Первая на возвращение. Аристократка в Советской России

"Любить, уважать и отстаивать свою свободу – это наипервейшая вещь, которой их здесь учат", – сказала нам воспитательница.

И, пока она говорила, я подумала о Ворошилове, наркоме по военным делам, который в своей речи перед войсками в день празднования пятнадцатилетия революции заявил, что, пусть Советский Союз и не хочет ни с кем войны, он никогда не откажется ни от пяди своей свободы. От детского сада до руководства Красной армии – это одно и то же учение, один и тот же дух, один и тот же идеал, размышляла я, и именно это делает их такими сильными: одна партия, одна цель, один путь её достижения.

Ясли и детские сады, семилетние и десятилетние школы – мы видели их все, в большом количестве и в разных районах, в центре города и на окраинах. И мы также посетили коммуны, приютившие бывших бездомных детей, которые ранее являлись такой проблемой для правительства и такой угрозой для общества. Сирот, чьи родители сгинули в водовороте либо мировой войны, либо революции, либо гражданской войны, либо великого голода, бродивших недоедающими и в основной массе болеющими по улицам городов, воруя, дерясь, иногда даже кусая людей, словно бешеные собаки. Я видела их на улицах Ленинграда и Москвы, бледных и измождённых маленьких созданий – сплошь кожа да кости – с запавшими горящими глазами, хмурыми лицами и странного вида пальцами, похожими на когти. Едва прикрытые грязными и вонючими лохмотьями, они обычно просили милостыню, а затем проклинали и рычали, когда люди, ничего не подавая, проходили мимо, безразличные или поглощённые своими собственными проблемами. Иногда у этих бездомных бродяжек имелись ножи, и они вырезали большие куски из тыльной стороны некоторых меховых шуб (обычно действуя в толчее, так что владельцы шуб даже не замечали, что происходит), а затем продавали эти куски меха на стихийных рынках. Бывало, они нападали ночью на одиноких прохожих, ранили их ножами или даже убивали, а затем, забрав всю их одежду, оставляли тех лежать абсолютно голыми на тротуарах. Совсем юные мальчики и девочки, находившиеся в раннем пубертатном периоде, голодные и больные, но одновременно чувственные, развращённые и криминальные, – все они вместе жили в подвалах, спали в течение дня и выползали из своих логовищ только после захода солнца. Я помню, как увидела большое их число на Московском вокзале, свалившихся в кучу для взаимного согревания, поскольку ночь была холодная, и спящих, напоминая издали гигантскую груду замызганных тряпок.

Однако в один прекрасный день государство постановило раз и навсегда решить эту злейшую проблему самым что ни на есть радикальным образом, приказав провести по всем городам рейды. На беспризорников охотились в их лежбищах, отлавливая, загоняя в патрульные фургоны и затем распределяя по коммунам, специально организованным и подготовленным для их приёма. Хворых же доставляли в больницы, где долго лечили, прежде чем разрешить им быть вместе с остальными. Несколько директоров коммун рассказали нам, что поначалу дети продолжали вести себя как мелкие дикие хищники, но постепенно обстановка начинала влиять на них, они начинали проявлять интерес к своему окружению, к играм, которые для них устраивались, к учебным занятиям, мало-помалу делаясь тише, цивилизованнее и в конце концов став абсолютно нормальными. Помимо пяти уроков по сорок пять минут каждый, эти ребята обучаются ремеслу, трудясь около четырёх часов в день на своих собственных небольших фабриках. После окончания обучения школы находят им работу, и те начинают жить самостоятельно, как обычные полезные граждане.

"Когда вы будете с ними разговаривать, не спрашивайте, воровали ли они и нападали ли на людей на улицах до того, как быть сюда привезёнными", – взмолился один директор.

И когда я с негодованием промолвила, что у меня и в мыслях такого не было, он объяснил, что многие посетители действительно не гнушались такими вопросами, вызывая у детей большую грусть и смущение, "поскольку все они стремятся забыть своё прошлое и начать жизнь с чистого листа. Например, посмотрите вон на того молодого парня, – продолжил он, – сейчас он преподаватель, необычайно надёжный и талантливый, и является выпускником этого учебного заведения".

За всё время нашего путешествия по России мы видели не более пары-тройки ребятишек, похожих на прежних бездомных беспризорников, десять лет назад представлявших такую угрозу для общественной безопасности.

3

"А теперь пойдём взглянем на тюрьмы", – предложила я Вику, стоило нам завершить знакомство с коммунами, на что тот решительно покачал головой.

"Нет, – сказал он, – давай-ка поступим так, как мы делали в Ленинграде: посмотрим что-нибудь совершенно отличное, к примеру, мавзолей Ленина, или музей, или один из домов культуры, о которых мы так много слышали".

Мы начали новый день с посещения знаменитой Третьяковской галереи, основанной в 1856-ом году мультимиллионером Павлом Третьяковым и подаренной им Москве в 1892-ом. Галерея, содержащая самую обширную и прекрасную коллекцию русской живописи в мире, была и остаётся великолепно организованной. Однако картины были переставлены таким образом, чтоб наглядно продемонстрировать влияние на русское искусство российской истории. Начать с того, что здесь выставлено внушительное и изумительное собрание икон из разных церквей, которые нынче закрыты. Эти иконы разделены на несколько групп в соответствии с различными периодами, к которым они относятся, и каждая группа размещена в отдельном зале. В первом зале можно ознакомиться с искусством церковной живописи XI и XII веков, включая знаменитый и особо почитаемый чудотворный образ Владимирской Божьей Матери на самом видном месте. Затем идут иконы последующих столетий вплоть до семнадцатого. И там можно наблюдать их плавное превращение в портреты: то бишь, когда царь, боярин или князь-купец заказывал создание святого образа, он настаивал на том, чтобы лик святого был схож с его собственным.

Ближе к концу XVII века подобные изображения перестают быть религиозными и иконописными по своей трактовке, превращаясь в откровенно "мирские". Теперь можно увидеть императоров и императриц, начиная с Петра Великого и его потомков, и множественные холсты с Екатериной II, прославляющие её и её правление, а также портреты могущественных людей того времени: Куракина, Демидова, Потёмкина, Зубова, – всё это шедевры великих мастеров: Боровиковского, Левицкого, Лампи, Рокотова. Эти картины классифицируют как относящиеся к аристократической эпохе. За ними идут так называемое "искусство помещиков", в котором, согласно путеводителю, ещё нет "социальных тенденций", и "искусство дворянства", напоминающее о лучших днях, грустное и нежно-сентиментальное, как, например, известнейшее полотно Максимова "Всё в прошлом". Их сменяет "искусство интеллигенции", в котором уже довольно отчётливо начинают проявляться "социальные тенденции", ведь живописцы того периода – Перов, Волков и другие – изображают такие сцены, как "Приезд гувернантки", "Неравный брак", "Похороны крестьянина", показывающие трудности, радости и горести среднего класса и жителей села. А дальше следуют великие военные полотна Верещагина, и бесподобные пейзажи Айвазовского, изображающие море, и прекрасные леса Шишкина, и "Христос в пустыне" Крамского. Также тут есть шедевры Репина и божественные картины Васнецова и Нестерова. Левитан, Серов, Врубель, Рерих, Сомов, Малявин, Грабарь, Бенуа и многие, многие другие – все они здесь, знакомые и притягательные, поскольку в этой галерее, где я знаю почти что каждую картину, я не ощущаю того антагонизма, который по какой-то неведомой причине вызвали во мне старые мастера в Эрмитаже. Вероятно, потому, что эти художники являются неотъемлемой частью российской истории, или же потому, что они всегда казались мне ближе и понятнее других. Тут я чувствую, что нахожусь среди старых друзей, и я рада вновь их увидеть и иметь возможность лично убедиться, что они в безопасности и в идеальном состоянии.

Толпы солдат и рабочих заполняют помещения, и часто приходится ждать достаточно долго, прежде чем сможешь подойти к картине.

В последних залах внизу представлены полотна школы импрессионизма и современного искусства революции, с большим портретом Ленина и многочисленными сценами, которые иллюстрируют различные эпизоды революционных дней. Музей недостаточно велик, чтобы должным образом разместить все желаемые картины, и государство строит новый. Нам сказали, что он будет готов в 1934-ом году и обойдётся в десять миллионов рублей.

В том же районе, что и Третьяковская галерея, находится несколько чу́дных старинных храмов, которые сейчас являются музеями, и мы провели некоторое время в моей любимой церкви под названием "Всех скорбящих Радость".

Позже мы поехали на Воробьёвы горы, прогулявшись по пути через Парк культуры и отдыха, который разбит на Москва-реке и где летом двести-триста тысяч человек находят всевозможные развлечения: купание, катание на лодках, подвижные игры, посещение концертов и театральных действ. Если я не ошибаюсь, летом 1914-го года этот парк использовался как выставочная площадка, и именно там я провела целый день со своими американскими друзьями Этель и Карлтоном Палмер. В одной из кабинок фотограф сделал для нас снимки, а затем вырезал из чёрной бумаги наши силуэты, которые Этель хранит и по сей день.

Подъехав к Воробьёвым горам (теперь переименованным в Ленинские), мы вышли из автомобиля и постояли на том самом месте, где в 1812-ом году Наполеон тщетно ждал, когда бояре принесут ему ключи от города. Мы любовались дивным видом на пологие холмы, извилистую реку и равнины, ведущие к самому сердцу Москвы – Кремлю. Слева проступал бывший Новодевичий монастырь (ныне называемый Музеем женской эмансипации), где в склепе Лобановых погребён мой дед, князь Михаил Лобанов-Ростовский, и куда мы наведывались с мамой всякий раз, когда бывали в Москве. И там же Сталин похоронил свою жену.

С Воробьёвых гор мы поехали в Кремль и посетили гробницу Ленина. С раннего утра и до поздней ночи тысячи людей стоят туда длинной вереницей, терпеливо дожидаясь своей очереди.

Массивный прямоугольный мавзолей из полированного красного гранита и чёрного мрамора и лабрадорита находится на Красной площади прямо перед Кремлём и, как ни странно, не контрастирует, а наоборот, гармонично сочетается с необычным выцветшим цветом старой стены за ним. Сквозь красиво кованые бронзовые двери мы входим в небольшой вестибюль со сверкающими голубоватыми стенами из лабрадорита, минуем несколько ступенек, поворачиваем направо и спускаемся по лестнице из чёрного мрамора, которая приводит нас в сам Траурный зал. Здесь на мраморном постаменте стоит стеклянный саркофаг, и четыре солдата, по одному в каждом углу, образуют почётный караул. Электрические лампы внутри саркофага равномерно освещают забальзамированное тело, и визуальный эффект поразителен – Ленин выглядит живым, будто он только что мирно уснул. Его лицо бледно, однако удивительно хорошо сохранилось, черты твёрдые и сдержанные, выражение совершенно естественное. Его волосы кажутся желтоватыми, и у него имеются короткие усы, не скрывающие слегка улыбающийся рот. Одетый в простой военный френч цвета хаки с красным орденом на груди, он выглядит хрупким и худощавым. У него красивые руки с заострёнными пальцами, а ноги спрятаны под покрывалом, поверх которого лежит длинный бант из чёрного крепа.

Мы проходим очень медленно и можем ясно видеть его с трёх сторон: дважды в профиль, справа и слева, и один раз анфас.

"Он чудесно сохранился, – шепчет мне на ухо Вик. – Да и выглядит так, будто у него щетина и стоило бы побриться".

Мне жаль, что мы должны постоянно двигаться дальше, так как я хотела бы посмотреть на него подольше, ведь я видела его множество раз во время революции, с самых первых дней, когда он взывал к толпе с балкона Кшесинской, и до последнего эпизода, когда он присутствовал на военном параде незадолго до моего отъезда из России.

"Нет, сэр, это точно не восковая фигура, как думают многие у нас на родине. Это настоящее тело, в чём нет никакого сомнения", – произносит позади нас американский голос.

Выйдя из мавзолея, мы видим очередь, которая кажется длиннее, чем когда-либо.

"Так всегда, – замечает русская женщина, которая вошла в мавзолей и покинула его вместе с нами. – Мне пришлось стоять там с семи часов утра. Видите ли, у меня сегодня на заводе выходной, и так как раньше я не ходила поглядеть на Ильича, то решила рискнуть. Это, безусловно, стоило того, хотя у меня теперь болят ноги. Вам повезло, что вы иностранцы, и потому вас пропускают прежде всех".

За мавзолеем, вдоль кремлёвской стены расположены захоронения ветеранов революции: Красина, Свердлова, Дзержинского и многих других. Здесь же лежит и Джон Рид. В самой кремлёвской стене находятся погребальные урны с прахом других революционеров, среди которых как писатель Пакстон Хиббен, так и американские коммунисты Билл Хейвуд и Чарльз Рутенберг.

Хотя имперские орлы всё так же сидят на кремлёвских башнях, куранты старых кремлёвских часов теперь исполняют "Интернационал", и возникает странное ощущение, когда, взирая на этих орлов, в то же время слышишь такую мелодию.

На одной стороне Красной площади размещено уродливое здание Исторического музея, возведённое в псевдорусском стиле. Напротив него возвышается достославный Собор Василия Блаженного, построенный при Иване Грозным. Общеизвестная народная легенда гласит, что царь был так очарован храмом, когда тот был закончен, что приказал выколоть архитектору глаза, дабы тот никогда больше не смог создать ничего столь же восхитительного. Несмотря на необычайную внешнюю красоту с девятью фантастическими, богато расцвеченными куполами, внутреннее убранство собора к себе совсем не располагает, поскольку оно разделено на множество небольших церквей, соединённых друг с другом узкими проходами. Сейчас всё здание со всеми этими церквушками представляет из себя музей, который постепенно восстанавливается до своего изначального состояния и в итоге будет выглядеть точно так же, как после своей постройки в XVI веке. Это то, что в настоящее время делают с большинством старых церквей: фрески более поздних лет соскабливаются со стен, дабы вновь извлечь на свет Божий оригинальные росписи. Иногда приходится соскабливать несколько слоёв для достижения желаемого результата.

Все знакомые мне старинные достопримечательности на Красной площади и вокруг неё пребывают на своих обычных местах: статуи Минина и Пожарского – двух патриотов, спасших Россию в 1612-ом году от польского владычества; знаменитое Лобное место, где вершились всевозможные исторические события (и именно здесь князь Василий Шуйский, родственник моих предков по линии Скарятиных³⁹, провозгласил себя царём); большие торговые ряды, где в прежние времена были такие красивые магазины; и рядышком древняя Казанская церковь. Но маленькая часовня Иверской Божьей Матери была снесена, так же как и ворота с двумя широкими арками, к которым она была пристроена⁴⁰. Каждый раз, когда мы прибывали в Москву, прямо с поезда и перед тем, как добраться в гостиницу, мы подъезжали к часовне и ставили восковые свечи перед образом Пресвятой Богородицы. Казалось очень странным, что там больше нет знакомого маленького здания с голубым куполом и широко распахнутыми дверями, сквозь которые издалека можно было узреть блеск золотых икон и мерцающие огоньки свечей, видевшиеся такими бледными и призрачными в солнечном свете. У часовни неизменно толпилось большое число молящихся, и в те дни было довольно трудно подобраться к иконе и приложиться к ризе Пречистой Девы.

Когда человек подходил к часовне и покидал её, его неизменно толкали на ступенях бесчисленные нищие, от которых ужасно пахло, и они скулили, демонстрируя различные уродливые язвы и ссорясь из-за только что полученной милостыни. Этот проход между двумя шеренгами попрошаек всегда причинял мне боль и омрачал сакральное удовольствие от паломничества к святыне.

И вот теперь я обнаружила, что самая известная достопримечательность Москвы исчезла. К изумлению Вика, я, оставив его в стороне и выйдя на середину улицы, как раз к тому месту, где раньше стояла часовня, закрыла глаза и, несмотря на гудки автомобилей и громыхание дрожек, прошептала обычную короткую молитву Богородице.

"Ты совершаешь безумно нелепые поступки, – проворчал Вик, когда я к нему вернулась. – Кроме того, что ты привлекаешь всеобщее внимание, тебя могли переехать и травмировать. Ну-ка больше не делай эдаких глупостей". И я покорно пообещала, что не буду.

4

Мы приехали в Центральный дом крестьянина, расположенный на Трубной площади⁴¹. Занимая целый квартал, это место похоже на недорогую гостиницу, где крестьяне, приезжающие в Москву по делам на несколько дней, получают скромный ночлег, питание, медицинское обслуживание, инструктирование и обучение. Здесь работает постоянная сельскохозяйственная выставка, где представлены призовые куры и яйца, образцы зерна, овощей и фруктов, а также военная экспозиция с моделями кораблей, торпед, аэропланов и всевозможных современных орудий войны. В центре этого зала стоит настоящий самолёт, который привлекает к себе большое внимание. Затем идут музей естественной истории, читальный зал, кабинет врача с хорошо сделанными анатомическими фигурами и гипсовыми муляжами для демонстрации различных кожных заболеваний, а также плакатами, живописующими, как с данными напастями бороться, да парочкой привлекательных макетов детских садов. Особенной популярностью пользуется комната знакомства с животным миром, где собраны скелеты домашнего скота, чучела разных пород, картинки, плакаты и ещё какое-то число образцов зерна. Кроме того, представлено большое разнообразие заспиртованных странных монстров: сиамские близнецы-ягнята, телёнок о двух головах и тому подобное. Целый раздел посвящён заботе о животных и оказанию им первой помощи после разных несчастных случаев. "Это старый способ ухода за животным" и "А это новый", – гласит большая и красочная наглядная агитация.

Мы походили по общежитию, и я разговаривала со многими крестьянами. Те, судя по всему, были Домом вполне довольны и поделились, что спальное место обходится им в два рубля пятьдесят копеек за ночь и что за шестьдесят копеек можно купить довольно приличный обед. Мы попробовали еду в столовой, и я взяла с собой меню. Обед, очень похожий на тот, которым потчевали нас на заводе, и состоявший из щей и каши, стоил шестьдесят копеек; картофельный суп и небольшая порция рыбы – шестьдесят пять; большая порция рыбы – рубль двадцать пять, тушёное мясо с картофелем – рубль девяносто.

Когда мы сидели за обедом, со стула за соседним столом поднялся благообразный старик с длинной седой бородой и, подойдя прямо ко мне, строго сказал: "Слухай, дочка, я тута ужо неделю и до сей поры не смог погутарить с Калининым. Что ж это деется? За чем задержка? Аль тебе не ведомо, что я должон вертаться до своей деревни? Не могу я боле время терять. Так ты уж устрой, чтоб я завтра встренулся с Калининым иль Сталиным".

И он принял крайне недоверчивый и раздражённый вид, когда я сказала ему, что не могу ничего с этим поделать, что в действительности я последний человек в России, кого нужно просить организовать встречу с Калининым, Сталиным или кем-то ещё.

"Я лишь путешественница, проделавшая долгий путь из Америки, чтоб посмотреть, как вы здесь живёте", – сказала я, желая дать ему понять, почему я не способна помочь. Но тот стал выглядеть ещё более раздражённым и, презрительно отвернувшись, зашаркал обратно к своим щам и каше.

Мы провели в Доме крестьянина не меньше трёх часов, и, собираясь уходить, я похвалила его директора.

"Это действительно ужасно интересное место, – промолвила я, – и весьма ухоженное. Должно быть, трудно содержать его в чистоте при таком большом количестве крестьян, которые всё время приходят и уходят".

"Ну, что ж, мы стараемся, – ответил он, видимо, довольный моим комплиментом. – А вы знаете, что это прежде было за место?"

"Нет, не имею понятия. Скажите мне".

"Когда-то здесь был один из самых известных в Москве домов терпимости. Вы заметили, как устроены комнаты? Что каждая из них имеет отдельный вход? Вот в этом и причина"⁴².

"А что стало с проститутками? – спросила я. – И где теперь 'район красных фонарей'?"

"Их больше нет, – ответил тот. – Проституция полностью искоренена, так как в ней отпала необходимость. Вместо этого человек женится. А бывшие 'ночные бабочки' почти все стали работницами разных предприятий. И из двадцати тысяч публичных женщин теперь по всей Москве удастся сыскать не более пятисот, да и те в конце концов придут трудиться на фабрики. Мы, несомненно, победили это зло ваших капиталистических стран". И он посмотрел на нас довольно гордо, как бы говоря: "Видите, какие мы передовые", – Вик же прошептал: "Мне кажется, он действительно жалеет нас за то, что мы граждане такой отсталой страны, как Америка".

Этот разговор натолкнул нас на мысль: нам следует тотчас же пойти и посмотреть на то, как регистрируются браки и разводы. Через полчаса мы уже поднимались по крутой лестнице в один из отделов ЗАГС. Мы вошли в довольно большую комнату, где сидело несколько пар, терпеливо ожидавших своей очереди на заключение брака. На всех четырёх стенах висело множество красочных плакатов с яркими изображениями венерических заболеваний, под которыми были такие подписи: "Ты точно уверен, что не болен и не заразишь свою будущую жену?" или "Ты уверен, что твоя невеста не заражена этой болезнью?" или даже

"Перед тем, как выйти замуж,

Жениху скажите прямо:

'Вынь-ка, друг, на лавочку

О здоровье справочку!'"

И счастливым парам, сидевшим на жёстких венских стульях, аккуратно расставленных вдоль стен, ничего другого не оставалось, как разглядывать эти плакаты либо закрыть глаза. Одни изучали их чрезвычайно внимательно и серьёзно, другие, казалось, слегка удивлялись, будто не могли понять, о чём там идёт речь, некоторые же хихикали и острили.

"Это, разумеется, более познавательно для женихов, чем наши холостяцкие ужины, – произнёс Вик Неуёмный. – Тем не менее эти люди, кажется, так же стремятся пожениться, как и все прочие. Просто рассматривают картинки".

Я подошла к пожилой женщине, которая, сидя за столом, вносила вновь прибывших в списки, и с ней заговорила. Та объяснила мне, что, хоть это и не является обязательным, и жениху, и невесте настоятельно рекомендуется просить друг у друга справку от врача о том, что всё в порядке или не в порядке, в зависимости от обстоятельств.

"Если ж они этого не делают, то женятся на свой страх и риск, однако закон крайне суров к любому больному, будь то мужчина или женщина, который намеренно заразил другого", – сказала она.

"А сколько стоит пожениться и развестись?" – спросила я.

"Ну, это не фиксировано. Те, у кого маленькая зарплата, ничего не платят, другие же платят по два, по пять, даже по десять рублей – всё зависит от их доходов".

"А как заботятся о детях в случае развода? Кроме того, что происходит с незаконнорожденными?"

"У нас не существует незаконнорожденных. По крайней мере, мы так их не называем. Независимо от того, состояли ли они в браке или нет, оба родителя, расставшись, несут равную ответственность за своё потомство. Дети остаются с одним из родителей, но другой продолжает платить свою долю. Если они оба признаются неспособными содержать своих чад, то государство берёт заботу о тех на себя, хотя родители всё равно обязаны выплачивать определённую сумму за их воспитание. Эта сумма всегда зависит от размера их заработной платы".

Комната, где регистрируются браки и разводы, не столь велика, как приёмная, и вместо плакатов с изображениями дурных болезней в ней только три портрета: первый – Ленина, второй – Сталина и третий – Карла Маркса. В центре помещения недалеко друг от друга стояли два небольших квадратных столика, и за ними председательствовали женщины, одетые в чёрные кожаные куртки и с коричневыми вязаными шалями на головах. Они выглядели как обычные работницы. У одной было худое и узкое лицо, у другой – пухлое и розовое, но обе обладали проницательными умными глазами и энергичными уверенными жестами.

"Давайте же, товарищи, давайте, – поторопила женщина за столом для бракосочетаний пару, мявшуюся у двери с застенчивым и нерешительным видом. – Не заставляйте меня ждать весь день, вы не одни сегодня женитесь, поспешите!"

И товарищи, оба чрезвычайно юные и румяные, робко и с видимым смущением подошли к столу. Но уже спустя три минуты их муки закончились. Каждый показал документ из своего местного Совета, председательствующая спросила невесту, какую фамилию та хочет носить, свою девичью или мужнину (и все жёны, которых мы видели, кроме одной, пожелали взять фамилию мужа), затем они оба расписались в книге регистрации, заплатили пошлину и удалились из комнаты в законном браке. Мы стали свидетелями десяти свадеб, и лишь одна сорвалась, потому что невеста сказала, что ей двадцать два года, хотя в её паспорте бестактно значилось, что ей двадцать восемь.

"Я не могу вас поженить, раз вы, гражданка, даже не знаете своего возраста, – строго отрезала регистраторша. – Идите-ка домой и выучите, сколько вам лет, а завтра возвращайтесь. Надеюсь, тогда не будет никаких расхождений". И она отпустила эту пару, не зарегистрировав. Щёки невесты были пунцовыми, а жених смотрел на неё с упрёком – печальное начало супружеской жизни, подумала я.

У бракоразводного же стола я увидела лишь одну посетительницу, которая что-то усердно писала.

"Если не помешаю, могу я спросить, что вы делаете?" – поинтересовалась я.

"Конечно, – не поднимая головы и не глядя на меня, ответила та. – Я развожусь".

"А где же ваш муж?" – упорствовала я.

"Ну, он ещё ничего об этом не знает, однако уже завтра утром получит открытку с уведомлением, что мы расстались".

Прежде чем покинуть отдел ЗАГС, я немного пообщалась с женщиной, восседавшей за бракоразводным столом, поскольку та была не столь занята, как её коллега за столом бракосочетаний.

"Я бы сказала, что тридцать процентов всех браков заканчиваются разводом, – поведала мне она. – Но это не значит, что все они остаются разведёнными навсегда. Иногда они остывают, скучают друг по другу, возвращаются и женятся снова. Вам не кажется, что данная система лучше, чем та, где пары живут под одной крышей, ненавидя друг друга, постоянно ссорясь и враждуя? Вместо этого они разводятся, обдумывают случившееся и либо остаются врозь навсегда, либо опять сходятся. И именно поэтому у нас больше нет проституции. Мужчина, которому стала в тягость его жена, разводится с ней и законно сходится с женщиной, в которую влюблён. Конечно же, вопрос о детях не позволяет разводам стать слишком частыми и лёгкими. В конце концов, если родители должны содержать своих отпрысков, то они дважды подумают, прежде чем разводиться, потому что забота о детях дорого стоит".

"А давай здесь разведёмся, а потом поженимся снова", – гениально предложила я Вику.

"Развод? Ещё одна женитьба? Я уже трижды сочетался с тобой по трём разным обрядам: гражданскому, методистскому и епископальному⁴³. Неужели этого недостаточно?"

Итак, мы покинули отдел ЗАГС, не изменив своего статуса.