Buch lesen: «Проект «Hydra Sapiens»»
Рецензия на роман Виталия Домбровского
Помрачение небесного света, затмение Бога – вот действительная особенность того часа истории, в котором мы живём.
Слова Мартина Бубера, философа, историка религии, президента Израильской академии наук (1960–1962) относятся не только к мигу истории – здесь и сейчас, но, пожалуй, ко всей истории человечества. Что такое история, если не бесконечная череда соблазнов со дня грехопадения первых людей?
«Будете как боги…» с удивительной последовательностью этот соблазн раз за разом пленяет умы «гениальных сумасшедших», от докторов – Фауста и Франкенштейна, до инженеров и властителей дум с тысячами адептов. Полагаясь на силу научного знания, человек с удивительной лёгкостью отмахивается от мудрого напоминания: благими намерениями вымощена дорога в ад. Правда, изощрённому уму удаётся и порой надолго внушить массам, что ад – это рай, мир – война, а смерть – любовь. А ведь массы состоят из живых людей, прекрасно чувствующих разницу между статистикой – известием о далёкой катастрофе со множеством жертв и трагедией – личным горем. Тем непостижимее упорство, с которым человечество – система сообщающихся сосудов – веками стремится, если не к полному самоистреблению, то к созданию невыносимых условий жизни на Земле. Отчего с такой легкостью оно вверяется произволу новоявленных земных божеств?
Роман Виталия Домбровского «ПРОЕКТ ‘HYDRA SAPIENCE’» – ответ на эти вопросы. Но у читателя возникают новые: Почему мужество приемлет случайность и игнорирует зависимость от всего конечного? Отчего без мужества никакая жизнь невозможна? Да и вопрос о Боге, – напрямую или прикровенно в разных аспектах затрагиваемый в романе, – не вопрос ли это, в свою очередь, о мужестве? Вопросы – спутники человека разумного на протяжении всей истории мысли.
Роман «ПРОЕКТ ‘HYDRA SAPIENCE’» полифоничен.
Любитель приключенческого романа с динамичным и интригующим сюжетом, несомненно, получит удовольствие. Роман «цепляет» с первых фраз, каскад действий героев первого и второго плана, перемещения во времени и пространстве удерживают интерес читателя до последней страницы.
Те, кому важна «документальная основа» в описании процессов генной инженерии, в картинах технических и архитектурных сооружений в пост-катастрофический период истории Земли, рациональное зерно в установившихся хитроумных и подчас загадочных системах социальных отношений, увидят, что автор действует строго в параметрах научно-фантастической достоверности. Причём, делает это талантливо и изобретательно.
Также не обойдён вниманием читатель, ищущий философскую глубину и метафоричность.
И – возраст, автор учёл и эти параметры: различные эпизоды окрашены в соответствующие тональности юмора, притчи, стремительного действия, эротики, пейзажной лирики…
Виртуозная оркестровка произведения со сложным переплетением разно-пространственных и временных сюжетов и литературных стилей порой кажется слишком тщательной. Автор касается темы тоталитарного государства, в широком смысле – любого общества, в котором доминируют негативные тенденции развития.
Если коротко, канва романа – это попытка решения проблемы обезопасить Землю от хаотичных хищнических и милитаристских устремлений человечества путем создания Гидры – земного божества, контролирующего человеческий разум. Если ещё короче, сделать хаос управляемым.
Время и место/места действия «ПРОЕКТА ‘HYDRA SAPIENCE’» основательно продуманы и «прожиты» автором. В роли «сумасшедшего учёного», решившего спасти мир – «разобраться со всем этим бардаком!» – явлена женщина, гениальный генетик Верочка. Она удачлива и обаятельна в своей профессиональной одержимости. Некоторая недосказанность в отношении её внутреннего облика и пунктирно намеченная линия судьбы лишь усиливают интерес к героине. В этом можно усмотреть намёк, условное предложение читателю «соавторства», измышлений о предыстории романа, о своеобразном «портрете художника в юности». Почему нет?
Приглашённая в секретную лабораторию Министерства обороны Израиля, пусть и под оком «Моссада», героиня получает карт-бланш в создании разумного биологического существа. Успехи не дают ей повода задуматься о нравственных последствиях эксперимента.
«И благословила Верочка этот седьмой день, и осветила его баночкой холодного „Туборга“, усевшись удобно в своем кожаном троне перед экраном ультразвукового монитора в окружении нескольких сослуживцев и дежурных офицеров, столпившихся посмотреть, как у быстрорастущего эмбриона Гидры пульсируют чёрными пузырьками все три её шестикамерных сердца…»
Когда же у Верочки – «богини-Матери» возникли сомнения относительно блага тотальной зависимости человечества от её детища, существа неограниченных телепатических возможностей и внушения, она уже не в состоянии была что-либо изменить.
В результате планетарного потопа, следствия смещения земной оси, изменения всё же происходят. Возникла новая география и новая островная цивилизация. В ней, спустя столетия после сотворения Верочкой Гидры, разворачивается захватывающее действие.
Цивилизация новая, но стержень её неизменно старый – война. Даже книги да чудом сохранившиеся издания той старой электронно-нефтяной цивилизации, с уже едва заметным гуманитарным мерцанием, даже они служат войне. В книгах прошлого новые изобретатели отыскивают секреты пороха и подводной лодки.
Город воюет с Югом. Государство, общество, семьи – всё содержится войной и всё содержит войну. Солдаты, а это в сущности дети, обречены воевать сами с собой. Прибыв на линию фронта, они вдруг узнают, что они – гладиаторы, а их десятники не командиры им, а надсмотрщики. Гидра так отбирает лучших, а Город извлекает финансовую выгоду, получает от неё золото. Золото за детей, обречённых на «героическую смерть» во славу Города.
Есть в романе герой по имени Пёс, описывающий историю зарождения и жизни Гидры и попутно повествующий о собственной судьбе эмигранта. В «прошлой жизни» Пёс – выдающийся врач-невропатолог в Москве, обожаемый пациентами-детьми, востребованный, с хорошей зарплатой. Словно под воздействием некоей «гидры нейро-лингвистического программирования» он оказывается в «Ковчеге», якобы призванном спасти избранных от прогнозируемого потопа (что-то тысячу человек?), и отправляется в Израиль. Здесь в «новой жизни» он работает сиделкой, меняет памперсы дедушке-паркинсоннику. Непривычно. Но не только это представляется странным для «русскоязычного мозга» героя на исторической родине.
«Запела где-то депрессивным окуджавским голосом заикающаяся пластинка про „До свидания, мальчики! Мальчики, постарайтесь вернуться назад“ и пригрезился вдруг Псу в колонне уходящих на войну пацанов его собственного Малыша крутой затылок и его Малыша широкие борцовские плечи.
(…) Космический холод мгновенно пронзил подсознание и опустил Пса на землю.
Он всегда был чувствителен к теме детей, он всегда был чувствителен к теме войны. И он никогда не боялся за себя, он всегда боялся за всех.
И тогда он понял, почему он обижен на Израиль. Потому что Израиль воюет руками своих детей.
А дети не должны умирать раньше отцов».
Так герой думал уже в «следующей жизни», находясь в Канаде.
Виталий Домбровский обрывает роман в момент, когда повествование начинает принимать законченную форму, когда выявляются смыслы, когда вопросы в силу художественной логики повествования уже готовы превратиться в ответы. Автор даёт понять, что произведение должно строиться как ясная система значений, но само значение может быть уклончивым. Сюжетные переплетения свиваются в намечающийся узор, определить законченную форму которого – дело читателя.
Если коснуться системы значений – архетипов, то образ Гидры вызывает в памяти «Левиафана», сочинение о государстве Томаса Гоббса, философа XVII века. Левиафан – имя библейского чудовища, природной силы, принижающей человека. Философ использует его для описания могущественного государства – «смертного Бога». Находясь в состоянии «войны всех против всех», люди решают поступиться частью своей свободы для того чтобы выжить. Этой свободой они наделяют Государство в надежде, что их естественное состояние, в котором отношения «человек человеку волк» сменится на «человек человеку друг».
Данный архетип у Виталия Домбровского получает творческое развитие за счёт привнесения личностного мотива в образ Гидры. Обязанность быть художественно достоверным принуждает писателя пристально всмотреться в демоническое существо. В мифологическом видении демоны – это антибожественные существа. Они представляют не только отрицание божественного, но и сами, пусть искажённым образом, соучаствуют в силе и святости божественного. Не совсем, правда, по Гёте («Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо»), но и недалеко от того. Соучастие Гидры в силе и святости божественного явлено в противостоянии людям. Так она заставляет их быть мужественными в борьбе с ней. А вопрос мужества, как было сказано, это вопрос о Боге, да и собственно о жизни.
В романе Виталия Домбровского различимы и другие архетипы. И это делает честь автору, ибо эффект «знакомый незнакомец» – постепенное распознавание читателем в сюжете или характерах неких параллелей с классикой – одно из любимых занятий читателя.
В этой связи не будет преувеличением предположить, что «ПРОЕКТА ‘HYDRA SAPIENCE’» – это роман о дефиците любви. Бог есть Любовь. Верочка – «Богиня-Мать» создаёт Гидру не из любви, а из любопытства, пусть и научного. Женщина не справилась с ролью Творца?
Похоже, это вообще не под силу человеку.
По легенде в Праге во времена Рудольфа II рабби Лёв (1512–1609) из той же глины, из которой был сотворён и Адам, изваял громадного истукана – Голема. Подобно Верочке, героине Виталия Домбровского, которая занималась биопрограммированием Гидры, рабби Лёв также снабдил свой «проект» программой. Он вложил в рот искусственному существу пластинку, тетрагамматон, четырёхбуквенную надпись с непроизносимым именем Бога. Голем замышлялся для патрулирования улиц. Он мог становиться невидимым и поднимать мёртвых на защиту евреев, спасая их от гонений. Однако вскоре истукан начал убивать мирных жителей. Тогда рабби Лёв уничтожил своё творение, перекодировав программу, заменив надпись «Бог» словом «смерть». Верочка в конце концов решилась сделать то же самое с Гидрой и попыталась её отравить сильнейшим ядом, однако чудовище оказалось сверхвитальным.
Не так поступает Творец, видя, что творение, скажем, деструктивно использует дарованную ему свободу воли и разум. Ведь даже потоп Бог посылал не для уничтожения, а для исправления людей. Любовь, как соучастие, вразумляет, разрушая дихотомию «разума и сердца», ведь бессердечный разум – это путь к вырождению. Только «любовь – соучастие» – сможет положить конец войне всех против всех.
Александр Медведев,член Союза писателей России, член бюро Секции критики и литературоведения Санкт-Петербургского отделения СП России
Пролог
1. Сотворение Мира
«Вначале, конечно же, было Слово и, кстати, не одно, а целый научный труд, долгосрочная программа, обеспеченная правительственным грантом. Денег хватало. Министерство обороны не скупилось, несколько университетов тоже скинулись, иностранные инвесторы раскошелились и уже надували щёки в ожидании славы и дивидендов. Работа кипела. На стыке веков участники авантюры уже потирали ладошки в ожидании нового еврейского чуда. Ставки были сделаны и отступать уже было некуда.
В результате Верочка разработала основополагающий Принцип и поставила на его основе свой Главный Эксперимент. Она была мастерица и по части разработки биогенетических принципов искусственной жизнепродукции, и по части всякого рода экспериментов. Но, видимо, на этот раз принцип был сыроват, хаотичен и не вполне последователен, расчёты каждый день пересматривались, эксперимент откровенно затянулся, а деньги вот-вот уже могли и закончиться…
И Верочка, конечно же, вся изнервничалась, расхаживая по лаборатории взад-вперёд, заглядывая поминутно в электронные и атомные микроскопы, копируя данные анализаторов и шпыняя перепуганных сотрудников почём зря.
И душа её была неспокойна.
Но однажды, кажется, это был именно йом-ришон1, сразу после обеда Верочка обнаружила уникальную синхронизацию цифровых показателей, сразу просветлела, как ясно солнышко, подобрела и приступила к главному таинству.
И подвергла тогда она образец мягкому ультрафиолетовому облучению, и сказала она тогда: „Да будет Свет!“
И стал Свет, и увидела Верочка, что именно этот спектр хорош, и отделила именно этот спектр от более жёсткого и, довольно усмехнувшись, назвала этот спектр „День“, а другой – „Ночь“, а переходные зоны назвала „Вечер“ и „Утро“.
И был День первый…
И сказала Верочка: „Да будет у всего этого оболочка!“
И наполнила Верочка медленно вращающуюся капсулу биоинкубатора запатентованным горячим раствором. И растеклась жидкость в соответствии с заданным вектором вращения, выстлав внутреннюю поверхность шаровидной капсулы, и остался незатопленным свод. И возникла граница между жидкостью и внутренней кремниевой облицовкой свода капсулы, и сформировала таким образом Верочка оболочку новорожденной протосистемы, и потекли и заклубились горячие испарения, где отличалась концентрация влаги под сводом капсулы от концентрации влаги над бурлящей поверхностью раствора. И было так.
И назвала Верочка оболочку „Небо“.
И был Вечер, и было Утро. День второй…
И решила Верочка, что остудит и отцентрифугирует объект и соберёт текучие воды под „Небом“ в одно место, и откроется тогда участок уплотнившегося незатопленного питательного геля.
И было так. И назвала Верочка этот участок геля „Землёй“, а остальной раствор – „Морем“.
И увидела Верочка, что получилось хорошо. И приказала Верочка лаборанту засеять Землю базовой культурой клеток, чтобы от неё произошли все остальные органопродуцирующие мутанты всех необходимых видов и штаммов и в нужном количестве. И было так.
И распространилась культура клеток по Земле, и произошли от неё все вторичные культуры всех видов, и стали последние производить необходимые вещества органической природы, и убедилась Верочка, что отлично сработано!
И был Вечер, и было Утро. День третий…
И решила Верочка подключить все ультрафиолетовые лампы, вмонтированные в купол капсулы, к запрограммированному таймеру, чтобы чётко разделить День и Ночь, задав таким образом всей протосистеме необходимую цикличность в реально существующей календарной градации. И образовались тогда светила на Небе, чтобы освещать Землю, и было так.
И синхронизировала Верочка оба светила таким образом, чтобы большое, то есть „Солнце“, светило днём, а маленькое, то есть „Луна“ – ночью, и добавила несколько светодиодов мягкого спектра для красоты, обозначив их как „Звёзды“, чтобы отделить светлое время от тёмного, и вообще…
И убедилась Верочка, что и это получилось неплохо.
А на дворе бушевала пустынная буря, пригнавшая с Синая температуру под пятьдесят и красную песчаную мглу. Где-то совсем рядом с институтской проходной погибли бедуины, так и не найдя укрытия в удушливой багряной мгле. Разбились пара машин на скоростной трассе. Но вскоре всё улеглось, и только гигантские шары сухих перекати-поле повисли на колючей проволоке ограждения, натянутого вокруг института.
И был Вечер, и было Утро. День четвёртый…
И сказала Верочка: „Пора выводить из раствора аэробные протоколонии, и пусть часть из них будет летать с парами под сводом капсулы, а остальные, как и планировалось, заселят гель!“
И добавила Верочка в раствор агрессивный комбинированный катализатор, и загудели панели электромагнитных облучателей. И отделились друг от друга разные виды колоний, и поспешили многие из них на сушу, и заселили они очень быстро плодородный и уже хорошо подготовленный сине-зелёными водорослями гель, и потянулись некоторые из них ввысь и полетели вскоре их споры, подхваченные густыми парами, вверх, и заселили вскоре и те, и другие и „Море“, и „Землю“, и „Небо“.
И увидела Верочка, что вышло опять недурно, и, смеясь, пропела в смотровое окошечко биоинкубатора: „Эй вы, звери, птицы, рыбы! Плодитесь и размножайтесь!“
И был Вечер, и было Утро. День пятый…
И Верочка вдруг вспомнила, что завтра Пятница, вспомнила, что надо бы домой, что именно в этот шабат она обещала позвонить Маринке, та будет ждать её вечером в скайпе. Они давно уже не болтали с подругой, хотя говорить было, в общем-то, не о чем. А скайп в лаборатории не разрешался, и служба безопасности контролировала все компьютеры, в том числе и приносные. Надо бы домой… Да и дочка может заехать в эти выходные… А может и не заехать…
Как ни хотелось домой, но Верочка тем не менее понимала, что завтра никак ей не оставить лабораторию, знала, что делает. Ей не впервой было сутками жить в своём кабинете, и она не могла и не имела права остановить эксперимент.
А что Маринка? Она с кем-нибудь другим всё равно поболтает. Мало ли сейчас народу в сети! Раньше бабки на скамейках судачили у подъездов, а теперь вот – по скайпу трындят… а дочка – она если и заедет, так всё равно только чтобы денег перехватить…
И занялась Верочка классификацией и маркировкой всех штаммов, и произвела она её достаточно быстро и профессионально, дав каждому штамму имя и идентификационный номер и зарегистрировав их в реестре.
И увидела Верочка, что получилось отлично. И провозгласила, наконец: „А теперь сотворим Гидру, чтобы она сама разобралась со всем этим бардаком!“
И сотворила Верочка Гидру. И Гидра была и мужского, и женского пола одновременно.
И воцарилась Гидра над всем множеством и разнообразием организмов, населяющих её биопространство, и стала она употреблять некоторых из них в пищу, а некоторых приручила для той же цели.
И установилось тогда биологическое равновесие, которое Гидра сама же и поддерживала, и было так. И увидела Верочка, что прошло всё как нельзя лучше, и возрадовалась она результатам трудов своих.
И был Вечер, и было Утро. День шестой…
И приняли тогда все компоненты биосистемы свой цвет и свой окончательный вид. И закончила Верочка эксперимент в седьмой день трудов своих. И прекратила тогда Верочка работать.
И благословила Верочка этот седьмой день, и осветила его баночкой холодного „Туборга“, усевшись удобно в своем кожаном троне перед экраном ультразвукового монитора в окружении нескольких сослуживцев и дежурных офицеров, столпившихся посмотреть, как у быстрорастущего эмбриона Гидры пульсируют чёрными пузырьками все три её шестикамерных сердца…»
– Что это за бредятина? – вдруг спросила у засидевшегося перед компьютером Пса его всегда ласковая супруга.
Она давно уже затаилась у него за спиной, подглядывая, как появляются на белом вордовском поле всё новые и новые строчки.
– Это не бредятина, – обиделся Пёс. – Это «Сверхновый Завет»… «Евангелие от Крылана…»
– От кого? От Крылана? Ну, ты совсем уже притомился! Ладно, зови детей с улицы – будем ужинать. И перестань дуться! Пиши, что хочешь. Только народ не пугай.
Она поцеловала его в ухо и ушла на кухню. Пёс посидел ещё немного. Потом без сожаления перевёл в корзину только что написанный файл и выключил компьютер. Прихватив сигаретку, он отправился в зной городского парка разыскивать детей, которые давно уже должны были прийти сами, но, конечно же, не соизволили.
Проходя мимо синагоги, у ворот которой трое по-стариковски серьёзных ультраортодоксальных юношей сгружали со старенького фиата аккуратно перевязанные стопки книг, Пёс подумал вдруг: «А ведь действительно – бредятина! и зачем я всё это пишу? Тем более что всё уже написано до меня… А Верочка – она, конечно же, в своём роде Создатель, а Гидра – вроде как первочеловек… возомнивший себя богом… Но зачем я трачу время, выкладывая всё это на бумагу? Ведь и читать-то, наверное, никто не станет! Вот этим ребятам, например, и так всё давно ясно – читают одну и ту же книгу круглый год, дочитают – И заново начинают. В ней всё для них уже написано, вся их история и всё их будущее. Для них время остановилось. Его у них как бы и нет. А мне-то что делать, мне-то как за ними угнаться? и вообще, куда мне продвигаться? Назад к воспоминаниям или вперёд к вечности…»
Поравнявшись с фиатом, Пёс узнал в одном из ортодоксов сына соседей с третьего этажа. Давно его не было видно, в прошлом году уехал в Бейт-Лехем в ешиву2. Наверное, на выходные заехал к родителям.
– Ма нишма, Шломо?3
– Аколь беседер. Ма шлом ха?4 – отозвался юноша. Щёки Шломо уже закудрявились, он подрос на голову, и уже стал похож на юного старичка. Так почему-то выглядели все ортодоксальные юноши в своих чёрных шляпах.
Пёс вспомнил, как ещё в прошлом году Шломо гонял мяч на пустыре с ещё одним парнем постарше, забыл, как его имя, и другими пацанами поменьше. Малыш, непоседливый сынок Пса, тогда ещё не мог играть с такими большими мальчиками и был беспредельно счастлив хотя бы смотреть на их игру и приносить им всё время улетающие мячи. Шломо ушёл учиться в ешиву, а парень постарше, он был из соседнего дома, ушёл два месяца назад в армию. Две недели назад он погиб в Ливане. Может, Шломо не знает?
Пёс хотел было опять заговорить со Шломо, но другой подросток подхватил тяжёлую перевязь книг, Шломо бросился ему помогать, и они засеменили к входу в синагогу.
Пёс дошёл до парка и не успел ещё осмотреться и открыть рот, как оттуда, оглашая окрестности весёлыми воплями, выпорхнули к нему навстречу два его взъерошенных ангела – один на самокате, другой на велосипеде.
– Куда вы запропастились? – как всегда поругал двойняшек ворчливый Пёс. – Мама ужинать зовет.
Малышка просвистела мимо, бросила с размаху самокат у подъезда и унеслась вверх по гулкой лестнице, звонко тарабаня сандалиями. Малыш ещё крутанулся по двору, прокричал «Тизаэр!», что на местном языке обозначало «Поберегись!», зарулил прямо в подъезд и, отбросив велик в сторону, последовал за сестрой.
– Вот банда… – довольно пропыхтел Пёс им вслед. Затушил окурок и шагнул в показавшийся после уличного зноя упоительно прохладным подъезд.
