Buch lesen: «Резидент», Seite 6

Глава XII. Крикунов Павел Спиридонович

Закончив бортовые исследования, я отправился к владельцу аэродрома, чтобы пообщаться с ним лично. Честно говоря, всё ещё теплилась крохотная надежда, что бандитский след не совсем для меня потерян. Для удобства приватных переговоров я взял с собой Романа Сергеева, капитана милиции отдела «Отрадное».

Хозяин, Павел Спиридонович Крикунов, выглядел представительным и отличался характерными признаками: высоким ростом, пятидесятилетним возрастом, седым коротеньким «ёжиком», рыжеватыми бакенбардами, карими остроглазыми зенками да курносым, озлобленным и неприятным, лицом. Строгое, излишне нахмуренное, выражение выдавало человека властного, привыкшего требовать почтенного уважения; сразу понималось – он не склонен подчиняться кому бы то ни было.

Встретил он нас до крайности нелюбезно (при создавшихся условиях оно и неудивительно!) и суховато осведомился:

– Чем обязан излишне пристальному вниманию? Надеюсь, вы нашли, чего усердно искали?

– Не совсем, – начальная инициатива доставалась, как правило, мне.

– Но можете быть спокойны, – подхватил и Сергеев, – неприятная информации «о заражённом аэродроме», на счастье, не подтвердилась. В связи с чем мы и приносим Вам личные извинения, что нарушили первичные планы и установленный распорядок.

– Как, полагаю, Вы правильно понимаете, – вторил ему и я, – лучше уж перестраховаться да убедиться наверняка.

– Возможно, но ваша излишняя расторопность, – язвил Крикунов, – серьёзно подрывают мою репутацию, и я теряю надёжных клиентов.

– Не беспокойтесь, – я тоже не унимался и разъяснялся на привычной волне, – не имея особый контроль, навряд ли Ваша необычная клиентура когда сократится. Мне кажется, в условиях всеобщего беспорядка она лишь будет расти да существенно множиться. Как, к примеру, удобно лететь в Будапешт, не проходя пограничного паспорт-контроля.

– Вы ошибаетесь! – едва сдержавшись, чтобы яро не нагрубить, продолжил строгий владелец. – Мы скрупулёзно относимся к учётной документации и на все заграничные вылеты получаем стандартные разрешения. Каждый убывающий пассажир проходит детальную проверку, что и в обычных условиях. Да, у нас нет собственных пограничников, но любой человек, улетающий в заграничное государство, отмечается в визовых службах, предъявляет правомочное разрешение, заносится в официальный журнал и сохраняется в пронумерованных записях.

– Неужели ведётся столь строгий контроль? – поинтересовался я, намереваясь задать и другой, более коварный, вопрос.

Я видел, что Павел Спиридонович внутренне нервничает, и по вполне понятным причинам. Естественно, ему не нравилось, что прервали обычное течение не очень законной деятельности. Главная особенность похожих аэродромов – они пользуются широким спросом именно потому, что с них можно улететь куда не угодно, а ещё и потому, что никто «о тайных перемещениях» никогда не узнает. Поэтому я подливал кипевшее масло в горевший огонь, желая заставить возбуждённого оппонента предательски проколоться. Ничего не подозревая о хитрых намерениях, Крикунов натянуто отчитался:

– Строжайший! Если господа милиционеры желают в том убедиться, пусть ознакомятся с подробной документацией – у меня всё записано! – и развеют любые сомнения.

И вот тут! Я посчитал, что настало время для каверзного вопроса. Не особо рассчитывая, что достигну особенных результатов (прекрасно понималось, что стреляю вслепую) я всё-таки выдал:

– Как вы тогда объясните, что с Вашего аэродрома улетел сегодня нигде не отмеченный самолёт?

Последовавшей реакции не ожидал даже я. Эффект разорвавшейся бомбы явился б, наверное, менее сокрушительным, чем то оторопелое состояние, какое обуяло владельца лётной компании; он незадачливо поперхнулся и нервно заёрзал.

– Откуда Вы знаете? – только и нашёлся, что высказать Крикунов.

– Мы в милиции вообще-то работаем, – поддержал разговорную тему Роман Александрович.

– Правильно, – заверил и я. – Если Вы прямо сейчас просветите нас в том загадочном происшествии, мы – возможно?! – на Вас не обидимся, – подразумевалось не станем сильно преследовать.

– Раз уж вам всё известно, прямо так и скажу: на моём аэродроме – за определённую плату, отдельную от учётной – из уважения к хорошим знакомым, я позволяю хранить их личные самолёты.

Значит, он такой же отпетый бандит, как и Туркаев Олежек с его лихими молодчиками, пронеслось в моей голове. Хотя его криминальная предрасположенность определялась сразу – по напыщенному виду, с каким он нас встретил. Недолго думая, вслух я заметил:

– Хотелось бы выяснить поподробнее, что за конкретный рейс и куда он проследует? Может, именно на нём и перевозится разыскиваемая инфекция?..

Я решил ломать комедию «с холерными возбудителями» и дальше, что не вызывало ни маленьких возражений со стороны вдруг ставшего любезным грозного бизнесмена.

– Указанный самолет приобретён одним моим давним знакомым, и он попросил моего разрешения поставить его на временную стоянку. Я согласился.

– Не бесплатно, конечно? – вставил Сергеев.

– Естественно.

– Давно ли ваш «старый» товарищ приобрёл лётное средство передвижения? – продолжал я допытываться с нескончаемым интересом.

– Неделю назад, – восстанавливая прежнее состояние «полной уверенности», Павел Спиридонович ответил спокойно, – сказал, собирается освоить пилотное мастерство.

– Зовут его?.. – подошёл я к главному, интересовавшему по сути, вопросу.

– Туркаев Олег Игоревич, уважаемый бизнесмен.

Ничего другого я слышать и не рассчитывал. Хотя, если честно, где-то в душевной глубине всё же переживал, что закадычным другом окажется не Олежек, а кто-то иной, активный член преступного синдиката. Но! Видимо, лидерские качества возобладали над осмотрительной осторожностью.

– Много ли полетело досужего люду? – не забывая иронизировать, вытягивал я всю интересную информацию.

– Человек пятнадцать, может, чуть больше, – Павел Спиридонович, чувствуется, предположил наугад, – всех я не видел. Они приезжали порознь: кто – на такси; кто – на метро; некоторые и вовсе – на обычных маршрутках.

– На чём приехал Туркаев Олег? – поспешил я вставить немаловажный вопрос.

– Вместе с неотступной секретаршей прибыли на стареньком БМВ. Его оставили на внутренней территории, пояснив, что скоро вернуться.

– Куда они направились дальше, Вы, очевидно, не знаете? – заметил я наивным предположением.

– Естественно! Мне сказали, что собираются чутка полетать над Питером; но прошло уж больше шести часов, а взлетевшее судно так и не возвращалось. По правде, у них давно бы закончилось горючее топливо; значит, приземлились они где-то не здесь.

– Где именно, вы, наверное, даже не представляете? – продолжал я забрасывать тупыми подколками. – Может, есть какие-то светлые мысли?

– К сожалению, ничего хоть сколько определённого, – хозяйское недовольство проявлялось всё явственней, – могу лишь поразмыслить, что во время полёта резко поменялись их главные планы и что они приземлились где-нибудь, дабы отвязно развлечься.

– Как же приборная навигация?.. Неужели по ней не определяется самолетное месторасположение? – взялся помочь Сергеев, вставив уместное замечание.

– Мы ни занимаемся подробным отслеживанием не принадлежащих компании летательных аппаратов, – значительно сурове́я, повысился в грубоватом оттенке господин Крикунов. – Если лично ко мне вопросов – чисто конкретных! – нет, предлагаю заканчивать. Разговор для меня неприятный, а время достаточно позднее. Я рабочий день должен закончить давно, но по вашей непочтительной милости существенно задержался. По-моему, вам пора благоразумно сворачиваться? Ежели осталось чего-то неразрешёное, Вы легко меня вызовите к себе, направив соответствующую повестку.

Надо отдать ему должное: Павел Спиридонович быстро справился с неожидаемым нервным волнением. Очевидно, он вначале предположил, что мы собираемся копаться в его незаконной деятельности, но, своевременно просчитав, что нас интересует немного другое, матёрый воротила резко переменился – обрёл обычное высокомерное состояние. Безошибочно уяснив, что предъявить ему нечего (иначе он давно бы распластался на голом полу), Крикунов загорелся неодолимым желанием поскорее освободиться от излишне притязательных личностей. Веских оснований отказать в гражданском капризе в общем-то не имелось, поэтому, изящно расшаркавшись, мы поспешили с достоинством удалиться.

Время спустилось достаточно позднее, далеко за десять вечерних часов, а мне ещё нужно добраться в арендованный номер и успеть хоть чуточку выспаться. Назавтра, методом изучения военных радаров, я планировал попытаться выяснить: куда именно отправился Туркаев Олег? Повёз ли он показывать панорамные виды москвичке Екатерине или планирует неожидаемую засаду «на военный кортеж с американскими долларами» – все это нестерпимо жгло бедовую голову и не давало ни сна ни покоя. Конечно, я склонялся к варианту второму, наиболее верному, а Катенька предполагалась в качестве невольной заложницы, если вдруг чего-то пойдёт не по плану.

В угнетённом настроении, изрядно уставший, я добрался к себе, в нормальный отель. Незамедлительно погрузился в тревожные сновидения, продолжая прерванный накануне зловещий кошмар…

Глава XIII. Армия

Прибыв в военный комиссариат в начале января 1989 года, я сразу же сообщил, что обладаю неодолимым желанием служить в какой-нибудь самой горячей точке. Период случился не призывной, но угодливые сотрудники, и лично подполковник Конев Евгений Иванович, выразили прямое согласие помочь мне в мужественном, для них вообще необычном, решении. В те суровые времена напрочь валились десятилетиями сложившиеся традиции, то есть найти охочего человека, искренне грезившего ратными подвигами, являлось делом, практически невозможным. В тот же день мне забрили лысую голову и отправили служить… напрямую в Афганистан.

По прибытии зачислили в десантно-штурмовой батальон. Мне оказалась великая честь, и я попал в прославленное подразделение – во взвод сержанта Ворошилова Александра Сергеевича. Солдат он был во всех отношениях славный. Отслужив положенные два года «срочной», остался на сверхсрочную службу. Круглое, слегка застенчивое лицо обладало серыми, по-юношески выразительными глазами, говорившими об усердно скрываемом мягком характере. В прямую противоположность, накаченный торс да стальные бицепсы любого заставляли себя уважать. Глядя на него, приходилось испытывать невольное восхищение: как всего в одном теле «любезно» уживаются покладистое добродушие и варварская жестокость? Над левым глазом виднелся коротенький шрам, оставшийся от пулевого, слабо касательного, ранения; он не обезображивал, а наоборот, придавал ему дополнительной мужественности. Короткая стрижка предполагала ярое желание побороться с природной застенчивостью.

Вот такой разносторонний сержант достался мне непосредственным командиром. Наше звено считалось снайперским, и (как случайно совпало) называли нас «ворошиловскими стрелками». Как и все остальные бойцы, помимо активных упражнений в стрельбе, мы активно отрабатывали приёмы рукопашного боя. Днём на занятиях, а ночью лично с армейскими «дедушками». Кстати, в «послеотбойное» время доводилось гораздо доходчивее. Воспитанием молодого пополнения занимались ежедневно, без каких-либо выходных. Каждый вечер в ротном расположении раздавалась крутая команда:

– «Ду́хи», строиться!

Обычно орал сержант из первого взвода Тычков Виталик.

Сам он являлся тщедушным, вообще небольшим, человечишкой [как и все остальные, я всегда удивлялся (как?!), каким образом он смог попасть в боевую часть, да умудрился дослужиться до вредненького «комод-а» (командир отделения)]; треугольная физиономия выделялась едкими колючими глазками и чёрными густыми усами; на круглой, больше обычного, голове изящно завивались кудрявые волосы. Характером Виталик выдался самым прескверным: ему нравилось командирское положение, и он использовал его, унижая подвластных бойцов.

– Сегодня «дух», некто Щеглов, – учил нас суровой жизни Тычков, – на закономерный вопрос «дать закурить», набрался великой наглости и ответил категоричным отказом. Когда я вежливо предложил, как молодому солдату, пойти поискать, бесстыжий боец обнаглел ещё больше и послал любимого командира, – он ядовито ёрничал, – в такие далёкие дали, где и сам-то, наверное, никогда не бывал.

– Я, что ли, обязан считаться как мальчик на побегушках? – возразил с презрительной ухмылкой оговорённый солдат.

Он виделся восемнадцатилетним парнем, обладавшим чуть ли не двухметровым ростом, и отличался широкими плечами, костистым лбом да мощными скулами. Очевидно, ему представилось, что раз грубоватый сержант гораздо меньше него, то напасть на превосходящего противника тот не отважится. Заблуждение серьёзное? Достаточно. После недовольной реплики остальные «деды», как по команде, набросились на всех «молодых» и начали жестоко их избивать. Количество дравшихся человек (и с той и с другой стороны) было равное, однако старослужащие являлись постарше, виделись по-мужски сформированными, а сверх сказанного, имели серьёзную подготовку в десантных войсках.

Совсем недолгим оказалось предпринятое сопротивление. Я получил хоро-о-оший удар в переносицу, а следом в висок, не успев и понять, откуда оба они прилетели, и без чувств повалился на пол. Когда я и остальные новобранцы потихоньку пришли в себя, худой сержант повторно скомандовал:

– «Духи», строиться!

Понятно, суровое указание никак не касалась закалённых солдат, и мы, вновь прибывшие, снова выстроились в одну прямую шеренгу. Дальше последовал короткий ликбез, произносимый тщеславным Виталиком. Его основная суть сводилась примерно к следующему: наставить на истинный путь и сделать из нас отличных защитников Родины. Кстати, «тычковая» фамилия полностью оправдалась от первого, произведённого на нас, впечатления.

– Первое армейское правило, – говорил худой «рекламатор», – здесь все живут одним коллективом, подразделяясь лишь по полугодовому призыву. Если виноват один «молодой», значит, ответят все – как вы успели заметить на только продемонстрированном примере.

Представленное положение способствовало тесному сплочению солдат одного призывного возраста. Буквальное понимание, что из-за личных амбиций, неосторожных высказываний, пострадают иные товарищи, наводило на серьёзные размышления, например: «Ненавистные «деды» через полгода уволятся, а со «своими» служить и служить».

– Запоминайте хорошенько, «тупые мерзавчики», – учил нас армейской жизни бездушный сержант, – Советская армия держится на потомственной дедовщине. Главная ваша задача – не допускать сплошных косяков. Да и!.. Если «дорогой» командир попросил у Вас закурить, нужно разбиться в лепешку, но выполнить его несложную просьбу, считая её боевым, особо важным, заданием. Ежели вдруг кому-то захочется поискать правду среди влиятельных офицеров, можете не сомневаться, что подлый стукач и там встретит абсолютно логичное понимание, а заодно навлечёт на себя позорное презрение всего коллектива. Подлых людишек делают в армейке отверженными изгоями, а повседневная служба становится невыносимым занятием.

Передав первостепенную солдатскую мудрость, Тычков распустил всех нас отдыхать. Аналогичные внеочередные занятия продолжались начальные пару месяцев едва ли не каждую ночь, пока мы не приучились придерживаться устоявшихся среди военнослужащих незыблемых правил и пока ночные построения не сделались неуместными.

Пятнадцатого февраля 1989 года закончился вывод Советских войск с афганской земли. В последней партии оказался и наш десатно-штурмовой батальон. Всего я находился за пределами Родины чуть более месяца. Во время обратного пути произошёл на диво занимательный случай.

Нашего комбата, майора Погорелова, все (почему-то?) считали сосланным зятем министра обороны Грачёва. Хотя по его скверному характеру оно вполне могло соответствовать суровой действительности, и не менее взбалмошный тесть (от себя подальше) отослал его в афганскую глушь. Так вот, недальновидный командир принёс в батальон двадцатилитровую канистру чистого спирта и поставил её на хранение в надёжно запертом кабинете. Наивный?! Он полагал, что там она останется в «святой» безопасности. Откуда ему, не прозорливому, знать, что у нормальных солдат имеются дубликаты ключей, причём практически от всех казарменных помещений. К его чести стоит сказать, благочестивый майор намеревался использовать спиртовую жидкость на общее дело – для технических нужд. Однако у личного состава родилось иное, сугубо особое, мнение. Старшие сослуживцы пробрались в армейский алтарь и перелили алкогольный продукт в принесённую с собою отдельную ёмкость; оставили немного, только для запаха. Недостающую часть заполнили несвежей водой. «Шилокрутили» перед самой отправкой на горячо любимую Родину.

Погода тогда стояла на редкость холодная – морозных градусов чуть менее двадцати. При сложившихся погодных условиях мы справедливо предположили, что спирт окажется, ну! просто необходимым. Мы тронулись. Согреваться начали через пару километров пройденного пути. Сопровождавшие офицеры, прознав о великой внештатной удаче, не преминули утратить условные рамки – присоединились к безудержному распитию. На третий день безответственного мероприятия некоторые из нас кубарем скатывались с машинной брони, другие валялись в десантных отсеках. Я кое-как держался, и даже мог членораздельно, хотя и не рассудительно излагаться.

Строгий комбат вознамерился остановить тот форменный беспредел, провёл коротенькое расследование, а установив основных виновных, вынес непривлекательный приговор. Сначала он хотел нас попросту расстрелять, как подлых изменников Родины, но потом, очевидно рассчитав, что выпитый спирт несоразмерен затратам на боевые припасы, заменил наказание на более мягкое – ограничился тремя внеочередными нарядами.

По прибытии в СССР наш всесторонне подготовленный батальон перебросили в Нагорный Карабах, где в то время велась усиленная антисоветская пропаганда и где искусственно создавалась напряжённая ситуация, вот-вот готовая перерасти в вооружённый конфликт. Старослужащие солдаты и отцы-командиры продолжили передавать нам навыки воинской смекалки и доблестной службы. Примерно через три месяца в достаточной мере познались все мелкие тонкости армейского бытия. Мы уверенно тянулись к знаниям военного дела и морального совершенствования, участвовали в боевых операциях и постепенно превращались в закалённых, готовых к любым неожиданностям, боеспособных солдат.

К началу 1990 года в Армянской и Азербайджанской республиках кровавые стычки происходили всё чаще и чаще. Без ратного дела отдельный ДШБ практически не сидел: постоянно приходилось усмирять враждовавшие стороны. Я очень сдружился с непосредственным командиром Ворошиловым Александром. К тому времени ему присвоили старшинское звание, и он стал задумываться, чтобы оставить военную службу да демобилизоваться на безответственную гражданку. Прямым преемником он готовился сделать меня.

За неполный год службы я добился значительных результатов и в боевой, и в политической подготовке – никто из высшего комсостава не возражал с последним решением «замкомвзвода». В январе 1990 года он двенадцать раз отстучал мне по пятой точке кожаным ремешком и, передав его на вечное пользование, не без печали распрощался с воинской службой.

Приняв отлично подготовленный взвод, я продолжил сложившиеся традиции и воспитывал молодых бойцов в лучших армейских традициях – неотступно следовал правилами солдатского сплачивания.

Под конец действительной службы нашему подразделению, доходившему до десяти человек, пришлось прибыть в одно из селений Нагорного Карабаха; там в большей основе жили армяне. Они учинили безудержную расправу, закончившуюся крутым избиением; она случилась в отношении недружественных азербайджанцев, проживавших в ауле в разительном меньшинстве. Нас послали конфликтную ситуацию успешно замять. Местечко не виделось слишком раскинутым, и близорукое руководство тупо порассудило, что десять спецназовских воинов отлично справятся с нисколько не сложной задачей.

Однако недальновидные командиры тогда просчитались. Когда мы добрались до горного поселения, вдруг оказалось, что в нём собралось вооруженное население со всех ближайших окрестностей. И тех и этих насчитывалось не менее трёхсот отъявленных негодяев. Нас зажали меж двух огней. С одной стороны атаковали злые армяне, с другой – озлобленные азербайджанцы. Когда дело касалось «русской войны», они считали прямой обязанностью забывать междоусобные распри, не сговорившись, объединиться и уничтожить вначале нас, а потом, в привычной для них обстановке, разобраться между собой.

Приняв на себя неравный бой, нам удалось занять удобную высоту. Закрепились на верхней точке, а дальше ожесточённо сопротивлялись в несколько раз превышавшим силам осатанелого недруга. Желторотый радист, молодой, только-только призвавшийся, юноша, успел передать тревожное сообщение и был сражён убийственной пулей.

Многочисленные враги жали со всех сторон, нещадно поливая смертоносным свинцом. На беспрестанно свистевшие пули не обращалось никакого внимания, настолько к ним все привыкли. Патроны запасные старались существенно экономить, осуществляя по возможности одни прицельные выстрелы. Хотя наш взвод и считался снайперским, превосходивший неприятель нещадно теснил, и становилось вполне очевидно, что долго мы не продержимся.

Боевое столкновение продолжалось не меньше семи часов. Постепенно убитыми ложились все вверенные под команду малочисленные бойцы. Вид окровавленных тел наполнял мою душу бессильным гневом и справедливым негодованием. В глубоком отчаянии я прекрасно осознавал, что скоро наступит моя последняя очередь и, при всём огромном желании да спецназовской подготовке, долго всё едино не отстреляться. Будучи дважды раненным, я продолжал разбрасывать смертельный свинец. Несмотря на все предпринятые усилия, посеять среди противника разрозненный хаос, увы, мне так и не удалось.

Когда я выстрелил остатний патрон, окончательно обессилив, в полубессознательном состоянии опустился на дно наспех вырытого окопа. Сдаваться живым никто бы, естественно, не собрался – приготовленная граната прочно сжималась в правой руке. Указательный палец левой готовился выдернуть предохранительную чеку, едва окружат неосмотрительные враги.

Сквозь застилавшую пелену я смог разглядеть, как на краю углубления собираются представители противоборствующей команды и как они располагаются по круговому периметру. Весело обсуждая незаслуженную победу, они намеревались совершить позорный поступок – поглумиться над убитыми трупами. По понятным причинам допустить попра́нное надругательство над умершими телами я просто не мог. Когда их собралось человек приблизительно двадцать, решил выполнить печальную миссию. Вдруг! Словно сквозь мучительный сон, я увидел потенциальных мучителей падавшими один за другим. Словно в глубоком тумане, я услышал знакомый треск автоматов. В тот момент они показались лучшей музыкой на всём белом свете. Я понял, что прибыло долгожданное подкрепление, и благонамеренно лишился сознания.

Заканчивал я военную службу в военном госпитале. По выходу удостоился крапового берета. Через неделю получил последнее предписание «явиться в районный военкомат для постановки на долгосрочный учёт». Срок двухгодичной повинности благополучно закончился. Последний долг Родине я отдал достойно и спешил на честно заслуженную гражданку, чтобы в новых условиях попробовать устроить личную жизнь.