Buch lesen: «Гаярума»
Глава 1
Мороз безжалостно вонзал когти в жителей Гаты, торопливо снующих по Базарной улице. На городской башне гигантские стрелки замерзших часов медленно переползали за полдень. Завтра наступал апрель, и когда-то давно в это время в городе начинали цвести одуванчики.
Эйван не помнил тех времен, он вырос уже при Светочах, которые согревали своим теплом свободные города и поселки Ральвадии. Но бабка Майя, живущая по соседству, любила хвастаться коллекцией засушенных цветов, добавляя к каждому букету затейливые истории – о том, что раньше весна была доброй и приходила как положено в марте, что поселки не отдавали столько денег за тепло Светочей, и что в страшный ледник, подкравшийся к людям с севера, никто тогда не верил. Засушенные одуванчики выглядели плохо, потеряв цвет и форму, другое дело – карточки с рисунками, которые имелись у старушки к каждому растению. Их Эйван разглядывать любил. Такие карточки раньше рисовали монахи, еще до того, как ушли бороться с ледником и пропали без вести. Место монахов вскоре заняли колдуны, которые подарили людям Светочей, но про монахов Эйван думал частенько. Правда, по рассказам бабки Майи выходили они еще страшнее колдунов – ростом с деревья, с длиннющими руками, царапающими землю когтями, с глазами-молниями и косматыми гривами, в которых жили злые феи.
Эйван перестал верить в сказки с тех пор, как мать дала ему тощий мешочек с семечками, посадила на телегу к торговцу дровами и велела в родную деревню больше не возвращаться, потому что ей других шестерых детей кормить нечем. Хмурый неразговорчивый мужик привез его в Гату, где Эйван попрошайничал, пока городская стража не собрала беспризорников и не развезла по новым деревням, насильно подселив в семьи тех, кто получил от губернатора земли. В отличие от других мальчишек, закончивших свою молодость в хрустальных рудниках, где работали почти все деревенские, Эйвану повезло. Он достался кряжистому старику, который пообещал лупить его за каждый промах, однако после недолгой, но мощной вспышки черной росы, унесшей половину деревни, в том числе и старика, Эйван остался один. Потрепанные болезнью деревенские решили дом у подростка не отбирать, тем более что пустовало каждое третье жилище. Всем было мало дела до какого-то беспризорника, и Эйван занялся тем единственным, что умел – выживанием. Родную деревню он никогда не искал, а семечки больше не ел, впрочем, подсолнечник в Ральвадии родился плохо, а потому считался роскошью, доступной разве что городским.
Эйван привык обходиться малым, а вот его друг – верзила Лес, которого природа одарила силой, но не умом, ел все подряд. Даже сейчас, пока они стояли у Дворца Светочей, ожидая, когда охрана пропустит очередную партию просителей, Лес грыз хвойную ветку.
Плохая примета – он украл ее у доярок, которые возвращались после утренней дойки с охапками порубленной хвои. Сквозь свежие еловые ветки обычно процеживали первый удой. Не только в Далевале, но и по всей Ральвадии люди верили, что первое молоко нужно проливать сквозь сложенные крест-накрест хвойные веточки. Так оно будет дольше храниться, и целебных свойств станет больше. Потом эту «молочную» хвою втыкали в снег или в землю у хлева, чтобы отогнать от скотины ведьм и болезни. Однако ребятня, да и такие непутевые, как Лес, всегда норовили стащить ветку другую, считая ее лакомством. Эйван раз пробовал «молочную» ель, но ничего, кроме привкуса обычных хвойных смол, не почувствовал.
А Лес вот жевал. Аромат ели смело соперничал с запахом жареных пирожков с мясом, которыми бойко торговала девица в синем платке у входа в здание. Дворец Светочей, как и все дома Гаты, где жили богатые и знаменитые, возвышался в конце Базарной улицы, одним своим видом свидетельствуя о том, что торговые дела на этом месте заканчиваются, и начинается сакральное. Эйван не знал, почему дело Светочей относили к духовной стороне жизни людей. Ведь таких торгашей, как они, еще стоило поискать. Даже девица в синем платке, сдирающая с голодных просителей бешеные деньги за крошечные пироги с сомнительным мясом, казалась сущей благотворительницей по сравнению с алчными Светочами. Лес, кстати, не удержался и попытался выпросить у торговки пирожок за полцены, но девица знала, что скоро Светоч Арина пойдет в обход по улицам города, и тогда желающих купить ее мясо в тесте появится множество. Эйван же только порадовался тому, что у Леса не хватило денег. В прошлый раз друг в городе что-то съел, после чего валялся у старой Майи на лекарской лавке, жуя дубовую кору от поноса.
– Она должна согласиться, – уверенно заявил Лес, в очередной раз опасливо покосившись на корзину, которая висела на металлической балке, торчавшей из стены Дворца Светочей. Все знали, что это здание стало дворцом всего год назад, а раньше здесь обитали городские палачи, которые рубили головы осужденным. Корзина как раз для таких голов и предназначалась – на всеобщее обозрение и устрашение. После того как губернатор Гаты отдал здание Светочам, палачей переселили ближе к почтовой и судебной башням, но корзину те оставили. То ли позабыв о ней, то ли в назидание. Светочи, странное дело, тоже «украшение» снимать не стали, о чем горожане судачили, но тишком. Злить таких важных людей сплетнями и домыслами все побаивались.
– Не знаю, – неуверенно протянул Эйван. – В прошлый раз отказала.
– В прошлый раз ты плохо старался, – фыркнул Лес. – Уж поуговаривай ее. Она все-таки баба, хоть и Светоч. Васька так хотела цветущую вишню во дворе на свой день рождения увидеть. А если еще и я под этой белой вишней постою, то, может, у нас что и склеиться. Как думаешь?
Эйван промолчал и поспешил подвинуться на место тех, кто вошел в здание. Очередь двигалась медленно. Замерзший охранник пропускал просителей группами по пять человек, но, когда дверь открывалась, было видно, что внутри не протолкнуться. Впрочем, долго ждать Эйван не собирался. Ему бы только попасться на глаза Арине. Он не знал, что за магия срабатывала каждый раз, но Светоч Арина принимала его без очереди. Они с Лесом вместе часто пытались вспомнить, где деревенский парень Эйван мог встретиться с Ариной, да еще и получить такие привилегии, но ничего придумать не удавалось. Эйвану казалось, что он всю свою жизнь помнил, как одну линию, без узелков и обрывов. Но нет, где-то темное пятно имелось. Решили, что однажды она заметила его в толпе, когда делала обход, и по какой-то причине выделила. Эйван предпочел бы вообще не иметь общих дел со Светочами, но выбирать не приходилось. Лес ему, конечно, жутко завидовал. Знал бы друг, чего стоили Эйвану эти «прошения» у Арины, зависти бы у него поубавилось.
Приютивший Эйвана поселок Дальний Вал или Далевал, как называли деревню местные, переживал не лучшие времена. После обвала штольни далевальская хрустальная шахта, где работала большая часть деревенских, простаивала уже полгода. Если с губернатором Гаты староста об отсрочке налогов договорился, то Светочи сделок не признавали. Нет денег – нет тепла. Нет тепла – живи в вечной зиме. Не взошли посевы – подыхай с голоду. Шахту начали раскапывать, но ударили морозы, и земля встала колом. Без Светочей обвалы было не отогреть, а Светочи за свою работу брали деньги. Тех средств, что сейчас зарабатывала деревня, на приглашение Светоча не хватало. А так как добыча снежного хрусталя остановилась на неопределенный срок, Далевал мерз. В отличие от города, которого стужа и морозы беспокоили только ночью, так как днем работали Светочи, деревня мерзла постоянно уже много месяцев подряд – и даром что на календаре значился конец марта.
О том, что Светоч Арина принимает Эйвана без очереди, да еще в личных покоях, друзья молчали. Лес согласился, что староста никому житья не даст – ни ему, ни Эйвану. И уж тем более они не рассказывали о том, что Светоч самой Гаты по просьбе Эйвана и в тайне от Верховного Светоча и ордена посещала Дальний Вал пару раз в начале календарной весны – и именно поэтому сады и лес рядом с деревней еще не погибли. А вот почему она это делала – было тайной для обоих. Впрочем, Эйван с Лесом тоже не всем делился. Да и вообще о каждом своем посещении Дворца Светочей старался поскорее забыть. От одного вида Арины его трясло, и сейчас тоже был не лучший настрой. Захотелось выместить плохое настроение хоть на ком-нибудь, поэтому Эйван повернулся к Лесу, все еще глазеющему на корзину, и прошептал:
– Не пойдет за тебя Василика, даже голову бредней этой не забивай. За паскуду Яшку пойдет только потому, что он телегу с блестяшками у соседей смог отбить, а ты нет. Что ей твои вишни? Ваське приданое нужно, живот набивать, да в меха дорогие кутаться. И чтобы детей было чем прокормить. Посмотрю я, как ты ей о своих удочках рассказывать станешь.
А сам подумал, что настоящая паскуда сейчас тут, рядом стоит. И если в зеркало поглядеть, он даже ее рожу увидит. Нельзя человеческие мечты топтать. Верит Лес, что сможет разбогатеть на своих подледных удочках, значит, пусть верит. Даром, что ли, он их с утра до ночи мастерит? Ну и пусть, что их сейчас не покупают, может, еще придет его время. Вот он, Эйван, тоже ведь мечту лелеял. Правда, в отличие от фантазий Леса она у него совсем безумной была, потому приходилось молчать. Эйвану и так хватало, что его за глаза местным дурачком называли.
А вот то, что воровство в Далевале стало у парней излюбленным делом, было плохо. «Блестяшками» все деревенские звали хрустальные камни, что добывали в рудниках, и Яшке, сыну пекаря, удалось отбить целую телегу у эхедемцов. В соседнем поселении землю не трясло, и шахта не обваливались. С добычей все у них было хорошо. Вот только Эхедемия уже год как Светочам за тепло не платила, и налоги в Гату тоже не отсылала. Воевать они собирались. А то, как эхедемцы могли воевать, Дальний Вал понял, когда соседи явились возвращать награбленное. Все мужики далевальские вышли, но закончилась встреча мясорубкой, раненными, шестью новыми могилами и двумя калеками – один без руки, другой без ноги, которых староста все грозился отправить в город милостыню просить, да не мог с духом собраться. Как-никак свои были, хоть теперь и обуза.
«Блестяшки» эхедемцы забрали, но Яшка все равно героем прослыл. И если с тех пор Дальний Вал волновало то, как обиду утолить да месть справить, Эйван же думал о том, как эхедемцы без Светочей выживают, и куда свои хрустали сбывают, раз в Гату их отдавать отказались. Неужели как торговлю с южанами затеяли? Но до южных земель еще добраться надо было, Зимнюю Выть перейти, а это только Миражам под силу. Кто из обычных людей пробовал, живым не вернулся. Только мертвым. На своих двоих, с горящим взглядом, но бездушным телом. Будто кто-то сверху им руки-ноги двигал. Таких рубили топорами да секирами, едва они границу Ральвадии пересекали. Тяжелая была у егерей работа.
Староста Далевала губернатору, конечно, нажаловался, а тот и заявил, что эхедемцам гулять на воле месяц от силы осталось. С тех пор все деревенские ждали, когда через Дальний Вал отправят армию с мятежниками разбираться. А вместе с ожиданием лелеяли надежду, что с вояками и Светочи ходить начнут. Не станет же Ральвадия своих солдат морозить, отправит с ними в поход благостных служителей тепла и солнца, вдруг и в Далевале получше жить станет.
С тех пор как ледник приблизился к Ральвадии, окутав ее вечным туманом холода, только Светочи землю с людьми и спасали. Эйван Светочей люто ненавидел – за лукавство и скряжничество, но мнение свое держал при себе. За плохое слово в сторону Светочей могли и камнями побить. Согласно договору с Гатой от какого-то там древнего года губернатор Первого города помогал всем поселениям в нужде – оплачивал работу Светоча при посеве, а затем обогрев полей до сбора урожая. Да только все понимали, что без регулярных посещений, за которые полагалось платить отдельно, добра не будет.
Пример Лягиля, поселка близ Красивой горы, остался в людской памяти надолго. Денег Светочам лягильские не платили, благостные приходили все реже, встречали их все хуже. Верховный орден вынес Лягилю два предупреждения, а вместо третьего Светочи не пришли. Губернатор, конечно, просил за деревню, но только для вида. Урожай в Лягиле погиб от заморозков в июле, деревню охватил голод, а через пару месяцев люди разбежались – одни в разбойники подались, другие в солдаты, а третьи к леднику ушли, Принцессу Весны искать, да только Эйван был уверен, что не было ее там, на севере.
О Принцессе Весны, которую ледник свел с ума, сделав ее чудовищем, Светочи первые рассказали. Может, люди в их байки и верили, да только не Эйван. Он вообще ни в каких богов не верил. До недавнего времени.
– И зачем губернатору столько хрусталя? – задумчиво произнес он, наблюдая, как измученные лошади тащили по базарной улице телегу, груженную знакомыми мешками. По велению Гаты снежный хрусталь можно было перевозить только в льняных тканях. Лохи, поселок в долине, где хрустальных рудников не имелось, только за счет этого и жил. Все поля у них леном засевали, и судя по тому, что лохийцы сидели не на последних рядах Городского собрания, с доходом у них все было хорошо. Женщины Лохи на все свободные поселки Ральвадии мешки шили.
– Сразу видно, что деревня, – фыркнул стоящий рядом с Эйваном бородач. – Хрусталь наш силу Светочей благостных поддерживает, напиток из него для них готовят. Молодцы Змеинцы, вон сколько камушков наколотили. Не то что далевальцы, сволочи ленивые. Я на них в прошлом году поставил, а они взяли и рудник свой сломали, чтоб им всем с голоду сдохнуть.
Эйван покосился на краснорожего мужика, но вслух ничего не сказал. Горожане деревенских недолюбливали, и неприязнь была взаимной. Делать ставки на то, какая деревня сколько хрусталя насобирает, давно вошло у городских в привычку. Да они вообще разным воздухом дышали. Горожан Светочи грели бесплатно просто потому, что ходили по тем же улицам. А деревенским за то, чтобы благостные прогулялись по их полям, приходилось платить. Логики в этом порядке Эйван никогда не видел. Что будут жрать все эти бородачи, если деревни замерзнут? Точно не крыс. Другое дело, что поселок и деревень в свободных землях Ральвадии насчитывалось больше сотни. И многие сидели на таких жирных запасах хрустальной руды, что добывали ее, особо не напрягаясь. Оттого и денег у них водилось немерено, и Светочи из гостей у них не вылазили. А некоторые деревни, разбогатев, приглашали к себе благостных жить постоянно, и те, конечно, соглашались – за приличную сумму.
Нет, не в хрустальном напитке было дело. Эйван в подобные сказки не верил. Однажды они с Лесом отправились на охоту за Красивую гору, дошли до Дуй-Леса, где и заблудились. Плутали всю ночь, пока не выбрались на опушку, откуда увидели вереницу возниц, пробирающихся по едва заметной таежнице, лесной тропе, в сторону ледника, дыхание которого на вершине особенно ощущалось. И гружены те телеги были знакомыми льняными мешками, которые шили женщины Лохи. Эйван сначала решил, что разбойники поживились, но потом разглядел герб Гаты и доспехи стражников, скрытые теплыми зимними плащами – точь-в-точь, как на том охраннике, что пропускал очередную партию людей на прием к Светочу.
С тех пор Эйвану не давала покоя мысль, зачем губернатору Гаты понадобилось отправлять драгоценный снежный хрусталь куда-то в сторону ледника. Там и поселений человеческих не было. Все к югу переместились, одна вот Ральвадия на своих землях за счет Светочей держалась. Эйван хотел за повозками проследить, но Лес отчего-то запаниковал и пришлось уходить. Не оставлять же было бедолагу в лесу одного. Лес был хорошим парнем, но в детстве его поцеловала кикимора, с тех пор вот голова у него иногда не соображала. Наверное, и подружились они потому, что одного считали дурачком, а другого чокнутым.
– Давай-давай, – засуетился Лес, подталкивая Эйвана в спину. – Твоя очередь.
Без помощи верзилы Эйван в заветную дверь снова бы не попал. Но друг надавил, подтолкнул, стоявшие впереди поддались и, расступившись, освободили место, чтобы Эйван, наконец, оказался внутри. Сзади грохнула, затворяясь, массивная створка.
Тепло окутало сразу – ласково, нежно, знакомо. Приятный полумрак рассеивали пятна света, льющегося с потолка от гигантских люстр. Эйван оказался в самом конце просторной залы, наполненной людьми. Бесконечные головы просителей выстроились рядами, и где-то там вдали возвышался белый трон Светочей, на котором восседала Арина. Эйван не мог видеть ее лица, но ему показалось, что она посмотрела сразу на него. Конечно, это было безумием, ведь в зале собралось не меньше ста человек, а его самого прижали к стенке две женщины, которые пытались протолкаться в ряд поближе к Арине. Эйван даже не пытался. Ему бы не задохнуться, потому что горожанки оказались дородными и вовсю работали локтями, сосредоточившись на цели. Пахло человеческим потом, несвежим дыханием и затхлым воздухом. Иногда в эту смесь врывались благовонные потоки цветочных ароматов – то сквозняк приносил воздух, который, видимо, окружал Светоча. И, правда, не будет же Арина вдыхать человеческую вонь? Такие, как она, жили в роскоши и неудобств себе не причиняли.
Казалось бы, все Эйван знал про Светочей и эту Арину. Вот только одного не понимал. Что она в нем нашла? Стоило ей пальцем шевельнуть, и все красавчики Ральвадии штабелями у ее ног лягут. Ведь не рядовым Светочем она была, а первым городским – до такой должности еще дослужиться надо.
Эйван заметил, как в море человеческих голов поднялось волнение, и занервничал. От трона Светоча отделилось человек пять стражников, направляющихся явно в конец зала – примерно туда, где стоял он. Значит, все-таки заметила. Сколько раз Эйван себе говорил, что ничего такого между ними не происходит, он мужчина, она женщина, к тому же красивая и знатная, гордится бы собой, да момент ловить, но почему ему каждый раз после посещения Дворца Светочей казалось, что его в болотной тине изваляли – причем не только тело, но и душу вымазали. На какое-то мгновение захотелось все бросить и удрать. Пусть Лес сам со своими вишнями выпутывается. Шансов на то, что Васька хоть глазом на верзилу посмотрит, никаких не было. Василика девка капризная была, ей либо красавца, либо богача подавай, а Лес ни тем ни другим не являлся. Арина же и так к ним заглянет. Посевные начинались через две недели, и губернатор обещал оплатить работу Светоча в Далевале.
Малодушие и трусость едва не взяли вверх, но тут дородных дам, прижимавших Эйвана к стене, оттеснили, и двое стражников ловко подхватили парня под руки. Люди сразу стали расступаться сами, решив, что взяли преступника. Никто перед лицом Светоча не хотел даже касаться грешника. Не прошло и пяти минут, и вот Эйван уже стоял в знакомом месте, которое иногда снилось ему в кошмарах – в покоях Светоча Арины.
– Ожидайте, – буркнул стражник и захлопнул дверь. Грохнул засов, а через секунду неспешно загудели голоса охраны, которую выставили снаружи.
Эйван втянул воздух, шумно выдохнул и одернул сюртук, который у него имелся специально для таких случаев – выхода в город и встречи с Ариной. Сюртук был ношеный, но чистый и когда-то принадлежал богачу. На спине остались красивые замшевые вставки с вышивкой, изображавшей охоту на кабана. Пуговиц не хватало, но Майя пришила новые – деревянные, которые покрасила в тон тесьме. Та причудливым узором плелась по лацканам и карманам. Лес уверял, что нашел костюм в лесу, но Эйван знал, что друг снял его с трупа. В последнее время в лесу находили много мертвецов – люди замерзали, отправляясь по делам, и даже дары Светочей, которые покупали гонцы, не всегда охраняли путешественников от холода. Лес точно оставил бы такой красивый сюртук себе, если бы тот на него налез. В последнее время верзила стал особенно большим – то ли пух с голода, то ли, наоборот, где-то подъедал, скрывая лакомства от единственного друга. Впрочем, Эйван не обижался – к вкусной еде он был равнодушным.
Правда, голод о себе тоже напоминал. В Гату они с Лесом отправились рано, еще затемно, надеясь избежать гигантской очереди у дворца, но большинство просителей, как выяснилось, ночевали у входа с вечера, поэтому друзья все равно опоздали. Оттого его взгляд сейчас так манили четыре красных яблока, лежавших на изящной тарелке на подоконнике.
В рабочем кабинете Арины ничего не изменилось. Массивный стол с таким же стулом, пара высоких окон с витражами, табурет для редких посетителей, вроде Эйвана, всегда закрытый книжный шкаф со створками из непрозрачного стекла, тахта, обитая мягкой кожей, и бумажная ширма в восточном стиле, загораживающая угол. Эйван знал, что за ней прятался чан с водой, но проверять не стал. Ему всегда в этом кабинете мерещился запах распаренных листьев чабреца и мяты, которые Светоч любила добавлять в воду.
Секунды превращались в минуты, последние тянулись и приближались к часу. Эйван уже исходил позволенную часть кабинета вдоль и поперек. Наступать на ковер не разрешалось, приближаться к бумагам, разбросанным на столе, тоже. Повторять ошибок он не собирался. Снаружи послышался шум возбужденной толпы, и Эйван выругался. Кажется, Арина отправилась обходить улицы, а он, наивный, уже решил, что она отменит работу ради встречи с ним. Кажется, долгое общение с Лесом начинало на нем сказываться: Эйван тупел. И ошибок допускал слишком много. Например, пришел к Арине снова после того, как она так изящно вытерла о него ноги в прошлый раз.
С другой стороны, не только ведь в вишнях дело, попытался успокоить он себя. Губернатор Дарон, конечно, обещал оплатить Светочам посевные, но кто его знает. Зеленцы в прошлом году ждали таких «оплаченных» больше месяца, а потом влезли в долги и сами Светоча оплатили. Вот только далевальцам в долг в этом году никто давать не спешил. Деревня уже пятый год в долги залезала, а отдавала медленно, со скрипом и напоминаниями.
«Хорошее я дело делаю, – еще раз попытался убедить себя Эйван. – Деревню спасаю. Герой. На старосту плевать, и на вишни Василикины тоже, а вот у старой Майи тюльпаны точно зацветут, если Арина свой зад в деревню притащит. Тюльпаны горожане любят, бабка за них хорошо денег справит. Может, новые башмаки себе закажет».
Светоча все не было. Устав ходить, Эйван присел на пол у окна с яблоками. Подумал раз, другой, а на третий решился. Взял одно яблоко, покатал в ладонях, втянул сладко-кислый аромат и съел. Вместе с косточками и черенком. Яблок он не видел давно, с прошлого сезона.
Наверное, Эйван задремал, потому что очнулся от грохота открываемой двери. На пороге стояла Арина в традиционном белом плаще Светочей и такого же цвета перчатках выше локтях. Ни пятнышка на них не было. Эйван не знал, как горожане умудрялись носить одежду белого цвета и не пачкать ее. Грязь в Гате едва ли не с неба капала. Даже если только по тротуару ходить, тебя либо телега, проезжающая мимо, окатит, либо с карнизов что-нибудь на голову прилетит. Но, конечно, все это не про Светочей. Они же благостные, грязь к ним не липнет.
Служанка забрала у Арины плащ и, не смея поднять глаз, а тем более, не глядя на Эйвана, который, разумеется, подскочил, вытянувшись у окна, исчезла из комнаты. Арина на парня тоже особо не смотрела. Подошла к столу и села, подвинув к себе тарелку с дымящимся рагу, которую внесла следом другая служанка. Светочи, может, и были посланы ангелами, но природу имели телесную, человеческую. Уж Эйван о ней мог смело судачить, знал не понаслышке.
– Явился? – вместо приветствия буркнула Арина, зачерпывая рагу ложечкой. Эйван чуть сознание от ароматов не потерял. Яблоко нисколько аппетит не утолило. Солнце перевалило за полдень и поглядывало в сторону заката. На месте Светоча Эйван попросил бы принести огромный черпак. Ковырять рагу ложечкой ему казалось преступлением. А еще хлеба, овощей свежих, торт шоколадный на десерт. И это он разве недавно рассуждал о том, что к лакомствам равнодушен?
Впрочем, ни хлеба, ни десерта Арине не принесли. Рабочий график Светочей даже перекусить им толком не позволял. Все набегом. И еда, и удовольствия. Вот закончит она с Эйваном, а потом, наверное, на совещание с губернатором покатит. Или даже в Верховный орден.
Эйван сглотнул и вежливо склонился перед Светочем. В последний раз они расстались плохо, потому что он ей отказал, и сейчас Эйван не знал, чего ждать от благостной. Разумеется, она будет ядовитее, чем обычно.
– Хочу просить о тепле, – начал Эйван с ритуальной фразы, с которой обращались к Светочу.
– Ты работать на меня будешь? – перебила его Арина, по-прежнему вяло ковыряя вилкой в тарелке. Наверное, поэтому у нее была такая фигура – Светоч регулярно недоедала. Фигуру свою Арина любила. То было видно по нарядам, какие она выбирала. Вот и сейчас на ней было платье с вырезом до низа живота, и только тесемки удерживали его края там, где должно было соблюдаться приличие. Впрочем, даже Василика вряд ли смогла бы надеть такой наряд. Деревенские девушки отличались пышными формами, а особенно грудью. Арина же похвастаться большой грудью явно не могла, но, как уже объяснили Эйвану, среди горожан именно такие формы, как у первого городского Светоча, считались эталоном красоты.
– Прости, благостная, я уже работаю, – промямлил он, ненавидя себя за эту слабость.
– В шахте вашей разваленной тебя не числится, а значит, ты бездельник и лентяй, как и все в Дальнем Вале. Кто работает, у того сады цветут, как положено, с марта, и только лоботрясы милостыню у властей просят.
– Пока ледник не отступит, вряд ли у нас в марте что-то цвести начнет, – ляпнул Эйван, тут же прикусив язык, но было поздно.
– Удивляюсь я тебе, сколько еще мне надо времени потратить, чтобы ты в силу нашу поверил. А ну, подойди. Только обувь сними, ковер не пачкай.
«Начинается», – подумал Эйван, но ошибку он допустил сам, теперь нужно было расплачиваться.
Разувшись, подошел к столу и, повинуясь жесту Светоча, опустился на колени, оказавшись глазами на одном уровне с недоеденным рагу. Кажется, Арина совсем потеряла интерес к еде, а вот Эйван ее явно интересовал – горящий взгляд выдавал молодую женщину с головой.
– Чувствуешь? – прошептала она. Перегнувшись через стол, Светоч коснулась пальцами его щеки. – Это тепло. Только наша сила сохраняет жизнь в этом проклятом крае.
Пальцы у Арины были теплые, но не горячее, чем его собственные. Однако Эйван послушно закивал. Мол, да, это чудо из чудес. Наверное, перестарался, потому что в следующий миг Светоч отвесила ему пощечину.
– Не паясничай, – Арина вернулась в кресло с недовольным видом. – Секретарь, охранник, дневальный – да кто угодно, я тебе любую должность подберу. Зачем сидишь в той дыре?
«И почему ты ко мне прицепилась?» – мысленно протянул Эйван, вслух же сказал:
– Болею я от городского воздуха, тесно мне здесь.
Вроде прозвучало честно, потому что Арина отстала. Было бы хуже, если бы она поставила условие: прихожу в деревню, только если ты соглашаешься. Но, видимо, какие-то границы у нее еще оставались. К счастью, для него.
– Значит, хочешь на цветущие деревья посмотреть? – задумчиво протянула она, и ее взгляд ему не понравился. Эйван кивнул.
– Мне кажется, ты от меня что-то скрываешь, – Арина встала и присела на край стола, прямо напротив стоящего на коленях Эйвана. – Говорят, ты на Красивую гору часто ходишь. Плохое это место, можно замерзнуть даже на ходу. Наше тепло туда не дотягивается. Что ты там ищешь?
Эйван снова сглотнул и сделал испуганный взгляд, старательно пряча в нем правду.
– Ягоду, – выдохнул он. – Болтают, что там ледяница растет. Мол, эхедемские пацаны мешками ее собирают.
А перед глазами отчетливо встал образ пещеры с огромным сияющим кристаллом, будто росшим из породы. Эйван даже не смог к нему подойти – не выдержал холода, веющего от камня. А уж он-то к холоду точно был привыкший. Тайну кристалла Эйван пока бережно хранил. Даже Лесу не рассказывал. Находкой он был доволен. Не зря всю зиму по Красивой горе ползал. Место-то и впрямь считалось проклятым. Что делать с открытием, Эйван пока не решил, но догадка витала в воздухе и снилась ему ночами. Он ходил к тому кристаллу каждую неделю, смотрел, на месте ли, но теперь знал, что за ним следили, а значит, надо будет вести себя осторожнее. Светочам точно знать про тот ледяной камень не стоило.
Арина откинула голову и рассмеялась.
– Не знала, что ты у меня такой доверчивый, – наконец, отдышалась она. – Ледяницы! Вот выдумщики. Нет такой ягоды. Ты еще в Принцессу Весны поверь.
Эйван насторожился. Когда Светочи говорили что-то не делать и во что-то не верить, следовало поступать в точности наоборот.
– Да не верит в нее никто, – осторожно заметил он, но, к счастью, гнева Светоча не вызвал.
– Как никто? – фыркнула она. – Вон, эхедемцы ее каждый месяц вызывают. Почему бы тебе не попробовать, раз ты в нас, Светочей, не веришь?
– Не знаю, как это делается, иначе, наверное, попробовал, – снова ляпнул Эйван.
Арина отреагировала неожиданно. Подошла к книжному шкафу, вытащила потрепанный том с верхней полки, полистала и сунула открытую посередине книгу под нос удивленному Эйвану.
– Вот, гляди, – хмыкнула Светоч. – Это сборник мифов и сказаний Ральвадии. «Сплетите соломенную куклу из пустого колоса пшеницы, лицо склейте из глины, над которой пролетела ласточка, губы чучелки помажьте своей кровью, а сердце проткните ножом, с которым в первый раз пошли на охоту», – зачитала Арина. – Ты серьезно? Еще раз такое услышу, распоряжусь, чтобы тебя на площади перед всеми высекли за клевету на Светочей и языческие помыслы.
Поворот получился неожиданный. Зачем тогда эту запись ему показывала? Арина книгу захлопнула и швырнула ее на подоконник к яблокам. Задержала на них взгляд, потом посмотрела на Эйвана, который уже сто раз пожалел, что поддался на уговоры Леса и пришел сегодня во Дворец.
– Стража! – крикнула Светоч, и в комнату тут же вбежали двое дюжих парней.
– Я отдам яблоко, могу купить, – попытался выкрутиться Эйван, но было поздно. Повинуясь знаку Арины, один охранник схватил его сзади за локти, а второй принялся бить в живот, целясь в район желудка.
– Конечно, отдашь, только мне деньги твои не нужны, – проворчала Арина, отворачиваясь от Эйвана, которого выворачивало на пол тем несчастным яблоком. – Принесите тряпку, пусть приберет. И впредь не смей даже думать о том, чтобы воровать у Светочей.
Стражники поспешили удалиться, чтобы гнев благостной не перекинулся случайно на них. Пока Эйван возился на полу с тряпкой, стараясь не растерять остатки самообладания, Арина подошла к ширме и, отодвинув ее, потрогала пальцем воду.
