Zitate aus dem Buch «Изюм из булки. Том 2»
Уже почти не сомневаясь в ответе, я спросил про рецепт спасения Родины.
— Сталин нужен. Сам не помню, но отец говорил: к праздникам все дешевело…
— А сами откуда, если не секрет?
— Так краснодарские мы. Дед — деникинский есаул был. У бабки шашка была, она еще прятала ее, там так и написано было: «от главнокомандующего Южным фронтом генерала Деникина»…
— И что дед?
Водила посмотрел на меня, как на иностранца.
— Расстреляли, ясное дело.
— Но Сталин — нужен? — уточнил я.
— Непременно.
…в декабре 2008 — пассажирский «боинг» рухнул рядом с жилыми домами на дальней окраине Перми.
Россиянка, разбуженная апокалиптическим взрывом, написала потом в своем ЖЖ: «в первую секунду я подумала, что это американцы ударили из установки “Град”…»
Вот спасибо тебе, программа «Время»! Умеешь сориентировать население.
Еще один неубиенный довод
…в защиту Андрея Дмитриевича прозвучал в те дни из уст «атомного» академика Александрова.
Какой-то партийный начальник в академических кулуарах заметил про Сахарова:
— Как он может быть членом Академии? Он же давно не работает!
Александров ответил:
— Знаете, у меня есть член, он тоже давно не работает. Но я держу его при себе за былые заслуги!
Увернуться, однако, удавалось не всем…
Сахарова исключали из Академии Наук. Позориться никому не хотелось, но — надо… Под страхом кадровых репрессий собрали кворум, прислали куратора из ЦК, и процесс пошел, хотя довольно вяло…
Ну очень не хотелось позориться!
И вот какой-то членкор, косясь на закаменевшего лицом куратора, робко заметил, что, мол, оно конечно… и Сахаров поступил с советским народом нехорошо… но вот незадача: академик — звание пожизненное, и еще не бывало, чтобы академиков исключали… нет прецедента…
На этих словах оживился нобелевский лауреат академик Капица.
— Как нет? — звонко возразил он. — Есть прецедент!
И куратор из ЦК КПСС облегченно вздохнул. А Капица закончил:
— В тридцать третьем году из прусской Академии наук исключили Альберта Эйнштейна!
Наступила страшная тишина — и Сахаров остался советским академиком.
На встрече с избирателями (во время моего похода в Госдуму осенью 2005-го) в диалог со мной вошла тетушка средних лет.
Вот вы говорите: демократия, сказала она, — так ведь татаро-монголы! Какая же демократия?
Когда татаро-монголы? — уточнил я на всякий случай (вдруг опять кто-то прискакал, а я не в курсе). Когда монголы-то? Да кругом всю жизнь враги, ответила тетушка, Сталин нужен! У всех кругом враги, заверил я, зачем же еще самим себя гробить? Так Олбрайт хотела Сибирь у России отнять, ответила мне на это тетушка. Точно хотела? — не поверил я. Точно-точно, успокоила тетушка. А демократия — это вранье, вон что демократы-то делают! Да кто демократы-то, спрашиваю. А вот Путин ваш, отвечает. А Америка вообще агрессор! Погодите, говорю, при чем тут Путин, бог с ней, с Америкой; вот вам Норвегия, смотрите, как работает демократия… Так Норвегия маленькая, отвечала тетушка, а мы вон какие, у нас реки замерзают, у нас демократии не получится.
Тут, вслед за логикой этого диалога, меня начало помаленьку покидать и сознание. Причем тут реки? — кричу уже в тумане. Исландия — вообще кусок камня на краю Ледовитого океана…
А зато Запад струсил, а мы Гитлера победили, отвечала тетушка.
Любой довод отскакивал от нее под непредсказуемым углом. Диалог вяз в теткиной голове и распадался на непереваренные куски. Я бился об нее, как Чичиков о Коробочку, и сдался, и в умопомраченном состоянии покинул поле боя…
А вот история другой тургруппы. Новый русский, уцелевший в процессе взаимного отстрела девяностых, остепенился и привез в Иерусалим братков следующего поколения.
Типа культур-мультур.
Привез — и предупредил: если чего в экскурсии не поймете, спрашивайте у меня, я переведу…
Хотя экскурсия шла по-русски.
И вот у Стены Плача братки поинтересовались: а чего у этих — кружке́ на головах?
— Головной убор на ортодоксальном еврее, — пояснила Лена, — называется кипа и означает, что еврей признает над собой власть Господа.
Братки дружно повернули головы к старшому — за переводом. И старшой перевел блистательно:
— Типа ты не самый крутой, — объяснил он. — Есть круче тебя!
— Как вас зовут? — спрашиваю напоследок.
— Южный, — отвечает. — Рэкетир Южный. Вы не сомневайтесь, — добавил он, — я настоящий был рэкетир, меня Кобзон знает…
Это был типаж советского технаря-итээра — симпатичный мужик средних лет на дешевой иномарке. Очки, правильная речь, положительный социальный заряд…
Наш разговор довольно скоро соскользнул на геополитику.
— Обложили кругом, — задумчиво сообщил технарь. — И радары эти против нас… Рвутся к ресурсам.
Я попытался уточнить, о чем речь. Оказалось: Штаты ждут момента, чтобы нанести ядерный удар, всех россиян уничтожить и взять голыми руками нашу нефть.
— Вот уже в Прибалтике НАТО… — говорил технарь. — А у меня во Пскове тетка.
Хотя никакого НАТО в Прибалтике нет, а Америке, для полного счастья, не хватает только нашего ответного ядерного удара, — родственный момент шевельнул во мне человеческие чувства.
— Тревожитесь за тетку? — спросил я.
— Да, — просто ответил он.
— Что же делать? — спросил я, уже готовый к нестандартным предложениям.
— В принципе, можно положить на грунт возле Флориды подлодку с боезапасом и рвануть вместе с командой, — складно ответил человек, не меняя рядности и скорости движения.
Судьба Флориды и команды российских моряков была решена в районе метро «Сокол», секунд за пять.
— И что? — спросил я, дурак дураком.
— Цунами будет, Флориду смоет, — просто пояснил он.
— Согласились, — говорю. — Что дальше?
— Так, — неопределенно пожал он плечами и замолк.
Дальнейшие шаги по повышению обороноспособности России еще не были просчитаны российским инженером. А может быть, идея смыть Флориду показалась ему самодостаточной.
Самое страшное в этом сюжете вот что: моим собеседником был совершенно нормальный и даже симпатичный человек! Он не вещал о конце света и числе Зверя, не рассказывал, как его облучали из угла инопланетяне…
Минут за пять до того, как утопить Майами, он по мобиле договорился с какой-то бабой Леной, что чего-то привезет ей под Тверь и поможет по хозяйству.
Для получения статуса беженца кандидат на заветную американскую «грин-карту» должен был доказать, что его ущемляли как еврея. Это был тот редкий случай, когда погром мог улучшить материальное положение.
И приходит на интервью в американское посольство немолодой человек с характерной выправкой. Сотрудник посольства смотрит на него, смотрит в его бумаги и интересуется:
— Ну вот, вы — полковник советской военной авиации, награждены медалями… Расскажите, как вас ущемляли по национальному признаку?
Летчик был готов к вопросу и пожаловался без раздумий:
— Когда в семьдесят третьем наша эскадрилья готовилась бомбить Тель-Авив, меня не взяли!
Через несколько дней в полк из отпуска вернулся мой стукачок-землячок. Увидев меня, он радостно протянул ладошку:
— Здравствуй!
— Здравия желаю, — ответил я.
Седов удивился.
— Ты не подаешь мне руки?
Я был вынужден подтвердить его подозрение.
— Почему? — спросил он.
— А вы сами не догадываетесь, товарищ лейтенант?
И он догадался.
— А-а, — протянул как бы даже с облегчением, — это из-за докладной?
— Из-за докладной, — подтвердил я. Слово «донос» мои губы не выговорили: трусоват был ваня бедный.
— Так это же моя обязанность, — объяснил Седов, как будто речь шла о выпуске боевого листка. — А вдруг ты завербован?
Я заглянул ему в глаза. В них светилась стеклянная замполитская правота. Он не издевался надо мной и не желал мне зла. Он даже не обижался на мое нежелание подать ему руку, готовый терпеливо, как подобает идеологическому работнику, преодолевать мои интеллигентские предрассудки.
— Видишь, — сказал он, — проверили, отпустили; все в порядке. Поздравляю.
В слове «проверили» был какой-то медицинский оттенок. Меня передернуло.
— Разрешите идти?
Он разочарованно пожал плечами:
— Идите.
И я пошел — по возможности подальше от него.
