Трубников сказал это и тут же пожалел, что все это высказал. Виктор взорвался. Они уже лет тридцать дружили, но таким взбешенным он еще ни разу не видел Виктора. Трубников вышел из комнаты, Светка бросилась к нему:
– Ну что?
Он махнул рукой и сказал, что сейчас вернется и попросил ее накрыть на стол, будем обедать. Вернулся скоро с бутылкой водки. Виктор вышел из своего добровольного заточения, пил и сосредоточенно ел. Еда была вкусной, водка тоже. Трубников уже не знал, как завести разговор, чтобы снова не спровоцировать приступ ярости. Но Виктор начал говорить сам:
– Прокурор не дал санкцию на продление срока содержания под стражей обвиняемых, поскольку считал, что в их действиях нет состава преступления, дескать, зря сидели. Я приказал Колдаеву закрыть дело. Деньги обманутым должна была вернуть фирма, предоставившая комнату под офис. Я приказал этому Колдаеву, он должен был выполнить приказ. Он не знал, что со мной по телефону заместитель начальника следственного управления говорил, что городской прокурор по телефону мне сказал, что дело надо закрыть. Этот дурень поперся к районному прокурору, тот вычеркнул продление под стражей, утвердил продление срока следствия. Я его снова к себе на ковер: "Здесь нет состава преступления, а чисто гражданско-правовые отношения". А он на меня бараньими глазами смотрит и губы кусает. Молодой еще, понимаешь, молодой, горячий, не остыл. Я ему говорю: "Чисто гражданско-правовые отношения", а он молчит, только глазищи свои на меня таращит. Николай, ты думаешь, где сейчас Колдаев этот?
– Дома, наверное, сегодня же воскресенье. Дома или на дежурстве.
–– Ха! Дома! На дежурстве! В ИВС сидит! Сам в ИВС сидит по обвинению во взятке, которую не брал. И я ему ничем помочь не могу, так все гладко обставили не подкопаешься. И деньги меченые с его отпечатками в наличии. Те двое на свободе, они несправедливо обиженные, ни в чем не виноваты. А этот сидит.
Виктор взял бутылку, она была пуста. Поставил ее, взял сигареты, медленно пошел на балкон. Трубников остался сидеть в кухне. Светка молча убирала со стола, потом начала мыть посуду. Трубников видел ее спину, полусогнутую над раковиной. Он не видел, но чувствовал, что она плачет. Пошел на балкон за Виктором:
– Иди к ней, успокой, а то и эта от тебя уйдет.
Виктор курил, сосредоточенно смотрел на небо.
– Иди, плачет же!
– Сама успокоится.
– А ведь Сазонов и Бутенко в Ростове живут.
– И что с того?
– Найду тех, кто их за ниточки дергал.
– Найти еще не значит наказать.
– Сначала найду, а там видно будет.
***
Изолятор временного содержания, Ростов-на-Дону, ноябрь 2009 г. Колдаев, его адвокат, частный детектив Трубников, охрана. Трубников спрашивает, Колдаев отвечает.
– Ты отправил Сазонова, Бутенко в ИВС?
– Да. Сразу на Красноармейской в их офисе допросил потерпевших. Потом уже у себя в кабинете ознакомился с документами их рекрутинговой фирмы. Козе понятно, что эти документы липовые. Этих голубков допросил в тот же день, в изолятор отправил. Расследование начал.
– Когда расследованием занимался, может, кто-то звонил тебе, рекомендации давал?
– Нет. Я через неделю передал дело в следственное управление Ростова. Дело расследовал следователь Гринь. Но Виктор Петрович, тот самый, который Вас сейчас ко мне направил, меня на ковер вызывал. Говорил, что в действиях Сазонова и Бутенко нет состава преступления, они зря сидят. Но я так не считал. Истекали процессуальные сроки, я пошел за санкцией к прокурору района Марковичу. Он собственноручно вычеркнул продление под стражей Сазонова и Бутенко, но утвердил продление срока следствия. Я был не согласен, но с прокурором не поспоришь. Освободил их из-под стражи. Тут еще есть нюанс. Работники ФСБ брали у меня разрешение на встречи с Сазоновым. Несколько раз встречались с ним в ИВС. Я при этих встречах не присутствовал, о чем они говорили, не знаю.
Вскоре после того, как я освободил их из-под стражи (примерно через неделю) дело затребовала прокуратура области, прокурор Сорокин. Где-то за день, за два до окончания трехмесячного срока следствия Сорокин позвонил мне, сказал, что дело надо прекращать, поскольку он не усматривает состава преступления. Сказал, что здесь чисто гражданско-правовые отношения. Я вынес постановление о прекращении уголовного дела. Через пару дней ко мне пришел Сазонов, возмущался, что три месяца провел под стражей. Еще он сказал дословно: "Я сидел, придет и твоя очередь". Я попросил его уйти.
В тот же день позвонили из бутика Л'Этуаль, что находится в Золотом Вавилоне на Западном. Там задержали воровку. Духи в сумку положила, а заплатить забыла. Духи у нее сразу забрали, я ее в отделение привел. Девчонке 18 лет. У нее истерика. Клянется, что впервые, что больше никогда не будет. Я по базе данных пробил, нигде она не значится, вправду впервые. А она рыдает и все твердит, что о "Золотом яблоке" давно мечтала, но денег не было. Духи так назывались. Она у меня брезгливость вызвала и жалость. Подумал, что ведь и вправду впервые, а если дело заведу, то жизнь могу ей искалечить. Вот и отпустил.
На следующий день с восьми часов я заступил на суточное дежурство. Около 14 часов ко мне в кабинет пришел работник милиции, стоящий на входе в ОВД, сказал, что меня внизу ждет Егорова, хочет со мной поговорить. Это фамилия той воровки духов. Я еще подумал: "Какого черта ей от меня надо?" Но все же пошел, забрал ее, повел к себе в кабинет. Когда мы шли, то я увидел, что около входа сидит незнакомый мужчина. Я открыл дверь в кабинет, она зашла, а я спросил у него: «Кто он, что здесь делает?» Он ответил, что ждет какого-то сбора. Егорова сразу сама села за мой стол, я подивился ее наглости, сел рядом. Она какую-то околесицу несла, тот сумбур я пересказать не смогу, даже если захочу. Я ее и слушал-то не больше пяти минут, а потом выгнал. Причем сам буквально за шкирку до первого этажа довел и двери за ней захлопнул. Вернулся к себе, а там уже работники ФСК и прокуратуры. Деньги, которые были обнаружены при обыске в нижнем ящике моего стола, я раньше никогда не видел. Кому они принадлежат, не знаю. Как там оказались деньги в конверте, не знаю. Однако полагаю, что их туда положила Егорова, когда я разговаривал с незнакомым мужчиной, сидевшим в коридоре. Никаких денег я у Егоровой не брал. Я вообще никогда не совершал никакого преступления.