Buch lesen: «Кодекс калибра .45»

Schriftart:

Серия «Попаданец»

Выпуск 30

Оформление обложки Бориса Аджиева

Пролог

Оторвавшись от компьютера, потянулся. Всё! Игра закончена!

«Хорошая игрушка. Жаль, что закончилась. Ого! – мое восклицание относилось к неожиданно прогремевшему грому. Следом ударила молния – прочертив добела раскаленным клинком черное небо. Только тут я заметил, что за окном бушует гроза.

«Ну, ты, мальчик, заигрался. Даже не заметил, как гроза началась. Сколько времени? Ого! Уже третий час. Пора спать. Эх, хорошо, когда над тобой ничего не висит! Сессия за спиной, родители еще только через месяц вернутся. Живи и радуйся…. – Тут мои мысли перебил громкий вопль кота Гришки. – Чего это он?!»

Только я переступил порог своей комнаты, как мимо меня по темному коридору в сторону кухни промчался кот. Реакция животного, темнота и гроза за окном заставили невольно насторожиться. Прислушался, но кроме стучащего в окна дождя – ни одного постороннего звука. Подойдя к гостиной, замер и снова прислушался. Из полуоткрытой двери комнаты не было слышно ни звука. Мысленно упрекнув себя в нерешительности: «Что ты, как маленький, страшилки себе придумываешь?!» – шагнул через порог, одновременно толкая дверь. Тишина и знакомые очертания мебели сняли напряжение. Хотел включить свет, но передумал.

«Ерунда. Ничего тут нет. Гришка просто грозы испугался».

Сделал два шага… и вдруг из-за плоского экрана телевизора, висевшего на стене, выплыл бело-голубоватый, чуть искрящийся шар. Сначала я оцепенел, загипнотизированно глядя, как ко мне по воздуху плавно плывет клубок энергии, но потом в памяти неожиданно всплыли правила поведения при встрече с шаровой молнией, вычитанные как-то в Интернете.

«Следует замереть и наблюдать за движением молнии. Если она приближается к вам, то нужно осторожно отойти или отклониться от пути её движения. При этом соблюдать главное правило: не следует убегать от шаровой молнии, потому что возникший поток воздуха может увлечь её за вами».

Когда та приблизилась ко мне на расстояние метра, я сделал два медленных шага в сторону, уходя с ее пути. Сгусток энергии продолжал двигаться в прежнем направлении, мимо меня. Напряжение стало отпускать меня по мере того, как ощущение опасности стало уступать чувству любопытства. Я уже стал жалеть о том, что мобильник остался в моей комнате, и нельзя сделать фото, как в следующую секунду шар, резко изменив направление, понесся ко мне, словно его тянула неведомая сила. Я отпрыгнул в сторону, на долю секунды потеряв молнию из поля зрения, и только начал поворачивать голову, чтобы определить ее местоположение, как почувствовал сильнейшую вспышку боли внутри черепной коробки. Мозг словно горел.

– А-а-а!!

Глава 1

Открыв глаза, увидел, что лежу на дощатом полу товарного вагона, который дергался и качался, грохоча на стыках рельсов. Несколько минут ошеломленно взирал то на деревянные стены, то на зеленую равнину, которая убегала вдаль в проеме полуоткрытой двери вагона, затем вскочил на ноги, стал оглядываться, крутя головой в разные стороны. Остатки сена на полу, дощатые стены… Вдруг воздух прорезал гудок паровоза. Он словно встряхнул мой мозг, выведя из состояния полного ошеломления. Практически не осознавая того, что делаю, подошел к открытой двери. Начинался рассвет. Равнина сменилась густым лесным массивом, который тянулся чуть ли не до самого горизонта. Свежий ветерок, забравшийся под мою рубашку, заставил меня невольно поёжиться. Я видел и чувствовал все то, что меня сейчас окружало, но при этом логика моего сознания наотрез отказывалась воспринимать это как реальность. Неожиданно вагон резко тряхнуло, и, чтобы удержаться на ногах, мне пришлось ухватиться за край двери, а уже в следующую секунду я почувствовал боль, словно в палец вонзили иголку. Сделав шаг назад, поднес палец к глазам, затем аккуратно поддел и выдернул занозу. Мгновенный укол боли – и на подушечке пальца выступила маленькая капелька крови. С минуту рассматривал, затем растер между подушечками пальцев. Чувство нереальности происходящего продолжало бороться во мне с тем, что я сейчас видел, чувствовал и ощущал.

«Этого не может быть! – говорила одна часть меня, а другая ей возражала, правда не столь уверенно: – Боль, которую только что ощутил, куда отнести? А вагон? Все то, что вижу вокруг? Да та же кровь! Вот посмотри! Ее следы….».

Взгляд, брошенный на палец со следами крови, неожиданно заставил увидеть то, что каким-то непонятным образом прошло мимо моего внимания. Сердце дрогнуло, остановилось, а затем застучало так быстро и часто, словно пыталось обогнать перестук вагонных колес. В некоторой прострации я покрутил перед глазами кистью правой руки, потом левой, затем сжал пальцы в кулаки. Эти телодвижения были непроизвольной реакцией мозга на осознание того факта, что я… нахожусь в чужом теле.

«Нет! Это сон. Кошмарный сон. Меня ударило молнией… Я сейчас дома. А все это… дурной сон».

Плохо было то, что в этой мысли не было той уверенности, подтвержденной массой мельчайших деталей, как у окружающего меня мира. Мой разум, как ни старался, ничего не мог ей противопоставить. Попытка хоть что-то сделать в подобной ситуации заставила меня приняться за осмотр тела «чужака». Широкие плечи, налитые упругой силой шары бицепсов, выпуклая грудь. Пробежал глазами по одежде. Грубые башмаки, которые давно не видели ваксы, линялая рубаха некогда синего цвета, обтрепанные брюки серого цвета и почти новая джинсовая куртка.

«Качок какой-то… Не руки, а кувалды… Это разве одежда… Тряпье…» – обрывки мыслей снова невольно подтвердили тот факт, который никак не хотел признавать мозг, после чего мое сознание выбросило белый флаг. Исподволь нараставший внутри меня страх, наконец, вырвался наружу, заставив бессознательно заметаться по вагону, подобно дикому зверю, попавшему в клетку. Наконец приступ панического страха выдох-ся, и вместо него пришли внутренняя опустошенность и растерянность. Не знаю, сколько времени я стоял у открытой двери вагона, глядя невидящим взглядом в пространство, пока в какое-то мгновение вдруг не понял, что ЭТО действительно произошло.

«Я оказался… Э… Перенесся. Но как?! Как это могло произойти?! И почему я?! Ну и история! Как же!.. Так не может быть! Не может! Мать вашу! Взять и оказаться… хрен знает где! Да-а-а… Я не понимаю! Другое место. Другое тело. Хоть тут повезло. Ведь меня могли засунуть в женское тело. Или вместо вагона оказаться в лодке посреди океана. Но как все же это произошло? Как?! Это бред! Самый настоящий бред… Стоп. Если это лишь необычная реакция мозга на удар электрическим током? А на самом деле все происходит только у меня в голове?»

Бросил отчаянный взгляд вокруг, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, способную подтвердить мою догадку, но – увы! Ничего, ни малейшего подтверждения, которое могло бы дать понять, что окружающая меня реальность всего лишь плод воображения, зато все кругом подтверждало то, во что мне так не хотелось верить. Чужое тело. Раскачивающийся на ходу вагон. Свежий ветерок, холодивший кожу. Проплывавший в проеме полуоткрытой двери лес. На смену растерянности и отчаянию неожиданно пришла ярость. Хотелось со всей силы бить, ломать и крушить. Кулаки сжались, тело напряглось… В следующий момент вагон дернуло, заставив меня резко пошатнуться. Резкий рывок, выведя меня из физического равновесия, неожиданно встряхнул мое сознание, вернув ему логичность мышления.

«Какой толк злиться! И на кого?! Случилось, значит, случилось! Прими это как факт на данный момент и начинай думать! Так, что у нас? Перемещение сознания в другое тело. Классический вариант. Следующий вопрос: где я? Гм. Альтернативный мир… или другое время. Попробую определиться».

Подошел к двери. Поезд, обойдя лес по дуге, оставил его позади и сейчас нёсся среди зелёной, не имевшей конца и края равнины. Высунув голову из проема двери, я посмотрел вперед, по ходу поезда, и почти сразу увидел на фоне голубого неба пока еще смутные, но с каждой минутой обретающие все более четкие очертания небольшого человеческого поселения. Все эмоции, бурлящие во мне, временно отступили назад, дав место жадному нетерпеливому любопытству, словно этот населенный пункт мог стать ответом на все мучившие меня вопросы.

Это был поселок в тридцать пять – сорок домов, вокруг которых раскинулись возделанные поля, а на лугах паслись лошади и коровы. Не менее полусотни человек, мужчин, женщин и детей различного возраста, работали в полях и приусадебных участках. Люди как люди, но вот, как они выглядели, и то, что их окружало, только подтверждало версию попаданца. Никаких тракторов, только плуги и косилки на конной тяге. Из техники, насколько я мог видеть, в поселке было только три грузовых пикапа. Это были… грузовички марки «Форд», выпускавшиеся в 20-х годах прошлого столетия в Америке. Увлекшись игрой «Мафия», я невольно заинтересовался этим периодом времени, прочитав о нем несколько десятков статей в Интернете. Нередко те были иллюстрированы фотографиями, и мне всегда было немножко смешно смотреть на угловато-грубые формы автомобилей того времени.

«Теперь не смешно, а скорее… Хватит ныть! Значит, у мужчин – широкополые шляпы, подтяжки, тяжелые ботинки. Женщины… все как одна в длинных платьях. Дома – сплошь дерево. Большие веранды. Еще был негр, работавший в поле. И… лошади. Вывод: я провалился… в прошлое. Судя по всему, это Америка. 20–40-е годы».

Получив прямые доказательства переноса в чужое время, я неожиданно почувствовал тоску. Она была острой, щемящей, но размытой и неопределенной, так как я разом потерял все, что имел. Родителей, личность, прошлое. Осталось только мое «я», но и оно было вложено в чужое тело. Правда, при этом трагизм положения частично скрашивался тем, что я попал не в столь далекое прошлое, к тому же великолепно зная язык этой страны, что нельзя было сказать об углубленном знании истории этого периода. Как бы то ни было, все это дало мне некоторое ощущение уверенности в своих силах. Правда, не настолько сильное, чтобы почувствовать себя в чужом мире, как дома, но его вполне хватило, чтобы пристыдить себя за мое недавнее поведение.

«Вел себя, как малыш. Честное слово! Только что не кричал: мама!»

С того самого момента, когда окончательно понял, что пойду по стопам отца, я стал культивировать в себе выдержку и самообладание, считая их необходимыми качествами характера человека для своей будущей работы. Дело в том, что я вырос в семье потомственных дипломатов, и отец был для меня примером человека, умеющего при любых условиях владеть собой. Тренинги и тренировки помогли развить и укрепить выдержку, хладнокровие и умение принимать логически выверенные решения в любой обстановке. Я шел к своей цели четко отмеренными и выверенными шагами. К семнадцати годам в совершенстве знал английский язык и прилично изъяснялся по-французски. Затем поступление в университет… Я рассчитывал и планировал каждый шаг, а теперь все рухнуло! В один миг! Эта… нелепость перечеркнула всё! Мою жизнь, мое будущее! Сидевшее глубоко во мне отчаяние породило ярость, которая вспыхнула во мне, но почти сразу погасла, взятая под контроль.

«Хватит психовать! Лучше думай и анализируй! Начнем с тела. Судя по рукам, этот парень занимался физическим трудом. Гм! Может, кузнецом работал? Или фермер? Только вот почему он оказался в товарняке? Едет в поисках работы? Или в бегах? Уголовник? Хм! Не хватало увидеть его физиономию возле полицейского участка, где вывешивают объявления “найти преступника”. Нет. Вряд ли. Роба не арестантская, да и следов от кандалов нет. Думаю… он едет в поисках работы. Стоп! Может, у него в карманах есть какая-нибудь бумага или документ?»

Пошарив в карманах, я выудил на свет всего лишь пару монет. Одну из них нашел в брюках, а другую – в кармане джинсовой куртки. Один цент и четверть доллара. Четверть выпуска 1920 года выглядела совершенно новой, а цент был постарше – 1909 года. Надписи на обеих монетах гласили: «United Statesof America», «In God We Trust». Последняя фраза в переводе означала фразу «Мы верим в Бога». Профиль Линкольна на центе окончательно утвердил меня в мысли, что я попал в Америку начала двадцатого века.

«Значит, Америка. 1920–1930 годы. Что я знаю об этом периоде?»

Некоторое время перебирал в уме исторические подробности этого периода, пока не понял, что знаю не столько о жизни людей Америки, сколько о зарождении и развитии организованной преступности того времени, да и то только в двух городах. Нью-Йорк и Чикаго.

«Сейчас в Америке, если, конечно, все, как я думаю, период “сухого закона”. Автомобили Форда потоком сходят с конвейера. Всеобщее развитие телефона и радио. Закладываются основы для будущих миллиардных состояний. Как потом будут писать: “это было время, когда делались состояния”. Кстати, папаша братьев Кеннеди сколотил свое состояние на продаже спиртного именно в этот период. Гм, а как обстояли тогда дела с техническими новшествами? Телевизора точно еще нет. Транзисторный приемник? Еще позже. Микроволновка. Отпадает. Холодильник? Вроде есть. Да что я перебираю! Я знаю про многие вещи, которые перевернут мир, только вот какими словами объяснить ученым об устройстве микроволновой печи, не говоря уже о микросхемах? Хотя нет. Есть идея! Шариковая ручка! Ее изобрели в тридцатых или сороковых годах! Венгр. Журналист. Читал об этом изобретении статью. Американец тогда еще присвоил себе его изобретение, запатентовав его в США на свое имя. Ведь тогда изобретения регистрировались в каждой отдельно взятой стране. Хороший шанс разбогатеть! Одна зацепка есть. Еще… Вспомнил! Чизбургер. Тот должен появиться только в 1928 году. Еще… Ладно, не все сразу! Покопаюсь в памяти и обязательно вспомню еще! Не пропаду! Интересно, что за четвертак здесь можно купить? Если судить по рассказам О’Генри, писавшем о тех годах, то продавщица зарабатывала… шесть долларов в неделю. Впрочем, не факт. Так как в точности не помню, о каких годах шла речь, но думаю, что на один раз поесть хватит, а может даже на два. Интересно, как у них с работой дело обстоит? Впрочем, это уже на месте надо смотреть. Что я умею? Знаю компьютер, французский и русский языки, умею водить машину. Может, кому-нибудь переводчик понадобится? Например, в порту. Ха! Займусь предсказаниями! Слушайте меня, люди! Слушайте! В тридцать третьем году придет к власти Адольф Гитлер! Он предвестник Второй мировой войны! Нет! Роль балаганного зазывалы явно не моя! Надо будет попробовать устроиться в международную торговую фирму. Освоюсь, а потом можно замутить свой бизнес. В любом случае мне повезло, что я попал в Америку, а не в Советскую Россию… Брр! Сейчас там такое творится…»

Спрятав монеты в карман, снова подошел к двери. За поездом ползли, заполняя горизонт, грозовые серо-черные тучи. Стало жарко и влажно; казалось, жар поднимался от земли и зависал над ней – густой, насыщенный влагой. Неожиданно захотелось спать. Отойдя вглубь вагона, снял куртку, затем, свернув ее, пристроил в качестве подушки. Не успел положить на нее голову, как тут же уснул. Снова проснулся оттого, что вокруг меня что-то изменилось. Поднял голову, пытаясь понять, пока не сообразил: не так сильно раскачивало вагон. Поезд замедлял ход. Вскочил и подошел к дверному проему. От грозовых туч не осталось ни следа. На ярко-голубом небе светило солнце, а впереди темным пятном вырисовывались контуры большого города. Деталей различить я не мог, как ни всматривался. Отойдя от двери, снова сел. В сердце закралась тревога.

«Люди прошлого. Мы же настолько разные! Как они меня примут?»

Чтобы как-то отвлечься, поднял с пола куртку и стал тщательно ее отряхивать. Потом заметил, что на руках налет сажи и тут же попытался вытереть их о брюки.

«Черт! У меня, наверно, и лицо такое!»

Снова снял куртку, а затем ее изнанкой вытер свое лицо. После чего снова осмотрел себя. Атлетическое сложение, жесткие ладони, ногти с въевшимися черными ободками.

«Точно! Фермер, строитель или нечто подобное».

Застиранная рубаха и потрепанные штаны говорили о том, что мой социальный статус весьма невысок.

«Хм! Готовился стать дипломатом, а стал бродягой! Отличное перевоплощение, нечего сказать!»

Смех, выдавленный из себя, был настолько жалок, что я был только рад, когда тот утонул в однообразном грохоте стальных колес. Снова выглянул. Город заполнил весь горизонт. Среди подавляющего количества домов, в три-пять этажей, возвышалось только около трех десятков высотных зданий. Отойдя вглубь вагона, чисто инстинктивно, стал приводить себя в порядок, словно шел в гости к незнакомым людям. Сначала попытался расправить складки на бесформенных штанах, затем сделал попытку пригладить волосы, как вдруг повеяло тяжким духом. Тут же выглянул в проем двери, чтобы понять, что может так противно пахнуть. В этот момент поезд проезжал мимо обветшалых кирпичных двух- трехэтажных домов, покрытых копотью и грязью.

«Мать моя! И здесь живут люди?!»

Рельсовых путей становилось все больше и больше. По обеим сторонам вагона мелькали вереницы других товарных вагонов, и состав, в котором я ехал, переходил с одной колеи на другую. Паровоз теперь почти полз в огромном пространстве, наполненном грохотом колес, паровозными гудками, дымом и вагонами, прибывшими со всех концов страны.

«Как мне с ними говорить? – мысли лихорадочно заметались, ища набор подходящих слов и фраз, которые можно было бы употребить в разговоре. – Мистер, как вас там, где я нахожусь? А что! Я же только что приехал. Вполне логично задать такой вопрос. Теперь надо подумать, что ответить на встречный вопрос. Кто ты такой? Откуда приехал? Я Ричард… Дик Дантон, а приехал из… Блин! Америка большая! Интересно, какие штаты остались у меня за спиной? Э! Скажу из Арканзаса. Поругался с отцом-фермером и сбежал. А что! Хорошая версия, а главное – безобидная. Только чем здесь так противно воняет?!»

Чем ближе подъезжал состав к станции, тем противней становился запах. Сейчас он уже не пах, а смердел. Я еще не знал, что он шел с городских боен, где молоты несли смерть неисчислимому количеству коров и свиней.

Поезд еле полз, и я решил спрыгнуть, чтобы избежать ненужных вопросов со стороны железнодорожных служащих. Сев в дверном проеме, и ухватившись правой рукой за край стенки, стал осторожно опускать вниз ноги, а затем оттолкнулся и прыгнул. По инерции пробежав несколько метров, я зашагал между платформами и вагонами, пересекая пути и обходя горы шлака. Шел до тех пор, пока не наткнулся на железнодорожный вагон, которому место было явно на свалке, настолько он был грязный и ржавый, но при этом в нем кто-то жил, судя по грязным и мятым занавескам, висевшим на окнах. Я уже проходил мимо, как дверь, ведущая в тамбур, распахнулась, и показался мужчина в линялой рубашке и измятых штанах, из которых торчали босые ноги. Несколько секунд он рассматривал меня, а потом сказал:

– Привет! Закурить будет?

– Не курю. Э… привет!

Я смотрел на железнодорожного рабочего, как на инопланетянина, хотя на самом деле из нас двоих я был пришельцем. Нахлынувшее чувство нереальности происходящего прошло быстро, но и этого времени хватило, чтобы рабочий что-то заметил и спросил:

– Ты чего так смотришь?!

– Ничего. Так просто.

– Ты какой-то странный, – некоторое время он смотрел на меня, а потом на его лице расплылась хитрая улыбка. – Ха! Догадался! Ты только что приехал. Да?

– Да. Приехал. Как вы догадались?

– Ты бы посмотрел на себя со стороны, парень! Ха-ха-ха! Размазанные пятна сажи на лице, да глаза, каждый величиной с долларовую монету. Вылитый фермер, только что солома из волос не торчит! Вытряхнул, небось, её по дороге, а? Чтобы городским казаться?! Ха-ха-ха!

– А… который сейчас год?

– Ой! Уморил! Ха-ха-ха! Ты что, до этого в лесу жил, парень?! Совсем дикий человек! Ха-ха-ха!

Первая растерянность от встречи с человеком, который давным-давно должен был лежать в могиле, прошла, и я уже спокойно спросил:

– Все-таки, какой сейчас год?

Рабочий-путеец, заметив во мне перемену, перестал смеяться и ответил:

– 1921-й.

– Что это за город?

– Гм! Ты действительно странный какой-то, – он потрогал себя за подбородок с двухдневной щетиной, затем почесал нос и только тогда ответил: – Чикаго.

– Чикаго, – повторил я за ним. – 1921 год. Да-а…

Реальное подтверждение моих умозаключений окончательно убило последнюю надежду, которая все еще теплилась в глубине моей души. Я один в другом времени. Ни родных, ни друзей. Вообще ничего нет, за исключением пары монет в карманах и той одежды, что на мне.

– Эй! Парень! Очнись! Что с тобой?!

Я вздрогнул, вырванный из своих мыслей, непонимающе посмотрел на него.

– С тобой все в порядке?

– Все хорошо, – протянул я, не понимая, чем вызван подобный вопрос.

Дружелюбие рабочего исчезло, а вместо нее проглянула настороженность. Сейчас он стоял, держась одной рукой за поручень, а другой показывал в сторону возвышающихся зданий:

– Ты приехал в город? Вот и иди! Иди, с Богом!

Теперь я сообразил, что он принял меня за ненормального и старается как можно быстрее меня спровадить. Кивнув головой, я отправился в указанном мне направлении. Пытаясь справиться с охватившим меня чувством одиночества, я не замечал ничего вокруг себя, а просто тупо шел по просмоленным шпалам, обходя стоящие на путях вагоны. Пройдя мимо ремонтных мастерских, паровозного депо и длинного ряда железнодорожных пакгаузов, я ступил на утоптанную землю, где не было рельс. Шел до тех пор, пока не услышал гул человеческих голосов, становившийся все сильнее по мере моего приближения. Обойдя длинное здание из красного кирпича, я вдруг увидел… сюрреалистический город, построенный из распрямленных железных канистр, брошенной мебели, упаковочных ящиков, старых корпусов машин. Лачуги стояли рядами, разгороженные подобием улиц между ними, с насыпанными земляными тротуарами и высаженными возле них какими-то деревьями и кустами. Обитатели города из мусора являли собой настолько жалкое зрелище, что я даже на какое-то время забыл о своих проблемах. Одни разговаривали между собой, другие занимались хозяйственными делами, третьи готовили себе еду, стоя вокруг самодельных печек – дырявых канистр, в которых горел ярко-оранжевый огонь. Мое появление мало кого заинтересовало. Только несколько брошенных взглядов. Да и в них было больше равнодушия, чем любопытства. Несколько мгновений стоял в сомнении: идти через поселок лачуг или обойти его стороной? Затем подумал, что разницы нет, и двинулся вперед, по необычной улице. Больше всего меня поразило то, что среди этой неприкрытой нищеты были маленькие дети и беременные женщины. Заводить детей на помойке? Брр! У входа в одну такую конуру два мальчика, лет четырех-пяти, одетые в какое-то грязное тряпье, строили дом из палочек и тряпок, а рядом, у двери соседней лачуги, высокая женщина кормила грудью малыша. Пройдя еще пару хижин, невольно обратил внимание на неподвижно стоящую у входа старуху. Она стояла словно каменная. Проходя мимо, попытался уловить ее взгляд, но почти сразу отвел глаза. В них клубилась такая глухая безысходность, что у меня по спине невольно пробежал холодок.

Дойдя до последнего ряда лачуг, я уже был готов идти к видневшимся впереди домам – окраине Чикаго, как меня окликнули. Старик с красно-сизым носом, позвавший меня, имел вид горького пьяницы. В руках он держал нечто вроде котелка, из которого время от времени прихлебывал. Сидел он на обломках детской коляски, которые с помощью доски превратил в подобие скамейки.

– Ты, похоже, нездешний, парень? Что-то я тебя здесь раньше не видел!

Я остановился.

– Не здешний, – подтвердил я его слова. – Только что с поезда.

– Откуда приехал, малыш?

– Гм. Из Арканзаса.

– Решил посмотреть на огни большого города?

– Вроде того.

Он отхлебнул из своей емкости и скривился.

– Что-то у старого Пита нынче совсем плохая брага получилась. Дерьмо, одним словом. И куда ты теперь?

– Попробую устроиться на работу.

– Хм! А что ты умеешь?

– Ну… Работать в поле.

– Ха! – усмехнулся старик. – В поле! Еще скажи: ухаживать за скотиной! Кому здесь это надо?! Ты подумай об этом своей дурьей башкой! Никому! Посмотри на свои лапы! Ни в один приличный магазин не возьмут с такими граблями! Там нужны чистые, прилизанные мальчики! Ты посмотри на тех, кто живет в этом поселке! Они тоже приехали за лучшей жизнью! Где они теперь?! Где?! Не знаешь?! А ты посмотри вокруг! Здесь они! Здесь! На этой помойке!

Похоже, бродягу уже разобрало его пойло, потому что с каждой фразой его дребезжащий, словно надтреснутый колокол, голос, с каждой секундой становился все громче. Народ из ближайших хижин, обернувшись на его крики, почему-то смотрел не столько на него, сколько на меня. Под их взглядами мне стало неловко. Я уже начал соображать, как мне выйти из этой ситуации, как вдруг неожиданно раздался крик худой женщины с костистым лицом:

– Хватит горло драть, старый дурак! У меня ребенок спит!

После её сердитого окрика старик замолчал, но только я повернулся, чтобы уйти, как он негромко пробормотал:

– Иди-иди и не говори, что тебя не предупреждали.

Получив подобное напутствие на дорогу, я развернулся и пошел дальше, через помойку, начинавшуюся сразу за поселком. Обходя кучи мусора, я непроизвольно ускорял шаги из-за отвратительных запахов, поднимавшихся от нагретой земли, но чем ближе подходил к городской окраине, тем больше не мог понять, что сильнее вызывает во мне отвращение: сама помойка или городские дома.

Рассыпающиеся старые здания с ржавыми лестницами и настежь открытыми черными проемами подъездов, возле которых лежали горки мусора. Кошки и крысы, шныряющие среди сломанных ящиков и разбитых бутылок, валяющихся прямо на земле. Нестерпимая вонь, пропитавшая воздух улиц, исходившая от многочисленных боен, лишь усугубляла ощущение, что город умер и разлагается, подобно громадному животному. Люди, встречавшиеся мне на улицах, в своем большинстве выглядели так, словно впервые вышли на улицу после тяжелой, затяжной болезни.

Все, что я сегодня видел, тяжелым грузом легло мне на душу, но, несмотря на это, стоило моему носу учуять запах еды из распахнутой двери закусочной, как ноги сами понесли меня к ней. Переступив порог, осмотрелся: старая деревянная стойка, плевательницы, большое зеркало, столы. Пахло застоявшимся вином, мужским потом, сигаретным дымом. Подойдя к стойке, я спросил:

– Что есть из еды?

Толстяк, с обвисшими как у бульдога щеками, был занят протиркой стаканов, поэтому не глядя на меня буркнул:

– Как обычно.

Не получив ответа, поднял на меня взгляд, несколько секунд изучал меня, после чего сказал:

– Яичница. Бифштекс.

Не зная местных расценок, я сказал:

– Яичница. Пять яиц. Сколько с меня?

– Шесть центов есть?

– Есть!

– Садись. Там, в углу. Что пить будешь?

– Э-э… Просто воды можно попросить?

– Всегда пожалуйста, – не удержался от кривой усмешки бармен.

Тарелку я очистил в три минуты, а затем с минуту думал над стаканом с водой: не заказать ли мне еще одну порцию, но вместо этого спросил:

– У вас работы для меня не найдется?

Хозяин коротко хохотнул и сказал парочке завсегдатаев, сидевших у стойки:

– Еще один фермер приехал покорять наш город!

В ответ те разом ехидно заулыбались, выставляя на обозрение черные пеньки испорченных зубов. Я сгреб сдачу и аккуратно отправил ее в карман штанов, затем снова спросил:

– Так нет работы?

Хозяин закусочной отрицательно покачал головой.

– Не там ищешь, парень, – откликнулся на мой вопрос мужчина, сидевший за столиком в двух шагах от меня. Его лицо, продубленное ветром и солнцем, казалось грубо вылепленной маской, обожженной на огне.

– А где надо искать?

– В порт иди. Может, там повезет.

– Иди на скотобойни, – посоветовал один из посетителей, сидевших у стойки. – Они постоянно нуждаются в людях. Работу там точно найдешь, а вот сколько времени на ней протянешь – это вопрос.

– Точно! Первые два дня я просто есть не мог. Кусок в горло не лез, – поделился своими впечатлениями другой мужчина, сидевший у дальнего конца стойки. – На полгода меня только и хватило! Потом еще полгода снились горы этой чертовой сизой требухи.

– А если грузчиком? В магазин?

Мой вопрос неожиданно вызвал всеобщий смех.

– Ты что, не понял, парень, о чем тебе толкуют?! Город переполнен всяким сбродом, который хватается за любую работу! Даже самую грязную! Негры, латиносы, поляки с евреями. Их тут полным-полно! У них семьи, дети. Их кормить надо! Теперь понял?!

– Зря ты сюда приехал! – подхватил тему мужчина за столиком. – Сидел бы ты, парень, лучше в своем Канзасе или Айдахо и выращивал картошку с кукурузой! Чего тебе на месте не сиделось?

– Да вот не сиделось, – буркнул я недовольно, начиная злиться на непрошеных советчиков. – Тогда хоть подскажите: где здесь можно переночевать?

– Доберись до перекрестка ниже Чикаго-авеню. Там множество ночлежек с чем-то похожим на постель для парней вроде тебя. Стоимость – двадцать пять центов за ночь или доллар за неделю, – посоветовал мне мужчина с дубленым лицом.

– Что ему в названии улицы?! Он ведь города не знает!

– Ноги есть?! Язык есть?! Дойдет!

После его слов наступило молчание. Развернувшись, я пошел к выходу. Уже переступая порог, успел услышать начало фразы:

– Ничего себе бычок вымахал! Такого встретишь в темном переулке…

Я шел, обдумывая на ходу ситуацию.

«Плохо дело. Надо срочно искать хоть какую-нибудь работу. Еще надо найти место, где можно переночевать. Ночлежка отпадает сразу. Нет у меня на нее денег! Да и экономить надо. Работа! Куда пойти? Наверно, в порт. На скотобойни… Брр! Если только от голода умирать буду! Можно по складам пробежаться. Вдруг, повезет! Вот тебе и век благоденствия! Хм! Может, все-таки попробовать заглянуть в пару магазинов… Только не в этом районе… Надо найти какой-нибудь крупный торговый центр. Ближе к центру города…»

Углубившись в мысли, я шел вперед, не замечая ничего вокруг, пока не понял, что оказался в лабиринте из трехэтажных домов, опутанных решетками железных балконов и пожарных лестниц. Окна домов были распахнуты настежь, и почти в каждом из них виднелись лица жильцов. Стоило мне появиться, как внимание жителей ближайших домов сразу сосредоточилось на мне. Мне стало неуютно под их взглядами, и я ускорил шаг, только изредка бросая взгляды по сторонам. В оконных проемах квартир первого этажа были видны железные спинки кроватей, покрытых тонкими одеялами, грязная посуда и объедки пищи на столах. У одного из таких окон сидела женщина с большими печальными глазами и вязала чулок, считая петли. Несколько детей в возрасте пяти-семи лет рылись в коробках с мусором, стоящих у одного из домов. Кругом грязь, сырость, ржавчина. Чувство отвращения к этому городу росло с каждой минутой. Мне стало казаться, что все в этом городе пропитано вонью и грязью. Причем не только стены домов, стекла окон, одежды людей, но и сами люди. Их мозги, желания, мысли….