин, плавно переходящая в информацию о международной обстановке и вытекающее из этого требование хорошо учиться и тепло одеваться. Сценарий этот повторялся практически каждое увольнение.

Обнаружив замечание, капитан 3 ранга выгонял из строя увольняющегося и тот шел, яко бы, устранять замечание. На самом же деле курсант прятался и ждал, когда закончится экзекуция. Наконец Аркадий Алексеевич, закончив осмотр, приказывал дежурному вести увольняющихся на проходную. Дежурный по роте, уже изрядно устав от такой длительной проверки, командовал: “Увольняющиеся, равняйся, смирно”. Но поскольку после проверки в строю оказывалось не более двух – трех человек, равняться было некому. Командир роты оглядывал строй и удивленно спрашивал:

– А где увольняющиеся? – совсем забыв, что только что он их всех разогнал, – Что никто в увольнение не хочет идти?

В это время курсанты, выгнанные за нарушения формы одежды, гурьбой окружали командира и выкрикивали свои фамилии. К ним присоединялись и другие курсанты, желающие уволиться на ночь. Аркадий Алексеевич вытаскивал из кармана пачку увольнительных и тут же начинал их выписывать, чем вызывал бурю негодования у старшины роты.

– Товарищ командир! Вы всю воспитательную работу ломаете, – кричал мичман Пруткаускас, – Нельзя их в увольнение отпускать, Вы же сами выгнали из строя нарушителей формы одежды.

Николаевский невозмутимо оправдывался:

– Они все замечания уже устранили. А потом, Пруткаускас, никто нас не поймет, если из роты в сто человек в увольнение пойдут только трое. Скажут, что все задолженность по учебе имеют. Все, – закончив выписывать увольнительные, командовал Аркаша (так любовно его называли подчиненные), – Дежурный ведите народ в увольнение.

Такая картина повторялась от выходных до выходных, все, кроме старшины роты, были довольные, но на втором курсе случилось непоправимое – Николаевского повысили в должности, назначив заместителем начальника первого факультета по строевой части. Рота была в трансе – так прекрасно жили, тем более что мичман Пруткаускас выпустился из училища и уехал к месту службы, так что противостоять командиру роты стало не кому. Старшиной роты назначили своего курсанта, а свой, он и в Африке свой. И вот теперь одна из достопримечательностей второго факультета – Аркадий Алексеевич наводил порядок у ракетчиков.

Свернув на первый факультет, Толя решил узнать – как там их бывший командир поживает, тем более что дежурил земляк с Украины. Дежурного по ракетному факультету Толя нашел быстро, тот пытался выяснить, сколько человек было уволено с первого курса. Дежурный по первому курсу что-то невразумительно объяснял, но понять его было не возможно. Поздоровавшись с земляком, Толя подключился к выяснению количества уволенных первокурсников. Вдвоем они все-таки установили, что в строю на увольнение было 14 человек, но после прихода заместителя начальника факультета капитана 2 ранга Николаевского осталось двое, но потом замначфака выдал еще несколько увольнительных билетов, а выгнанные за нарушение формы одежды, устранив замечания, тоже встали в строй. Но сколько курсантов точно встало в строй и сколько увольнительных было выписано дополнительно, установить не представлялось возможным.

– Знакомая картина, – усмехнулся Толя и успокоил земляка, – Ничего, на вечерней поверке узнаешь.

Дежурный по первому факультету, приказав первокурснику продолжать выяснение количества уволенных, пожаловался:

– Вот всегда так, как только Аркаша появляется, неразбериха полнейшая, – Что докладывать дежурному по училищу, ума не приложу?

– А ты что, еще не доложил? – поинтересовался Толя.

– Да доложил, но ведь не дай бог, кто-нибудь в комендатуру залетит, а он в увольнении не числится, вернется ведь Аркаша, так покажет мне “кузькину мать” – посетовал Толин земляк.

– А куда он, кстати, ушел? – поинтересовался Толя.

– Пошел самовольщиков ловить, – ответил дежурный.

Поболтав о том, о сем, вспомнив родную Украину и порадовавшись за очередную победу футболистов Киевского “Динамо”, за которое оба яростно болели, приятели разошлись.

Толя пошел к себе на факультет, по дороге обдумывая, где бывший командир будет ловить самовольщиков. Основных путей на волю было три – через ворота хозяйственного двора, через камбузный двор и по крыше через дворец культуры имени Цурюпы. Самым безопасным был, безусловно, путь через крышу дворца культуры. Нужно было выйти через чердачное окно на крышу казармы второго факультета, перейти на крышу здания первого факультета, пройти по довольно острому коньку, перелезть через проволочное заграждение и далее через окно на чердак дворца. Безопасным этот путь был, потому что здесь встретить кого-нибудь из начальников или патруль было маловероятно, да и работники дворца всегда бы предупредили самовольщика об опасности.

На одном из разводов суточного наряда, дежурный по училищу, капитан 1 ранга Грибанов, скомандовав: “Оркестр, играй развод” поднял слишком высоко голову и увидел, как по коньку крыши пятиэтажного здания, размахивая папочкой, идет курсант. Музыка была немедленно прекращена, дабы звуки труб и барабана не испугали самовольщика и он, не дай бог, не оступился. Развод был скомкан, дежурный стремглав бросился во Дворец культуры, даже забыв передать пароль начальнику караула.

Во дворце он начал пытать сотрудников: кто прошел, куда пошел, приметы самовольщика. Но работники дворца культуры оказались по “партизански” стойкими – никто не проходил, ничего не видели. Все попытки загородить тропу колючей проволокой, металлической решеткой не помогали. Все эти приспособления дольше недели не держались.

Были еще две тропы самовольщиков, но использовать их могли только избранные. Можно было выйти и зайти в училище с помощью пожарного шланга. Шланг через окно четвертого этажа высовывали на улицу, желающий выйти в город цеплялся за него и несколько курсантов потихоньку спускали шланг с самовольщиком.

Возвращение в училище осуществлялось в обратной последовательности. В установленное время шланг спускался до земли, самовольщик обхватывал его ногами и руками, и курсанты по команде тащили шланг назад. Недостатком этого пути было: во-первых, высота подъема, к сожалению окна нижних этажей все были зарешечены; во-вторых, путь проходил мимо окон, за которыми могли оказаться нежелательные свидетели.

Однажды во время возвращения самовольщика на втором этаже оказался командир одной из рот, капитан 3 ранга Туркин. Увидев, как мимо него проносится на пожарном шланге курсант, он чуть дара речи не лишился. К тому же возвращающийся самовольщик оказался шутником, увидев офицера, он освободил одну руку и отдал честь.

Офицер, по инерции тоже отдал честь и тут же спохватившись, бросился наверх, причем, в большей степени испугавшись за безопасность курсанта. Когда он вбежал на четвертый этаж, то застал только развернутый по коридору пожарный шланг и стоящего по стойке смирно дневального. Окно было закрыто. Капитан 3 ранга подбежал к дневальному с вопросом: “Где самовольщик?”

Дневальный бодрым голосом доложил:

– Товарищ капитан 3 ранга, дневальный по роте курсант Малов, – и прокричал, – Дежурный на выход!

Тут же появился дежурный по роте и отрапортовал:

– Товарищ капитан 3 ранга! Во время дежурства происшествий не произошло. Дежурный по роте старшина 2 статьи Кадученко!

Капитан 3 ранга аж подпрыгнул от такой наглости:

– Как не произошло? Только что к вам на этаж самовольщик по пожарному шлангу залез.

Дежурный, честно глядя на офицера, возразил:

– К нам? Не может быть, у нас все на месте, незаконно отсутствующих нет.

– Какой все на месте, только что я видел, как по шлангу самовольщик в училище лез. Вон шланг растянут по коридору, – не унимался офицер.

– Так шланг командир роты с утра приказал растянуть для просушки, завтра нас пожарники проверять будут, – объяснил дежурный.

У капитана 3 ранга совсем “крыша съехала”:

– Что вы мне дуру гоните, я совсем дурак, что ли? Где командир роты?

К этому моменту вокруг разговаривающих собралась толпа курсантов. Разговор стал массовым. Народ выдвигал самые невероятный версии: “Может это в телевизоре Вы видели?”, “Это вероятно в здании напротив было, я как-то видел, как там стену красили”, “У нас в деревне трактористу после свадьбы приятеля вообще черти мерещились”, “Это все стекла виноваты, грязные, не моют их, командование роты совсем мышей не ловит”. Последняя версия была в адрес офицера, на втором этаже располагалась как раз рота капитана 3 ранга, увидевшего самовольщика.

Поняв, что добиться от курсантов ничего не возможно командир роты махнул рукой и удалился, обронив напоследок:

– Технику безопасности соблюдайте хотя бы. Под шланг четырех человек во время спуска и подъема с одеялом посылайте, чтобы ловили “камикадзе”.

Самый последний способ заключался в подделке увольнительной записки. Причем не вульгарное подтирание времени и даты, а изготовление увольнительной с печатью и всеми подписями. Подтирки и исправления могли элементарно обнаружить мичмана, дежурившие на проходной. А вот изготовление печати делало самоволку безопасной. Только сделать печать было очень проблематично, здесь требовались руки “левши”. За время существования училища такое случалось не более одного – двух раз. Во время службы автору этих строк пришлось дважды столкнуться с подобными “левшами”. Первый раз в училище, где он учился вместе с Толей Ступаком, а второй на 4 эскадре подводных лодок.

На подводной лодке проходил службу матрос, который из подметки стоптанного рабочего ботинка, именуемого “гадом”, с помощью скальпеля, перочинного ножа и пинцета за два дня вырезал любую печать. Печать для личной библиотеки матрос изготовил за полтора дня.

В училище должность “левши” исполнял курсант Валера Васильков. Он великолепно рисовал, вырезал поделки, в общем, был настоящим курсантским “левшой”. Печати Валера рисовал, используя циркуль, рейсфедер, собственный язык и слюну. На изготовление печати, если никто не мешал, ему требовалось не более двух часов. Печать можно было распознать, только если очень внимательно присмотреться. Но поскольку возвращались курсанты обычно в темное время, даже самые бдительные мичмана подделки не замечали. Но, подвела Василькова надежда на русский “авось” и лень, хотя лентяем Валеру назвать было нельзя. Однако, как говорится, и на “старуху бывает проруха”.

Взвод, в котором служил Васильков, в воскресенье заступал в наряд на камбуз. Камбузное дежурство начиналось с обеда, поэтому Валера решил в увольнение не ходить, дел накопилось не “впроворот”, да и девушка, с которой он в последнее время встречался, сказала, что в предстоящие выходные будет готовиться к экзаменам. С Татьяной, так звали девушку, Валера познакомился месяц назад на танцах. Девушка училась в педагогическом институте имени Герцена, на факультете русского языка и литературы, была остра на язычок и привлекательна. Курсант решил в выходные позаниматься, чтобы в следующее воскресенье с чистой совестью и отсутствием учебных задолженностей провести с Татьяной. Он пошел в класс и занялся делами. Через некоторое время в класс ворвался однокашник: