Лучший друг

Глава 1. Первый шаг.

Справа по борту виднелось синее-синее море. Сквозь приоткрытое окно машины я чувствовала запах соли. Руки на руле слабели, напоминая, что пора бы поспать.

«21 час в дороге – это слишком много», – говорило мое тело. Я убеждала его в обратном, разминая шею поворотами головы. Надо было всего лишь потерпеть еще полчаса, после которых меня ждала мягкая софа в квартире «дамы с собачкой». Так я называла бабушку Зину. Седовласую, шуструю старушку с таксой Виолеттой подмышкой. Бабушка всегда ждала меня в гости, хотя и никогда не была мне родной по крови.

Внучка Бабзины – моя подруга детства Ирина. Ирка. Светловолосая, худющая и потрясающе красивая. Девушка-мечта всего лишь с одним изъяном – она не знала страха. Ирка была любительницей парашютов, мотоциклов, банджи-джампинга и прочей экстремальной всячины, от которой волосы на моих руках начинают танцевать квикстеп.

Адреналин стал наркотиком для Ирки. А наркотики, как известно, убивают. Во время очередного заезда на квадроциклах по лесным вязким дорогам внучка дамы с собачкой угодила в канаву, наполненную водой. Груда смявшегося от удара о землю железа не пощадила молодую наездницу. Ирке было всего 21. Столько и останется.

Подруга уже никогда не сядет за руль моей машины, не назовет меня трусихой, не вдавит тапку в пол, не получит дозу тревожного визга с пассажирского сидения. Вот уже пять лет она не ездит к своей Зинаиде Петровне. Езжу только я.

Визиты в Крым стали ежегодным осенним лекарством, потому что прямо перед ними со мной всегда случается много нехорошего.

За неделю до этого отпуска стиральная машинка решила превратить мое жилище в портовый город и спустила на воду всю тару, имеющуюся в ванной комнате. Когда я пришла с работы, тазики и полупустые пузырьки плавали точно буйки, знаменуя, что мне придется раскошелиться на ремонт соседей. Волшебно.

За день до отъезда меня настиг новый коллапс. Клиент решил внести правки в дизайн-проект его будущей кухни, и я как минимум 23 раза переставляла барную стойку то к одному окну, то к другому. В итоге заказчик вовсе отказался от сотрудничества и перестал отвечать на звонки. Юрист нашей фирмы уверен, что предстоит разбирательство. Как здорово!

Последний казус случился за час до отправления, когда собранный чемодан уже намекал, что пора двигаться в сторону живописного поселка у моря. У моей машины перегорели фары. Все разом. Мне казалось, что такое просто невозможно. Однако, сидя на диване в автосервисе, я решила осторожнее относиться к этому слову.

Видимо, судьба попросту отыгрывала свои самые жуткие планы прямо перед маячившими на горизонте дозами эндорфина и серотонина. Меня ждали ежедневные порции счастья от шума волн, череда улыбок от вида Таврических гор и пачка новых стихов, после написания которых станет легче дышать.

Меня ждал Крым. Мой октябрьский, освежающий и удивляющий погодными всплесками рай. Тихая гавань. Другая жизнь.

***

Я поднялась на пятый этаж, открыла квартиру собственным ключом, ввалилась в узкий коридор и громко выдохнула. С кухни тянуло ароматом лаврового листа, а у ног уже резво кружилась и лаяла рыжая такса Виолетта.

– Бабзина, привет! – громко и делано бодро сказала я.

Из глубины квартиры послышалось шлепанье тапок по линолеуму. Старушка с добрым, светлым лицом шла ко мне, нерасторопно покачивая бедрами и вытирая морщинистые руки о фартук с гигантскими бардовыми розами.

– Здравствуй, Алиночка, – сказала баба Зина и подставила мне щеку. – Устала?

Я чмокнула ее и съехала по стене на шаткую деревянную тумбочку, на которую обычно водружаю привезенные с собой кроссовки и шлепки. Чемодан, звякая застежками, опрокинулся на бок. Я неловко стала поднимать его, но бабушка остановила мои руки и потянула меня за них в кухню. Багаж окончательно рухнул, обиженно проскрипев при контакте с полом, и обреченно остался лежать в коридоре в компании Виолетты и ее любопытного носа.

– Устала немного, – соврала я, иначе Бабзина обязательно затянула бы песню о том, что мне больше не стоит приезжать в Крым на машине. Глаза мои, конечно же, слипались, точно их намазали засахаренным медом, но аромат домашних пельменей заставил их открыться. Есть хотелось не меньше, чем спать.

Пельмени были традиционным блюдом наших семей – моей и Бабзины. Они давали не только насыщение, но и приносили чувство спокойствия и уюта. Аромат погружал в атмосферу тепла и добра, шумных разговоров за большим столом, шуток и смеха, веселых каникул и отпусков, единения с родными и близкими.

Да, мы давно уже не поедали пельмени большой компанией, но приятные чувства от процесса лепки и поедания остались с нами навсегда. Бабзина знала, что я обожаю такие ностальгические трапезы, а потому всегда встречала меня пельменями.

– Поешь и ложись спать. Завтра я забегу к тебе, принесу полотенца, тогда и поболтаем, – пенсионерка поставила на стол тарелку с горячим блюдом и потрепала меня по русым волосам. – Я сейчас живу с Александром Ивановичем. Вместе как-то легче. Не молодые мы уже, Алинка… Восемьдесят первый год пошел.

Александр Иванович – сосед Бабзины этажом ниже. Жена его скончалась много лет назад. Он прожил без нее с десяток лет, а после решил снова попытать счастье – стал захаживать к Зинаиде Петровне. То цветов с клумбы притащит, то шоколадку под дверь положит (седовласый пикапер!). Говорит, влюбился в Зинаиду, да так, что спать не может. Про бессонницу врет, конечно. Знаю, как храпит бесстыдно. Но про любовь, выходит, не слукавил. Увел Бабзину к себе жить. Может, оно и к лучшему. В одиночку тяжело.

– Вы еще о-го-го, ба! Сколько в вас энергии. Я в свои 26 лет завидую, – сказала я, ничуть не обманывая, наколола вилкой огромный пельмень и засунула его в рот целиком. Горячий бульон, который оказался внутри, обжег мое горло, но вкус был потрясающим, как и всегда.

Бабушка Зина не ответила на комплимент, поцеловала меня в макушку и потопала к выходу. Старушка всегда была немногословной именно в день каждого моего приезда. Это позже мы обсудим мою работу, прошлое, настоящее и будущее, а также как Галька с соседней улицы нарвалась на телефонных мошенников. Но сегодня Бабзина слишком ярко увидела образ Ирки, который я всколыхнула в ее памяти своей улыбкой и грустным взглядом.

Вечером, за чашкой чая с боярышником, «дама с собачкой» вспомнит, как мы с ее внучкой строили шалаши под балконом этой самой квартиры, воровали из алюминиевых тазов немытую клубнику и не хотели ложиться спать без сказки о морской деве. Таким было каждое наше лето. В окружении заботливых бабушек, с килограммами песка в трусах после дней и ночей на пляже и вечно разбитыми в можжевеловой роще коленками (особенно у Ирки).

Может, именно поэтому я так люблю приезжать к Зинаиде Петровне. Она напоминает о моей бабушке, которой не стало четыре года назад. Об Ирке, чей смех я, кажется, слышу до сих пор. О радости, которую я испытывала, будучи беззаботным ребенком.

Я жевала пельмени и думала, что хочу вновь прокатиться на велосипеде. Как тогда – лет в 11, в желтой юбке, с рододендроном в растрепанной косе и на новом «стелсе». Вот только в одиночестве – не хочу. В одиночку уже совсем не то…

Раньше мы гоняли с Иркой на моем велосипеде по очереди: то она на багажнике, то я. Постоянно выясняли, кто дольше пробыл за рулем. Мелкие споры и пари с подругой в любом возрасте доставляли мне отдельное удовольствие. Однажды, на первом курсе института, мы на спор набили татуировки с нашими именами. Глупые девчонки! Многие парни, завидев на моем предплечье имя Ирина, даже передумывали со мной встречаться. Как они объясняли мою непригодность для отношений – одним им известно, хотя у Ирки всегда были варианты в стиле «подумал, что это имя твоей дочери». У нее, кстати, таких проблем с парнями из-за татуировки не возникало. Еще бы! Такие голубые глаза, как у Ирки, никакая наколка не затмит.

Я с грустью вспомнила смеющийся взгляд подруги, доела последний пельмень и довольная отправилась спать. Меня ждала кровать, лежа на которой из окна виднелось море. И это было лучшим началом отпуска.

***

Меня разбудили крики чаек, и я лениво оторвала голову от подушки. За окном над морем уже красовался закат. Я села на кровати и осмотрелась. В квартире Бабзины мало что поменялось с моего прежнего визита, да и с моего детства тоже. Коричневый гардероб на тонких ножках, красный советский торшер с желтой бахромой, ковер с изображением тигра на полу, шторы цвета лимонного зефира. Ничто из этого не разрешалось менять. Бабзина любила свою квартиру такой. Родом из прошлого. Из настоящего был только телевизор – белый, плоский, висящий на стене. На его темном экране отражался вид с балкона, дверь которого была открыта настежь.

Я встала и прошлепала босыми ногами по жесткому ворсу ковра, а после ощутила стопами теплый линолеум. За пределами квартиры разливалось точно апельсиновый ликер солнце. Его раскаленное колесо пряталось за горами, но лучи обволакивали оранжевым светом море, стволы деревьев, серые многоэтажки и лесенки мини-гостиниц. Стоять у распахнутого балкона можно было вечно, но прогуляться по вечернему, а может и даже ночному побережью хотелось больше.

Намерено минуя кофеварку, так как по дороге в Крым мной и так было выпито слишком много бодрящих напитков, я избавилась от пижамы и облачилась вместо нее в джинсы, футболку и кожаную куртку. С обувью дело решились так же быстро. Я достала из чемодана белые кроссовки, натянула их, не развязывая шнурки, схватила с тумбочки мобильник, ключи и большую дамскую сумку-мешок, после чего бодрым шагом вышла из квартиры в темный подъезд.

За ним меня ждала тихая поселковая улица. Такие обычно разрезают все провинциальные города. Если бы не море, шумевшее поблизости, глядя на серые панельные пятиэтажки можно было бы предположить, что я приехала в какой-нибудь августовский Саратов, или Тулу, или подмосковные Мытищи. Разница чувствовалась только рядом с набережной, а еще она витала в воздухе – в пропитанном йодом кислороде. В остальном поселок Новый свет ничем не отличался от простых городков России.

Людей вокруг практически не было – не сезон. Никаких галдящих детей и их родителей со следами от мокрых купальников на самых интересных местах, ни компаний друзей с вином в пластиковых полторашках, ни торговцев с табличками и призывами купить что-то определенно самое лучшее. Именно за это я и любила молчаливый октябрь в Крыму. Такой же опустевший, уставший, как и я. Использованный жизнью и брошенный исправлять поломки своими силами.

Мне показалось хорошей мыслью купить вина и просидеть до темноты на пляже. Ловить уходящее в ночь тепло песка и считать появляющиеся на небосводе звезды. Так я и решила поступить, а потому отправилась в фирменный магазин крымских вин, расположенный недалеко от набережной.

Внутри маленькой торговой точки было холодно и пахло деревом и свежестью. В стеклянных витринах блестели подарочные экземпляры напитков, на хрупких полочках стояли рюмки и бокалы с гравировкой, а на длинных стеллажах вдоль стен красовались темные бутылки с вином – одна к одной. Форма была одинаковой, менялся только цвет этикеток.

Я неуверенно осмотрелась, прикидывая, что из этого всего могло бы дополнить мой одинокий вечер, дважды окинула взглядом представленные напитки, но смиренно поняла, что ничего в них не понимаю. Оставалось довериться опыту девушки-продавца, тихо ожидавшей меня у прилавка с кассой.

– Добрый вечер! Мне, пожалуйста, красное сухое. Самое вкусное. Подберете? – с улыбкой сказала я блондинке. Та вежливо кивнула, плавно удалилась к самым дальним стеллажам и спустя минуту вернулась с виноградным вином в бутылке из темного стекла и с поразительно тонким горлышком. Продавец спросила, не открыть ли мне ее прямо на месте. Я согласилась, но, немного поразмыслив, вдобавок купила штопор – решила, что уже достигла того возраста, когда в дамской сумке должна лежать личная открывашка для спиртных напитков.

Девушка двумя легкими движениями выдернула пробку и вернула ее на место, не заталкивая до конца, чтобы можно было без труда открыть бутылку рукой. Я довольно кивнула, взяла вино и втянула носом аромат, исходивший от пропитавшейся напитком затычки. Пахло ягодами и, удивительно, даже специями. В моей голове образовалось приятное облачко тумана от чудесного запаха.

– Восхитительно, спасибо! – поблагодарила я продавца и покинула магазин.

Поймав хорошее настроение от любопытной покупки, я отправилась к морю, вниз по уложенной асфальтом дороге, проходящей через многоэтажные дома, сувенирные ларьки и рестораны. Если бы я проходила здесь в жаркий сезон, то пришлось бы неоднократно и с натянутой улыбкой отмахиваться от местных зазывал, заманивающих на экскурсии и водные прогулки. Но вместе с осенью и покинувшими поселок туристами навязчивые ребята разошлись по домам – ждать, когда в поселок вернется лето. Хорошо, что оно заглядывает в Крым раньше, чем в города средней полосы или севера. С теплом для местных жителей сюда возвращается и их работа, а значит, и доход.

По дороге к песчаной набережной я решила заскочить в туалет, а потому зашла в единственное открытое на пляже кафе. Все остальные заведения уже заколотили двери и окна на зиму, спрятав свое имущество от сильных северных ветров.

В общей уборной кафе все было старенькое, но, к счастью, чистое. Ядрено пахло средством для мытья поверхностей. Я решила, что долго здесь не протяну и точно начну чихать, а потому быстро посетила кабинку, покинула ее и встала перед умывальником, чтобы помыть руки.

Вдруг голову охватил легкий туман. Головокружение нарастало с каждой секундой.

– Поганая хлорка! – выругалась я и плеснула водой на лицо.

– Да, у меня тоже аллергия, – послышался мужской голос за моей спиной, и мои внутренности свело от внезапно нагрянувшего страха.

Я резко вскинула мокрую физиономию и увидела в отражении зеркала молодого человека с взъерошенными каштановыми волосами.

– Вы меня напугали… – растеряно призналась я, чувствуя сердце в горле и неприятные покалывания на спине.

– Прошу прощения, я не хотел, – сказал парень и неловко улыбнулся. Я натянуто ответила тем же, повернулась на 180 градусов и смогла рассмотреть собеседника целиком.

На нем были белые кеды, брюки песочного цвета и джинсовая голубая куртка, из-под которой виднелась белая футболка. Зеленые глаза его щурились от мерцающих ламп в туалете. На шее темнела родинка, а на среднем пальце правой руки едва виднелась неразборчивая татуировка.

Я покраснела, когда поняла, что слишком долго смотрю на незнакомца, и уткнулась в сумку в поисках расчески. Та довольно сильно запуталась в проводе от телефонной зарядки, и я стала упорно освобождать ее, не поднимая глаз. Пальцы мои неуверенно подрагивали, но спустя примерно пятнадцать секунд они все же смогли подарить деревянному гребешку свободу. Правда, когда я, наконец, оторвала взгляд от сумки, в туалете уже никого кроме меня не было.

«Выходит, что сзади я казалась гораздо привлекательнее, чем спереди», – фыркнула я и посмотрела на свое отражение в зеркале. Из него на меня таращилась высокая, худая девушка. Ее русые волосы спутал ветер, и теперь они спадали на плечи неаккуратной паутиной. Серые глаза были потерянными, уставшими от долгой дороги, веки – слегка опухшими после непродолжительного сна, тонкие губы – искусаны до крови.

Не удивительно, что эту девушку, то есть меня, боятся мужчины. Кто посмотрит на загнанную лошадь, когда рядом куча энергичных кобылок? Люди хотят жить с живыми. Мертвых они боятся.

«Впечатляющая красота, ничего не скажешь!», – пожурила я себя, надела сумку на плечо и стремительно вышла из уборной.

***

Море волновалось. Радостно встречало мои обнаженные щиколотки коктейлем из пены и дробленой ракушки. Я сидела на куртке, шлепала пятками по прохладной прибывающей воде и снимала волны на камеру телефона. На лице моем была улыбка. Искренняя, детская. Временами я даже непроизвольно хихикала.

Море – это единственное, что вызывало во мне настолько яркие, приятные эмоции. Все остальное, что творилось вокруг, давно уже стало для меня просто нейтральным. Тем, что не заслуживает восхищения.

После внезапной смерти Ирки на мою юную, хрупкую голову обрушилось осознание, что все не вечно. Это вроде бы известный факт, но ощутимым он стал только после первой безвозвратной потери. Она будто что-то переломала внутри меня, будто прошлась ураганом и поломала устоявшиеся конструкции души и разума.

Спустя год после трагедии с подругой это осознание пустило корни – умерла моя бабушка – мама моей матери. Ее унес проклятый рак. Да, человек был пожилой, и смерть ее я приняла как неизбежность, вот только боли внутри меня от принятия этого факта меньше почему-то не стало.

После похорон я сразу же уехала в Крым: лечила свои страдания соленым воздухом и прогулками по горам, дышала можжевельником и рыдала по ночам в подушку. Кто же знал, что по возвращению меня ждет новый удар.

Вслед за бабушкой ушел дедушка. Не выдержал одиночества. Его сердце было навсегда разбито, может, потому и подвело – внезапно остановилось.

«Много ли может выдержать сердце? Мое сердце», – думала я тогда. Мне казалось, что вот-вот – и оно вспыхнет и сгорит. Знала бы я, сколько оно способно вынести…

Еще через год незваная, нахальная, ненасытная гостья с косой явилась за моими родителями, и я поняла, что колючие ветви обреченности пришли задушить меня окончательно. Тогда, слушая новости о пожаре в гостинице, в котором погибли мать и отец, я поняла, что вряд ли что-то может тронуть мою душу сильнее. Любовь к родным, которая делала меня счастливой, стала моим бременем. Все, о чем я могла думать, так это о том, чем же перебить воющую между ребер боль.

Сердце мое не вспыхнуло, не взорвалось, не рассыпалось. Даже не остановилось, хотя такая его реакция показалась бы мне логичной. Возможно, сердце и пропустило пару ударов, но все равно продолжило качать кровь, разгоняя вместе с ней по венам боль и отчаяние.

Тогда временным лекарством для меня стала работа. Новая, лучшая. Я уволилась из довольно престижного рекламного агентства, наплевав на то, что шесть лет училась на пиарщика в институте, и стала пробовать себя в новой сфере – в дизайне интерьеров. Все знакомые разводили руками, округляли глаза: как же так – без опыта, без знаний, с хорошего места в пустоту? Но мне было все равно. Я хотела изменений и шла к ним, несмотря на ноющие от душевной боли внутренности.

К счастью, этот карьерный путь сложился лучше, чем мои отношения с госпожой Смертью. Рисунки мне всегда хорошо давались, чувство стиля досталось от мамы, а начальство на новой работе очень ценило талант. Как итог – я освоилась в ремесле.

Спустя время мне удалось набраться опыта на мелких проектах, попробовать свои силы в серьезных делах, после чего я была успешно принята на работу в довольно крупную столичную фирму. Там я обрела идеальный офис в центре города с большими окнами и удобной парковкой и возможность ежедневно заниматься творчеством. Правда, начальник у меня был не самым разумным человеком на планете, назойливым как муха и капризным как ребенок. Но такова уж была моя личная цена за успех. Ничто не бывает идеальным в этом мире.

Работа дизайнером наполняла меня до краев, и горевать было попросту некогда. Три года я делала все, чтобы стать профессионалом своего дела. Трудилась до поздней ночи в порывах вдохновения, упивалась литрами кофе, покорно выслушивала бредни руководства, а после каталась на машине по городу до рассвета. Временами даже писала стихи о выдуманной любви. Но ничто так и не принесло мне настоящего счастья. Работа не залатала дыру в душе, а просто заполнила собой почти все часы в сутках и не оставила места реальным чувствам.

В один момент я осознала, что осталась совсем одна. Бесконечная карьерная гонка прогнала из жизни людей, которые были способны стать мне хорошими друзьями. Остались лишь приятные знакомые, да и те то и дело менялись, как месяцы на календаре.

Работа даже заменила мне мужчину. Может быть, потому, что я разочаровывалась в противоположном поле все больше и больше с каждым днем, и в итоге совсем заперла от него душу на тысячу замков.

Я сломалась и попрятала все обломки за саркастической улыбкой. Я стала ко всему равнодушной и закрытой. Мне казалось, что я никогда уже не смогу ощутить себя настолько живой, чтобы исцелиться от того, что намертво зарубцевалось между ребер. Одиночество поселилось внутри, а вместе с ним пришел страх перед новыми знакомствами, а голове все чаще стал звучать тихий шепот о невечности. Никто и ничто не могло меня починить, потому что я должна была сделать это сама. Но как – я не знала.

Единственное, что всегда оставалось в моей жизни неизменно вечным и лечащим, это море. Рядом с ним я чувствовала себя увереннее и свободнее от внутренних проблем, которые не смог решить ни один мой психотерапевт. Рядом с этой темной и неистовой стихией я была не одна, а значит – становилась сильнее. Мне нравилось быть такой. Сильной и дышащей полной грудью.

Принесенный волной камешек звонко ударился о бутылку вина, про которую я успела забыть в дебрях своих размышлений. Мои пальцы ловко выудили пробку из горлышка, и морской воздух вокруг сразу же приобрел пряные оттенки.

– Ну что ж, за встречу, море… – сказала я и сделала большой глоток из бутылки.

Горло приятно свело терпким вкусом виноградной косточки. На языке остались ноты специй и ягод. По венам разлилось тепло, а на руках вздулись мурашки удовольствия.

– Еще мгновение, и волна утопит ваш телефон, – послышался мужской голос за моей спиной.

Я вздрогнула и резко обернулась. В мою сторону легкой походкой вышагивал тот самый парень, которого я встретила в туалете. Ноги его были босы, брюки завернуты почти до колена. В руках он нес кроссовки, бутылку вина и два бумажных стакана для кофе.

– Я увидел вас с набережной, не смог не подойти, – начал он, приближаясь. – Простите, если нарушил момент единения со стихией.

Молодой человек сел рядом со мной довольно близко. Я невольно откинула плечи назад, боясь удариться об него грудной клеткой. Кровь в моих венах потеряла привычный ритм то ли от алкоголя, то ли от неожиданных эмоций. Что-то было в этом молодом человеке, что слегка меня настораживало, но и интриговало.

– Я Кира, – сказал он и повернулся ко мне лицом. Я ощущала, как к моим губам прилипли мои же волосы, но не могла пошевелиться.

– Кира? – все, что я осилила сказать в ответ. Рот мой стал расплываться в нервной улыбке.

– Ну, Кирилл. Или Кир, – усмехнулся парень, не сводя с меня глаз. – Не хотите вина?

– Куда же мне вторую бутылку? Вы решили меня споить и соблазнить? – спросила я, игриво вскидывая брови. Что заставляло мой рот выдавать такие странные шуточки, объяснить себе самой я не могла.

– Только если вы согласны, – легко парировал парень. В глазах его отражался гаснущий дневной свет, бликующий на волнах, а вечер начинал путаться в темных волосах последними лучами закатного солнца.

Рот мой стал непроизвольно расползаться в смехе. Никогда еще никто так легко и непринужденно со мной не знакомился, не говорил так, будто мы были давними приятелями. Я легко приняла заданные правила игры и утвердительно кивнула, выпрямляя спину.

– Ладно, хорошо.

В ответ мой новый знакомый улыбнулся еще шире.

– Я рад, что смог поднять вам настроение, – сказал он и стал снимать с бумажных стаканчиков черные пластиковые крышки.

– Почему вы думаете, что оно было плохим? – спросила я, преследуя взглядом его движения. Кира протянул руку к моему вину и аккуратно забрал его, коснувшись своими пальцами моих. Его кожа была прохладной и гладкой.

– Ваше лицо в том кафе. Вы были… растеряны, – легко сказал он, наполняя из моей бутылки стаканы. – Давайте сначала выпьем это, а потом… – продолжил он про вино, но я перебила.

– Растеряна? Вы меня напугали! – запротестовала я с улыбкой.

– Нет, у вас грустные глаза. Такие бывают, когда растерял все силы… жить этой жизнью, – задумчиво сказал Кира и протянул мне вино.

Брови мои непроизвольно сдвинулись к переносице. Мой новый знакомый был прав, и это обескуражило меня.

Я забрала вино из рук Кирилла, молча стукнулась своим стаканом об его и поспешила сделать глоток, чтобы спрятать нервозность, отразившуюся на лице. Но она, конечно, не скрылась от парня.

– Я сказал что-то не то? – спросил он неуверенно, слегка хмуря брови.

– Как раз все верно вы и сказали, – ответила я, глядя, как пушистая волна утапливает мои ступни в песке. – Просто не думала, что это может быть заметно. Никто не замечал…

– Люди часто мелко смотрят, – снова протянул он философски и грустно усмехнулся. – Им удобнее думать, что вы просто не выспались.

– А вы, значит, смотрите глубже? – сказала я с дружелюбным сарказмом.

– Можно и так сказать, – ответил Кира и допил остатки вина из своего стакана. Я последовала его примеру.

С моря начинал дуть ледяной ветер, какой в этих краях приходит к ночи. Солнце уже исчезло за горизонтом, но все еще освещало кусочек неба над водой. Становилось все холоднее и холоднее, и мои предплечья то и дело покрывались мурашками.

Я молча вручила свой стакан Киру, перевернулась на колени и стала оттаскивать свои вещи подальше от воды, чтобы разместиться на сухом и все еще теплом песке. Кир понял мою задумку и помог с переездом. Когда мы снова сели плечом к плечу и устремили взгляд на море, я тихо спросила:

Зачем вы здесь – в промозглом октябрьском Крыму?

– Для себя, – быстро ответил Кир, не задумавшись даже на секунду. – Оказывается, я так давно ничего не делал для себя. Ради родителей – да, ради друзей – сколько угодно, ради работы – еще больше. Но для себя…

– Все это вы тоже делали для себя… – задумчиво проговорила я, вращая почти опустевший стаканчик.

– Почему же? – удивленно спросил он, вскидывая брови.

– Потому что не расшибаются в лепешку только законченные эгоисты. Так же у нас принято считать? Если не угождаешь другим до самых кончиков, значит, не любишь, не уважаешь. А мы не хотим быть такими бессовестными и потакаем своему «не хочу». Неправильному «не хочу», – задумчиво сказала я.

– Да, – быстро согласился Кира. – Чем чаще делаешь чистосердечный поклон, тем больше люди верят в то, что рано или поздно ты ляжешь на их прикроватный коврик и скажешь «гав».

Я не ответила и только утвердительно закивала. В разуме появилась легкая дымка, и я поняла, что вино дало о себе знать. Кир не нарушал молчание, как будто бы ожидая от меня каких-то слов, и я брякнула не подумав.

– У вас есть девушка?

– Хм, больше нет, – ответил он с легкой улыбкой, а я неосознанно вскинула брови от такой странной формулировки.

– Она вас бросила? – спросила я и поняла, как прозвучали мои слова. – Ой, простите, с чего я вообще взяла, что это была именно она. Может, вы ее просто убили… – неудачно пошутила я, а после стала серьезной. – Ведь не убили же? Простите, кажется, это вино слишком развязало мой язык, – я закончила свой монолог нервной улыбкой, а Кирилл уже вовсю смеялся.

– А вы веселая. Но ответьте мне на один вопрос, – начал он, пополняя мой стакан вином. – Как вас зовут?

– Алина, – ответила я, все еще красная от смущения.

– Что ж Алина, я не убийца. Я просто человек, который запутался в себе и не знает, чего хочет от этой жизни. У меня есть все для того, чтобы быть счастливым. И я изо всех сил стараюсь таковым быть. Пока получается с трудом, но я стараюсь…

Я посмотрела на Кира внимательно, уловила, как его глаза наполняются воспоминаниями, и, как мне показалось, поняла, что он чувствует. Мы находились в схожей петле. Оба ходили по тонкой замкнутой веревке, в страхе, что когда-нибудь она затянется на наших шеях. Оба хотели выбраться из круга.

Отхлебнув дурманящего вина, я тихо сказала.

– Что ж. Крымский октябрь хорошо вправляет мозги, – мои глаза встретились со взглядом Кирилла. – Это я вам говорю как осенний турист со стажем. Правда, не уверена, что эта таблетка помогает при всех заболеваниях. Но вдруг?

***

Воздух был настолько наполнен свободой, что хотелось втягивать его носом как можно чаще. Будто можно было впустить ее в кровь, в сознание, в душу прямо через легкие. Будто с каждым вдохом с конечностей, мыслей, желаний падали чугунные оковы, а в руках, ногах, чувствах появлялась стремительная легкость. Удивительно, но так свободно мне всегда дышалось именно в Крыму.

Если бы не освежающий октябрьский бриз, я была бы уже жутко пьяна. Мы уговорили с Кириллом две бутылки вина и теперь вяло плелись вдоль набережной, лениво шаркая кроссовками по принесенным ветром песчинкам.

Незаметно для себя мы перешли на «ты», и я совершенно свободно и бездумно рассказала ему почти всю свою биографию. Поведала о родителях, Ирке, бабушке Зине, работе и даже бывших парнях. Я давно уже не чувствовала себя так комфортно в компании мужчины. Мне не хотелось ему понравиться, не хотелось казаться лучше, чем я есть на самом деле. Впервые за долгое время я оказалась рядом с человеком, рядом с мужчиной, которому хотелось рассказать все. Который был готов меня просто слушать. Искренне и внимательно.

Кира слушал меня и не перебивал, а я не могла остановить поток слов. Будто до встречи с ним я целый год ничего не говорила, а теперь во мне открылись заржавевшие шлюзы и выпустили на свободу бушующую и эмоциональную реку.

– Знаешь, я никому еще столько о себе не рассказывала. Ни про Ирку, ни про родителей, – сказала я тише обычного и остановилась у бетонного парапета, разделяющего тротуар и песчаное побережье. – А тебе рассказала как на духу. И это странно.

– А что странного? Чужим бывает гораздо проще вывалить все, что накопилось, чем поделиться этим с теми, кто действительно дорог, – сказал Кирилл, останавливаясь чуть впереди меня, и устремил взгляд на шипящие волны, плавно укрываемые темнотой. Ветер путал его волосы, они лезли в глаза, и Кир жмурился, хотя солнце давно уже скрылось за горизонтом.

«С чужими…», – произнесла я про себя.

Нет. Кир был мне не чужой. Он – совсем незнакомый зеленоглазый парень – всего за пару часов стал таким… неподдельно близким. Ближе многих, с кем я была знакома месяцы, годы. Это казалось мне жуткой глупостью, но сердце так отчаянно было ему признательно. За то, что он слушал. За то, что он был тут, рядом. Как самый лучший в мире друг.

Я едва заметно улыбнулась собственным мыслям, но не осмелилась их озвучить. Вместе этого я отшутилась:

– Ну, знаешь, чужой – это уже не про тебя. Я столько рассказала за последние часы, что ты можешь использовать это против меня. Было бы логично взять с тебя расписку о неразглашении, – усмехнулась я и стала карабкаться на парапет.