Глава 15
Благодарность и её последствия
– А вот и наш спаситель, Анечка! – громогласно объявила дама ещё издали, и публика, прогуливающаяся по Приморскому бульвару, повернулась на интересный шум, отвлекаясь от разговоров, флирта и кормления голубей.
Я попятился было, впадая в панику и стресс, но Ольга Николаевна, вытащившая меня сегодня на прогулку, преградила дорогу, улыбаясь так, как только могут улыбаться слабые и беззащитные женщины.
– Анечка! – торжественно объявила дама голосом, которым хорошо объявлять начало парада, если бы только военными могли командовать женщины с ярко выраженным базарным сопрано, – Вот этот молодой человек спас тебя!
Схватив свою дочь за руку, она начала приближаться самым угрожающим образом, неотвратимая и решительная, как робот-пылесос.
– Знакомься! Это твой спаситель – Пыжов Алексей Юрьевич! – несколько минут она расписывала меня, смешав воедино традиции нижегородского ярмарочного балагана и светского приёма, нимало не смущаясь сим странным сочетанием не сочетаемого.
"– Из провинции мадам… – мелькнуло в голове, – из очень глухой провинции".
На меня тем временем уже собирается народ, как на цирковое представление. Публика на бульваре обычно весьма деликатна и не страдает излишним любопытством, но здесь и сейчас, по меркам людей светских, практически парад-алле, так что в этом случае проявлять интерес не только можно, но и нужно!
– Мы, Еропкины, – громогласно объявляет дама, – умеем быть благодарными!
… у меня заныли доселе не болевшие зубы, но Александра Георгиевна наступала с тем напором и отвагой, которые в мирной жизни несколько пугают.
Невысокая, коренастая, более всего она походит на обтянутую платьем тумбочку, но энергии и самоуверенности в этой даме столько, что хватило бы на нескольких светских львиц. Почему-то пришло в голову, что она, наверное, и замуж так же вышла – решительно и неотвратимо, не слишком интересуясь мнением будущего супруга!
Сама спасённая ведёт себя инертно, поддакивая в нужных местах, кивая и говоря то, что хочет услышать драгоценная маменька.
– … от жары дурно стало, – поясняет Александра Георгиевна, и в который уже раз начинает пояснять подробности недавнего происшествия кому-то из знакомых, оказавшихся среди гуляющих. Почему-то важным оказывается не только спасение дочери или почему ей стало плохо, но и недавний переезд семейства Еропкиных в Петербург, в связи с повышением супруга по службе.
Девушка смущается, кивает, мило розовеет и ведёт себя так, как и положено благонравной девице в подобной ситуации. Ей шестнадцать…
– … невеста! Совсем взрослая стала, – перескакивает маменька на другую тему, и в течение нескольких минут весьма подробно, и я бы даже сказал, с некоторым упоением рассказывает о приданом дочки. Видно, что тема приданого даме близка и понятна, поэтому мы выслушали подробный отчёт о состоянии доходного дома в Саратове, десятинах плодородной земли и небольшом пакете акций, составленном из самых высокодоходных предприятий Российской Империи.
Сама спасённая, упитанная девица лет шестнадцати с лицом милого поросёночка, обещающим стать в будущем настоящим свинством, тупит глазки и теребит веер. Но видно, что речи маменьки, несмотря на некоторую неуместность, ей очень даже нравятся.
Не знаю, что ей нравится больше – гарантированное (как ей кажется) благополучие, или же неизбежное замужество? Анна Владимировна – живое воплощение поговорки "Уж замуж невтерпеж", и что-то мне подсказывает, что привлекает её не сам факт венчания и изменение статуса (хотя и не без этого), сколько само таинство брака.
– … пикник! – восклицает Александра Георгиевна и энергично складывает веер о раскрытую ладонь, – Нужно непременно устроить пикник! Алексей Юрьевич, вы обязательно должны присутствовать! Ну же, пообещайте мне!
… краем глаза вижу, что Сабурова и дамы из числа родительниц моих учеников как бы невзначай перегородили мне пути отступления, и киваю без малейшего воодушевления. Понятно, что это спланировано от и до…
… скучно дамам! Ольга Николаевна развлекает себя обустройством дома, а остальным приходится скучать. Мужья почти всё время в море, а без них приличное времяпрепровождение ограничивается посещением госпиталей и участием в Дамских Благотворительных Комитетах, то есть сплетнях и говорильне в женском кругу.
В некоторых, строго оговоренных случаях, уместно посещение театра в сопровождении близкого родственника, но в военное время это считается несколько предосудительным. По крайней мере, у офицеров Флота, с их рвением к соблюдению этикета полувековой давности.
А тут – повод! Это же не просто пикник, а настоящая сюжетная линия! Так что…
– Разумеется, Александра Георгиевна, – соглашаюсь я, даже не думая изображать энтузиазм, – постараюсь непременно быть!
Приготовления к завтрашнему пикнику начали загодя, в квартире Сабуровых. Ольга Николаевна, воодушевлённая было выигрышем битвы на Приморском бульваре, вздумала загнать меня под свой каблучок и оставить в качестве помощника, но просчиталась. Воспитание моё не входит в противоречие со здравым смыслом, так что я показал зубы и ретировался вон, расшаркиваясь самым сиропным образом, но не слушая никаких уговоров и не ведясь на такие нехитрые уловки, как выступившая в уголке глаза слеза.
– Александра Григорьевна… – раскланиваюсь с появившейся на пороге гостьей, – моё почтение! Рад, очень рад… прошу прощения, мне нужно идти!
– Добрый… – выдавила из себя дама, да так и осталась стоять с открытым перед дверью Сабуровых, пока я пробежал мимо неё босиком, в подкатанных до колен штанах, и с бамбуковыми удилищами, одолженными у Дмитрия Олеговича ещё загодя.
… выскакивая из подъезда, я явственно услышал, как с хрустальным звоном рушится картина мира, сложившаяся в голове у мадам Еропкиной. Не думаю, что она прочила меня в женихи своей дочери, вот уж нет…
Скорее, в её голове загодя прописана какая-нибудь слезливо-сентиментальная история, не имеющая ни малейшего отношения к действительности. Что-нибудь по мотивам сказок, как храбрый рыцарь влюбился в спасённую принцессу, но сердце её, как и прочие части тела, оказалось подаренным… кому бы то ни было. Имя кандидата впишут позже, х-хе…
Мне, как я понимаю, следовало страдать, писать письма, петь серенады под балконом и прочими способами поднимать цену дочери на брачном рынке, а заодно и оформлять красивую "семейную" легенду. Недаром при нашей "нежданной" встрече она так настойчиво педалировала перед окружающими тему "Пыжовы – древний боярский род", нашедшую бы полное понимание у папеньки.
Сценарий нехитрый, и я бы даже сказал – примитивный, но менее действенным он этого не становится. Если разыграть при помощи той же скучающей Ольги Николаевны карты с этикетом и подстроенными ситуациями, то спасённая девица практически автоматом становилась моей "дамой сердца", по крайней мере – в глазах окружающих.
А мне пришлось бы либо в самом деле совершать какие-то телодвижения в сторону Анны Владимировны (по крайней мере, сопровождать их с маман на прогулках хотя бы изредка), либо ломать рамки этикета вовсе уж через колено. Последнее не то чтобы остановит меня… но по меньшей мере ещё пару лет желательно действовать в рамках здешней морали, обычаев и того же этикета.
А вот хрен им! Что и как делать с Ольгой Николаевной и прочими дамами, вздумавшими развлечься за мой счёт, я придумаю позже, и…
… мотанув головой, выбросил из неё всякие изощрённые схемы. Переиграть их я пожалуй могу… но вот надо ли? Подумаю как следует, но скорее всего, просто поговорю с Дмитрием Олеговичем всерьёз.
Послать всё к чёрту я не хочу из-за сестёр, которые здесь прижились и чувствуют себя замечательно. Особенно Люба, которая обзавелась за это время не то чтобы поклонниками, но всё ж таки знакомцами мужеска пола из приличных семей.
Севастополь такой специфический город, что холостых мичманов и лейтенантов в нём – пруд пруди! А вот с невестами проблемы… Замужних, но несколько легкомысленных дам, с мужьями в Петербурге и Москве, это сколько угодно, но это, скажем так, проходит по иной статье.
А живём мы, на минуточку, на Нахимовском проспекте, где у каждой кошки есть лычки, а обладателей офицерских погон больше, чем дворников во всём городе. Даже не надо ничего делать специально, знакомства сами собой происходят, и что немаловажно – согласно правилам приличия!
Так что… не простят девочки моих резких взбрыков. Никогда. Да и мне, пожалуй, не стоит рвать отношения из-за легкомысленной дурищи! В конце концов, у меня есть такой замечательный инструмент воздействия, как занятия гимнастикой с детьми по утрам!
За что я, между прочим, весьма благородно (и предусмотрительно) отказался от платы. Согласно правилам приличия, Дмитрий Олегович просто обязан будет отдариться потом чем-то очень ценным, хотя и не обязательно материальным. Но это потом… а сейчас я могу намекнуть, что если Ольга Николаевна и её подруги не уймутся, то…
– Так, пожалуй, и сделаю, – подытожил я после короткого размышления.
Заметив Архипа, подходящего к дому с чёрного входа, окликнул его.
– И вам по здоровьичку, Алексей… хм, Юрьевич, – несколько неуверенно идентифицировал меня рябой денщик.
– Што это вы… этак оделися? – всё ж таки не удержался Архип, удерживая в руках пакеты с покупками и разглядывая меня во все глаза. Он тот ещё грубиян, весьма спорый на кулачную расправу и далеко не трусливый (порукой чему "Георгий" за Русско-Японскую), но при всём том – сплетник!
Впрочем, понимание имеет, и сплетни он собирает в дом, а не из дома. Служит он у Дмитрия Олеговича с мичманских времён, и службой дорожит.
– На рыбалку, – отвечаю нарочито легкомысленно, пожимая плечами.
– А… – он открывает рот и видимо, хочет сделать замечание, – ну…
– Архип! – смеюсь я, – Мне четырнадцать, понимаешь? Тот самый возраст, когда вот так вот – не зазорно! Я сам могу выбирать, когда я Алексей Юрьевич, домашний учитель и переводчик, ведущий себя со всей куртуазностью и вежеством, а когда – Лёшка, который может пойти на рыбалку босиком.
– Ну… вам видней, – рожает он дипломатично.
– Верно, – улыбаюсь широко и нарочито нагло, – мне и только мне!
Надеюсь, этого разговора хватит, чтобы донести моё мнение до Ольги Николаевны и прочих, ну а если нет…
– А не подраться ли мне с кем-нибудь? – задался я вопросом, шлёпая босыми ногами по камням мостовой, и всерьёз задумался…
… а правда, ведь забавно может быть! На пикнике с фингалом появиться… х-хе!
А то взяли манеру, понимаешь ли… развлечения за мой счёт! Скучно вам? Я вам такое развлечение могу обеспечить, что весь город смеяться будет, и главное – строго в пределах этикета!
Рыбалка не задалась с самого начала, что в общем-то и не удивительно. Задумывалась она как демарш, и по-хорошему, мне стоило бы ограничиться прогулкой по Нахимовскому проспекту, да с часик посидеть где-нибудь поблизости статуей самому себе, дёргая удочкой всякую рыбную мелочь и показывая всем желающим свою независимость и эксцентричность.
Но я малость подзавёлся, и опомнился, только когда дошлёпал до Артбухты, где и остался из проснувшегося не ко времени бараньего упрямства, устроившись прямо на набережной, сложенной из искусственных массивов. Здесь расположена стоянка и причал каботажных судов, яликов и баркасов.
Приличной рыбы в таком месте не бывает по определению, да и публика так себе, если говорить о рыбаках. Всё больше детвора лет до десяти, да парочка вовсе уж ветхих старцев, дремлющих со снастями под приглядом скучающих правнуков. Я здесь так же уместен, как яхта "Штандарт" в нищем рыбацком посёлке.
Не успел я расположиться, умостив седалище на нагретом солнцем камне, мной заинтересовались любопытствующие мальчишки. Сперва они начали негромко обсуждать мою персону, а потом, за неимением других развлечений, переместились поближе и задышали в затылок.
– А что ты здесь делаешь? – насморочно прогундосил круглолицый шкет лет восьми, проводя в носу геологические изыскания и разглядывая пробы грунта с интересом истинного учёного.
– Портрет пишу, – невозмутимо отзываюсь я, снимая с крючка барабульку размером с ладонь и насаживая её на кукан.
– А? – впал в ступор геологоразведчик, застыв с пальцем в носу. Послышалось хихиканье, и на пару минут от меня отстали, обсуждая ответ. Затем, чуть потолкавшись и пошептавшись, сопливая делегация выдвинула очередного кандидата в переговорщики, разыграв эту вакансию в "камень-ножницы-бумагу".
– Здесь хорошей рыбы нет, – чуть помявшись, попытался объяснить мне мальчишка, такой же круглолицый, с добела выгоревшими волосами и обожжёнными солнцем кончиками оттопыренных ушей.
– Да неужто? – притворно удивляюсь я, вытаскивая очередной рыбий мусор, опознать которого я так и не смог и по этой причине выкинул рыбёшку обратно в море.
– Ага! – радостно закивал переговорщик, и вся компания, так и не поняв сарказма, радостно принялась разъяснять неразумному приезжему, где в Севастополе лучшая рыбалка, на что и как нужно ловить, да в какое время. Всё это так искренне и непосредственно, что мне стало неловко за недавний сарказм. Действительно, нашёл перед кем…
Они перебивали друг друга и брызгали экспрессией, дружелюбием и слюнями. Я слушал, дёргал потихонечку рыбью мелочь и потихонечку оттаивал. Часом позже, распрощавшись с сопливой, но дружелюбной компанией, я окончательно успокоился и засобирался домой.
Подумал было отдать кукан с рыбой кому-нибудь из них, но ребятня, по виду, из вполне благополучных семей. Притом у каждого из них наловлено как бы не побольше, чем у меня, хотя ловили они чёрт знает на что, чуть не на палки с гвоздями.
Подумал было отпустить рыбёшек, но потом вспомнилось давнишнее, ещё из того, первого детства. У нас, мальчишек, далеко не все родители радовались притаскиваемой домой рыбьей мелочи. Возиться с ней захочется не каждой хозяйке, тем более что и рыба была всё больше сорной и мелкой. А даже если добытчик сам же и чистил рыбу, то потом за ним приходилось убирать чешую по всей кухне…
Поэтому свою добычу мы частенько отдавали кому-то, кто проявлял хоть какие-то положительные эмоции в случае дарения. В основном либо Вере, работающей уборщицей матери-одиночке с четырьмя детьми, радующейся даже чёрствому бублику, либо Сан Сеичу, который дарёную рыбёшку засаливал, вялил и подторговывал ей у пивного киоска, добывая себе прибавку к пенсии.
Наверное, и здесь есть такие, кто не откажутся от кукана с рыбёшкой, пусть даже и дрянной! Впрочем… я приподнял кукан и прикинул, что несколько зажрался, или что вернее – адаптировался к этому времени. По меркам моего первого детства улов не то чтобы достойный, но ни одна провинциальная хозяйка не обфыркала бы его презрительно. На нормальную уху или пару сковородок жарёхи хватит с лихвой, а это уже что-то!
Держа кукан на отлёте, чтобы не замараться чешуёй и не пропитаться рыбным запахом, дошел до рынка. Торговля здесь начинается задолго до крытых рядов. Какие-то рогожи, дощечки, холстины… а то и прямо на земле.
Торгуют здесь всё больше всякой ерундой, вроде ягод из собственного сада, собранных в крымских горах дичков, кореньев хрена и травами. Есть и несъедобное барахло, как то самодельные кресала и ножи, лопаточки из дерева, сувениры из раковин, а так же полудрагоценных и поделочных камней, весьма часто встречающихся на здешних галечных пляжах.
– Не иначе как на залётных курортников рассчитано, – бурчу себе под нос и иду дальше, не забывая поглядывать по сторонам.
– Нужна рыба, мать? – поинтересовался я встреченной старушки, обветшалой до полной прозрачности.
– Денег нема, – прошамкала та, улыбаясь так светло, как могут улыбаться только старики, давно готовые к смерти.
– Бесплатно, – стало почему-то неловко, – за так отдам… Нужна?
– Спаси тя Христос, – заулыбалась бабка беззубым ртом, собираясь лучиками морщинок. Я же, не слушая благодарностей, решил пройтись по рынку, раз уж оказался здесь.
К полному моему пониманию, заметил много сценок меновой торговли, притом самой разнообразной. Это, к слову, показатель не самой здоровой экономики… и весьма уверенный.
Ожидаемо встречаются матросы и солдаты из выздоравливающих, меняющих всякую чертовщину на еду, или что чаще – на выпивку. Последняя, по случаю сухого закона, продаётся как бы из-под полы, но бутылочка-другая настойки, наливки, домашнего вина и чёрт знает какой дряни, настоянной на курином помёте, есть у многих продавцов. Что называется, на все вкусы!
Ещё больше мальчишек мелкого возраста, готовых поменять туесок ягод из родительского сада или низку свежевыловленной рыбы на заливистый "соловьиный" свисток, самодельную зажигалку из гильзы или клееный из раковин "настоящий пещерный грот".
Много женщин, меняющих вещи на еду и еду и на вещи. Обычно меняют очень негромко, стыдясь крайней нужды, в которой они оказались. Но иногда, напротив, будто даже с некоторым вызовом и скандалинкой в голосе.
Задерживаться здесь не стал, и зябко поведя плечами, будто замёрзнув от увиденного, зашёл в крытые ряды рынка, не в силах избавиться от странного ощущения. Интересные времена, мать их… о них очень интересно читать, смотреть кино и просматривать старые фото.
А когда вот так вот, лицом к лицу видишь людей, вынужденных буквально выживать, отношение к "приключениям" меняется очень быстро… Я такие книги, к слову, в последний год уже почти не читаю. Не могу просто.
Сейчас, когда день уверенно перевалил на вторую половину, торговцы уже начали потихонечку сворачиваться, собирая товары. Между крытых рядов бродят редкие домохозяйки и старики, отчаянно пытаясь выторговать что-то подешевле, но получается плохо.
Ради пустого интереса зашёл в мясные ряды, чтобы прикинуть хотя бы примерно, во сколько же Сабуровым обходится стол. В нос шибануло запахами свернувшейся крови, несвежего мяса, потрохов и палёной щетины.
Это ни в коем случае не значит, что здесь продают тухлятину, но с холодильными установками в этом времени ещё плохо, а уж летом… За день, как ты не старайся, мясо "настаивается", и хотя оно ещё не тухлое, но запашок имеется. Впрочем, опытные хозяйки, желающие урвать товарец подешевле, запашка не чуждаются, прекрасно зная, как можно отбить запах и как различить по-настоящему испорченное мясо. Но…
… духовито! К вечеру уж точно.
– Да где ж это видано?! – со слезами на глазах вопрошает небо худая женщина со старой корзиной, в которой виднеется только подвядший буряк, несколько старых картофелин и морква, – За брюшину вонючую стока хочешь! Да у тебя совесть есть?
Продавец, худой рослый мужик с желчным лицом язвенника, только ухмыляется.
– Да как же тебя мать выкормила, аспида такого? – не унимается распалившаяся женщина, – Небось все титьки ей клыками своими погрыз!
– А ну уймись, утроба пустая! – рявкнул желчный, для убедительности втыкая увесистый нож в разделочную колоду. Разгорелся скандал, и я поспешил уйти – хуже нет, чем быть свидетелем чужого конфликта, и не дай Бог стать участником!
– Да как вам не стыдно цену так задирать, иродам!? – подхватила маленькая, но решительная старушонка, – Народ голодует, а вам лишь бы мошну набить!
– Да что ты пристала, старая?! – сагрился на неё один из продавцов, невысокий мужчина с противной, совершенно крысиной физиономией, – Шла себе, да и иди куды шла!
– Да вы всё равно жа выкидывать будете! – влез в разговор дед с георгиевской медалью за Крымскую войну на старом латаном пиджаке, опирающийся на костыль, – Окстись! Хоть што с мясом делай, а ночь оно не пролежит, никак! Побойся Бога, человече!
– Да, да! – закивала старушонка, – И так, ироды, цены до небес позадирали, а людям хучь зубы на полку! Што таперича, помирать прикажешь?
– А ето не моё дело, старая! – вступила в перепалку красномордая торгашка, упирая руки-окорока в засаленный фартук и раздувая широкие ноздри, – Хоть бы и помирай! Вона, давно тебя черти в аду заждались! Ступай себе…
Торгашка басовито захохотала, а у бабки слёзы из глаз аж брызнули.
– Да чтоб тебя… – беспомощно сказала старушонка, не в силах подобрать слова.
– Иди уже, старая! – выкрикнул крысомордый, выскакивая из-за прилавка, – Надоела!
С этими словами он подтолкнул её… слегка, но бабке хватило. Охнув, она упала на каменные плиты и…
– Падаль! – рыкнул старик, делая шаг вперёд и впечатывая крысомордого лицом в требушину. Не удовлетворившись этим, он весьма ловко подбил ему ноги костылём, и уже лежачему влупил под рёбра.
– Ах ты! – взревел мясник по соседству, хватаясь за топор, но пока не двигаясь с места, – Это что же такое…
А потом проехался по матушке старика, да так изощрённо, что я только головой качнул, ускоряя шаги и пытаясь выбраться наружу до того, как здесь начнётся гвалт на весь рынок и скандал с привлечением полиции.
Старик, не рассуждая долго, броском бараньей ноги заткнул матерщинника, но почти тут же прилёг на пол после оплеухи торгашки.
– Полундра! – почти тут же заорал заглянувший в мясные ряды флотский с рукой на перевязи так, что я аж присел, оглушённый децибелами, – Мясники наших бьют!
Ныряю за дверь… а там уже несётся над рынком многоголосое и не рассуждающее:
– Полундра! Наших бьют!
Мелькнула, да и пропала мысль, что я сам хотел подраться, но… не тот случай. Драка на рынке с торгашами, ну что может быть пошлей?!
– День ВДВ, – бормочу себе под нос, стараясь не попасть под раздачу.
Поскольку рынок уже закрывался, покупателей здесь немного, и торговцы поначалу дали отпор морякам и… скажем так, неравнодушным гражданам. Но уже бегут от Артбухты моряки[51], притом не только военные… бегут местные рыбаки и чёрт те кто, желающие принять участие в давно назревшей кулачной дискуссии.
– Твою же мать! – выкрикиваю в панике, уворачиваясь от жердины в руках пожилого торговца, обрушившейся в итоге на спину матроса, – Это совсем не то, о чём я думал…
К выходам не пробиться, там давка! Торгаши держат оборону, матросы и их союзники штурмуют крытый рынок по всем правилам военной науки. Изнутри видно плохо, но летают камни и комья земли, мелькает дреколье и уж слышится истошное…
– Уби-или!
А внутри рынка – натурально Колизей! Между рядов бегают во все стороны бабы и детвора, старики размахивают сучковатыми палками. Со свистом рассекают воздух тушки кефали, растопырив мёртвые лапы, летят ощипанные куры и рассыпаются под ноги давленые сливы.
– Твою мать… – уворачиваюсь от пролетевшей мимо рыбьей головы, сбившей с ног какую-то тощую девчонку в платочке, влепившись ей в спину. Плюнув мысленно, подхватываю девочку под руки и затаскиваю под прилавок, пока не затоптали.
Очухавшись, девчонка села напротив меня молча, обхватив коленки руками и опасливо поглядывая из-под прилавка круглыми глазами на мельтешение ног.
"– Я не такую драку заказывал!" – вылезает у меня странная, возмущённая претензия неведомо кому, а вслед за этим – желание пожаловаться на… хм, производителя услуг.
– Спасибочки, – перебивает девчонка мои дурные мысли, – Если бы не ты…
Она зябко поводит плечами и замолкает. Киваю молча, и вздохнув, посильнее вжимаюсь в прилавок.
Какая-то возня, топтанье, борьба… Потом победитель, закряхтев, сел на корточки, прижимая ладонь к лицу и охая. Увидев нас, вызверился неожиданно…
– Ах вы… – он отскочил и через несколько секунд вернулся с обломанной жердиной с расщеплённым концом, которым и начал тыкать в нас с неожиданным озверением, – байстрюки… Семя всё ваше проклятое…
Ухитрившись, перехватываю-таки жердину и выкатываюсь из-под прилавка, шипя от боли в ушибленной руке. Да ещё, к гадалке не ходи, занозы потом выковыривать!
Коротким выпадом в солнечное сплетение сажаю агрессора на жопу и для верности (нельзя оставлять за спиной недобитков!) добавляю пяткой по челюсти. Готов!
– Фому?! – взревел коренастый свинообразный мужик под пятьдесят с лопатообразной бородой, сагрившись на меня, – Убью!
Летел он в лучших традициях регби, вжав голову в плечи и наклонив голову. Уворачиваюсь от него танцевальным пируэтом…
… и едва не падаю на давленой гадости под ногами! Но всё ж таки в последний момент успеваю уйти в сторону, сунув свинообразному жердину между ног.
Сперва хрустнула сломавшаяся жердина, потом башка свинообразного, встретившегося с прилавком. У руках у меня осталась коротенькая дубинка с расщеплённым концом и длиной чуть более полуметра.
– Да что ты будешь делать! – расстроился я, и добил размочаленную деревяху о голову крысомордого, навалившегося на какую-то воинственно визжащую дородную бабу, дрыгающую оголившимися ногами.
– Так его! – одобрила спасённая селянка, живо выбравшаяся из-под тушки и попинавшая обидчика босыми ногами с грязнющими пятками, – Будет ужо знать!
– А-а! – шибанул по обнажённым нервам дикий крик, и в крытый рынок ворвались матросы.
Началась натуральная собачья свалка и образовалось столько желающих залезть под прилавки, что места под ними на всех просто не хватило! Опасаясь быть задавленным в драке взрослых, матёрых мужиков, я мартышкой скакал по прилавкам и лягался.
Пробившись наконец к выходу, я со всех ног припустил прочь, оставив на рынке бамбуковые удилища, уязвлённую дворянскую гордость и кусок рубашки. А потом…
… я почти успел увернуться, и каменюка, пущенная рукой неизвестного, рассекла мне не бровь, а лоб. Впрочем, хватило. Дальше я уже не бежал, а шёл, не слишком торопясь и опасливо вслушиваясь в сигналы организма.
За каким-то чёртом меня принесло к пристани, не иначе как на автопилоте, по последнему маршруту, забитому в карту мозга.
Детвора всё ещё здесь и сразу подняла гвалт… но я, не слушая никого, перевалился в море как есть, в одежде, и лёг там на спине, раскинув руки и ноги.
– … моряки с торговцами подрались, – сообщил я наконец любопытной мелюзге, оттирая с одежды следы всякой дряни, в которой извозился на рынке, – а я так, под чужой замес попал. Удочки только жаль!
– Я щас! – с готовностью отозвался сопливый геолог, и только пятки сверкнули!
– Да куда ты…
… но как ни странно, удочки нашлись.
На квартиру Сабуровых я возвращался героический, саркастический и эксцентричный. Ну…
… по крайней мере, я старался так выглядеть! Получалось, если честно, так себе…
В день выезда Ольга Николаевна встала едва ли не с восходом солнца и металась как ужаленная, пытаясь успеть везде и всюду. Сама идея пикника, хотя и была формально озвучена решительной маман спасённой девицы, принадлежала Сабуровой, и она пытается устроить всё наилучшим образом.
– Выпечку принесли, Ольга Николаевна! – зажжённой шутихой влетела в гостиную горничная, и Сабурова, присевшая было с чашечкой чая, тотчас же подхватилась, и шурша юбками, передислоцировалась на кухню вслед за Евдокией. Менее чем через полминуты всем домашним стало ясно, что в кондитерской ошиблись с одним из пунктов заказа и что это больше, чем трагедия!
Посыльный ссыпался вниз по чёрной лестнице, а Ольга Николаевна вернулась в гостиную, все изнемождённая и усталая от несовершенства этого мира.
– Доброе утро, – поздоровался я с хозяевами, выйдя из ванной, на что Дмитрий Олегович ответил вполне дружелюбно (и даже подмигнул еле заметно), а вот Ольга Николаевна отозвалась с некоторым запозданием, и я бы даже сказал – с прохладцей.
Вчера она попыталась было воспользоваться нечаянной контузией и захватить плацдарм моего разума, используя чувство вины и все те нехитрые уловки, что известны любой женщине. Я же, пребывая в образе эксцентричного и саркастичного джентльмена, на её инсинуации[52] вздёрнул бровь и…
… она закровила. Снова, и притом достаточно сильно. Я, честное слово, не задумывал так, но получилось удачно. Читать нотации в такой ситуации, мягко говоря, неуместно, равно как и разговоры о недопустимости драк, и тому подобные женские благоглупости.
Причинно-следственную связь между дракой и "довела" при желании может установить любой… хм, желающий. Ольга Николаевна же, при всей своей избалованности, далеко не глупа и такие вещи просчитывает слёту.
Она тут же прекратила свои попытки читать мне мораль и… сделала одну маленькую, но существенную ошибку. Вместо того, чтобы оказать раненому мне первую помощь самой, Сабурова приказала сделать это горничной. Так что вместо примирения сторон вышел не очень красивый демарш от хозяйки дома.
Полагаю, вышло это не специально, и она быстро пожалела об своём проступке, но поздно! Я к тому времени был перевязан, отмыт и успел рассказать восхищённому Дмитрию Младшему отредактированную версию событий.
Идею замолчать о своём участии в этом эпохальном побоище я обдумал как следует и отбросил не без сожаления. Севастополь не такой уж большой город, а я хотя и был босиком, но отнюдь не в наряде оборванца, да и дефиле моё по Нахимовскому проспекту видели многие.
Поэтому я, напротив, рвался сотрудничать с полицией, и заявившись в отделение в сопровождении Дмитрия Олеговича, под протокол поведал им свою, единственную верную версию начала конфликта. Будучи лицом незаинтересованным я вполне устроил полицейских, а более всего, как мне кажется, устроило их поручительство флотского офицера.
В гостиную снова влетела Евдокия, и наклонившись к хозяйке, зашептала ей на ухо что-то очень горячечное. Изменившись в лице и всплеснув руками, Ольга Николаевна вновь поднялась со стула с тем решительным видом, которые бывает у главнокомандующих перед решающим сражением, и у женщин по всякому поводу, большинство из которых решительно непонятны мужчинам.
– Доброе утро, – в гостиную вышел Дмитрий Младший, сонно потирая глаза, после чего был расцелован, отправлен в ванную умываться и после посажен за стол в столовой вместе со мной.
– Не обижайся, солнышко, – погладила его по голове Ольга Николаевна, – сегодня очень простой завтрак, как следует поешь на пикнике.
Я с трудом подавил улыбку, потому что словосочетание "простой завтрак" и тарталетки[53] с полудюжиной начинок на столе уживаются не слишком хорошо. Но мальчик кивнул серьёзно, с мужественным видом человека, готового превозмогать трудности и невзгоды, сильно уважающего себя за стойкость духа и настоящий мужской характер.
Проявляя мужской характер, ребёнок давился тарталетками с ягодами, ветчиной и сыром, запивая эту скромную трапезу одуряюще пахнущим чаем, фунт которого стоит немногим меньше, чем жалование их горничной.
– Чем займёмся? – негромко поинтересовался ребёнок, опасливо поглядев в сторону дверного проёма, где в очередной раз кометой пролетела любимая мамочка в сопровождении верной горничной. Евдокия, к слову, не обладает холерическим темпераментом хозяйки и просто подстраивается под Ольгу Николаевну, как это бывает у детей и домашних животных.
– Хм… – непроизвольно кошусь туда же, не зная толком, что ответить. В нормальной ситуации со сбором на пикник помогают все домашние, но после нашего вчерашнего конфликта лезть под руку с помощью чревато. Ольга Николаевна по характеру та ещё бульдожка, и не преминет понять это как капитуляцию, со всеми вытекающими неприятными последствиями, в виде моего обитания под её каблучком до конца лета. Поэтому…