Zitate aus dem Buch «Самый счастливый день»

стене, чтобы сидеть удобно было. Клаустрофобия моя кончилась, замкнутое пространство разомкнулось как-то само собой. – А я не помню, какой я был в восемнадцать лет, – сказал Ив Монтан. Он как-то незаметно перестроился из красивого урода в красивого красавца, нравился мне больше, чем в театре, и больше, чем Петров в колхозе. Удивительно, что блондинка не пошла с ним в театр. – Хотите, я тоже стану блондинкой? – предложила я. – Два часа – и блондинка.

не менее у меня есть шуба и валенки, и я хожу гулять. А у Светки нечего надеть, и она всю зиму, вот уже третий месяц, сидит дома. Я младше Светки, моя одежда на нее не лезет. Мне приказано уходить из дома незаметно,

смотреть и не соскучилась от моей глупости. Мимо меня по дороге идет Ренаткин отец и мой дядя – дядя Леша. В детстве он упал с лошади, и у него до сих пор не работает шея. Если ему надо на что-то посмотреть, он оборачивается всем туловищем. Я останавливаюсь посреди дороги и смотрю дяде Леше в самое лицо, чтобы не упустить на нем следы восхищения моей красотой. Но дядя Леша идет мимо, прямой, как доска, брови у него ши

что и у Алены. Определенные ситуации рождают определенный штамп мышления. – Вера Петровна! – позвала Алена. Жабка тут же высунулась в окно. – А вы не знаете, где бюро несчастных случаев? Жабка тут же исчезла, может быть, рухнула в обморок. Алена подождала немножко, потом пошла, в раздумье, к автобусной остановке.

Сегодня ночью мне приснилась радуга. Я стоял над озером, радуга отражалась в воде, и получалось, что я между двух радуг – вверху и внизу. Было ощущение счастья, такого полного, которое говорит

знает немецкий, французский, испанский, португальский, а заодно и все славянские: польский, югославский, болгарский. Нинон – полиглот. Она невероятно чувствует

Лариска подобрала очередную слезу языком. – А он тебе ответит

постели, отбежала к окну. Ив Монтан смотрел на меня очень внимательно – может быть, решил, что я собралась выброситься с седьмого этажа. – У тебя что-нибудь

спинами, и нам ничего не видно. Потом мне удается протолкаться на середину комнаты, и тогда в просвете между темными полушубками я вижу край стола и босые ступни мертвой Веры. Эти ступни входят в мое сознание мгновенно и на всю жизнь. Я неприятно потрясена таким глубоким проникновением и стараюсь не смотреть, отвести глаза, но мои глаза будто кто-то за