Buch lesen: «Совпадение»

Schriftart:

* * *

Вначалесловие

– Каждый может написать книгу. Хотя бы одну. Но знает ли каждый, по сколько раз вдохновленные и окрыленные поэты изменяют черновики? А что за краски! Случается, боль! Переделывают – будто золотоискатели, отсеивают песок и грязь. Буквы просеивают. Дабы, наконец-то, обрести сокровенный смысл. Иначе, того жди, останемся в каракулях и беспорядке навечно. Ведь никогда не поздно рассказать о себе с чистого листа. Лишь бы в завершение стало набело. Снова и навсегда. Последняя запись – пламенное сердце и жажда очищения! Словно рождение! Найдем чистовик! Пока бьется пульс – еще не поздно!

Это напутствие действующего лица в книги. Сейчас объясню, что случилось. Я – душеприказчик. Накануне своего таинственного исчезновения он обратился ко мне за помощью. Просьба: корректировать черновики. Как говорят русские, «odna golova – horosho, a dve – luchshe». Вместе, значит, проще. Работа над ошибками. Наиболее, получается, ответственное. Сам, дескать, не в силах. То и дело переписывает звездными ночами, а змей искушения, все-таки, заползает из сердца на бумагу. Клякса за кляксой – и злословная, и очередная рукопись в сундуке под замком. Неудивительно, что однажды обратился ко мне. Будто другому со стороны виднее. Спасибо за доверие. Но моя бумага не белее, чернила не светлее. Я не совершенен. – И это нормально. – Сказал мой литературный заказчик. – «Никто не благ, как только один Бог» Пойми правильно. Я не стал писателем. Мечта не сбылась. Но это не означает, что проиграл. Я хотя бы попробую стать хорошим человеком. А ты, пожалуйста, сохрани мой сундук.

Так я оказался душеприказчиком. Поначалу назвал новую книгу «Третье лицо». Ибо дневники велись от первого, «я», лица. А теперь – последнего. Я, биограф, с таким же именем, как доверитель. Всего лишь совпадение.

Кто я? Возраст? Вес? Рост? Цвет глаз и волос? Образование? Место жительства? Национальность? Хм… Разве столь важно для биографа? Он всего лишь в тени книжного персонажа. Даже зачем вопрос национальности? Родина человека – Божье, перво-наперво, Царство. И мне туда возврат запрещен. Но, как говорят русские, «mechtat ne zapretish». Что означает: давайте верить в лучшее!

Передо мной полный до края сундук. Самые давние листы пожелтели от времени. У бумаги своя осень. Листы соединены железными скрепками. О, сколько труда расшифровать почерк! Я, детектив, навел о нем справки в интернете. Выяснилось, что доля черновиков уже имеет журнальные и книжные публикации. Я, корректор, вмешался в дневники. Тексты, ясное дело, изменились. Я, душеприказчик, поначалу озадачен: чересчур записей! Как, спрашивается, совпадут в одну, по завещанию, книгу? Значит, большая часть останется в тени безызвестности. Ну и ладно. Если читатель и дегустатор заинтересуется, то разыщет некоторые и полные версии в интернете. Ну а в моем исполнение – краткое содержание его жизни. Я, душеприказчик, не затираю, не прячу, но обозначаю и подчеркиваю погрешности. Огромная часть доверителя – погрешности. Но все еще не тухнет вера на чистовик. Что, если, в итоге, получится?

Я, хранитель памяти, столкнулся и с другой трудностью. Черновики вразнобой, будто мозаика в коробке. Потрачены время и усилия, дабы склеить фрагменты биографии в летописном порядке.

Я, биограф, не просто-напросто, тяп-ляп, корректировал и переписывал черновики. «Doveray, no proveray», говорят русские. Их странное произношение «р» – словно рык медведя. Национальный акцент. «Doveray, no proveray». Что означает: должно уточнять сведения. Я так и сделал. К примеру, заказчик вспоминает писателя Вчеслава Дёгтева. Были, пишет, знакомы. Я проверял. Я нашел публикации моего персонажа о нем. Я спрашивал в литературных и московских кругах. Того писателя, говорят, после смерти подзабыли. Хотя прежде, считают, недооценили заслуженно.

Еще мой доверитель рассказывает, как приятель и драматург, Саша Гриценко, написал о них автобиографичную пьесу «Носитель». Ее наградили премией «Дебют» по литературе. Это у русских как бы наша Гонкуровская премия. Пьесу поставили в театрах. Я проверял. Такой случай, по архивам, действительно, был.

Заказчик также утверждает: неизлечимо болен. Я проверял. Я звонил в госпитали стран, где он был. И зря. Данные о ВИЧ-инфекции считаются закрытыми. В сундуке, тем не менее, я нашел документы, ввиду заболевания. Подтверждение, значит.

Дневники описывают «Butirskay» тюрьма. Своего рода русская Бастилия. Я посещал это место. Прямого самолета не было. Ибо война. Я добрался с пересадками. Я проверял – мой заказчик там был. Я опрашивал надзирателей и заключенных. Перед тем, правда, рассказал мой книжный замысел. Его тюремные воспоминания, да, соответствуют реальности. Но с оговоркой. Ну, не так, чтобы все соответствует. Я, впрочем, исправил. Я ведь душеприказчик.

Он, вдобавок, рассказывает о европейских тюрьмах, где был. Я проверял. Я туда звонил и уточнял и о нем, и о содержании дневников. Так и есть – там был. Но и тут с оговоркой. Везде тюремщики, словно хор, сказали, что условия содержания заключенных лучше, чем в дневниках.

Сверх того, он вспоминает, как прятался в поезде Брюссель-Лондон. Таким образом, пишет, проник на туманный альбион. Я проверял. Я спрашивал иммигрантов и авантюристов, которые тоже так делали. И что там опросы! В нашем городке Кале хватает иностранцев – охотятся на английский поезд.

Мой доверитель признается, что жил как бездомный в Париже и на Лазурном берегу. Я, следопыт, нашел тех, кто был с ним бок о бок. Спасибо – и подтвердили, и дополнили новыми воспоминаниями.

Я также уточнял другие сведения. О чем, впрочем, далее. Итого, после моих расследований уместно считать: книга по реальным событиям. Я, литературный открыватель, рассказываю о нем сокращенно. Должно сжать сундук в книгу. Всего лишь одну. Время и место действия – часовые пояса стран и надежд.

В ходе чернильной работы я, приемник, обнаружил в сундуке тайник, где завещание героя книги. Маленький абзац раскрывает произведение под иным и внезапным углом…

1

Я бы сказал, что наше знакомство – случайность. Но Всевышний есть. Слепого случая, значит, нет. Мы встретились. Хотя жили на разных концах страны. В летний отпуск я впервые отправился из Парижа в морской городок Антиб. Приятель советовал это место, потому что различаются пляжи. Обойдешь быстро. Маленький и уютный городок. Я выбрал пляж галькой. Песок – не то. Липнет к телу. Обычно остаюсь в тени, если беру зонт. Но местный каменный пляж огорожен крепостной и старинной стеной. Полдень – и солнце за ней. Тень от стены увеличивается. Так я прятался от света. Странный, конечно, случай для южного туриста.

И вот утро. Тени пока что не было. Я завершал мою повесть. Печатные листы разложены на гальке. Придавлены камнями. Ветер с моря. Того жди, разлетятся. Я исправлял текст ручкой. Изменения вносятся в компьютер. Печатный текст на руках вижу иначе. У меня, по крайней мере, так. Я увлекся работой. Некогда купаться. И стоит ли? Жалят медузы. Я берег себя. Столь увлекся повестью – не заметил, как обгорел на солнце. Красные руки и плечи. Еще без тени. Зря пришел утром. Догадывался, что завтра не вернусь. Ведь ожог. Можно бы сюда вечером. Что, впрочем, вряд ли. Слишком шумно. Молодежь под звездным небом пьет алкоголь и слушает музыку. Жаль, что не сентябрь, когда студенты и школьники на учебе.

Я собирал вещи в рюкзак. Ожог! Тем не менее, облегченно вздохнул. Текст почти завершен. Осталась пара часов работы за компьютером. Завтра отправлю издателю. В моих руках историческая повесть «Истины завоеватель». Время, когда российский император Поль (Павел) Первый и Наполеон, тоже император, заключают союз. Решение о совместном походе в Индию. По пути армия получает приказ о возвращение. Ведь государь Поль (Павел) убит. Поход отменен. Но был военный, который о том не знал. Ведь накануне попал в плен. Затем освободился и все-таки добрался в… Индию. Верил, что французы и русские уже там. На чужбине провел много лет. Возвращение на британском корабле в Санкт-Петербург. Он пишет новому российскому царю о путешествии. После чего наживает врагов среди его окружения… Через годы книгу-письмо случайно обнаружил искатель старинных книг. Вот какую повесть завершал, если вкратце о том.

Пора в отель. Ко мне подбежала маленькая собака. Лаяла и не кусала.

– Лулу! – Девушка ее позвала.

Наши взгляды пересеклись. Женская улыбка: белые, словно только что после дантиста, зубы. Я тоже ощутил улыбку на лице. Познакомился бы, а некогда. Много работы. Еще нужно связаться с издателем. Я спешил в отель. Возле пляжа он, будущий доверитель, зацепил меня плечом. Хотя безлюдно. Будто умышленно зацепил. Я вначале возмутился. Слово за слово – разговорились. Я обратил внимание на иностранный акцент.

– Я – русский. – Сказал он.

О, совпадение. Я сразу признался, что написал повесть, где герой родом из России.

– Вы умеете корректировать книги? – Спросил он.

Я задумался. Сомнения в себе. Плохо, если честно, владел грамматикой.

– В какой-то степени, да… Я не профессионал. Даже… далеко не профессионал.

– Но Вы пробуете. По чуть-чуть двигаетесь вперед в любимом деле. Я правильно понимаю?

– Да, конечно, так и есть.

– А чьи-то тексты корректировали?

– Да, случалось.

– Значит, Вы – душеприказчик.

– Почему?

– В книгу человек вкладывает душу.

– Похоже на то.

– У вас будет немного времени? Я хотел бы кое-что спросить.

Вообще-то занят. Издатель ждал повесть. Но я согласился на встречу с незнакомцем. Для себя согласился. Я решил, что перескажу текст «Истины завоеватель». Интересно, что скажет русский?

Вот, значит, как вышло, что ко мне попал сундук рукописей. Я бегло и выборочно прочел в отеле. Все не успел. Много ведь. Более того, трудно разобрать почерк. При следующих встречах я задал вопросы. Накануне отъезда хотел последнее рандеву. Очередные вопросы. Его телефон отключен. Исчез. Поэтому я вернулся в Париж без ответов. В ходе работы над этой повестью вопросы, естественно, прибавились.

Я отправил историческую повесть издателю. Вскоре о том забыл. Настолько увлекся новой, этой идеей. Зато Жак не забыл обо мне и назначил встречу. И без уточнений. Печатается? Или нет? Я волновался. Сборы на встречу. О, сколько раз взглянул в зеркало: чистая одежда и прическа. Я брызнул на себя парфюм. Но тут же снял свитер. Что, если запах неприятен Жаку? И это станет причиной отказа в печати? Я чувствовал жар. Неужели температура? Насморк! А если болею и заражу? Не станет ли и это причиной отказа? Глупая, в действительности, мысль. Должно, словно комара-кровопийцу, прогнать! Обычно я спокоен. А тут, странное дело, бес путал. Волнение! Еще только не хватало смотреть подошву. Не вляпался ли куда-либо? А вдруг и это, черт побери, не понравится Жаку? Я махнул рукой по воздуху. Прямо-таки прогнал комара. Без печати – ну и ладно. Займусь, решил, чем-либо другим! Я твердо решил. Невольно сжал кулак! Я присел за стол. Запись: намерение, дата. Иначе забудешь. Я случайно зацепил рукой настольную лампу. Качнулась. Вот-вот упала бы. Я во время ее схватил. Цела. Хрупкая керамика. Неважна стоимость. Это подарок доброго человека. Светлая память. Бесценна, стало быть. Разобьешь – и день испорчен. Даже солнечный день почернеет. И какой там идти на встречу! Но, к счастью, обошлось благополучно. Еще, значит, Жак, поговорим.

За окном дождь. Я искал обувь – чтобы не мокла. Кожаных ботинок нет. Я люблю животных. Но Жак о том не знал. Я обул кроссовки. И зря. Ноги промокли, когда бежал до метро.

Странно, что Жак назначил рандеву не то, что обычно – рабочее место. Наша встреча в дорогом ресторане. Я удивлен. Ведь после войны с русскими гуннами Жак экономил. Кризис! Разумеется, не все франки столь бережливы. Но Жак изменился. В ноябре одел свитер с длинным горлом – домашняя одежда. Ему жаль электричество и газ. Мылся в душе не дольше пяти минут. Дабы не превысить время повесил в ванной комнате секундомер. Горячая вода теперь дороже. Часто повторял, что скоро перейдет на холодный душ. Дескать, организм закаляеться, здоровье улучшаеться. Жак больше не водил автомобиль. Цены за бензин поднялись. Но всем объяснял, будто увлекся велоспортом. Полезно, говорил, для здоровья. Точно не знаю, но у меня есть подозрение, что он больше не наслаждается картошкой фри. Чересчур дорогое подсолнечное масло. И неужели отказался от мучных изделий? Часто повторял, что на диете. Конечно, далеко не все франки изменились, как он. И все-таки жизнь дорожает. Я не верил, что цены выросли из-за войны с русскими. Прямо-таки негде взять нефть и газ? Или пшеницу? А подсолнух? Планета богата ресурсами. На мой взгляд, капиталисты всего лишь ищут причину, чтобы повысить стоимость. Как мне однажды сказал знакомый немецкий бизнесмен Вильгельм: «Если бы не существовали русские, то пришлось бы их выдумать». И вот кризис. Естественно, я удивлен приглашению. И не абы какое, а за свой, как обещал Жак, счет! Это лишь подливало масло в огонь любопытства. На кону судьба моей повести.

Я осматрелся кругом в ресторане – словно музей. Древнегреческий стиль. Высокий, несколько этажей, потолок, где нарисованы мифологические существа. Мозичный пол. Колонны и арки. Обилие дневного света. Ведь огромные окна. Преимущество белых красок. Обнаженная девушка играла на арфе. Я тут впервые. И не по карману, и незачем. Странно, что вдруг пригласил сюда. Ведь, ну, все знают, экономный. Очевидно, кто-то другой оплатил встречу. Жак позвал официанта. Его заказ: курица по-провански. О, соблазн! Раньше я охотно съел бы. Ароматы: розмарин, тамил, чеснок, томаты и темные оливки. Тут, о, пальчики оближешь, и анчоусы, и жареный картофель! О, Жак, ну если сказать по-русски, «guba ne dura». Имеет, значит, вкус. У меня бурлило в желудке при виде национального блюда. Слюноотделение. А – нельзя. Дружба с животными. Но Жак о том не знает. Его совет.

– Попробуйте «шатобрийан».

– Я не люблю лук и эстрагон…

Бр-р-р! Говядина с кровью! Я опасался, что мое застольное воздержание сыграет роль. Отказ в печати? О, сколько литераторов забраковали, по причине индивидуальной неприязни! Ничего не изменилось со времен Вольтера! Так что я держал рот на замке, что я – друг животных. Что, если Жак – и не друг?.. Я излишне волновался. Моя душа была в этой книге.

Я выбрал «рататуй». Жак также заказал красное вино себе и мне. Уже ноябрь. Прохладно. Чуть раньше взяли бы розовое. В жару пьется холодным. Французская привычка – бокал за столом. Жак пил и хвалил мою повесть. Глоток – и комплимент. Еще – и опять словесный мёд. А я насторожен. Знаю, что опасайся ядовитую похвалу и спасибо суровым критикам. Жак допил вино. Комплименты иссякли. Улыбка пропала. Ближе к делу – нужны изменения в будущую печатную версию. Тут без подробностей. Я отказался. Текст на реальных событиях. Маленький исторический дневник путешественника расширен до повести. Жак, будто не слышал. Его взгляд застыл на двери. Можно подумать: уйдет. Серьезный взгляд. Я не видел его таким прежде. Огорчен моим отказом? Что ж, думал, была не была, расскажу очередной замысел.

– Вы не поверите! Я нашел сундук рукописей!

– Отчего же не верить? Я такие сундуки нахожу ежедневно. Точнее сказать, они меня ищут. Даже в отпуске. Если выберу необитаемый остров – найдут. В последний раз отдыхал в нашем Таити. Один графоман умышленно снял комнату отеля напротив моей. Чтобы затем вручить мне коробку рукописей. Это была коробка из-под телевизора. Он возомнил себя новым Жюль Верном.

– А если так и есть? Что, если новый Жюль Верн?

– Я не знаю.

– В смысле? Вы не читали?

– Таких, как он, много, а времени мало.

– А для меня имеете три минуты? Ну, чтобы выслушать замысел. Раз уж встретились.

– Давайте. – Через силу выдавил из себя.

– Я нашел сундук рукописей, где жизнь человека. Хочу переписать и сжать в одну книгу.

Минуту другую поведал содержание. Взгляд Жака по-прежнему не изменился: дверь. И вдруг серьезно посмотрел на меня.

– Знаете, я все-таки приобрету электромобиль. Топливо дорожает.

Вот о чем, оказывается, думал. Я потерял беспокойство. Напечатает или нет – ну и ладно.

– Ваша идея бесплодна. В России это называют «shilo na milo». – Последние слова я сказал на русском. Он, разумеется, не понял, о чем речь.

– Что это? Зачем говорите на другом языке?

– Я задумал новую книгу. Там русские поговорки остаются в латинице, без перевода. Пусть будет произношение.

– Зачем?

– Авторский знак.

– Но зачем? Я не понимаю.

– А зачем наш Пикассо бросил реализм, чтобы рисовать кубиками?

Молчание. И снова его загадочный взгляд на дверь. Словно что-то не договаривал.

– Я так и не понял… Что Вы сказали на русском об электромобиле?

– «Shilo, говорю, na milo». Электричество не будет бесплатным. Разумеется, последуют нововведения и осложнения. И будет…

– А знаете что! – Он перебил мою мысль. – Дурацкая идея: писать о русских! Что может быть глупее? – И по-прежнему смотрел на дверь. Будто не мне, а ей сказал. – Эти русские на улице меж собой шепотом разговаривают. Иначе услышат. Десять раз осматриваются прежде, чем сказать. Их пьесы не нужны нашим театрам. Русскую классику изымают в книжных магазинах. Я думаю… У моего электромобиля больше шансов, чем у Вашей книги. – Жаку вдруг позвонили на телефон. – Алле!.. Да… Да… Конечно, да… Вы срочно должны писать об этом… Не оттягивайте… Пишите… Мы напечатаем… Вы проснетесь знаменитым.

Я еле сдержался – уйти без прощания? Не то настроение, чтобы остаться. После телефонного разговора Жак весело спросил:

– Как все есть, на самом деле? Сколько платит русский? Стоит ли того? Наверное, это последний российский олигарх, у которого еще не все отобрали. И теперь надеется, что после книжной рекламы, премий, интервью его вдруг помилуют и не обанкротят. Я уже имел такие предложения. И вот что скажу…

– Стоп! Вы не даете мне ответить! – Я тоже грубо оборвал его слова. Голос повышен. Иначе не услышит. – Я взялся за дело бесплатно.

– Ого! Он такой хороший человек, что пишите о нем даром?

– Нет. Больше плохой.

– Тогда у Вашей книги есть шанс! Образ плохого русского ныне в цене!

– Он в конце исправился в лучшую сторону. Не так, чтобы на сто процентов, но исправился.

– Тогда чертовски безнадежная книга. Ноль шансов.

– Ничего страшного. Я напишу без шансов.

– И умрете бесславно.

Я не принял его фразу всерьез. Лишь бы слава Божьего Царства! Остальное – ничто. Земное – ничто. О том, разумеется, ему не говорил. Ну отказал мне. Ну и пусть. Есть, говорят, другие издатели.

После встречи я сидел на безлюдном берегу Сены. Моросил дождь. Холодный ветер. Когда не ешь мясо, то мерзнешь сильнее. Кругом безлюдно. То, что и нужно – одиночество. Собраться с мыслями – нужно. Я слишком думал о людях. Примут мою работу? Или отвергнут? Я вспомнил моего доверителя. Годы писал в сундук. Мало что из того опубликовано. Творчество, получается, для себя. Чтобы найти себя. Чистовик – и найти.

2

Первой рукописью в хранилище, если по летописному порядку, считается «Путеводная звезда писателя». Поэтому отсюда начало, как бы рождение моего персонажа на бумаге. А, значит, и первое упоминание в сундуке приключений. Негде рассказать целиком, о чем там речь. Ограничусь малостью. Витя вспоминает, что писатель Вячеслав Дёгтев стал для молодого мечтателя вдохновением и примером. Писателя по большому счету недооценили. Хотя, да, случалось, критики называли «русским Джеком Лондоном» и «лучшим рассказчиком страны». Он работал исключительно в жанре рассказа. На последний школьный год Витя пришел в его литературное общество «Окоём». Писатель отображен справедливым и честным. При подростке искренне рассказывал, что кое-где погорячился, сказал и написал лишнее. Далеко не всякий на это способен. Витя это со временем оценит. Потому что осознает, как можно быть храбрым перед людьми, но трусом перед самим собой. Писатель советовал вспомнить на бумаге о матери, которую Витя потерял в раннем возрасте. Я, душеприказчик, нашел в сундуке рассказ «Каменная мечта». Опубликовано в газете с литературно-российским названием. Там про Вячеслава Ивановича: «Есть у него свое особенное, что не выкинешь в могилу забвения. Будь он только летчиком, то и я бы заинтересовался штурвалом. До встречи с ним не писал. Лишь пробовал. Итого получается, что вдохновился его не книжной личностью». В рассказе Витя считает, как родной, воспетый писателем край, мог бы поставить земляку благодарный памятник или назвать именем улицу. Через годы губернатор, о, совпадение, Витин однофамилец, установит на доме Вячеслава Дёгтева памятную доску.

У моего доверителя всегда при себе фотография. Я, наследник, вижу копию в сундуке. Писатель широко и добро улыбается. Блеск в глазах. На обратной стороне молодой человек сохранил напутствие: «Не женись рано. Дети непризнанного писателя – сироты при живом отце… Настоящее искусство рождается, когда не оплачивается вообще… Не унывай и не останавливайся, работай и сделай книгу. Чего и будет достаточно. Такая книга, как локомотив, повезет за собой все, что написал и что напишешь потом». Витя сбережет фотокарточку не просто в дорожной сумке. Сбережет образ, да, не идеального, но яркого человека. Сбережет в своем сердце. И спасибо за то. Иначе бы не задумался чистовик. И пусть даже не справимся превосходно и светлее солнца. Значит, попробуем еще раз. А то и еще, и снова… Если, конечно, время, о, часовая стража, позволит.

Накануне смерти писатель бескорыстно содействует Вите поступить в Литературный институт имени Горького и охотно знакомит с редакторами в столичных изданиях. Хотя молодому человеку, если всерьез, нечего публиковать. Талант в себе не видел. Ну, пишет – ну и что? Миллионы людей пишут. И лишь таинственная звезда не давала покоя.

В последний раз они виделись около воронежского кинотеатра «Спартак». Безветренно, солнечно и снегопад. Вячеслав Иванович подписал ему новую книгу «Карамболь» с пожеланием успеха. Вскоре произошел их последний разговор. Витя позвонил из телефонной будки. Это на почте, возле студенческого общежития. Молодой человек, девятнадцать, признался, что заражен ВИЧем и не представляет, как дальше жить. Писатель дал совет. И через считанные дни умер по причине инсульта. Витина новость, конечно, здесь не при чем. Всего лишь совпадение. «Боже, храни казака своего». – Отпевал священник на похоронах. Солдаты дали оружейный залп.

Писатель был верующим. Однажды батюшка заметил Христа в его рассказах и советовал жизнь священнослужителя. «Не могу. Я – грешник». – Ответил писатель.

Добавить бы еще о том человеке, а нельзя, а негде. Я, душеприказчик, ограничен размером книги. Всего лишь одной. Но должен признаться. В сундуке, помимо книги «Путеводная звезда писателя. Первое дыхание», хранятся наброски повести с названием «Ё, Второе дыхание». Это продолжение рассказов Вячеслава Дёгтева. О том, как затем складываются судьбы его героев – и вымышленных, и настоящих. А также есть замысел «Третье дыхание».

Трилогия, впрочем, не относится к биографии доверителя. За исключением лишь первой книги. Поэтому без комментариев.

Тем не менее, они, оба, разные. Молодой Витя не столько мечтал творить приключенческие романы, сколько в них жить! Это сбывалось уже в студенчестве, о котором рассказывал скудно. Зато кое-где поведали о нем. Я, сыщик, провел маленькое расследование.

Выяснилось, что однажды приятель, Саша Гриценко, написал о нем пьесу. Название «Любовь обнимает смерть» вскоре изменилось в «Носитель». Любви и погибели, как выяснилось, не было.

Автобиографичная пьеса Вите не понравилась. Но его, девятнадцатилетнего, не спрашивали, когда драматурга награждали премией «Дебют». Я, розыскатель, откопал во всемирной паутине аннотацию пьесы: «В одной комнате живут 25-ий Александр и 19-летний Витя Гусев. С ними периодически подсыпают (от слова «спать») хорошие девочки Катя и Люся. Так что по общаге даже ходят слухи, что они живут вчетвером шведской семьей. По ходу развития пьесы создается впечатление, что все к этому и идет. При этом тянутся однообразные будни с пьянством и бесцельным существованием, где вместо настоящей любви какое-то запутанное, а зачастую и циничное чувство. И вдруг Витя Гусев узнает, что болен СПИДом. Он не сразу решается рассказать обо всем друзьям. И здесь начинается главный психологический конфликт пьесы». Так написано в аннотации.

Молодому Вите пьеса не понравилась. С драматургом состоялась дуэль. И тот давний случай упомянут не потому, что мой доверитель, в отличие от драматурга, выставлен только отрицательно. Витя (чего греха таить – раз уж эта книга граничит с исповедью) хуже, чем там рассказывается. Так, согласно дневникам, о себе начертил. И о пьесе я пишу не по причине вступительной рекламы. Упоминание – дабы кое-что завершить. В конце пьесы Витя будто бы избил студентку, которая сделала на него донос ректору и писателю Сергею Есину. В реальности, та девушка подошла к Вите после его отчисления и публикации пьесы. Она грустно сказала: «Здравствуй. Пожалуйста, передай посылку в твой город. Я слышала… Ты уезжаешь» – «Да, я передам. Не волнуйся». – «Спасибо». Ясное дело, посылки не было. Оба всего лишь поняли, как прежде болтнули лишнее. Что со всеми случается. Вот о чем я, душеприказчик, прочел в дневниках. А также другое прочел. Мой доверитель приносит извинения автору пьесы. Ведь побеспокоил его девушку… Молодой и глупый Витя не предвидел, как тот примет это близко к сердцу. Хм… Извинись Витя раньше – неужели выглядел бы в пьесе добрее и чище? Уже и неважно. Я, биограф, искал Сашу Гриценко. Выяснилось, умер. Я, тем не менее, отправил ему предложение о дружбе в социальной сети. Узнает ли о том? Разумеется, да.