Исход Рагнарёка

– Хей, – подбежала Кая, у которой откинулся капюшон, к Кьяре фон Блитц. – А как того красавчика зовут, что мальчишек повёл города ваши спасать? Он отдал мне свои походные сухофрукты, гляди сколько сушёного чайного лимона! Ну, не душечка ли!

– Красавчика?! – скривившись, переглянулись Диана с подругой через портал. – Душечка?!

– Ох, Кайс ван Бистер это, и нечего тебе с ним связываться, – вздохнула Кьяра. – Задавака самоуверенный. Надеюсь, хоть вернётся живым оттуда…

– Быстрее! Быстрее! – маня двумя руками к себе, торопил их Хануман. – Наш герой уже заждался своих новых подвигов! Почему вы так долго?!

Кьяра хотела ещё что-то сказать и пожелать кадетам на прощанье, но, оглянувшись, застала лишь вид убранства чёрного замка. Бром быстро закрыл портал, не растрачивая зазря свои силы. Полуэльфийке заодно показалось, что он не совсем трезв.

Ещё более пьяный Коркоснек здесь сидел на коленях у оркши и бренчал на ситаре. Гор спорил с Тотом и Мокошью, сидевших от него по левую и правую руку, явно высказывавших какое-то своё недовольство. Пустые стулья, на которых когда-то сидели другие божества, сейчас лишь навевали на Диану ещё большую грусть. И только поддержка близких да тихое ворчание трущегося у ног барсука всё ещё давало надежду на лучшее.

Мельхиор III

Проникнуть в столицу у парочки некромантов, юной вампирши и богини-кошки получилось далеко не сразу. Выдать себя за кого-то было проблематично. Со времён последнего визита Мельхиора он теперь был в розыске. Портреты висели на каждом углу, причём сами по себе отпечатанные чёрным рисунком на светлой бумаге и даже бежеватом пергаменте, а вот глаза на каждом изображении умельцы закрасили бирюзовой краской, нашли же средства на подобное, чем весьма удивили и даже рассмешили самого монсеньора. И всё же хорошего в этом всём было мало.

Маркус наотрез отказался от идеи напасть на группу торговцев и присвоить себе иллюзией их личности. Любое предложение Мельхиора об убийстве кого-либо, от паломников до вельмож, съезжавшихся к скорому торжеству, альбинос воспринимал в штыки.

Баст легко могла обернуться обычной кошкой, а вот Морри приходилось защищаться от прямых солнечных лучей под капюшоном. В ночное время дозорные на стенах, количество стражи и строгость досмотров усиливались и увеличивались раза в четыре, потому попробовать пробраться в Селестию всё-таки приходилось днём.

Некоторые купцы, которых они попытались подкупить, оказывались настолько преданными Империи, что звали стражу и обо всём докладывали, потому проверяли повозки и товары отныне особенно тщательно, разыскивая странных персон, похожих на чародеев и женщину-фелина.

И всё же такой, кому хорошенькая сумма важнее, нашёлся. Представитель зажиточного крестьянства, седобородый старичок с обилием внуков, как сам сказал. Со времён последней встречи с покровителем Псов монет у монсеньора хватало. Хотя Маркус сразу пристал с вопросами, откуда это тот берёт столько денег.

Они вновь вернулись к разговору о таинственном господине, что организовал Гончих Псов, о его особенностях, манере речи и голосе, что лишь подтверждало первичные догадки альбиноса. В столицу же они проехали безо всякой маскировки. Заплатили за большие бочки с вином и соленьями, вылив те в реку и забравшись внутрь. Сверху заодно старик поставил различные доски, подпорки, лампаду так, чтобы эти бочки затерялись поглубже в кузове и проверять их никому не хотелось. Те же, что с товаром внутри, он поставил поближе. Если станут открывать одну за другой, то в конце концов стражникам это надоест и через три-пять бочек они попросту устанут да забросят это дело.

Так и оказалось. Чёрная кошка сновала, сверкая зелёными глазами, средь ящиков и товаров внутри. Охрана на воротах заставила торговца открыть крышки у нескольких ближайших бочек. Стражники зачерпнули по кружке вина якобы проверить на себе, не отравлено ли, прикрываясь приказом монарха, который тот едва ли им отдавал. Набрали и солёных огурцов на закуску. Уже без оправданий и какого-либо прикрытия. Словно плату за проезд или некий налог им за то, что пропускают телегу.

И всё же, уже в самой Селестии, пришлось к маскировке прибегнуть. Ходить в одеянии некромантов, даже спрятав наплечники-черепа в мешок, было слишком уж броско. Мельхиор и Маркус приняли внешний вид стражников, которых видели у ворот.

Да, это было небезопасно. Все отдавали себе в этом отчёт. Их могли позвать горожане урезонивать пьяный дебош или ловить какого-нибудь воришку. Могла и детвора клянчить достать какого-нибудь котёнка с дерева. Ещё был небольшой шанс встретить знакомых этих самых людей, чьи облики на себя тёмные чародеи примерили. Членов семьи, друзей, соседей, других стражников-сослуживцев. Хуже всего было бы встретить начальство. Офицеров, которые бы стали спрашивать, почему те не на посту. И всё же такая ширма для лиц и одеяния была всяко лучше, чем ничего.

Действовали на свой страх и риск, но иначе они не могли. Выбрались ещё на окраине из телеги, дабы не привлекать к себе внимания, и неспешно двинулись по городским улочкам. Баст облик женщины с головой кошки принять здесь не могла, потому в виде небольшого зверька разместилась на плече у Мельхиора как прежде.

– А в Империи столько же праздников, сколько в Вольных Городах? – расспрашивала Морриган. – А они отмечают Солнцеворот? Обожаю солнцеворот! Тогда в центр города приносят огромную ёлку!

– Здесь ставят берёзу, и не в конце осени, а летом, – сообщил Мельхиор.

– Не ставят, а… Ну, сначала ставят, конечно, лентами украшают, бегают вокруг неё незамужние парни и девушки, в основном – детвора. А потом топят в реке, – дополнил Маркус.

– Они что тут, с ума посходили? Как можно топить в реке дерево? Оно ж плавает! Это ж дерево! – всплеснула руками малышка.

– Не все традиции подвластны логике, – ответил ей альбинос. – Например, вилки в порог и в подоконники втыкать.

– Ну, это ж от всякой нечисти! Все так делают! – хмыкнула девочка.

– Ха, сказала сама нечисть, – усмехнулся Маркус. – Без обид, деточка.

– Между прочим, как вампир, я гораздо сильнее! – заявила та. – Могу поднять в десять раз больше, чем могла до обращения, например.

– В десять раз больше, чем поднимает десятилетняя девочка? Пфф, не так уж и много, – посмеивался альбинос.

– И слух у меня лучше, и зрение, – загибала Морриган пальчики.

– А нюх, как у собаки, и глаз, как у орла, – кивал Маркус, посмеиваясь.

– Какой ты невыносимый! – сложила девочка ручки на груди с обиженным лицом.

– Он просто не умеет общаться с детьми, – пояснил Мельхиор.

– Ты у нас прям мистер «нянька года», – проворчал Маркус. – Только на ярмарке медали получать.

– Зато я фокусы умею показывать, – на пустой улочке сотворил Мельхиор серебристого призрачного пса, вспугнувшего рыжую, умывавшуюся на бочонке кошку и погнавшегося за ней.

– Эй! – зашипела, выгнув спину и хвост трубой, Баст на его плече. – Ты чего творишь, окаянный?!

– Да не бойся ты, побегает и растворится, такие заклятья недолгие. На вот, подыши валерьянкой, – подразнивал он её пучком трав, шлёпая по кошачьей мордочке.

– А ну дай сюда! – пыталась она куснуть сушёные травы зубами и подтащить когтистой лапой поближе к себе.

Мельхиор дразнил её, усмехался, да и Морриган это всё забавляло. Они вышли к пустым палаткам цветочниц на западе городе у врат кладбища. Зимой здесь торговли не велось – нечего было продавать. Однако монсеньор остановился именно здесь, не двигаясь дальше.

– Ну, и что встали? – обернулся к нему Маркус.

– Если Роза у Императора, там может ждать большая засада. Надо действовать по моему любимому плану: создать отвлекающий манёвр, переманить основные силы куда-то в другое место. Сюда, например.

– Ты чего задумал там? А? «Окаянный», – передразнил его на манер Баст альбинос.

– Будем делать то, что умеем лучше всего, – улыбнулся Мельхиор, простирая руки. – Я пробуждаю кладбище, чтобы отвлечь внимание на мертвецов, а ты делай вид, что их упокаиваешь. Заодно, глядишь, почёт чародеям вернёшь при народе.

– Да ты спятил! – негодовал Маркус. – Без обсуждения? Без согласия? – был он явно вне себя больше всего из-за того, что монсеньор его даже попросту не спросил.

А надгробья уже заскрипели и зашевелились. Сквозь промёрзлую землю скреблись ожившие мертвецы, постепенно выбираясь наружу, прорываясь из почвы и снега, вытягивая костлявые руки, выглядывая из пустых глазниц своих черепов синеватым огоньком некромантии.

– Счастливо развлекаться, – отправился монсеньор к центру Селестии. – Передавай всем от меня привет.

– Больной ублюдок! – поспешил Маркус упокаивать зомби обратно в могилы, пока орда трупов в столице дел не натворила.

Мельхиор же вместе с Морри и с Баст на плече отправился ко дворцу. Внешне он всё ещё походил на городского стражника. Вопросов бы к нему не возникло. Для пущей убедительности и более эффективного действия своего плана он изобразил панический огонёк в глазах, схватил вампирочку за руку, словно спасал ребёнка, утаскивая подальше от ужасного места, и начал кричать всем жильцам и прохожим:

– Спасайтесь! Бегите! Зовите стражу, священников, чародеев! Кладбище ожило! Покойники лезут! Дядюшка Франк, соседская бабка Лургильда, архидруид Сильвестр! Все с того света вернулись! – вопил Мельхиор тоненьким голосом, переполошив народ в мастерских и трактирах.

Вскоре в сторону кладбища проверить его слова потопали различные смельчаки, в основном – молодые парни, берущие друг друга на спор, кому не слабо туда отправиться. Ещё через какое-то время уже они, перепуганные до смерти, бежали, распространяя весть о полчищах зомби.

Загремели колокола, люди спрятались по домам, священники столицы спешили со всех ног вместе с отрядами стражи к месту событий. Большое кладбище целиком было охвачено мощными чарами Мельхиора. Он был настоящим умельцем своего дела. Трупы различных стадий разложения ломали ограды и разбредались по улицам. Это не выглядело какой-то одной толпой, которую легко было бы пронзить толстым лучом святого чародейства. Монсеньор отдал мысленные приказы через некромантическое воздействие, чтобы мертвецы действовали как можно более шире и разрозненее.

Маркус не справлялся. Охватить такую территорию в одиночку казалось ему невозможным. Поднять нежить, создав паутину потоков энергии под землёй к надгробьям, было куда проще, чем упокаивать каждого зомби в отдельности. И когда он наконец возвращал мертвецов в могилу, те вскоре снова пропитывались чарами монсеньора и поднимались вновь. Шипели, кряхтели, стучали зубами. И всё это звучало как аритмичные шаманские перестукивания аккомпанементом к нескончаемому потоку громких ругательств раздосадованного альбиноса.

– Сукин сын! – явно имел тот в виду Мельхиора. – Сукины дети! – отправляя заклятья, обращался он уже к ходячим мертвецам.

Виновник восстания на кладбище же попросту выжидал, удобно встав между домами, прислонившись рукой к стене и делая вид, что устал и ему следует отдышаться. Так к нему не приставали «свои», если кто-то из стражи его бы заметил. У тех своих дел сейчас было выше крыши: надо было как можно скорее добраться до места, сражаться и давать отпор нежити, выполнять приказания командиров.

Но, осознав, что с каким-то обычным стражником едва ли станут разговаривать во дворце, Мельхиор сменил облик на старика-советника по имени Когнаций. Скошенный колпак, бурая шёлковая мантия с золотистым витиеватым узором, маленькие очки-пенсне, сжимавшие тонкую переносицу – ничего общего с прежним обликом усатого солдата в самом расцвете лет. Слегка сгорбленная спина, чуть обвисшие щёки, обилие морщин, вытянутое лицо с длиннющим тонким носом, немощное суховатое тело – таким Мельхиор его когда-то запомнил. Вряд ли тот сильно изменился, состарившись за минувшие годы.

Как историк, Когнаций знал очень много легенд и мифов, в том числе о богах. Чародеи, участники культа Гончих Псов Симаргла, державшие свою принадлежность в тайне, нередко были отправлены по поручениям Мельхиора к этому старику, чтобы разузнать какие-либо детали об артефактах и божествах.

Теперь его уж точно впустят во дворец, где можно будет совершенно безопасно и приблизиться к Лор де Рону, наведавшись в тронный зал, если потребуется, и отыскать Розу с Сабриной. И заодно, пока Маркуса нет рядом, он желал поквитаться с чародейкой, что его предала и похитила дочь. Потому некромант копил силы и в любой момент мог пустить в ход какое-нибудь опасное болевое заклятье.

Морри держалась рядом, накинув свой волчий капюшон с ушками, чтобы солнце не попадало на лицо. Руки спрятала в карманы и старалась не отставать. Для выбранной внешности немощного старика Мельхиор двигался весьма стремительно, не вживался в роль, не шаркал ногами, а надеялся как можно скорее разыскать свою дочь.

На площадях даже в столице тут и там в колодках или у досок позора стояли прикованные пленники. В основном, молодые мужчины и женщины в одеждах, перепачканных всякой тухлятиной и грязью. Все они выступали против нынешних порядков. Против ведения войны с Вольными Городами, против изгнания эльфов, людоящеров, карликов и остальных нелюдей, что проживали уже давно на территории Империи.

Многие из таких были друзьями и хорошими соседями местных жителей. Некоторые – нелюдимыми, малообщительными, зато толковыми ремесленниками, библиотекарями, пастухами, без которых стало сводить концы с концами ещё сложнее, чем прежде. А заключённые то и дело распевали какие-нибудь песни Эдельвейса и восклицали что-нибудь о свободе слова, свободе самовыражения, свободе выбора профессии, ведь для многих в Империи, особенно для небогатого населения, всё было предопределено наследием дела родителей.

И чем больше свободомыслия приносил в города странствующий и объявленный нынче в розыск Эдельвейс, чьи портреты встречались в центре даже чаще, чем изображения Мельхиора, тем сильнее всем этим проникалось молодое поколение. На досках чертили плакаты с призывом дать возможность смены профессий, призывали изменить какие-то нормы, законы и правила. Начинались демонстрации, шествия, коллективные песнопения с разжиганием уличных костров и даже бунты. А стража и представители церкви, не желавшие ничего менять и идти на уступки молодёжи, старались любыми силами это всё прекратить.

– Глядите в оба, – попросил монсеньор и юную вампиршу и кошку на своём плече при входе в имперский дворец, где никто не смел преграждать ему путь и даже интересоваться о цели визита. – Ей пятнадцатый год идёт, недлинные чёрные волосы асимметрично зачёсаны, если вдруг ничего не поменялось. Худощава, бледновата, одета, скорее всего, не подобающе этому месту. Едва ли пленницу наряжать аристократкой удумают.

Большая часть стражи и патрулей уже покинула дворец, направившись к кладбищу. Редкие постовые глядели прямо перед собой, словно статуи. Не изучали ходящих туда-сюда вельмож глазами, а те впопыхах торопились по своим домам или убежищам. Кто-то собирался спасать добро и членов семей, стремясь вывезти из города, чтобы не страдать от нашествия нежити. Кто всех собирал в просторный оборудованный погреб, хорошенько забаррикадировавшись с сияющими кристаллами и продовольствием.

Другая часть гвардии, наоборот, с коридоров и галерей на этажах была снята и отправлена защищать монарха. Но, естественно, если б мертвецы добрались к городскому центру, то либо была бы мобилизована защита дворца, либо полная эвакуация. Мельхиор об этом не знал, иначе оказался бы весьма огорчён. Чем меньше охраны будет вокруг Лор де Рона, тем проще ему было бы вызволить дочку. Впрочем, она не обязательно была именно при императоре. Могла оказаться в какой-нибудь тюремной камере уже глубоко в подземелье и даже не факт, что вообще во дворце.

– Советник Когнаций! Не меня ищете? – раздалось справа от центральной лестницы, где с боковой галереи, сверху, по пути, скорее всего, из тронного зала спускался немолодой прелат в высокой зелёной митре и с бородой-косичкой. – Как хорошо вы сегодня выглядите! – удивился он. – Прям лет на десять помолодели!

– Всё молодильные одуванчиковые крема от моей дорогой супруги-аптекарши, – замялся Мельхиор, придумывая оправдание.

– Разве ж она ещё три года тому назад не отдала богу душу? – удивился священник.

– Померла-померла, но крема-то остались! – кивнул монсеньор в обличье Когнация. – Вот, кошку завёл, – показал он на плече зеленоглазую Баст.

– Симпатичная… – ответил прелат с некой брезгливостью: видимо, кошек не очень-то жаловал. – А вы, вероятно, меня здесь разыскиваете? Я прибыл не так давно и заверяю: правнук ваш в Квинтесберге цел, жив, здоров. Вам, господин советник, в вашем возрасте не престало уже волноваться. Будьте спокойны. Нападение дракона и компании некроманта не коснулось великого собора, со всеми, кто был внутри, полный порядок. Не стоит волноваться, – заверял прелат. – Напишите ему весточку, ответ быстро дойдёт. Слышал, он делает успехи. Но я, в основном, сопровождал Его Высокопреосвященство в Лонгшире. Должен был остаться в Стелланторе, но настоятелем по итогу решили оставить отца Дамиана. Помните его? Приезжал такой пожилой мужчина из Вольных Городов. Лоб лысоват, на затылке седина взъерошена, словно белый костёр горит, а через левый ослепший глаз шрам такой внушительный на лице.

– Я здесь кое-кого разыскиваю, ведьма с розовыми волосами должна была заявиться к Его Величеству.

– Роза Сильверман, может? – уточнил священник, в задумчивости опустив одну бровь и задумчиво подняв глаза к потолку.

– Она самая, – кивнул Мельхиор.

Тело аж вздрогнуло в мандраже, в нетерпении, в предвкушении не только скорой возможной встречи, но и наверняка грядущего сражения с Розой и каждым, кто ринется теперь здесь её защищать. От волнения монсеньор едва не терял концентрацию маскировки. Чары следовало держать до наиболее удобного момента. Сперва всё разведать, всё выведать, разузнать в мельчайших деталях, чтобы составить чёткий план действий. Потому он старался успокоиться и глубоко дышать, что сделать в нынешней ситуации, сохраняя внешнюю непоколебимость, было непросто.

Так как с разных сторон в окна били солнечные лучи, стоять под ними Морриган совсем не хотелось. Потому, увидев, как эти двое остановились поболтать, она держалась поодаль в тени, разгуливая среди колонн и статуй, разглядывая их и дворцовое убранство.

– Мы с советниками видели её, подавала прошение о помиловании и требовала аудиенции с императором. Привезла с собой юную пленницу, черноволосую такую. Строптивая, брыкалась, нос разбила Огюсту, когда он ляпнул что-то там про её задницу с кожаными штанами в обтяг. Бог ему судья. Да и ей, – пожал плечами прелат, подходя ближе. – Помню, как-то один мальчишка-проказник запустил мне яблоком по глазному яблоку, – потёр пожилой мужчина слева от переносицы. – Ха, какой каламбурчик, а!

– И что император ответил на её просьбу? Вы же знаете, как мне важна история нашего государства. Никогда прежде предатели, ушедшие в Гончие Псы, не возвращались с повинной. Это надо отразить в летописях. Предала там, предала сям, таких ещё поискать! – восклицал монсеньор.

– Им было отказано в аудиенции. По указу Его Величества – предателей родины назад не берём. Их обеих едва не схватили и не сожгли, но я посоветовал ей обратиться к архиепископу. Его власть решает многое. Если понтифик простит, значит, императору останется только свыкнуться с этим. Так что она забрала девчонку да в сопровождении наших монахов отправилась в гарнизоны у самых границ.

– К границам?! – опешил монсеньор, и мимика иллюзорного Когнация передала всю его гримасу. – Это ж сколько отсюда…

– Скоро сам генерал Приск прибудет на день-другой, наступление на севере заморозят… ха, какой каламбур, а! Заморозят на севере! – похихикал прелат. – В общем, на шестнадцатилетие принца Жиля прибудут разные гости. Императору уж точно не с руки сейчас единолично, да ещё и в военное время, миловать предателей родины. Архиепископ же может укрыть эту Сильверман, постричь в монахи… Хотя жалко, такой редкий цвет волос, – цокнул старик языком. – Я б себе не хотел такие, конечно, но Роза с её розовыми… ха! Какой каламбурчик! А!

– В ваших речах есть то, что меня веселит, обнадёживает, но и то, что меня беспокоит, – старался Мельхиор всё же соответствовать своему образу. – Вы говорите: власть понтифика стала сродни императорской или даже выше?

– Что вы! Как можно! – раскрыл в удивлении глаза старец. – Ничего подобного я не говорил. Я молюсь за чужие, запутавшиеся и заплутавшие души. Даже за паршивых овец. Каждый заслуживает шанс на исправление. Так учит священное писание Клира. Даже архимаг Эрасмус когда-то так говорил. Вот и я лишь сказал госпоже Сильверман, что здесь её ждёт сожжение… Впрочем, зимой костры редко жгут, – призадумался прелат, отведя взор вбок и бормоча тише. – Дрова нынче дороги, вы же знаете, – вернул он свой взгляд на собеседника. – Правильнее было бы сказать: отсечение головы. Гильотины-то наточены, а стоят без дела в каждом городе. Ждут, так сказать… Привезла бы она хотя бы самого Мельхиора… Ну, я и сообщил, что Квинт Виндекс может пристроить её в монастырь с покаянием, укрыть от гнёта закона, чтобы она помогала Пресвятой Церкви, молилась Творцу, выполняла разные поручения. Император бы не простил, а Клир может прощать. Даже в эпоху войн и конфликтов мы должны проявлять милосердие, господин советник.

– Ну, разумеется, – кивнул Мельхиор, сдерживая улыбку.

Священник в митре явно не знал, в каком сейчас состоянии находится сам Квинт, иначе бы, вполне возможно, поступил бы совершенно иначе. Мельхиор же представлял, что придётся спешно искать какую-нибудь повозку, да ещё и к границам. С новобранцами, с возвращающимися после увольнения домой солдатами. Просто так туда быстро проникнуть бы не получилось, а требовалось ведь не мешкать, поскорее отыскать дочь и Розу.

– О! – чуть не двинулся дальше по своим делам прелат, но тут же остановился. – Как раз хотел с вами кое-что обсудить. Вы ведь наверняка на шестнадцатилетие Жилю подарите какую-то умную книгу. А вот приедет ли Квинт на торжество – мне неизвестно. Нам от Клира тоже стоит представить какой-нибудь щедрый дар. Всё-таки не просто День Рождение, а вступление во взрослую жизнь! Совершеннолетие! При желании Лор де Рон может уступить сыну даже престол в этот день или в любое другое время после.

– А он собирается? – прервал его монсеньор.

– Да кто ж его знает, что ему в голову взбредёт? Сами видите, он давно нас не слушает. Мы при нём как балет вокруг главной примы. Вроде и есть, а толку? Подтанцовка без права голоса. Захочет – передаст власть сыну. Жаль, советников это не очень-то обнадёживает, ну да ладно. Моё мнение вы знаете. Жилю де Рону бы не помешало придать мужественности, серьёзности. Юноша одурманен художественным вымыслом, распространившимся в литературе. Книгопечатное дело погубит сей мир, советник.

– Вот чего, значит, нам надо бояться, – криво усмехнулся Мельхиор в обличие старца.

– Мудро сказал отец Дамиан с Вольного Края, что книги, кроме церковных, надо строго-настрого запретить! Особенно развращающую поэзию! Как может серьёзный настоящий мужчина такое любить? Сын самого монарха! Стишки… немыслимо! – с возмущением восклицал собеседник. – Я понимаю вашу, Когнаций, любовь к истории, летописям, легендам и книгам. Но Жиль… Хватает нам, что Лор де Рон увлекается живописью, благо знают об этом лишь такие, как я, и вне стен дворца он нигде не рисует. Да и картины не выставляет. Они, может, и ничего, но где утончённая натура этих слащавых напомаженных художников и где наш горделивый лев, отец нации, герой былин и легенд! Сам император! – выпятил старик грудь колесом, словно сам себя вообразил мужественным рыцарем на престоле.

– Вы говорите столь много, прелат Антоний, что я не могу уловить суть, – вздохнул монсеньор.

– Подарок, господин советник! Подарок! – напомнил старик. – Что подарить сыну императора?

– Подарите какой-то божественный артефакт, – предложил Мельхиор. – Есть что на примете? Не надо хмуриться, прелат, у вас и так хватает морщин. Думаете, негоже Клиру дарить потомку отца нации и светочу веры в Творца языческую безделушку? Так я вам напомню, что языческих богов победили, убили и заточили в эти самые безделушки. А кто может сделать нечто такое с Творцом? Да никто! В этих артефактах весь символизм! Языческие сущности-хранители пали так низко и далеко от своего астрального мира, что стали привязаны к миру материальному. Они как джинны в бутылке. Артефакты подчёркивают величие над ними Творца. Если вы грамотно преподнесёте, а язык у вас, как я вижу, подвешен, то такой подарок определённо станет сияющей яркой звездой праздника, увеличив репутацию Клира ещё сильнее. Если, конечно, есть ещё куда, а то…

– Вы просто не так поняли мои слова, – ещё раз пояснил священник. – Хм, божественная реликвия…

– Обязательно солидная и мужская, – подыгрывал речи прелата монсеньор как только мог. – Не диадема, не брошь и не серьги. Какой-нибудь меч, например. Меч Ареса, есть ли у Клира такой? – не скрывал он своё любопытство.

– Единственное во всём Иггдрасиле изделие из красного металла? Был бы такой, висел бы на поясе у Императора, – хмыкнул прелат. – В сокровищницах такое не держат. Только в музее. А там как назло только женское! Посох Инпут, письменные принадлежности и краски Сешат да перо Маат рядышком.

– Её матери, – призадумался Мельхиор.

– Вам виднее. Я не очень разбираюсь в этих странных связях. У одного башка ибиса, у другой башка павиана, дочь их с головой леопарда… Что это вообще?! Это как? По какому принципу? Можно немного логики и здравого смысла в эту нелепую мифологию ортодоксального прошлого? Не могут павиан с ибисом леопарда родить. Не надо быть отличником в церковно-приходской школе, чтобы это понимать, боже мой! Может, уже будем все шагать в ногу со временем? Творец един и вездесущ! Он создал всё! Не надо нам тут богов неба, ручьёв и воды по отдельности, так ещё и бога ветра, чтобы тучи нагнал. Стоит ли так распыляться? За дождь помолитесь Творцу. Мы, люди, его любимые дети. И иноверцы сейчас угрожают нашей цивилизации, зажимая с разных сторон. Эльфы, наги, шеду, дракониды повылезали, орки с Урда притопали. Человек – венец природы! Всем это известно! Не фелины с головами кошек, не ласерты-людоящеры, не люди-ибисы, не люди-шакалы, – восклицал недовольный прелат. – Пусть живут там, в лесу, молятся колесу да вымирают все поскорее. Век язычества давно ушёл, как и их устаревшие варварские традиции.

– А знаете, откуда вообще пошло слово «варвары»? Маркус Бранд, языковед-чародей, мне как-то рассказывал в молодости. Своей, – на всякий случай уточнил монсеньор, ведь представал в облике древнего старца. – Во времена, когда в Империи уже поклонялись Творцу, уже после распада и восстания, ведь языческая вера сохранилась только в Вольных Городах, таскарцы как раз молились богиням-кошкам, богам-птицам, всем таким, – пошевелил он плечами, по которым с гордым видом расхаживала Баст. – Империя и эмиры весьма враждовали. В том числе на почве религии. И когда их воины совершали свои набеги неудачно, попадая в плен, то наши, не зная таскарские языки, слышали от пленников только какую-то белиберду типа «вар-вар-вар-вар», вот и прозвали тех, кто разрушает набегами святилища и церкви Творца, крушит памятники и вообще всё подряд, варварами.

– Интересно, – произнёс, вдохнув, пожилой священник, хотя взгляд и вид его, скорее, говорили об обратном.

– Тяга к рисованию может помочь в отрисовке карт и планов местности. Тяга к поэзии и литературе способна сделать тактичным оратором или расчётливым политиком. Последнее заодно лучше тренировать в настольных играх. Подарите Жилю старинные фигуры для «Битвы королей» в ящике из дорогого дерева. С декором, с драгоценностями, – предложил Мельхиор.

– В музее есть таскарские, из красного и чёрного дерева. Столь ароматные, что на экскурсиях даже купол приподнимают, дабы все, кто вокруг, могли вдохнуть запах сандала и махагони. Там вместо башен, правда, таскарские парусники, а вместо двух генералов – боевые мамонты. Пафосный набор, я вам скажу. Архимаг представлен визирем, но там вот различия минимальны. Есть и посох, и борода, и всякие амулеты… – припоминал прелат.

– Вот и славно, видите, как здорово, что увиделись, – хлопнул его ниже плеча монсеньор.

– Как сказал бы посол Крэшнер: «чудно-чудно», – усмехнулся священник. – А из вас прям энергия так и прёт! Будто праздник какой-то. Уж не День Рождения ли у вас, дорогой историк?

– Нет-нет, просто взбудоражен этими слухами. Ну, что не только наши бегут в Гончие Псы, но и первый случай, что оттуда вернулись обратно, – объяснял Мельхиор.

– Это лишь подтверждает, что язычники проиграют в этой войне, – довольно улыбнулся прелат, отправившись вниз по лестнице.

В этот самый момент он увидел Морриган, трогавшую украшения на мраморной белой статуе. Её интересовало, как можно сделать такой рельеф настолько детальным, да ещё и соразмерным. Пояс с застёжкой, мешки и запасной колчан, нижнее плечо лука, округлые подвески и прочие украшения.

Луч солнца, самую малость сдвинувшийся по статуе из-за плавного движения небесного светила, попал на её кожу, которая тут же задымилась, зашипела и покрылась волдырями, почернев и слегка заблестев в месте ожога. Прелат вздрогнул, приоткрыл рот и вытаращил глаза на такое зрелище, а девочка ойкнула, поморщившись, отдёрнув руку и обнажив свои верхние и нижние клыки.

– Это… – задрожав губами, пытался священник придти в себя. – Да здесь вампир! Как она сюда пробралась? – заверещал он, нахмурившись от возмущения. – Вампир во дворце императора средь бела дня! – нащупал он трясущейся рукой на поясе склянку со святой и плеснул на девочку, дабы убедиться в своей правоте.

Чёрные волосы её побелели в нескольких местах ровной чёлки от капель. Брызги заставили лицо пузыриться и трескаться не хуже, чем кожу от прямых солнечных лучей. Сомнений не было, а Антоний был невероятно шокирован. Пытаясь тут же собраться, задвигал он руками, наспех создавая сияющую сферу, и резким движением отправил разряд прямо в грудь Морриган.

Та отлетела к стене, благо в тень. Поморщилась от распирающей боли, когда по телу набухли, судя по лицу и кистям рук, чёрные вены, оскалилась на прелата, а тот, завидев её тонкие жуткие клыки, испустил ещё один яркий шар. Мельхиор мчался на помощь, но не успел даже вмешаться.

Этот чародейский разряд источал из себя лучи во все стороны, нанося в том числе раны и Морриган. Напоминал звезду, маленькое парящее солнце, устремившееся к ней и попавшее прямо в тело. У упавшей девчонки полилась алая, скорее, даже багровая кровь из носа, из глаз, из ушей, изо рта, из всех оставленных ран.