Buch lesen: «Порок»
Пролог
Торопливо перебирала ногами, вышагивая по мокрому убитому асфальту, и в тишине улицы звонко отстукивала своими пятисантиметровыми каблучками.
– Веееришь, не верииишь, я лишь одно тебе скажууу, – веееришь, не веришь, свои сомненья не тая, – улыбаясь крутила головой по сторонам и вслух напевала себе под нос одну из песен, не боясь быть услышанной, потому как на город опустились сумерки и никого рядом со мной не было. – Нааа-на-на-нааа, – хихикнула и немного подпрыгнула вверх, взбивая свои пышные белоснежные блестящие волосы.
Теребя пальцами один конец шифоного голубого шарфика, повязанного на шее, закусила нижнюю губу и вновь вернулась мыслями к построению своего будущего. Но внезапно в одну секунду застопорилась, когда черная машина визгливо просвистела передо мной покрышками, перегораживая путь.
Первоначально меня одолело недоумение и ступор… Мозг еще не в силах оценить происходящее из-за резкого выброса адреналина в кровь.
Уверена, что это из-за того, что на тебя сейчас чуть не налетела машина?
Таращусь округлившимися загнанными глазами на черный BMW M5 и даю трезвый ответ своему подсознанию.
Нет…
Так какого черта ты до сих пор стоишь, ведь он еще не вышел из нее?! Поздно… У тебя была минута.
Она бы меня не спасла…
Молодой темноволосый парень лениво выбрался из салона авто и оказался стоящим ко мне спиной, задерживая свое внимание на мирно лежащей линии беспросветно-холодного горизонта.
Он – безучастный, равнодушный, отрешенный. И я – дрожащая, одеревеневшая. Щеки запылали, но вразрез этому чувству меня окатила лавина холода и ужаса. В солнечном сплетении все сжалось в скрюченный комок и с запозданием ухнуло в пятки.
Долгая доля секунды, и он расслабленно разворачивается ко мне, встречаясь со мной взглядами.
Его глаза… Неживые. Мертвые. Неподвижные. Глаза, отражающие металлический холод острого лезвия ножа. Карие глаза цвета растопленного шоколада смотрели сквозь меня, но просверливали мою душу. Пугающие глаза, обладающие эффектом оцепенения, пленили каждого: воздействовали на тебя, не отпускали с места, вводили в транс.
Почва уходит из-под ног, сердце колотится, как дурное, а реальность смазывается в размытое пятно.
Делаю шаг назад, но неосмотрительно оступаюсь. Застываю. Каменею. От его потемневших глаз и просочившейся в уголках губ тени насмешки. Он, не отпуская моего взгляда, своим будто бы прицеливается… возводит курок.
И вот он, момент…
В голове простреливает сильной болью. Это понимание… осознание моей скорой неминуемой гибели. Уничтожение моей жизни… Разрушение моих планов, мечтаний, фантазий, существования.
Я стараюсь держаться и не показывать ему всей своей слабости, но в противовес моим желаниям и жалким попыткам слезы каплями стекают по щекам.
Шатаюсь, как маятник на ветру, словно я нахожусь на краю глубокой бездонной черной пропасти. Рефлекторно сжимаю в кулаки покалывающие безвольные пальцы и начинаю дышать. Глубоко. Часто.
Вдох-выдох. Смотрим друг другу в глаза.
Вдох-выдох. Оба неподвижно стоим, как будто мраморные статуи.
Вдох-выдох. Реанимирую свой онемевший язык.
– Денис… – шелест моего голоса доносится до него на небольшом расстоянии. – Я тебя… прошу… – шепот насквозь пропитан мольбой.
Но он смотрит все так же, не отрываясь от меня. Без капли сочувствия или сострадания.
Ублюдок!
– Одумайся, – с искренностью заглядывая ему в глаза, всем видом говорила, что я не хочу. – Денис…
И это мой конец… Секундная стрелка двинулась вперед. Последняя минута моей жизни. Нынешней… Отсчет пошел.
Его глаза загорелись предвкушением, а у меня с губ слетает неслышный испуганный стон. Но на самом деле в глотке застрял истошный вопль.
Оглушительный выстрел из ствола пистолета его нацеленных на меня вот уже вечность глаз. Свинцовая гильза эхом ударяется об асфальт, распространяя вонючий пороховой дым в виде его убийственной страшной энергетики.
Звон… Грубый звон его голоса в ушах. Свист. Шаг ко мне, и напеваемый жуткий свист, чередующийся со словами песни.
– Крутится, вертится шар голубой, – нарочно стреляет глазами на мой шарфик на шее и вытаскивает из кармана своих черных трико платок со стеклянной бутылочкой.
Вдох-выдох. Панический. Громкий. Под его ироничный пересвист.
– Прошу, не делай…
– Крутится, вертится над головооой, – выливает хлороформ на ткань, находясь уже практически рядом со мной. Очередной протяжный звук. – Крутится, вертится, хочет упасть, – сделал последний шаг и грудью оказался ко мне вплотную. Свист над моей головой, и вот уже его зябкие глаза на уровне моих говорят о многом. – Кавалер барышню хочет украсть…
Насильно прижимает платок к моему рту и носу и уверенно держит за затылок, обездвиживая меня. А я и не думала рыпаться, потому как это бесполезно. Не убегу. Не скроюсь. Приговор был ясен до того, как он вышел из машины.
Медленно прячу под веками расфокусированный пьяный взгляд, проваливаясь в тягучую невесомость.
Здравствуй, новая жизнь… Не ждала? Так и я тебя не желала.
Глава 1
В одном из городов России. 1991 год. Денис. 16 лет.
– Туман, стопорни-и-и! – отчаянно рыкнул мне сквозь плотно стиснутые челюсти Птичьев и, находясь на одиноком пустыре около небольшого пруда, начал настороженно отступать от надвигающегося к нему меня. – Ты сам посуди, как бы ты на моем месте поступил?! Я как и ты! Мы с тобой пешки в большой игре! – он нервно сглотнул, не отрывая своего загнанного взгляда от моего: пустого, безразличного, сощуренного из-за бьющихся об мою непроницаемую рожу тяжелых капель сильного дождя.
Пернатый пятился назад ближе к затхлой тинистой воде, тяжело перебирая конечностями в грязных кедах, и уже предугадывал плачевный итог этого дня для себя.
– Ты кому накидываешь, Птичьев? – подошел к нему впритык и склонил голову к правому плечу, изучающе впиваясь в его расширенные глаза. – Я же тебе сказал: не мельтеши у меня под ногами. Не капай мне на мозги. Ты ж знаешь, чем это чревато, – неслышно проговорил в холод раннего вечера и, задумчиво глядя на него, медленно прошелся языком по верхним зубам.
Откровенно усмехнулся от его стягивающей все лицо загнанной обреченности. Повесил голову и задумчиво изрек ему с подрагивающими уголками губ:
– Нет, пернатый… У тебя взыграло чувство собственного превосходства, – смотрел на свою раскрытую, мокрую от дождя ладонь и широко разведенные пальцы. Сжал кулак и сильно натянул зажившую за эти два месяца кожу на костяшках. – Ты решил за мой счет стремно выползти в первые ряды. Ты, хуеплет, надумал со мной мериться елдаком. Задумал подергать меня за яйца, – исподлобья плавно кинул на него изменившийся пытливый взгляд. – Заебешься, птица.
И на этих словах я резко прописываю обсосу кулаком в харю, с первого удара разбивая левую скулу и откидывая его к пруду. Он машинально конвульсивно дергает головой, но спустя секунды, благодаря бесчисленной практике за этот год, приходит в себя и бросается на меня с озверевшим оскалом. Мгновение, и он в досягаемой от меня близости. Удар отрывистый, мощный, хлесткий. Отточенный прямой в нос: так, чтобы уверенно с хрустом сломать до громкого болезненного рева.
– Сука-а-а-а-а! – горько завыл.
– Это я еще добрый, – криво повел краешком губ в нечто похожее на улыбку. – Ты ж заметил, я явился к тебе с пустыми руками… – спокойно уточнил. – А? Кстати… А ты в какой руке держал нож в тот вечер? Ты правша или левша? – нахмурился, немного склонившись к нему. – Да похуй, если честно, – повернул голову и сплюнул в болотистую воду.
– Туман? Дай сказать… – выставил он в останавливающем жесте свою окровавленную лапу.
– Ну правая, так правая.
Безразлично передернул плечами и, схватив его за вытянутую конечность, вывернул ее назад, выгибая все его тело дугой до судороги. Он во все горло заорал и попытался сделать мне подсечку, но рефлексы сработали быстрее меня. Второй смачный удар пришелся ногой под дых, придавливая его к сырому месиву черной земли. Уткнулся рожей в вонючую жижу, пытаясь отхватить побольше кислорода, но вперемешку с воздухом приходилось жрать и грязь.
– Давай я в последний раз тебе напомню, что лучше не стоит мне переходить дорогу?
– ААААА… Ту-у-ума-а-ан, харэ-э-э-э! – хрипло завопил он, когда я, стоя с его выкрученной назад рукой, принялся ломать каждый палец в разные стороны.
– С чего вдруг? – искренне удивился, приподнимая бровь. – Я же не попросил тебя сделать мне отсос. Я же не заложил тебе за щеку!
– АААА… Пидо-о-ор!
– Но я тебя все равно опущу. Ты ж знаешь мои методы. Вон позади стоят пацаны. Слава пойдет, стоит нам только переступить черту города, – пытался заглянуть ему в глаза, но бросил это гиблое дело и перешел после пяти пальцев на запястье.
– Сука, не смееей! – бульканье в его горле переплетено с паническим страхом и хрипом.
– Птичьев, только для тебя. Только сегодня. Сделаю быстро. Уговорил, – кивнул и резко сломал предплечье, когда ногой ударил его в руку. – Да не визжи ты, как скотина, – брезгливо поморщился. – Еще не закончили, – пошел к головке плечевой кости.
Мой удар. Характерный треск плечевого сустава. Его прерывистый обессиленный рык вперемешку с рыданием, перетекающим в мучительный стон, балансирующий на грани реальности.
– Ты отключиться решил раньше времени, что ли? – недоуменно спросил у него, больно схватив его за перепачканные в дерьме из грязи и крови патлы на башке. – Рано еще, фуфел.
– Пошел… ты… сссуук… – с усилием неслышно выдавил он, оскаливая черные, забитые землей зубы.
– Алёёёё? – на расстоянии сбоку от нас с раскатистым свистом позвал меня Кот.
Упираясь руками в свои колени, лениво перевел взгляд на Макса. Единственного человека, который отчасти – если так можно было сказать – приходился мне в этой жизни другом. Своеобразный, покореженный, сгнивший, как и я, но он был подобием приятеля. Ближнего.
Кот развел руками, мол, говоря: тормози. Сквозь дождь не вижу его хари, но без труда разгадываю его действие.
Помрачнев, непонимающе свел брови на переносице и, стиснув до скрипа зубы, с прищуром все еще вглядывался в Макса.
Ну все, так все…
Выпрямился во весь рост и словил на себе расфокусированный нечеткий взгляд стеклообразных зеленых глаз, подобных вонючей тинистой воде в пруду.
– Ту-уман… – слабо прохрипел он, когда я из спортивных штанов вынул член.
– Одуплись, пернатый, – равнодушно усмехнулся и начал поливать мочой его рожу.
– МММММ, – замычал он, прикрывшись от меня здоровой рукой, и сунул репу в месиво лужи.
– И впредь чтобы я тебя не видел. Ни тебя, ни твоих псов. Иначе я начну резать. Радииикально, – беззаботно улыбнувшись, стряхнул хуй и снова спрятал его в трико.
Уже отошел от него, как в спину прилетела разъяренная угроза, наполненная униженным тоном:
– Ты за это ответишь! – выплюнул Птичьев на грани истерики.
Не поворачиваясь к нему, мерзко гоготнул про себя, зная, что за этого опущенного черта уже никто не впишется. Но я и так заранее осознавал, что в любом случае перед Барином мне придется держать ответ, так как я пошел напрямик в обход него. Но случай двухмесячной давности я не собирался спускать на тормозах. Уж точно не я.
Уверенно перехватил тягостный взгляд Кота своим твердым прищуренным и, сокращая между нами расстояние на пустыре, решительно не отпускал его с места.
Котов Макс. 16 лет.
Я напряженно вглядывался в Дэна, которому явно не пришелся по вкусу мой взбрык, направленный в его сторону. Даже под приливным дождем, на довольно приличном от него расстоянии моментально учуял, что запахло жареным, и это, откровенно говоря, очень хуево. Этого прущего от Тумана зловония пытался избежать каждый из наших.
Он тяжелой поступью неторопливо надвигается на меня, взяв взглядом на мушку. Разодрал одно гнилое мясо и отправился на охоту за другим свежим куском. Сцапал черта за сраку и отправил на парашу, устраняя своего конкурента, который вот уже год как вставлял Туману палки в колеса.
Боялся ли я его…? Нет… Но я совру, если скажу, что с первого дня нашего знакомства не чувствую рядом с ним собачьего холода. Пацан из среднестатистической семьи оказался на удивление бездушным куском холодного несгибаемого металла. Озлобленный и жестокий. Да еще и система в стране поставила их семью раком. Страна, которая с каждым годом откровенно превращалась в помойку.
На расслабоне наступал на меня шаг за шагом и давил морально. Движения его – плавные, ленивые, спокойные, уверенные – говорили мне уже о многом. Острый взгляд перемалывал и держал на коротком поводке каждого из нашей стаи. И поводок этот мы ему передали собственноручно. Не потому, что умен или силен телом и духом… Потому что он не видит берегов. Как и ни единой границы. Границ, которых нет ни в его поступках, ни в его глазах. Пустота… Не зря его кличут Туманом. Плющит он не по-детски, и хрен проссышь, что вертится в его глазах и в отмороженной башке.
Вальяжно остановился напротив и с ног до головы смерил меня придирчивым оценивающим взглядом, выбирая точку обстрела на моем лице.
Неосознанно дыхание замирает, будто перед прыжком в глубинную пропасть.
– Тебя что-то не устраивает, Кот? – с напором жестко поинтересовался у меня. – Беспокоит? – следующее выдает уже с сарказмом.
В темных мутных глазах, в которые лезла мокрая рваная челка, осела горечью тень ехидства, возрождая чужеродную в нем сущность. Падаль, истребляющую всех и всё.
Время замедлило свой ход, и я в этот миг ощутил, как сердце учащенным ритмом быстро начало разгонять по вздувшимся венам отравленную кровь.
Выругался про себя.
Отвык ты, Макс, что ли, от него за два месяца? Какого черта происходит? Он все тот же…
Но казалось, что после крайнего случившегося с ним инцидента в нем разбились вдребезги последние остатки человечности.
Он и так сходу все подмечает, а тут и ты, Кот, тормозишь на ровном месте. Не дееело… Не успеешь из-за своей тупости оступиться, как сам станешь неугодным ему. А он среагирует мгновенно. Прыгнет и сожрет тебя с потрохами.
Противно скривился. Не понравился дружно играющий хоровод мыслей в башке. Это все-таки Туман. Из нашего зверья я, пожалуй, буду ему ближе всех: как-никак столько лет рука об руку.
– Я вопрос тебе задал, – невзрачная интонация и нечитаемая мимика. Он будто о погоде говорит, но в то же время расплющивает твой мозг, душит тебя удавкой. Змей, который в одночасье из спокойного состояния превращается в убийцу. – Че ты на панике? – приблизился ко мне и уже демонстративно подчеркнул в тоне угрозу.
– Я не видел в этом смысла, – киваю в сторону все еще валяющегося на земле пернатого и удостаиваюсь удивленного говорящего взгляда друга: дескать, ты ебанулся, зёма?
Закатил глаза. Ну нахер, его кроет.
– Кот, я сделаю вид, что мне показалось, – вдруг произнес он странную фразу, а у меня тут же ладони вспотели и на кончиках пальцев тремор заискрил. – Все! – повышает тон, привлекая внимание всех пацанов на поляне, и набок смахивает с глаз мешающую челку. – Возвращаемся. С Барином сам все перетру, чтобы никто из вас не смел раскрыть пасть при нем, – скомандовал твердо, отрывисто и коротко. Следует своим установленным правилам, которых придерживается не только сам, но и на нас вешает без разбору.
Кинул на меня последний предостерегающий взгляд и широким шагом направился к пустынной дороге, в сторону припаркованных жигулей. Пацаны молча последовали за ним.
– Че не так-то? – ударил в плечо Миха, задерживаясь возле меня. – Ты лупишь на него, словно никогда не был знаком с Дэном. Кот, давай просыпайся. Все. Лафа закончилась. Туман вернулся. А значит, сейчас рекой потечет грязная работенка, – издевательски хохотнул он.
– Да хер его знает, – ощерился, глядя вслед высокой фигуре друга.
– Э-э-э? – свистнул издалека нам Туман, обернувшись. – Девочки, свидание окончено! По домам и в кровать!
Загоготали, помимо нас, еще и впереди идущие пацаны. Так, под обрывочные смешки и мерный шаг, на меня накатывала тяжелая волна воспоминаний, связанных с другом.
Глава 2
Основные действия. Конец 1989 года. Денису 14 лет.
– И он, прикинь, мне такой говорит: иди, займись полезным делом, неуч. Не-е-е, ну это уже ни в какие ворота. А я ему такой: слышь, че, пиздить, как вы с мамкой? Ну и… отхуярил он меня ремнем и не преминул куском хлеба упрекнуть. Су-у-ука… Зажравшееся животное, – угорая, пересказывал мне очередные терки со своим отчимом Макс, когда ступили на лестничный пролет в школе, поднимаясь в кабинет на урок. – Да я и без их помощи подниму бабла! – я после его слов усмехнулся и стрельнул в него лукавым взглядом, чем вызвал неподдельное возмущение Кота. – А че-е-е? – всплеснул он руками в стороны. – В наше время каждый крутится, кто как может, – толковал он мне на серьезных щщах. – Я же не лезу в их дела, вот и они пускай нос свой не суют в мою жизнь. А то, видите ли, у них тупоголовый сын – бездарь. А, да, как же я мог забыть – еще и уголовник! А онии… – после незначительной заминки. – Через пару годков посмотрю на них, – тихо заржали с ним оба, не спеша поднимаясь на четвертый этаж. – Э-э-э? Ты вообще слушаешь меня? – ухмыльнулся Кот, толкнув меня в плечо, когда заметил мой заинтересованный взгляд на телочке, идущей впереди на пару с подружкой.
– Угу… – отозвался, не отрывая глаз от зачетной задницы девицы с выпускного класса, которая обсуждала хахалей и неторопливо перебирала ногами по оккупированной школьниками лестнице.
Рука так и потянулась вперед, чтобы смачно вдарить по мельтешившим перед рожей булкам, спрятанным под школьной серой юбкой в клетку.
Брюнеточка с кудрявым начесом на голове подпрыгнула на месте и резко развернулась к ржущим нам.
– Де-е-енииис! – рыкнула она, подаваясь ко мне и деланно злобно прищуриваясь. А я демонстративно начал тыкать языком в щеку, чем еще пуще распалил рядом стоящего с нами Макса и Маринкину одноклассницу. – Иди к черту, Туман! – выпендрившись, закатила глаза и отвернулась от нас, но мигом изменила свою походку и эффектнее завиляла жопой.
– Ко-о-озааа! – прищелкнул языком и удостоился тонкого среднего пальца.
Хохотнули с Котом, но улыбка враз стерлась с лица, а глаза заволокло теменью, когда в поле моего зрения появился ходячий кошелек. Дятел спускался вниз и, заметив меня, дернулся, желая заскочить на третий этаж, но было уже поздно. Рука в очередной раз неосознанно потянулась вперед, нелюбезно хватая жабу за шкварник.
– Ты куда намылился? – озабоченно поинтересовался у пацана и повалил тушу на лестницу нашей шараги.
– Туман, отцепись от меня! – растерянно пробубнил себе под нос с дрожью в голосе.
Да, уже какой год не самая приятная молва слыла обо мне в стенах учебного учреждения. Да и этот индивид знал меня лично и понимал, чего ожидать.
– Добрый день, Павел, – интеллигентно завел с ним диалог, улыбаясь.
Все-таки имею честь вести разговор с человеком из семьи интеллектуалов. Про мать его не помню, но вроде медик, а вот отец – первый секретарь обкома. Служебная волга, служебная дача за городом, трешка в центре города, импортные шмотки и зарплата другого уровня, нежели у простых смертных, которые перебиваются с копейки на копейку.
– Отвали! – суматошно заелозил на лестнице, с волнением оглядываясь по сторонам.
– Ну-ну, зачем же хамить? Не тужься ты. Я же культурно к тебе подошел, Паша.
Девчонки, свесившись с перил и наблюдая за нами, развеселились и выкрикнули:
– Денис, а ты даже слово такое знаешь?
– Где ты, Туманов, и где культурно?! – хихикая, подкалывали они.
Вскинул голову и полоснул по ним суженным взглядом. Мигом заткнули свои варежки и сорвались с места, преодолевая последний пролет до четвертого этажа.
– Паша, одолжи червонец, – вернулся к своему спонсору и начал шарить по его карманам, не дожидаясь этого тормоза.
– Туман… – он хотел сказать, что нет ничего, но я уже вытащил из прямых черных брюк двадцатку.
Присвистнули с притихшим Максом, стоящим все это время подле меня.
– Ляжку то все это время не жгло? – я довольно ощерился, спрашивая богатенького буратино.
Только передал деньги Коту, как позади нас раздался грозный визгливый голос нашей классухи, Елены Дмитриевны:
– Котов, Туманов! Это что за безобразие творится? Почему Вознесенский лежит на лестнице?
А еще я стою, нависнув над ним, и держу за воротник отутюженной белоснежной рубашки.
Блядство, как не вовремя!
– Да он оступился и упал, Елена Дмитриевна, – отозвался весело. Дергаю пацана за шкварник вверх и ставлю на ноги. – Примерзни, – неслышно процедил ему. – Иначе уйдешь на вечную зимовку. Я лично организую после уроков, – заиграл желваками, чувствуя, как Кот кулаком незаметно предупреждающе ударяет меня в бедро, а училка, цокая по лестнице маленькими каблучками, гневно печатает шаг.
Желторотик напротив кивает и испуганно отступает от меня. Кислород ему перекрыл и хлебальник захлопнул. Хоть и знал, что не посмеет его раззявить. Но никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Подстраховался, а теперь можно и по ушам проехаться этой доморощенной праведнице.
– Воскресенский, что тут произошло? – остановилась рядом с нами классная.
Скучающе перевел внимание на Макса, который открыто посмеивался над ситуацией.
– Я задумался и, запнувшись, упал…
– Что ты сделал, Туманов? – резко перебила его преподаватель и злобно уставилась на меня, уже подозревая, что клещами не выпытает у дойной коровы правдивую информацию.
– Вы слышали его, – негодующе развел руками, кося под дебила.
– Бегом за мной к директору!
– И что же вы ему скажете? – хамовато сыронизировал я, пакостно расплываясь в полуулыбочке.
Эта дура напротив покраснела, сжала зубы и кулаки, поправила круглые очки и выцедила из себя:
– Скоро узнаешь. В кабинет директора, живо! – особо выделила эту фразу, решив устроить мне очную ставку. – И почему у тебя рукава рубашки засучены? А ну-ка бегом приведи себя в надлежащий вид!
Передернул плечами и посторонился, освобождая ей проход, мол, говоря: вперед и с песней, флаг тебе в руки, доморощенная овца.
Разъяренная классуха молча полетела вниз под оглушительный звонок на урок, тоже навешивая мне на погоны хуи.
Ухмыльнулся и хлопнул пятерней Кота.
– Давай, слезки сильно не лей. Бабки после учебы попилим между собой, – подковырнул он меня и взлетел на четвертый этаж.
Обсоса уже и след простыл.
Поморщился и беспечно проследовал за женщиной, которая рявкнула на меня, подгоняя, и на проходящих девчонок…
– Райская, это что за вид? Ты что, на дискотеку явилась?! Ну-ка юбку опустила ниже. Стыдоба! А ты, Котова, что застыла, как оловянный солдатик, бегом на урок! Для кого звонок был? – разгоряченно распалялась неврастеничка.
Резко поднял голову, услышав знакомую фамилию и, глядя исподлобья, встретился с серьезным взглядом со светловолосой девочки десяти лет. Девочки, которая обеспокоенно бегала зелено-голубыми глазами под сенью пушистых подрагивающих ресниц от меня к учительнице, и пыталась сообразить, что произошло.
Тело вмиг налилось невесомостью рядом с Прищепкой, но в солнечном сплетении, как и всегда, что-то возбужденно всковырнуло наизнанку.
Насупилась, когда я лениво пошел вперед, не отпуская ее глаз. Кудрявая кукла с блестящим водопадом волос до поясницы и большим белым бантом на голове, удерживающим тугой хвост.
Смешная.
– Что случилось? – с тревогой негромко спросила у меня и коснулась моих пальцев, когда я проходил мимо них.
– Котова, ты не поняла меня? – выкрикнула училка, мгновенно вызывая во мне волну ненависти к ней.
– Все хорошо, – подмигнул ей и достал из кармана ириску. – Жуй, Прищепка. Оох! – наигранно охнул и неслышно засмеялся, когда ударила меня кулаком в бок.
– Дурак! – разозлилась из-за прилипшего к ней с детства прозвища, но конфетку нагло и ловко из пальцев выдернула.
Голубая заводь ее глаз просветлела, стирая ластиком неугодную ей зелень. Неуверенная улыбка расцвела на не сильно пухлых малиновых губах, и последовал глубокий вдох облегчения полной грудью. И так всегда… Не должно этого быть. Вздохов, таких взглядов, волнения, веры в меня, в мои слова, но, увы, есть… С самого детства. С первого нашего с ней знакомства.
Отвернулся от нее и злобно вдавил большой палец в нижнюю губу, задумчиво потирая ее по всей длине. Смотрел себе под ноги и знал, чувствовал, что смотрит мне вслед. С каждым пройденным шагом, отражающимся гипнотическим гулом в ушах, я необратимо тонул в мареве своих воспоминаний.
1984год. Денису 9 лет.
– Задрал! – разъяренно выкрикнул в пустой комнате, лежа на своей кровати. – Я тебе сейчас смычок в очко засуну, а твою доморощенную скрипку выкину с пятого этажа! – ударил кулаком в рядом стоящую стену, обтянутую невзрачными темно-коричневыми обоями с изображением опавших листьев.
– Мне заниматься нужно! – просительно вторил мне дрищ Никита, приходящийся мне родным младшим братом с разницей в один год. – Я и так к родителям в комнату ушел от тебя, пока их нет.
– Я сказал, заглох! – приподнял голову от подушки. – Еще один звук, и ты будешь под подъездом собирать щепки от своей виолончели или скрипки. Меня не ебет, музыкант хуев! – с психу стопой толкнул стоящую у подножья кровати отечественную деревянную тумбочку.
Секунда, и образовалась такая желанная мною тишина. Закатил глаза и башкой повалился обратно на подушку, пытаясь уснуть после школы. Но, похоже, сегодня была не судьба, как и во все предыдущие разы.
Переплетенный яростный тихий рык с негодованием выскользнул из меня, когда у соседей под нами раздался очередной детский визг, писк, хныканье, и до того громко, что даже подушка не заглушала этих раздражающих воплей.
– Вот же суки!
– И че ты на меня гонишь, когда у новых соседей снизу уже неделю играет свой аккомпанемент, – с затравленным вздохом завалился в нашу с ним комнату Никита, намекая на соседского спиногрыза.
– Скройся! – спрятал голову под подушку.
Меня хватило от силы на пару минут бездействия, пока вновь не раздалось оглушительное визжание, словно это исчадие расчленяли на куски.
Слабая нервная система не выдержала.
Сорвался с кровати и по пути к выходу из квартиры со всей дури зарядил ладонью в деревянную, окрашенную белой краской обналичку, с одной мыслью, что я их там сейчас придушу в ответ за изнасилование моей башки.
Пролетел в подъезде на пролет ниже и затарабанил руками и ногами в соседскую железную дверь.
Кровожадно оскалился, когда бесноватый ребенок наконец-то заткнулся.
– Кто? – раздался по ту сторону удрученный голос подростка.
– Открывай. Свои, – гаркнул на весь подъезд.
За дверью осеклись, но, отдать должное, не стушевались и дверь открыли. Напротив оказался короткостриженый русоволосый пацаненок с зелеными глазами, примерно моего возраста.
– Че? – скривился он и нелюбезно поинтересовался.
– Хуй в очко, слышал о таком? – на серьезе загоняю ему эту дичь и носком бью его в голень сначала левой ноги, а следом и в правую, вкладывая в удар все внутреннее напряжение и бешенство.
– Ты с башкой не дружишь? – взвыл он и завалился на пол около двери, хватаясь за место ушиба.
– Отчасти, – усмехнулся. – Угомони ребенка, и дайте поспать.
– Сосед, что ли? – сквозь зубы выдавил, растирая место, куда пришлись удары.
– Максюша, кто к нам пришел? Это мама, да? Максюююша? – тонкий голосок и топот маленьких ножек неумолимо приближался к нам.
Заржал от скривившейся рожи Максюши. Но в полной мере насладиться этой картиной помешала малявка, которая распахнула на всю дверь и так и застыла с открытым ртом, глядя на меня.
Присел к ней на корты и сцепил пальцы в замок.
– Звать как? –серьезно осведомился без улыбки, не сюсюкаясь с ней.
Но она молчала, и мне казалось, что с каждой секундой ее глаза и зрачки становились шире, а золотистые медовые кудряшки подпрыгивали в такт ее учащенному дыханию.
– Ты немая, что ли? Хотя, так горланить на весь дом… Рот прикрой, а то муха залетит.
Нахмурилась. Свела и изогнула маленькие бровки к переносице и поджала губы в прямую линию.
– Я не немая. Я – Уля! – гордо вскинула подбородок и, как царица, выставила ножку вперед, а у меня еще в башке щелкнуло, что она сейчас ручку мне подаст, чтобы я ее поцеловал.
– Юля, что ли? – усмехнулся и, озорно сощурившись, смотрел на нее в упор.
– Уля! Это не я немая, это ты глухой! Но оооочень даже ничего… – смерила меня каким-то серьезным и заинтересованным взглядом, чем заставила нехило так прихуеть от детской борзости. – Ульяна я… – остановилась на моих глазах, что-то возбужденно соображая.
Помедлив, обратилась к своему брату, закладывая ручки в карманы своего комбинезона, довольно неплохого по нашим меркам.
– Максюша, давай его заберем к нам жить. Ты уговоришь папку? А то он после нашего последнего собрания у подъезда с бабой Нюрой все еще на меня злится.
Губы непроизвольно задрожали и расплылись в широкую улыбку. Мать твою, когда я вообще последний раз улыбался так искренне?
– Ты кто, ребенок? И какого черта ты так визжишь на весь дом?
– Я так играю с братом, – невинно разулыбалась, демонстрируя свои уже частично потерянные молочные зубы, и кокетливо стрельнула в меня ярко-голубыми глазюками с изумрудным ободком по кайме.
– Во что? – ошарашенно мотнул головой, понимая, что эта девчонка ненормальная.
– Кто кого быстрее прикончит и отправит на тот свет, – досадливо высказался над нашими головами Максюша, который явно пришел в себя за время моего общения с мелкой.
– Пошли, будем чай с вареньем пить. Я, так и быть, налью тебе, – искусно сцапала меня за руку и потащила вглубь квартиры.
На секунду пересеклись обескураженными взглядами с ее братом, который, словив мое внимание на себе, кивнул головой, тоже приглашая внутрь.
– Заходи. Такой жест благотворительности у нее впервые можно наблюдать. Она, знаешь, какая жадная? – последнее пацан сказал с хищным оскалом и захлопнул входную дверь.
– А вот и нет! – взвизгнула маленькая коза и уперла кулачки в бока, мигом зверея.
– А вот и да! – перекривлял ее Макс и получил в ответ от маленькой занозы язык.
– Он наговаривает на меня, – переключилась на меня и растянула губки бантиком в очаровательной улыбке, возвращая себе маску ангела. – Он сейчас про безмозглую Полинку говорит, которая постоянно отбирала мои игрушки. Конечно я жмотила, но только чтобы к концу прогулки досчитаться всех своих кукол.
– Чай давай обещанный, – сунул руки в карманы трико и чуть не заржал в голос, глядя в эти честные округлившиеся глаза, оправдывающиеся передо мной.
– Иду, иду, – спохватилась и кинулась в кухню, как примерная хозяйка, размахивая ручками, словно птичка крыльями.
Стоило ребенку скрыться, как мы с Максом по команде согнулись и тихо заржали.
– Теперь ты понимаешь, что эту ненормальную невозможно заткнуть, если она того не хочет?
– Примерно начал догадываться, – искренне давился смехом.
