Buch lesen: "Продавец игрушек"

Глава 1

Даника знала: ей не позволят дожить до утра.

Ей и раньше-то никто не стремился помогать, но в группах беженцев это как раз норма. Они идут через пустоши, через охотничью территорию тварей, через ловушки, которые готовят чужие – а потом и свои. Родные друг другу люди держатся вместе. Одиночки вроде Даники выживают как придется.

Иногда, впрочем, беженцы объединяются – ради охоты или вылазок за трофеями. Путь к Черному Городу неблизкий, и порой приходится не только выживать, но и платить. Тогда группа рискует, меняет добычу на собственную кровь или даже жизнь, потом делит трофеи между собой – и двигается дальше, оставляя остывающие тела тех, у кого не получилось, у обочины.

Но Данику на такие вылазки никогда не приглашали. Не потому что жалели, жалости у людей, измучанных пустошами, осталось совсем мало. И не потому, что она была бесполезна – в свои четырнадцать она научилась быть сильной, иначе не протянула бы так долго. Просто Даника была из ублюдков, никто не подпустил бы ее близко, даже если больше помочь было некому.

И она справлялась сама, как умела. Об охоте можно было и не мечтать, никто не охотится в одиночку, но у Даники были свои методы выживания. Порой она мародерствовала: подбиралась к останкам групп, не преодолевших тяготы пути, искала то, что не сумели найти другие. Иногда натыкалась на тела монстров, убитых монстрами посильнее, и смотрела, не получится ли добыть что-то, от чего она не загнется в течение суток. Но главным ее спасением были знания, полученные от бабушки. Данику еще в детстве обучили находить съедобные плоды, выискивать мед в лесах, отличать полезные грибы от ядовитых. Порой она ошибалась, мучалась, болела, но все равно ползла за караваном, потому что одной на дороге не выжить.

Ну а остальные просто позволяли ей это. Презирали, держались от нее подальше, но не гнали, потому что даже в них осталось что-то человеческое. Они пока не забыли, что где-то внутри этого искаженного пустошами тела обитает четырнадцатилетняя девочка, оставшаяся в полном одиночестве. Они игнорировали ее – и считали это показателем собственной добродетели. Но каждый из них втайне надеялся, что она как-нибудь сама умрет в пути и перестанет пугать их своим уродством.

Теперь все изменилось. Недавний налет падальщиков караван отбил – но заплатил за это очень высокую цену. Даника уже знала, что они потеряли больше двадцати человек, в основном здоровых мужчин, одного проводника, а главное, телегу с припасами – та рухнула в черную расщелину в земле, в нору какой-то твари, к которой даже падальщики бы не сунулись, а люди – и подавно.

Еды осталось совсем мало, а Черный Город по-прежнему был далеко, так далеко… Уже зазвучали разговоры о том, что весь оставшийся провиант нужно собрать и поделить «честно». Даника прекрасно знала, что ей в этом «честном» разделе придется отдать все и ничего не получить обратно.

У нее-то как раз припасы были – причем по вине других беженцев. Ей не позволяли хранить свои вещи в общих телегах, считали, что даже предметы, которых она касалась, могут оказаться заразными. Поэтому Даника никогда не шагала налегке, все свое скромное имущество она несла в рюкзаке и все сохранила, когда пряталась от падальщиков под руинами старого дома.

Небольшой мешочек вяленого мяса. Сухари, которые она нашла в фургоне сожранной прокаженными группы. Сушеные грибы и ягоды, собранные в лесу еще пару недель назад. Это много по нынешним меркам, очень много… Даника на таком запасе неделю бы протянула. Но если действительно начнется голосование, другие беженцы решат, что ей не нужно тянуть неделю. Или даже день. Или вообще. Люди нужны миру больше, чем ублюдки.

И ведь это даже не было самой большой проблемой… Если бы речь шла только о краже припасов, Даника еще попробовала бы отдать все и кое-как продержаться. Если впереди будут леса, у нее есть шанс! Однако она прекрасно видела, как на нее смотрит одна из групп, путешествующих с караваном. Большая семья, человек двадцать, хмурые крепкие люди со странными звериными глазами… У них всегда было больше всех припасов – и очень, очень много мяса. Никто и никогда не спрашивал, где они это мясо берут. Никто не был готов к ответу.

Теперь эти люди смотрели на Данику – долго, не отрываясь, не отворачиваясь, даже когда она смотрела на них в ответ. Она прекрасно знала, что их интересуют не ее припасы. Не хотела знать, запрещала это себе, но понимание правды все равно просачивалось через любые запреты. Они не представляли, сколько еды у нее осталось, однако видели размер ее рюкзака, видели, что этого мало – для их группы. Но смотрели они так, словно видели много. Как будто так сложно догадаться о причинах!

Они не напали на нее сразу только потому, что даже караван беженцев еще не оскотинился до такой степени, чтобы принять это как норму. Они просто выжидали подходящего момента – и вот этот момент настал. На ночевку они остановились под кроной одного из великих деревьев: грандиозной махины, пробившейся через асфальт, поднявшейся выше небоскребов из камня, стекла и металла. Впрочем, битва дерева и разрушенного города закончилась ничьей: оно пробило все преграды, а потом засохло, на долгие годы став безжизненным черным стволом и крышей из острых изогнутых ветвей над ним.

Многие хищники этого мира оказались неспособны понять, что дерево уже мертво, и по привычке держались от него подальше. Это давало людям частичную защиту, хотя, конечно, не избавляло от необходимости выставить часовых и боевых роботов, тех немногих, что остались после столкновения с падальщиками.

Только часовые и роботы ее не спасут, Даника прекрасно это понимала. Лечь рядом с другими людьми ей не позволят, ублюдкам такое никогда не разрешали. Ей придется отдалиться, найти убежище в одном из разрушенных домов, и это ей запрещать не станут… А потом придут посреди ночи – и всё, не будет Даники. Утром это заметят, но не расстроятся, просто пожмут плечами и двинутся дальше к заветному Черному Городу.

Когда она поняла это, первым импульсом было бежать. Рискнуть, хотя бы попробовать спастись одной – вдруг получится, а еда у нее есть, есть даже маленький лазерный нож! Что, если удастся затаиться среди руин, а потом примкнуть к другой группе беженцев, не такой одичавшей и оголодавшей?

Мысль мелькнула и угасла. Даника поняла, что у нее просто не хватит сил. Что-то перегорело внутри… Пожалуй, само желание выживать. Зачем? В мире не осталось людей, которым она нужна, которые способны ее любить – все умерли! А остальные… Они всегда будут смотреть на нее как на животное, прибившееся к ним в пустошах. Вряд ли Черный Город что-то изменит. Даника шла туда не потому, что ей хотелось, а потому, что об этом мечтали мама и бабушка, она просто унаследовала от них эту мечту. Но разве не глупо? Страдать потому, что кто-то другой так и не сумел стать счастливым…

Ей не поможет Черный Город. Хуже там не станет, однако лишь потому, что хуже и не бывает. Она выбилась из сил, она уже и не помнила дни, когда не чувствовала боли… Были ли такие? А если нет, ради чего это? Она честно пыталась и сделала больше, чем сумела бы другая девочка на ее месте. Разве кто-то оценил? Вот итог ее усилий: на нее смотрят как на кусок мяса, который по нелепому недоразумению еще дышит.

Это она уже не сможет изменить, не получится просто. Но и ждать, когда же ее убьют, Даника не хотела – в последней вспышке злого упрямства. Она собиралась повлиять на свою судьбу, даже если ничего хорошего ее не ждет и сил почти не осталось…

Даника пошла к продавцу игрушек.

В молчаливой и угрюмой процессии беженцев он один, пожалуй, был таким же чужеродным элементом, как она. Одинокий старик, который в пути вечно толкал перед собой большую тележку, а во время остановок раскладывал такой странный, совсем неуместный в этом холодном мире товар.

Он действительно продавал игрушки. Даника, впервые заметив это, даже решила, что она ошиблась. Она ведь наблюдала за ним издалека, близко она не подходила ни к кому – научилась с тех пор, как однажды ей камнем разбили лоб, отгоняя подальше. Шрам остался… но видела его все равно только Даника.

Она понимала, что люди разные и не все изобьют ее только за то, что она из ублюдков. Однако рисковать она больше не собиралась, поэтому и на старика смотрела из-за угла, из густых зарослей, так, чтобы он не обнаружил ее. Хотя Данику не покидало ощущение что он все равно подмечал все и всегда.

Она увидела, что на его тележке выставлены дивные вещицы, яркие, нарядные, будто прибывшие из другого мира. В реальности, где люди убивают друг друга за кусок хлеба, где игрушки не нужны никогда и никому… А если понадобятся детям, матери скрутят что-нибудь из веток и обрывков одежды. Никто не будет тратить драгоценные ресурсы на баловство! В Черном Городе – может быть, но не здесь, на дороге… О чем вообще думал этот глупый старик?

О чем бы ни думал, отступать он не собирался. Даника никогда не видела, чтобы он отправлялся с другими на охоту или торговался с ними за припасы. Да и свои у него вряд ли были: он возил столько игрушек, что лишь они в его тележке и помещались. Он должен был ослабнуть от голода, отстать от каравана и умереть давным-давно.

Однако он по-прежнему был здесь. Такой худой, дряхлый какой-то… И все равно выдерживающий ту же нагрузку, что и другие. Он ведь и нападение падальщиков легко пережил! Он наверняка знал немало секретов… Он стал стариком, а это само по себе роскошь в новом мире.

Он не был милым. За время долгого, бесконечного путешествия Данике не раз доводилось видеть старших людей, которых многие любили – за приветливость, опыт и желание помочь. Но те люди и вели себя иначе! Часто улыбались, находили правильные слова в любой ситуации и никому не позволяли унывать. Бабушка Даники как раз была такой… до самой смерти.

Продавец игрушек оказался совсем другим. Он ходил вечно хмурым, настороженным, говорил мало, уверенно хамил, если к нему обращались. Его, кажется, побаивались, хотя бояться вроде как было нечего. Он каким-то образом сумел сделать так, что его обходили стороной даже мужчины из той группы, которая теперь впивалась в Данику горящими жадными глазами. И тем более странным было его стремление продавать игрушки, которые никто никогда не покупал!

Но сегодня этому предстояло измениться. Он привычно разложил товар на своей ржавой обшарпанной тележке – и привычно остался в одиночестве. Люди, выбиравшие место для ночного отдыха, даже не смотрели в его сторону. А вот Даника заставила себя двинуться вперед.

Она не знала, как он отреагирует. Она очень, очень редко подходила вплотную к другим людям, и это никогда не приводило ни к чему хорошему. Но сегодня она готова была рискнуть, ведь если ей предстоит умереть ночью, чего вообще бояться?

Старик окинул ее злым мрачным взглядом, но… это был такой же мрачный взгляд, как и при разговорах с остальными людьми. Он, похоже, не видел в Данике ничего необычного! Не мог не знать, что к нему подошел ублюдок, все ведь очевидно, однако не считал это чем-то особенным. Приободренная таким началом, Даника объявила:

– Я бы хотела купить игрушку!

От волнения получилось громче, чем она планировала, и на них уже начали коситься другие беженцы. Однако старик не обратил на это внимания, он угрюмо уточнил:

– Что у тебя есть?

Она, смущенная непривычным вниманием, придавленная взглядами издалека и собственной участью, не смогла ответить. Она просто вывалила на прилавок все, что хранилось в ее потрепанном рюкзаке. Старик и глазом не моргнул, он просто передвинул пару предметов, взвесил в руке мешочек с мясом, покачал седой головой:

– Этого мало.

Такого Даника точно не ожидала. Может, и следовало бы… Она ведь понятия не имела, сколько стоят игрушки. Но она точно знала, что за всю долгую дорогу никто даже не подходил к старику, не то что покупал у него! Разве он не должен обрадоваться хоть какому-то вниманию?

Очевидно, нет. Серые глаза, тускло блестящие под кустистыми бровями, смотрели на нее, не моргая. Старик ждал.

– У меня больше ничего нет, – смутилась Даника.

– Я вижу. Почему ты отдаешь мне все? Как ты будешь жить дальше?

– Я не понимаю… Вам меня жалко или этого все-таки недостаточно?

Ей казалось, что старик пытается торговаться с ней, он сказал, что этого не хватит, чтобы проверить, есть ли у нее какой-нибудь тайник… Но он, похоже, верил ей. Так зачем же спрашивать? Пусть уже скажет, даст он ей игрушку или нет, и можно разойтись!

Ей хотелось огрызнуться, отказаться от ответа… А она просто не смогла. Даника чувствовала себя зверьком, который вдруг оказался на краю норы гигантского псевдо-червя. До падения осталась всего секунда, изменить уже ничего нельзя, и проще не раздумывать, поддаться моменту, делать то, что тебе говорят…

Она просто ответила на вопрос. Правду сказала – сил не осталось даже на ложь.

– Я не буду жить. Я скоро умру.

– Тогда зачем тебе игрушка?

– Чтобы умирать было не так страшно. Если у меня не хватает для оплаты, может… Вы могли бы одолжить ее мне? Вы заберете ее, когда я умру… Не думаю, что ее украдут те, кто меня убьет, и она не испортится, я обещаю!

От собственных слов мороз шел по коже, но остановиться Даника уже не могла, ей нужно было говорить, чтобы не сойти с ума от подступающего ужаса. Вся ее жизнь была похожа на странный психоделический сон, так стоило ли от смерти ожидать чего-то иного?

– Ты говоришь глупости, – отрезал старик. – Разве ты хочешь умереть?

– Не хочу, и я пыталась не умирать, но если у меня не осталось выбора… Пусть будет хотя бы так!

– Как?

– Я отдам все, что накопила, вам, – пояснила Даника. – Это все равно отнимут… Так я лучше сама выберу, кому достанется то, что было моим! А игрушка им не нужна… И у меня такого никогда не было… И мало у кого есть… Я хочу, чтобы у меня было нечто особенное, такое, о чем другие только мечтают!

Слезы все-таки сорвались… Стоило догадаться, что она их не удержит. Даника ненавидела слезы – не потому, что плакать при всех было унизительно. Какое там, она ж из ублюдков, для них унижение – привычная реальность! Просто слезы жгли глаза, как кислотой, и приходилось часто моргать, чтобы не ослепнуть. Но… если ее смерть никто не будет оплакивать, почему бы не сделать это самой?

– Все равно не хватает, – заявил старик.

Даника имела полное право разгневаться, закричать, забрать все, что предложила ему… А она не хотела. Было такое чувство, будто ее выпотрошили прямо здесь, и внутри кружит лишь морозный воздух той зимы, когда она осталась совсем одна…

– Тогда забирайте просто так, – криво усмехнулась Даника. – Я пойду…

– Жди, – велел продавец игрушек. – Тебе почти хватило. Осталось совсем чуть-чуть. Добавишь – и я дам тебе то, что ты хочешь.

– Но я же сказала: у меня ничего нет! Вы думаете, мне есть что добавить?

– Расскажи мне, как ты стала ублюдком.

– Что?.. Я не понимаю… При чем здесь это?

– Это доплата, – невозмутимо пояснил старик.

– Но это же слова, они ничего не стоят… И я не хочу о таком вспоминать, не люблю, мне больно!

– Да. Поэтому твои слова – доплата.

И все-таки он безумен… Даника не знала, был старик таким с самого начала или его свела с ума бесконечная дорога. Нет, пожалуй, это произошло раньше, ведь лишь безумец отправился бы продавать игрушки с караваном беженцев.

Но для Даники это ничего не меняло. Он потребовал плату, которую она не могла изменить, могла только заплатить – или нет. Говорить не хотелось… Но ответить ему все равно оказалось проще, чем ждать гибели в одиночестве и тишине.

Она не родилась ублюдком. Бывало и такое – если кто-то из родителей уже был заражен или несчастье случалось с беременной женщиной. Но Данике повезло чуть больше, на свет она появилась здоровой… Везение длилось три года. Потом за ней не уследили, и она сбежала из убежища, оказалась на равнине, одной из тех, где спрятаться просто невозможно, даже когда видишь, как небо закрывает тяжелая громада облака…

– Кислотный дождь? – догадался продавец игрушек. В его взгляде по-прежнему не было и тени сочувствия, лишь легкий интерес.

– Да…

– Почему ты не умерла? Трехлетнего ребенка должно было растворить совсем без остатка.

Надо же, совсем не больно… Данике говорили такое и раньше, и каждый раз чужие слова хлестали сильно, так, что ей казалось: она вот-вот сломается. А сейчас она ничего не почувствовала. Может, это и называется смирением?

– Моя мать нашла меня, когда упали первые капли дождя.

– Успела оттащить в убежище?

– Стала моим убежищем.

Маленькая Даника шла по цветочному полю – открытому и ровному. Прекрасному. Создающему впечатление, что весь мир так же безупречен, в нем нет нужды прятаться. Она продвинулась слишком далеко, а туча двигалась слишком быстро. Мать, догнавшая ее в поле, наверняка распознала специфический рыже-багровый оттенок, присущий таким облакам, она знала, что сейчас произойдет… И она просто повалила Данику на землю и закрыла собой.

– Она умерла, – сказал старик.

Вопросом это не было, но Даника все равно подтвердила:

– Да, она умерла. Но когда она растворилась, дождь еще не кончился, досталось и мне. Может, я бы тоже умерла там, но меня нашла бабушка. Она у меня травницей была… А еще наша семья считалась богатой. Мы смогли заплатить за лекарства, и в том городе, в котором мы тогда жили, был хороший доктор. Но потом город был уничтожен, и нам пришлось уйти.

Она тогда еще не понимала, какой обузой стала для своей семьи… Позже ей пришлось понять. Ее мать была здоровой молодой женщиной, способной работать. Но вот она погибла, и вместо нее осталась лишь изуродованная Даника – ублюдок, от которого все шарахаются. Папа не выдержал этого, ушел сразу, его она толком и не помнила. Бабушка и дедушка помогали ей, сколько могли, и лишь из-за их любви Даника не сдалась, когда все-таки осталась одна.

Она бы и теперь еще попробовала сражаться – если бы не взгляды, которые бросали на нее те люди, если бы не нападение падальщиков… Если бы не неизбежность ее смерти этой ночью.

Она знала, что продавец игрушек не пожалел ее. Никто никогда не жалел… Но он почему-то выглядел довольным.

– Хорошо, – кивнул он. – Ты можешь взять любую игрушку.

– Любую? – не поверила Даника. – Они стоят одинаково?

– Нет, они стоят по-разному. Но ты можешь взять любую.

Она поспешно вытерла слезы, перевела взгляд воспаленных глаз на прилавок – и лишь теперь смогла по-настоящему рассмотреть, какое сокровище оказалось прямо перед ней. Данике еще никогда не доводилось видеть ничего подобного! Когда-то бабушка показывала ей книжки прошлых лет, и там были изображены игрушки времени, которое было таким сытым и счастливым. Но и на их страницах не осталось ничего настолько совершенного.

Старик создавал маленькие чудеса. У него были обезьянки, способные играть на крошечных инструментах. Карусель, которая с нежной мелодией кружилась и переливалась разноцветными огнями. Даже дворец, в который можно было заглянуть через отверстие в крыше и увидеть десятки слившихся в танце пар. Осколок реальности, исчезнувшей навсегда…

Даника чувствовала, как сердце восторженно замирает перед чудесами, вдруг мелькнувшими в финале ее жизни. А от того, что одно чудо можно оставить себе, в груди разливалось приятное тепло. Она стояла у тележки дольше, чем требовалось, потому что здесь можно было на пару минут обмануть себя, поверить, что все не так уж плохо… Но вечер заканчивался, ночь дышала холодом, и Данике пришлось сделать выбор.

– Я хочу вот эту!

Старик, безразличный ко всему, даже к ее истории, наконец позволил себе легкое удивление:

– Эту? Она очень простая.

– Я знаю.

– Но ты берешь ее. Почему?

– Потому что ее можно обнимать, – пояснила Даника. – А я ведь ублюдок, нас никто никогда не обнимает.

Она не жаловалась ему, знала, что это бесполезно, да и не привыкла. Он хотел узнать причину, она эту причину назвала, вот и все. Старик, кажется, остался доволен.

Она забрала с его тележки маленького плюшевого медведя – серо-коричневого с белым животом, смешного и пухлого. Раскинувшего лапы так, будто он действительно хочет ее обнять. Разглядывающего ее любопытными глазками-бусинками, улыбающегося ей, словно она и не ублюдок даже, а маленькая девочка, которой совсем не обязательно умирать.

Она уже знала, где проведет свою последнюю ночь. Даника приметила убежище у самой площади, так, чтобы от входа было видно великое дерево. Взглянула на него последний раз, подумала о том, что по нему, наверно, мертвые души поднимаются на небо… Бабушка верила в души и небо. Даника верить разучилась, но не отказалась бы увидеть маму, бабушку и дедушку снова. Может, остаться у дерева? Хотя нет, этим она рискует отсрочить неизбежное, смысла нет.

Она спустилась в одно из полуразрушенных зданий. Раньше это был первый этаж, теперь он ушел под землю, так что Даника не видела больше ни дерева, ни неба, только черную землю за оставшимися в раме осколками стекла. Но и это было не так уж важно, зато не холодно!

Она не собиралась упрощать задачу своим убийцам. Даже зная, что финал неизбежен, Даника все равно обустроила убежище так, как учила когда-то бабушка. Выбрала дальнюю комнатку, маленькую, такую, которую и упустить при осмотре могут. Забаррикадировала окно какими-до досками – через землю тоже порой проползают твари. Закрыла дверь, подперла железяками, которые тут же и валялись. Скрутила себе постель-гнездо из всех тряпок, какие только нашла в ближайших комнатах. Ткань была сырая и заплесневелая, но это ничего, Данике доводилось спать и в худших условиях.

Когда подготовка была завершена, Даника выключила крошечный фонарик, позволяя комнатке погрузиться в абсолютную, ничем не развеянную темноту. Оно и к лучшему… Когда не видно правду, можно довериться фантазии. И вот Даника уже не одна и не в какой-то обвалившейся дыре, она снова в залитом солнцем доме в защищенном городе, ее родные еще живы, они любят ее, они ее никогда не бросят… Она свернулась вокруг плюшевого медведя, чувствуя, как он напитывается ее теплом – и отдает тепло в ответ. Он ее не покинет, и этой ночью все завершится, но она хотя бы будет не одна!

Сначала она еще прислушивалась, чтобы вовремя уловить шаги, подготовиться. Потом подумала: какой смысл? В чем подготовка? Она ничего уже не сделает. Да и потом, подготовится еще, когда они будут выламывать дверь! Она отпустила страх и растворилась в мыслях о прошлом… Она и сама не заметила, как усталость взяла свое. Даника, обнимавшая плюшевого медвежонка, забылась непривычно крепким спокойным сном.

Она проснулась сама – не от того, что кто-то ломится в ее комнату, не от грубого прикосновения тех, кто пришел ее убить, даже не от света, ударившего по глазам. Нет, проснулась она все в той же тихой, душной темноте просто потому, что выспалась. И это было так непривычно, так странно… Даника и вспомнить не могла, когда такое случалось последний раз! Пожалуй, когда она была достаточно легкой, чтобы дедушка мог нести ее, спящую, на руках.

Она была жива, она все еще лежала на созданной ею же постели и обнимала медвежонка, которого купила у странного старика. Ее жизнь не оборвалась, а продолжилась, и… Даника не знала, что делать с этой жизнью дальше.

Почему те люди не пришли за ней? Испугались, не решились? Она неправильно поняла их взгляды? Может быть, хотя Даника давно уже не ошибалась в людях, особенно когда речь заходила о чем-то плохом. Так что же случилось и… и как на это реагировать?

Она не готовилась встретить следующий день. У нее ничего не было: ни новой одежды, ни еды, только плюшевый мишка… Но его Даника не отдала бы ни за что на свете, даже если бы старик согласился вернуть ей еду. Потому что у нее впервые появилось желание: ей хотелось снова заснуть в тепле, обнимая кого-то и веря, что ее любят. А когда есть желание, умирать уже нет смысла. Даника, еще не зная, что будет делать дальше, решила выйти из убежища и посмотреть, какие у нее варианты.

Может, она и вовсе проснулась посреди ночи, за ней просто не успели прийти? Часов у нее не было, и проверить она могла лишь одним способом: поднявшись на поверхность. В доме, через который она шла, было тихо и пусто, но тут ничего подозрительного – никто бы не стал делить убежище с ублюдком!

Она издалека заметила тусклый серый свет – верный признак наступившего утра. Они теперь все такие… Особенно в самые ранние часы, когда тьма, отступая, оставляет за собой густую пелену тумана. Зато воздух свежий, хоть это радует! Правда, пахнет немного необычно… неприятно, и Даника никак не могла распознать, что это за запах, но от него становилось не по себе. Может, если бы она была одна, она бы и вовсе не решилась покинуть здание. Но она прижимала к себе медведя, и это все меняло.

– Не бойся, – прошептала она. – Если что, я смогу тебя защитить!

Ей нравилось думать, что он ее услышал. Потому что данное ему обещание позволяло отогнать собственный страх и мысли о том, что происходит нечто непонятное… Утром в лагере всегда шумно: караван не имеет права долго оставаться на месте, они должны двигаться, чтобы сохранить хотя бы призрачный шанс дожить до Черного Города! И дежурные будят людей еще затемно, тогда и звучат первые голоса… Но почему сейчас так тихо?

А может… Может, она и вовсе спала слишком долго, люди просто ушли, не потрудившись даже проверить, жива она или нет? Они бы так поступили… Она никогда не имела значения.

Мысль о том, что она осталась совсем одна, напугала Данику чуть меньше, чем стоило ожидать. Во-первых, не одна, а с медведем. Во-вторых, союзников в караване у нее и не было, зато были враги. Если они ушли, не тронув ее, то и отлично!

Приободренная этим, Даника зашагала быстрее – навстречу серому свету и утренней прохладе. Она добралась до выхода, она шагнула в развеивающийся туман… А потом она закричала.

Потому что она увидела дерево – и увидела всех, с кем путешествовала в эти дни. Одно оказалось отныне неразрывно связано с другим. На месте остались лишь фургоны и телеги, они стояли там же, где и вчера. А вот люди встретили утро там, куда вряд ли хотели попасть: на мертвых черных ветвях. Разорванные на части, унизавшие собой крону, покрывшие асфальт вокруг ствола причудливым багровым узором. Не просто убитые, стертые из реальности… Одни были слабыми – как дети, защищенные родителями. Другие были сильными, как те мужчины, что вчера хищно смотрели на Данику. Но это не помогло им в час, когда мир пришел за ними – и сожрал их, уравнял, не посмотрел даже, кому уже вынесен приговор, а кто надеялся жить долго и счастливо.

И на многие километры безжизненной пустоты осталась лишь та, кто выжить никак не мог – кричащая девочка, прижимающая к себе безмятежно улыбающегося плюшевого медведя.

* * *

Его привезли прямо к воротам, там и оставили. Иначе и быть не могло: Марк путешествовал в автоматизированном транспорте без сопровождения живых людей. Маршрут задали изначально, отклонений не предусмотрено. Поговорить в дороге тоже не с кем, но это и к лучшему: назначение поступило внезапно, и Марку как раз требовалось время, чтобы все обдумать.

К тому, насколько сильно изменилась его жизнь, он привык быстро. Да, он ожидал остаться хирургом до конца дней своих – а в какой-то момент поверил, что конец его дней и вовсе настал с приходом хазаров. Но когда он принял приглашение Гекаты, он больше не метался в сомнениях. Теперь ему требовалось разобраться лишь с недостающими навыками, которые никак не могла заменить его подготовка хирурга.

Он думал, что его сразу отправят в Черный Город, для обучения или оценки – но хоть на пару дней. Не хотел этого, просто признавал как наиболее вероятное развитие событий. Однако Геката настояла на том, что им лучше держаться подальше от центра охраняемой территории. Похоже, она опасалась не Черного Города как такового, а реакции других Воплощений на того, кого они могут счесть чужаком. Марк не спорил, он пока в основном наблюдал, разбираясь в реалиях нового мира.

Геката взялась сама его обучать и справлялась, в общем-то, неплохо. Да, за пару дней он не мог сравниться с теми, кто всю свою жизнь посвятил контролю над боевыми роботами. Но если раньше он был вынужден действовать интуитивно, то теперь понимал, как лучше поступить, да и жизнь за пределами Объектов больше не представлялась предельно похожей на свободное падение. Марк понимал: в прошлом его и других гражданских специалистов специально обучали так, чтобы они не совались куда не следует, чтобы боялись покидать Объекты, на которые их назначили. И такую психологическую обработку не удастся сломать за несколько дней или даже месяцев, но всё возможно. А раз возможно, будет сделано, остальное – детали.

Только он привык к новой рутине, как Геката объявила, что ему все-таки предстоит пройти официальное обучение.

– С чего вдруг? – поинтересовался Марк. Без возмущения, он знал, что поступит так, как нужно, но ему было любопытно, почему она изменила планы.

– Кое-кто начал ныть, что ты на особых правах, – поморщилась Геката. – И этим я якобы пытаюсь скрыть, что ты плохо подходишь на роль Мастера Контроля. Не пойми неправильно, я не собираюсь удовлетворять хотелки каждой истерички, не доверяющей моему суждению. Ты не будешь проходить полный цикл обучения, но основные знания тебе действительно не повредят.

– И негласное тестирование на то, насколько я пригоден для такой роли?

– Оно и гласным может оказаться, не обращай внимания, тебя это не касается. Тут важно еще и то, что на нашей территории наметились некие… сложности. Мы не понимаем их до конца, но они могут оказаться достаточно опасными, чтобы потребовать прямого участия Воплощений. При таком раскладе я не смогу продолжить твое обучение.

– Те же, кто напал на мой Объект? – насторожился Марк.

– Нет, те понесли достаточные потери, чтобы больше не соваться к нам… По крайней мере, пока. Тут нечто новое.

Она не стала пояснять, а он не задавал дополнительных вопросов. Вероятнее всего, по удаленной связи Геката и сама получила лишь общие данные, ей только предстояло выяснить подробности. Поэтому они разъехались тем же вечером, и Марк не представлял, куда направилась его спутница. Он же ступил на борт транспорта и лишь после этого узнал, что на обучение он отправлен в Объект-21.

Он уже выяснил, что все Объекты из первой сотни имеют приоритетное значение. Да и следовало ли ожидать меньшего от школы, где готовили не просто операторов боевых дронов, а Мастеров Контроля? Военную элиту Черного Города… Марк до сих пор привычно использовал определение «они» – хотя следовало бы «мы». По крайней мере, на этом настаивала Геката.