Buch lesen: "Круиз"

© Голков В. 2025

«упала ракета на Ашкелон…»

 
упала ракета на Ашкелон,
Но дом мой остался цел
Газу развернутую, как рулон,
Видит солдат в прицел.
 
 
Того в 20 лет на куски разнесло,
Другой – доживет до ста
Быть винтиком – это моё ремесло,
Работа моя проста
 
 
Каждый из нас в этой славной войне
Вытянет свой билет,
И я получу что назначено мне,
Хотя меня, может, и нет
 

«Так случилось – нарвался на пулю…»

 
Так случилось – нарвался на пулю
Незадачливый этот солдат.
После стычки в каком-то ауле
Он лежал, уронив автомат.
И поношенный выцветший хаки,
Пропитавшийся кровью, обмяк.
Он лежал, и скулили собаки,
Легион азиатских собак.
Призывник, рядовой, автоматчик,
Просто парень, как всякий другой,
Здесь он был иноземный захватчик,
И убил его нищий изгой.
И еще для невесты солдата
И для всех был живым он, когда
Наклонилась, светясь синевато,
Над немым его телом звезда.
И, не ведая чувства потери,
За какой-то далекой чертой,
Эта жизнь, затворившая двери,
Становилась ночной темнотой.
 

«Спасибо времени за то что автоматной…»

 
Спасибо времени за то что автоматной
строкой прошитый по-немецки аккуратно
в траву не падал я, убитый наповал.
За то спасибо, что я сам не убивал,
за то что в руки мне никто оружья не дал,
в минуту слабости за то, что я не предал.
 
 
Спасибо времени за то что лебеду
не ел я с голоду и не хрипел в бреду.
За то что в камере под пыткой не скончался,
за то что в полночь на осине не качался,
за то что газовой отравы не глотал,
за то что Родине изменником не стал.
 
 
Спасибо, мёртвые, лежащие в могиле,
все те кто сгинули, исчезли, не дожили,
перезабытые, зарытые во рву,
за то что вижу я вот эту синеву.
За то что та судьба, какая вас пытала,
меня колёс четвёркой в глину не втоптала.
 

«Логика крысиная ясна —…»

 
Логика крысиная ясна —
вырваться из солнечного света,
и скользнуть хвостатою кометой
в мир иной, в другие времена.
 
 
Где, конечно, не грозит война,
хлопая стрельбой, как парусиной,
но согласно логике крысиной,
жизнь твоя вполне защищена.
 
 
Слыша философствующих крыс,
ощущал я внутреннее сходство:
может быть, душевное уродство
и меня заманивает вниз.
 
 
В тишину без края и конца,
в сумерки, глубокие как норы.
Сжать внутри общины, стаи, своры
в сердце многих многие сердца.
 

«Если ты, забытый Богом…»

 
Если ты, забытый Богом,
Здесь, на стыке двух веков,
Сам забыл уже о многом,
Это жизнь, без дураков.
 
 
В темноте дымок табачный
Голубые кольца вьёт.
Тихий переулок дачный
Сниться не перестаёт.
 
 
Жизнь, тебе приёмом старым
Боль к трюизму не свести.
И коньячным перегаром
Пахнет – Господи, прости.
 

«Когда дела идут к закату…»

 
Когда дела идут к закату,
Суть перемены налицо.
Ты в отраженье мутноватом
Не узнаёшь своё лицо.
 
 
И в поисках таблетки шаришь
Рукой по гладкому столу,
И кажешься себе, товарищ,
Ушедшим с головой во мглу.
 
 
Но не разыгрываешь драму,
Когда пускаешься в круиз,
Скользя в чернеющую яму
По лестнице, ведущей вниз.
 

«Возможно, не получится…»

 
Возможно, не получится
Услышать главный звук,
Но скоро обеззвучится
Длиннейшая из мук.
 
 
Когда пройдешь, как прочие,
Сквозь тесноту и чад,
Пусть жизни многоточия
Прощально отзвучат.
 
 
Но и во тьме внеклеточной
Пространство не сотрет
Той жизни блеск фасеточный
На сотни лет вперед.
 
 
 Ее дыханье рваное
Услышится в других
Краях. Пускай, незваное
Среди лесов нагих.
 

Пята

 
Было видно, как пята приподнималась,
обрывая то травинки, то листы.
И дотоле неподвижное вздымалось,
уцелевшее под тяжестью пяты.
 
 
Под давлением её большого пресса —
Кривобокая, больная пестрота.
И рассеивалась, нехотя, завеса,
та, какой себя окутала пята.
 
 
Стало ясно, что был сломан, кто не гнётся,
А кто цел остался – сделался горбат.
И боялись все: а вдруг она вернётся,
вдруг со временем опустится назад.
 

«Тело – панцирь, твоя сердцевина тверда…»

 
Тело – панцирь, твоя сердцевина тверда,
Хотя большая часть её – это вода.
 
 
Вся в огромных молекулах спит днк,
И разжав свой кулак, отдыхает рука.
 
 
Чехарда моих клеток, бессмысленный ток,
И пульсирует сердца блестящий цветок.
 
 
Льётся воздух в меня, эликсир моих вен,
Эпителий сползает, как краска со стен.
 
 
Жук-могильщик, ко мне подходить не спеши,
Если есть во мне хоть миллиметр души.
 
 
Если мозг мой считает ещё до пяти.
И язык, заплетаясь, бормочет – прости.
 

«Послушай, я не еретик…»

 
Послушай, я не еретик,
что тупо отрицает Бога.
Но эта вечная тревога,
Бессмыслица… Я не привык…
 
 
Ведь каждый уходящий миг —
В нём, в общем, счастья так немного.
Он под откос ползёт полого.
И скрыт от нас блаженный лик.