«Иногда нужно сделать что-нибудь плохое, чтобы не позволить
себе сделать что-то более отвратительное»
(Порочные игры, 2013)
Глава 1
Знаете, я тут подумала, а у вас ведь наверняка сложится впечатление, будто я их не любила. Своих отца и мать. Наверняка же сложится… зуб даю на это.
Как бы там ни было, дослушайте мою историю до конца, а уже потом можете отправлять на суд Божий. Вы только не сомневайтесь, что история эта – самая правдивая, какую только можно найти на белом свете. Из тех историй, в которые поначалу не веришь, а позже – гораздо позже, когда недостающие пазлы соединяются в единое целое, – чувствуешь, как стынет кровь в жилах.
Хочу вам сказать, что моя жизнь ничем не отличалась от жизни моих сверстниц, пока внезапно – как появившаяся радуга на горизонте – не случилось непредвиденное. Сейчас бы не ошибиться…
Ну да, всё верно. Эта история произошла со мной в возрасте 19 лет – именно тогда я начала встречаться с убийцей.
Я расскажу вам всю правду, обещаю, только давайте не будем торопиться. В свое время вы всё узнаете и, быть может, даже пожалеете об этом.
И напоследок…Что бы вы там не думали, я хочу, чтобы вы уяснили себе раз и навсегда: я любила своих родителей. Может, не такой любовью, к которой вы привыкли, но все же любила. Честное слово, любила.
Итак, все началось с нашего знакомства в один весенний дождливый вечер. Я познакомилась с Марком 16 мая 1961 года после чертовски тяжелого рабочего дня в магазине, куда я устроилась работать после школы. Позже он разобьет мне сердце и заставит сомневаться в самой себе, испытав на прочность мои чувства и привязанности как дочери, подруги и добропорядочной соседки, но тогда он был всего лишь загадочным незнакомцем… Незнакомцем, от которого пахло дорогими духами и который нарушил мои незатейливые мысли о горячей ванне и чашке дымящегося какао с книгой под боком.
Его черный BMW затормозил прямо перед моим носом, в паре дюймов от мыса моего кроссовка. Из наполовину опущенного тонированного стекла донеслись сердитые ругательства. Следом за руганью показалась мужская рука, пальцы мужчины тотчас же забарабанили по затемненному окну, на черной куртке блеснули бусинки дождя.
– Я тебя не задел? – услышала я напряженный грубый голос.
– Я в порядке, – нахмурившись, ответила я, успокаивая дыхание. – Жить буду.
– Будем надеяться, – в голосе мужчины слышалось явное облегчение. Из салона во всю громыхал рок – песня была мне знакома, хотя среди молодежи того времени она не была популярна.
– Помощь нужна? – неожиданно спросил незнакомец, так и прячась в тени.
– Что?
– Ну, может подвезти нужно?..
– Ах, нет, не стоит, – ответила я, опустив глаза. – Мне… м-м… я живу тут неподалеку.
Я нервно пригладила выбившуюся прядь рыжих волос. Сама не знаю почему, но щекам вдруг стало жарко.
– Как скажешь, – не стал настаивать незнакомец.
Порыв ветра, поднявший с земли охапки молодых листьев, донес до меня запах табака с примесью сладкой ягоды. Похоже на вишню, подумала я, словно бы под гипнозом наблюдая за ритмичными постукиваниями молодого человека. Завороженная, будто в гипнотическом трансе, я смотрела, как рука незнакомца ныряет обратно во тьму.
– Веснушка, – крикнул он мне, и я содрогнулась: я услышала в обращении какой-то интимный окрас. – Еще увидимся!
Едва он успел произнести эти слова, как мотор взревел, машина дернулась и, снова едва не задев меня, стрелой рванула в центральные улицы города.
Смотря вслед исчезающей черной тени, я ощутила, как пересохли губы и как колотится о ребра сердце – с такой силой, будто хотело вырваться и помчаться вдогонку за скрывшемся в тени домов BMW. Я медленно перешла дорогу и, не обращая внимания на отдающийся в голове гулкий стук, пошла к дому. По мере того, как капли дождя всё сильнее ударялись о капюшон куртки, а мсы кроссовок становились всё более темными и грязными, биение моего сердца потихоньку возвращалось в привычный ритм.
Весь тот вечер короткий разговор с абсолютно незнакомым мне человеком не отпускал мои мысли: и когда я стояла под горячим душем, чувствуя, как приятное тепло разливается по всему телу, и во время ужина, в течение которого мать обеспокоенно вглядывалась мне в лицо и даже спросила: «Деточка, ты не заболела? Похоже у тебя жар», и даже тогда, когда я, переодевшись в ночную сорочку, лежала у себя в кровати, смотря открытыми глазами на темнеющий потолок. Я думала о словах отца, сказанных им за ужином, когда мать предположила, что у меня начался жар: «Дорогая, она не заболела. Девочка просто влюбилась». Тогда я только посмеялась, спрашивая себя, почему родители первым делом думают о влюбленности, если их дочь или сын ведут себя не так, как обычно, но потом, лежа в темноте, мне не было смешно. Мне стало страшно: я ведь ни разу ни к кому не привязывалась, ни к одному из знакомых парней, откуда мне знать, что при этом чувствуют? Может ли быть такое, чтобы отец оказался прав?
Проснувшись утром, я в гордом одиночестве проглотила завтрак и решила пройтись по утесу.
Что мне действительно нравилось в нашем городке Лаундервиле, так это природа. Крутые скалы, которые так и подстрекали выкинуть что-нибудь безрассудное, грязноватый белый песок у моря и вековые дубы в городской аллее.
Идти по лысеющему склону было неудобно: мешали тесные кеды, которые я, второпях выбегая из дома, спутала с материнскими, прибрежный ветер заплел мои волосы в нелепые колтуны, и теперь они, перепутавшись между собой, то и дело порывались выколоть мне глаза. Обойдя всю южную сторону холма, я захотела пить и решила пойти в лес к роднику. Благо, я знала эти места наизусть – каждое деревце или корягу я считала своими, родными, будто как Маугли родилась в дикой природе, а потому без труда смогла выйти к ручью, сбегающему с вершины мохнатого, в белых цветах холма.
Я присела на корточки и начала жадно пить ледяную воду. Я так увлеклась процессом, снова и снова набирая прозрачную жидкость в ладони и поднося ее к сухим губам, что не сразу расслышала звуки шагов и хруст сухих веток за спиной. Уловив подозрительный – слишком энергичный для животных – шум, я в одну секунду напряглась, застыв, словно хищник перед прыжком, и с замиранием сердца стала вглядываться в безликие тени, мелькающие среди набухающих почек.
Весна уже прочно заняла свои позиции. Почти весь лес нарядился в зеленые, изумрудные или малахитовые одеяния, а солнце, ласкающее своими лучами молодые кроны, лишь ускоряло это перевоплощение. Природа, обновленная, уже окончательно возродившаяся после затяжной зимы, стремилась как можно скорее раскрыть навстречу ветру и солнцу свои нагие объятия.
Где-то совсем рядом захрустела старая прошлогодняя трава.
– Кто здесь? – спросила я как можно уверенней: внутри у меня всё дрожало.
Ветви деревьев раздвинулись, и до моего обоняния донесся легкий запах табака. Перед глазами сразу же возникла картинка: дождь, мокрый асфальт, черный BMW.
Не может быть, как стрела пронеслось у меня в голове. Посмотреть в лицо человека, нарушившего мое уединение, я не решалась – я видела лишь черные ботинки – несомненно, мужские, – полинявшие серые джинсы и край рукава куртки. Черной кожаной куртки.
– Надо же, веснушка! – воскликнул незнакомец, и я, вздрогнув, дернулась.
Видимо, у меня не оставалось выбора. Я медленно подняла глаза вверх.
Высокий, худоватый, хорошо сложенный. В крупных, чуть грубоватых чертах лица чувствуется опасная сила хищника. Изучая стоящего рядом мужчину, я невольно зарделась: дьявольски красивые, с темным задором глаза будто рентгеном заглядывали мне в душу.
– Я рад нашей встрече, лапуля, – сказал незнакомец, склоняя голову набок и лукаво улыбаясь. На вид мужчине было не больше 25 лет, прямые черные волосы свободно падали на высокие скулы, тенью заслоняя наблюдающие за мной глаза.
– Честно говоря, не могу сказать того же, – ответила я, отряхивая коленки и рывком подымаясь с земли.
– Почему?
– При прошлой нашей встрече ты чуть не сбил меня, так что, полагаю, общение с тобой может стоить мне жизни.
Удивленно заморгав, незнакомец некоторое время молча смотрел на меня, а потом громко расхохотался. Воркующие на деревьях дрозды испуганно взмыли вверх, осыпав темную шевелюру мужчины дождевыми каплями.
– О, неужели я так сильно напугал тебя вчера? – спросил мужчина, делая встревоженное лицо и притворно округляя глаза.
Сжав челюсти, я ничего не ответила. Внезапно захотелось очутиться как можно дальше от этих насмешливых карих глаз.
Не сводя взгляда с моего полуотвернувшегося лица, незнакомец присел на поросшие мхом валуны и через некоторое время, уже не смеясь, произнес:
– Я приношу свои извинения. Видимость была ужасная, а я несся на бешеной скорости… Предлагаю начать наше знакомство заново, что скажешь?
Я медленно повернула голову влево. Искоса стрельнула в незнакомца взглядом. Он держался уверенно, даже несколько высокомерно, однако его выдавали его напряженные руки, будто жившие собственной жизнью: пальцами перекатывая сломанный прутик, молодой человек с каждым разом всё сильнее сжимал тонкую ветку, отчего на его кистях стали проступать дорожки синих вен.
«Нервничает? Интересно, из-за чего?» – подумала я, следя за тем, как оранжевое крошево осыпается на колени мужчины. Потом я перевела взгляд выше и увидела, как вмиг темнеет взор его теплых глаз. Что-то отпечатывалось в лице этого сильного человека, как будто он пережил что-то очень страшное, какую-то утрату, и теперь отчаянно убегал от нее.
Мужчина не мигая смотрел на меня, и я поняла, что он все еще ждет моего ответа. Я была не в силах произнести ни слова.
Не делай этого, Соф. Просто скажи ему, что ты опаздываешь, что должна уже уходить…
– Хорошо, давай начнем сначала.
Незнакомец медленно растянул губы в улыбке. Я как будто услышала выдох облегчения, но, возможно, это был всего лишь шелест орешника или шепот молодой травы, стелющейся у нас под ногами.
– Меня зовут Марк, Марк Криспин Аттье, – сказал он, подымаясь.
– Софи, – представилась я, в уме проговаривая имя молодого человека. «В этих краях так никого не называют, да и акцент у него отличается от нашего…» – думала я, пока мужчина, слегка поддавшись вперед, не сводил с меня глаз.
– Со-фи-я, – по слогам, словно название какого-нибудь экзотического блюда, произнес Марк. – У тебя чудесное имя, Соф.
Мои щеки зарделись, и я почти невольно улыбнулась.
– Спасибо, – сказала я и вдруг резко дернулась, будто проснулась от сладкого сна. Внезапно грудь сдавило. То, что я пошла в лес, никому не известно, а от мужчины, которого я совсем не знаю, можно ждать чего угодно, это всем известно. И хотя мать часто говорила мне, что с незнакомыми людьми лучше не разговаривать (особенно, если это сильный, пышущий энергией и здоровьем молодой человек), я прочитала достаточно книг и газет, чтобы самой понять, что обычно ничего хорошего для девушки такое общение не приносит.
Тем временем Марк подошел к роднику и, окунув пальцы в прохладную влагу, сказал:
– На вид водица, вроде, ничего… Скажи-ка мне, Софи, она из меня козленочка не сделает?
Я подавила смешок и ответила, что пью эту воду каждое лето и пока особых изменений за собой не наблюдаю. Параллельно, где-то на кромке подсознания, я искала предлог, чтобы по-быстрому смыться.
– Красивая прическа, – неожиданно сказал Марк, возвращая меня в реальность.
– Что? А… Спасибо. Сплела из местных сорняков, – сказала я, чувствуя, как снова стало жарко щекам. Внутренне разозлившись на такую реакцию организма, я хотела было ответить, что спешу, что мне нужно домой, потому что…
Потому что что? Мозг, как назло, не хотел ничего придумывать, я ощущала себя словно в тумане.
– Оригинально, – усмехнулся мужчина, вытирая мокрые руки о ткань джинсов. – У тебя есть планы на сегодня?
– Да. Мне нужно домой, пока мать не подняла на уши всех соседей.
Марк сделал страшные глаза и спросил, не буду ли я против, если он проводит меня до дома. Меня пугал этот сильный, источающий безотчетную угрозу мужчина, и я было уже открыла рот, чтобы сказать…
Да, сказать, что не против, блин.
Мы вместе вышли из леса на залитую солнцем дорогу, и только там я смогла почувствовать себя в безопасности. Болтая (говорил в основном он), мы побрели в сторону разбушевавшегося моря, пальцы мужчины, будто ненароком, легонько касались моей руки. Несмотря на прохладный день, мне стало жарко, а от поясницы к рукам волнами шла тревожная ежистая дрожь.
Когда мы дошли до моего дома, Марк как бы между делом спросил, возможно ли, чтобы мы встретились с ним как-нибудь еще раз.
– Может быть, – ответила я уклончиво и уже хотела было растянуть губы в своей самой обворожительной улыбке, как вовремя заметила слабое колыхание занавески на кухне. Окна были наглухо закрыты, так что у меня не осталось сомнений, что потревожило легкую ткань гардины. Мать никогда не стеснялась подглядывать за другими людьми, и собственная дочь, разумеется, вызывала в ее мелочной душонке самые что ни на есть пытливые чувства.
– Тогда я не прощаюсь, веснушка, – сказал Марк, внимательно наблюдая за мной.
Он заметил мой взгляд, брошенный за его спину, но оборачиваться не стал. Ухмыльнувшись, он ленивым движением поправил темную прядь волос, рывком шагнул ко мне и одними губами прошептал:
– Думаю, у тебя есть где-то минута, чтобы придумать отмазку для матери.
Пораженно выдохнув, я еще долю секунды вдыхала его запах, потом в нос ударил холодный поток воздуха, Марк подмигнул мне, развернулся и быстрым шагом пошел прочь.
Только когда мужчина скрылся за поворотом, я поняла, что всё это время была напряжена до самых кончиков пальцев на ногах. Да что там говорить, я вся дрожала, как в лихорадке! Постояв некоторое время под полуденным солнцем и выровняв дыхание, я сделала глубокий вдох, расправила плечи и толкнула входную дверь.
В прихожей я мигом разулась и не смотря по сторонам припустила к лестнице.
– София! – голос матери прозвучал из самого темного угла кухни. – Кто был этот парень?
– Никто, – я быстро-быстро подымалась в комнату.
– С кем ты разговаривала, Соф?
Я молча зашла в спальню, закрыла дверь на задвижку, села на кровать и, яростно застонав, сжала виски руками.
Мне всегда было чуждо мужское внимание. Я не знала, как разговаривать с парнями, не знала, как реагировать на интерес с их стороны, я ничего о них не знала. И еще я не знала человека, кто мог бы помочь мне узнать их ближе. Кто разъяснил бы мне, что нужно говорить, а что нет, кто сказал бы мне, когда нужно спорить с мужчиной, а когда лучше промолчать. Понимаете, в то время, когда мои сверстницы учились тонкому искусству обольщения и на практике повышали свои умения кокетничать, я беззаботно гуляла вместе с сестрой Мией по окрестным полям, брала книги из местной библиотеки и не шибко задумывалась о том, что однажды придет тот час, когда мне нужно будет что-то ответить на мужской комплимент.
Глава 2
После той встречи в лесу я, сама от себя такого не ожидая, взяла на работе отпуск. Меня мучило чувство, которое можно было охарактеризовать как «нездоровое любопытство». А еще мне было страшно.
Интуиция, предчувствуя несчастье, кричала мне гнать от себя всякие мысли об этом незнакомце, так дерзко нарушившем мою, в общем-то, размеренную жизнь, а девичье любопытство подстегивало узнать о нем как можно больше.
Я всегда старалась никого к себе близко не подпускать. Последний парень, с которым у меня было что-то, близкое к «отношениям», спешно собрал свои вещи и, окрестив меня сумасшедшей, уехал из города, после того, как я, в порыве неконтролируемой ревности, едва не откусила ему ухо (странная это была история, надо сказать). Местные парни и до этого считали, что я с придурью, а после того случая и вовсе перестали на меня заглядываться. Если добавить ко всему этому неусыпный контроль моей матери, всегда такой правильной, высоконравственной, безукоризненной блюстительницы невинности (опустим тот случайный факт, что она вышла замуж за моего отца в 16 лет), то тогда станет вполне понятно, как сильно я и хотела, и боялась узнать своего нового знакомого поближе.
Пока мы шли по маковому полю, Марк рассказал мне о том, что приехал он в наш Лаундервиль из далекого Шейна, что его родители умерли, когда ему было три, и он их совсем не помнит. Его приняла уже покойная тетушка Энн, которой он обязан всем, что у него есть. В сущности, очень долгое время именно эти жалкие толики информации и давали мне представление о его прошлом.
На следующий день мать попросила меня сходить в аптеку за лекарством.
– А как же домашний арест? – спросила я, наигранно вздергивая брови и приподнимая плечи.
За мое «отвратительное, эгоистичное поведение» накануне мать придумала для меня одно из излюбленных наказаний всех родителей – запереть родное дитя дома, лишив его общения, развлечений и свежего воздуха.
Какая оригинальность.
– Соф, ну хватит. Мне сегодня слишком плохо, чтобы выносить твои кривляния.
Она говорила сущую правду – про то, что ей было плохо. Ее всегда блестящие волосы были спутаны, кожа лица иссушилась и натянулась, как тетива, на бледном, выцветшем лице выступили капельки пота.
– Может, тебе лучше купить что-нибудь от лихорадки? Выглядишь ты откровенно паршиво.
– Это называется старость, Соф. От этого нет лекарства, – ответила мать, устало проводя ладонью по лицу.
Она передала мне две банкноты, держа их двумя пальцами, точно сигарету, и на две секунды ее зрачки задержались на моем лице. Этого было вполне достаточно – одним взглядом она могла сказать так многое. Порой казалось, будто тот, кто дал ей жизнь, решил ради забавы нарушить все мыслимые законы природы, ибо глаза моей матери вобрали в себя всю богатую полноту серо-синей палитры: они были очень редкого оттенка, дождь с индиго – иногда сизые, пастельно-синие, как море утром после шторма, иногда – цвета грозового неба: то вспыхивающие бурей льдистых завихрений, то застывшие в холодном, почти мертвом трупно-синем безразличии, а чаще всего – безумное сочетание темной лазури и сапфирово-серых огоньков, которыми она так ловко швыряла в меня, точно пульками.
– Аспирина будет достаточно.
– Как скажешь, – я пожала плечами, взяла протянутые мне деньги и пошла одеваться.
Собиралась в тот день я с особой тщательностью. Нашла свою старую юбку – ту, которая плотно обтягивала мой зад, нацепила на запястья нетронутые со школьных лет побрякушки и даже стащила у матери тюбик черной туши.
К несчастью, в прихожей я заметила рыжие всполохи волос, означающие, что моя любимая матушка решила проводить меня до самой двери.
Как мило.
– Боже, Соф, что это на тебе? – не преминула она накинуться на меня. – Откуда у тебя вообще такие вещи, и это что… тушь?!
Я расплылась в улыбке. Смогла заставить себя выдавить это жалкое подобие улыбки, не позволяя ей снова взять верх. Однако чаще было все совсем не так. Чаще всего… боже, как же это бесило! Чувствовать эту неконтролируемую злость, впитывать ее в себя каждой напружинившейся порой. Задыхаться от скручивающей в тугой узел нутро ярости.
Бессильной. Всеобъемлемой.
Поглощающей тебя с потрохами.
Смотреть в свинцовые глаза матери и ужасаться. Что останется от меня, кроме этой ненависти, пульсирующей под кожей? Кем я буду, вырви из меня эту дрожащую в обезумевшем тике злость? Кем я тогда стану?
– Иди мигом умойся и… – произнесла мать на одном дыхании и замолчала, словно ей не хватало воздуха. – И переоденься, в таком виде ты никуда не пойдешь, – закончила она на этот раз твердым, не терпящим возражения голосом.
– И не подумаю, – я накинула на плечи легкую куртку. – Хорошего дня, мам, – бросила я ей и опрометью выскочила на улицу.
Улица нашего крохотного городка на отшибе страны, обычно тихая и неживая, кишела молочниками, тянущими на своих горбатых спинах бидоны с еще теплым молоком, спешащими куда-то серьезных с виду фермеров, маленькими детьми, капризно надувающими свои пухлые щечки, и даже цыганами, которые предлагали мне побывать на их свадьбе свидетельницей.
Пробираясь через это многоликое безобразие, я поймала себя на мысли, что подсознательно всматриваюсь в каждую черную машину, встречающуюся мне на пути. И всё бы ничего, только я уже один раз врезалась в старую даму – божий одуванчик, – обругавшую меня на чем свет стоит, и чуть было не растоптала маленького терьера, который, задорно виляя хвостом, путался у меня под ногами. У меня было смутное предчувствие, что сегодня я увижу Марка. Это чувство было ничем не подкреплено, однако оно переполняло мою душу, и потому я вглядывалась в лица прохожих почти с неудобным любопытством.
Домой я шла в отвратительном настроении. Ни в огромной очереди, состоящей из пахнущих старостью стариков, ни на пешеходах или остановках Марка я так и не встретила. Зайдя в спальню к родителям, я, не говоря ни слова, швырнула сдачу и таблетки на стол, хлопнула дверью, отводя душу, и, пропуская мимо ушей материнское: «Софи, что с тобой?», закрылась у себя в спальне.
Около часа я просидела, скрестив руки на груди и хмуро наблюдая за переменами в погоде. Солнце по-прежнему освещало все закоулки нашего двора, но я, хорошенько приглядевшись, заметила у края горизонта фиолетовые тени. Я слишком хорошо знала здешний климат – надвигалась большая гроза, и где-то через три часа город будут заливать мощные, словно выпущенные под напором, потоки дождевой воды.
Когда я взяла в руки прочитанный до середины детектив и, пробежав глазами две страницы текста, осознала, что ни слова не понимаю, я решила пойти к морю. Быстро собравшись и даже не взглянув в большое, обрамленное в золотую раму зеркало, я вышла из комнаты. На улице заметно похолодало, и я натянула капюшон, поплотнее застегнув ветровку. Не глядя по сторонам, я пошла по знакомой тропе.
Море уже вспенилось не на шутку, оно бурлило крупными пузырями и было мутным, как если бы в закипающую воду сыпнули одну-другую щепотку соли. Наверное, баллов шесть будет, подумала я, глядя на белые завитки волн. Дующий с запада ветер легко проник под мою одежду, лизнул выпирающие ребра и в одно мгновение покрыл всё тело ледяными мурашками.
Я уже собралась возвращаться домой – кто любит лежать в кровати с температурой, когда вокруг всё свежо и зелено? – когда вдруг, присмотревшись, я увидела на берегу, примерно в 50 шагах, высокую фигуру. Замерев, я остановилась. Тот тихий голосок, который утверждал, что наши с Марком пути сегодня пересекутся, со всей горячностью убеждал меня не уходить с пляжа.
Я не заметила, как сделала шаг, другой. Вскоре я распознала в неясной тени мужские очертания. Волосы стоящего на берегу мужчины развевались на ветру, тонкая рубашка подчеркивала рельеф накаченных мышц. Я осторожно подошла ближе, завороженная тем, как же чертовски удачно темный силуэт этого крепкого, могучего человека вписывается в тревожно-сумрачный фон чернеющего моря.
Ветер распушил мне волосы, под ногами захрустели осколки выкинутых морем ракушек: в этот момент мужчина заслышал шум и обернулся.
– Привет, – сказала я, неловко оттягивая задравшийся край куртки и тут же чувствуя, как участилось дыхание.
– Софи, – медленно произнес Марк, обводя меня взглядом. – Вот мы и встретились снова.
Он чуть улыбнулся, но слишком быстро развернул от меня свое лицо, чтобы я смогла разглядеть выражение его глаз. Марк присел на песок и стал распутывать большую рыбацкую сеть, лежащую у его ног.
– Неужели ты сейчас пойдешь рыбачить? – удивилась я, наблюдая, как руки мужчины ловко перебирают крученные нити.
– Конечно, – улыбнулся мужчина, аккуратно складывая сеть. – А иначе зачем же я еще здесь торчу? – и он, крепко обхватив снасти, пошел в море.
Сумасшедший, подумала я, со смесью страха и восторга наблюдая за Марком. Море с каждой минутой становилось всё злее, горизонт побелел, словно его всласть посыпали сахарной пудрой, а ветер хлыстом бил по прямой горделивой спине, всё ближе и ближе приближающейся к краям взбудораженных волн.
Марк закатал брюки до колен, вошел в воду, размахнулся и, держа сеть против ветра, закинул путы в море. Он стоял в море один, неприступный, словно нерушимая стена; было видно, что ему нипочем ни шторм, ни ураган, ни буря. Не прошло и десяти минут, как мужчина вернулся на берег, в перекинутой через плечо сети барахтались комки чего-то черного и пятнистого.
– Много словил? – спросила я, заглядывая ему за плечо.
Мужчина улыбнулся.
– Сама посуди.
Марк бросил сеть наземь, я подошла ближе и изумленно вскрикнула. На дне сети, вперемешку с серыми лентами водорослей, копошились две маленькие черепашки.
– Я думала, ты ловил рыбу… – пораженно сказала я, смотря на ровные, абсолютно гладкие панцирные щитки малюток.
– Рыбу… – мужчина хмыкнул. – Смотри.
Он присел рядом с уловом, достал одну из черепашек и смахнул с нее следы подводного мира. Видимо, без боя не обошлось – я заметила на руках Марка свежие ссадины.
– Это ридлея, вымирающий вид, – сказал Марк, крутя черепашку вокруг оси. – Вопреки распространенному мнению, морские черепахи очень шустрые, это чудо, что мне удалось поймать этих двух.
– И что ты с ними будешь делать? – спросила я, не отрывая взгляда от мужчины: он с нежностью поглаживал узорчатый панцирь рептилии.
– Есть у меня одна идея, – ответил Марк и, нырнув рукой под панцирь, в мгновение ока резким движением что-то там сильно сжал. Я услышала громкий хруст, а потом он перевернул рептилию на сто восемьдесят градусов – сломанная черепашья головка чудно сморщилась, когтистые лапки, напоминающие пупырчатые стволы пальм, безвольно обмякли, глаза малютки приняли мертвый, отрешенный вид. Инстинктивно я отпрянула назад. В живот будто влили что-то холодное, к горлу подкатила тошнота.
– Зачем ты это сделал? – вскричала я, смотря на мертвое изломанное тельце.
– Зачем? – переспросил Марк, недоуменно хмуря брови. – Ты что же, думала, я ловил их просто так, ради забавы?
Он усмехнулся, и, качая головой, снова опустил руку в сетку. Там, в одиночестве, доживала свой век еще одна черепашка. Непроизвольно я сделала шаг назад. Во рту вдруг стало кисло, мне захотелось отойти еще дальше.
Свинцовые облака повисли над нами, ветер беспощадно гнал исполинские волны и косяк замеревших в полете альбатросов, которые, словно подвешенные за невидимые нити марионетки, взад-вперед качались над вспенившейся водой. Начал накрапывать дождь. Я отвернулась и что было сил стала вслушиваться в шум моря, стараясь не обращать внимания на мельтешения слева. Несмотря на все усилия, я отчетливо слышала доносящиеся за моей спиной хрустящие звуки, напоминающие треск горящих в огне поленьев.
– Я пойду, – сказала я через какое-то время, не глядя на Марка.
– Эй, – мужчина поднял глаза. – Ты чего?
– Погода ухудшилась, – ответила я, сжав зубы и чувствуя, как от напряжения скул сдавило виски.
Марк встал с песка и подошел ко мне.
– Все дело в них? – спросил он, указывая на бесформенную груду останков.
Я ничего не ответила, только отвернулась, плотнее зарываясь в куртку.
– Соф, ну Соф…
Марк сжал мои плечи, развернул к себе и заставил посмотреть на него.
– Мы же не будем ссориться из-за такого пустяка?
Фыркнув, я пожала плечами, исподлобья глядя на молодого человека.
– Ну пожалуйста, Соф, ну прости меня! – взмолился Марк, неожиданно опуская колени на потемневший песок. Сложив руки перед грудью, он посмотрел на меня умоляющим взглядом. – Я поступил дурно, скверно, просто отвратительно… Как мне вымолить у тебя прощение?
Сквозь невольно вырвавшийся из горла смех я сказала мужчине, что только горячий ужин сможет загладить его вину. Услышав от меня такие слова, Марк немедленно поднялся с колен и, лукаво улыбаясь, сказал:
– Договорились. Как насчет того, чтобы попробовать деликатес? Черепаховый суп, например?.. Эй!
Он еле успел отскочить: я запустила в него большущую горсть грязного песка.
– Будешь так шутить и прощение тебе придется просить еще очень-очень долго, – пригрозила я ему, впрочем, уже не злясь.
– У, злюка… – Марк усмехнулся. – А суп из черепахового мяса, между прочем, очень вкусный и питательный.
– Прекрати!
– Нет, ну ты только представь: болгарский перчик добавляем в тушеное с помидорами мясо, посыпаем молотым перцем и паприкой и…
– И хватит на этом, – со смешком перебила его я, отвлекая мужчину от
его кулинарных фантазий. – Давай лучше выдвигаться.
Марк вытер с лица мелкие дождевые капли и, с несколько озадаченным видом оглядывая горизонт, согласился покинуть поле боя.
– Идем, – мужчина живо собрал с песка свою добычу, закинул сети на плечо, и мы зашагали по пляжу, уклоняясь от хлесткого ветра, бившего нас в спины.
– Ну что, Соф, – сказал Марк, когда мы поднялись на вершину холма, – едем ко мне?
– Что? – моя правая нога зависла в воздухе, так и не ступив на землю.
– Я задолжал тебе ужин, пора исправляться, – пояснил мужчина с улыбкой. – Здесь совсем недалеко, на Ленточной улице…
– Э, нет, – засмеялась я, стараясь скрыть охвативший мои щеки жар. – Как-нибудь в другой раз. Давай лучше сходим куда-нибудь.
– Как скажешь, – пожал плечами мужчина. На его губах заиграла загадочная улыбка.
Когда мы подошли к BMW, чудившемуся мне сегодня на каждом шагу, я подумала, что всё это мне снится. Слишком это было нереально, слишком невозможно… Сон? Да, можно сказать и так. В ту минуту, как и в последующие за ней, я крепко-крепко спала, убаюканная чарами молодого человека.
Марк открыл багажник, закинул туда Главный Ингредиент Деликатесного Супа, взял из салона черное портмоне, и мы двинулись вверх по улице – дрожа и то и дело поскальзываясь на блестящем асфальте.
Дождь уже лил вовсю, темные волосы Марка прилипли к его высокому лбу, как и я, он весь промок, однако продолжал твердой хваткой держать мою дрожащую руку. Когда он сплел наши пальцы вместе, я несколько опешила, но возражать не стала: его жгучая, словно обожженная раскаленными углями, рука согревала меня, и это было приятно. Проходя самый популярный в городе паб, около которого, несмотря на непогоду, толпилась куча развеселых мужчин, я заметила, что рука Марка слегка напряглась. Опустив глаза, я постаралась сделаться как можно незаметней и пройти это место как можно быстрее. Увы – мои желания не совпали с желаниями подвыпивших завсегдатаев пивной.
– Эй, рыжая! Давай к нам, под нашим крылышком потеплее будет! – крикнул один бородатый кутила. Его дружки, салютуя нам бутылками, плотоядно заржали.
– Да! Бросай своего патлача и иди к нам, уж мы-то тебя и согреем, и приголубим, – загоготал другой голос.
Я ничего им не ответила, но чувствовала, что Марк напряжен, как дюжина накаленных струн, и что его негодование очень скоро может с силой, нисколько не сравненной с силой воющего ветра, обрушиться на пьяных зазывал. Я стиснула руку мужчины и, заслонив от его лица улюлюкающую компанию, быстро повела его вверх по улице. Только когда мы прошли два квартала, оставив позади себя разгулявшуюся компашку, Марк расслабил хватку, чуть разжав мои согретые его теплом пальцы.