Buch lesen: ««DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IV. Казанская духовная академия начала XX века»

Предисловие к Части

IV

.

Четвёртая часть воспоминаний В. А. Игнатьева посвящена Казанской духовной академии в начале XX века.

Казанская духовная академия являлась одной из четырёх духовных академий – высших православных духовно-учебных заведений Российской империи. Она располагалась в г. Казани и существовала в 1797-1818 и 1842-1921 годах.

Казанская духовная академия занималась подготовкой будущих архиереев Русской Православной церкви, а также преподавателей духовно-учебных заведений, её студентами становились лучшие выпускники духовных семинарий. Она была центром научной деятельности в разных направлениях – богословие, философия, церковная история, филология, языковедение и т. д. В ней работали многие видные учёные – богословы, философы, историки, языковеды, филологи, востоковеды и др., сформировались многие научные школы. Важнейшей её особенностью было миссионерское отделение, где преподавались восточные языки, этнография, история ислама и ламаизма, история распространения христианства на Востоке, миссионерская педагогика. Более 100 выпускников Казанской духовной академии были архиереями и играли важную роль в истории Русской Православной церкви.

В 1843-1849 гг. по проекту архитектора А. И. Песке¹ для Казанской духовной академии был обустроен особый загородный квартал на Арском поле. Главный трёхэтажный корпус размещался в саду и выходил северным фасадом на Сибирский тракт (ныне ул. Ершова) и отделялся от него металлической оградой по кирпичным столбам. С восточной и западной сторон от главного корпуса на углах Сибирского тракта с улицами Академической (ныне Вишневского) и Госпитальной (ныне Чехова) находились два флигеля, построенные в 1849 г. для квартир наставников. В 1887-1889 гг. главный корпус и флигеля были расширены и здание из прямоугольного стало П-образным.

В 1917 г. Казанская духовная академия была выселена Временным правительством из своего здания, которое заняли эвакуированный кадетский корпус и военный госпиталь.²

В 1917-1918 гг. занятия студентов проводились в других помещениях, в основном, в здании Казанской духовной семинарии.³ Была попытка преобразовать академию в богословский факультет Казанского университета.

В 1918-1921 гг. Казанская духовная академия продолжала свою деятельность подпольно на квартирах преподавателей и в монастырях Казани, где селились студенты. В 1921 г. за нарушение декрета «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви» был арестован весь преподавательский состав, приговорённый к 1 году заключения в лагерь условно.

Основные документы по истории Казанской духовной академии хранятся в Национальном архиве Республики Татарстан, ряд документов хранится в Российском государственном историческом архиве.

Историю Казанской духовной академии писали известные историки XIX-начала XX веков: Благовещенский А. А.⁴, Можаровский А. Ф.⁵, Знаменский П. В.⁶, Терновский С. А.⁷, Харлампович К. В.⁸

В настоящее время историей Казанской духовной академии и её отдельных научных школ занимаются многие научные работники, преподаватели, аспиранты и студенты университетов и семинарий.⁹

Из неопубликованных мемуарных источников преподавателей Казанской духовной академии известны «Очерки из жизни русских епископов» Смирнова А. В.¹⁰, которые содержат сведения о викарных епископах – ректорах Казанской духовной академии.

Бывший студент Казанской духовной академии курса 1909-1913 гг. В. А. Игнатьев в рамках своего литературного творчества в мемуарном жанре в конце 1960 г. составил очерк «Учение П. А. Иконникова в Казанской духовной академии», который вошёл в состав его автобиографических очерков «Петя Иконников».¹¹ Одновременно по инициативе И. С. Богословского им были составлены «Очерки по истории Казанской духовной академии».¹² Позднее, в 1965 г. по инициативе В. П. Бирюкова для Уральского архива литературы и искусства им были составлены очерки «Казанская духовная академия (описание и преподавательский состав)».¹³ Подробнее о формировании коллекций мемуаров В. А. Игнатьева см. в ст. «В. А. Игнатьев и его воспоминания» в Части I. «Семейная хроника Игнатьевых».

В. А. Игнатьев оказался, пожалуй, единственным автором, кто в советское время, находясь внутри страны, сделал попытку систематизировать свои знания о непопулярной тогда теме истории духовного образования перед Октябрьской революцией в форме трилогии. В письме И. С. Богословскому он отмечал: «Как Вы думаете насчёт «Трилогии»: «Духовная школа перед Окт[ябрьской] Революцией»: а) Кам[ышловское] дух[овное] училище, б) Пермская дух[овная] сем[инария], в) Казанская дух[овная] ак[адемия]? В эту тему нужно вложить всё, что относится к этому – не распыляя. … Что со всем этим делать? Я как-то по этому поводу разговаривал с Целестином Андр[еевичем] Киселёвым.¹⁴ Он мне сказал: «Всё это будет брошено в печку!» (sic!!). Прав он или нет?»¹⁵

Противоположный отзыв о своих воспоминаниях В. А. Игнатьев получил от В. П. Бирюкова: «Благодаря твоим очеркам я имею довольно хорошее представление о духовно-академическом ученье, в частности, о том, что оно заставляло студентов много заниматься самостоятельно и одновременно много писать, как, вероятно, нигде больше в старой высшей школе. Невольно приходится сравнивать получаемую теперь «рукописную» квалификацию в вузах и прежде в духовных академиях, – не в пользу первых. Подозреваю, однако, что и над духовными академиками ты стоишь выше в этом, «рукописном» отношении, головой. Даже убеждён в этом».¹⁶ В своём обзорном очерке «Бытописатель В. А. Игнатьев и его рукописи» В. П. Бирюков предложил издать его воспоминания о Казанской духовной академии отдельной книгой: «Бурсу мы знаем по очеркам Помяловского, семинарию – по воспоминаниям Воронского¹⁷ и других, а духовную академию пока никто ещё не описывал так подробно и интересно, как уралец В. А. Игнатьев, – на целых 244-х рукописных страницах ученических тетрадей».

Несмотря на то, что автор погрузился в воспоминания спустя полвека после того как вышел из духовно-учебных заведений, его очерки, хоть и субъективные, содержат многие достоверные сведения по их истории, недоступные в официальных источниках, а главное, передают ощущения человека, который, пройдя полный курс обучения в старой духовной школе конца синодального периода в истории Русской Православной церкви, не был намерен свою дальнейшую жизнь связывать с церковной деятельностью.

В своих воспоминаниях, относящихся по времени к окончанию Пермской духовной семинарии и перед поступлением в Казанскую духовную академию, он выразил свои мысли на будущее в начале очерка «Учение П. А. Иконникова в Казанской духовной академии». Из них следует, что он, поступая в академию, пошёл по стопам своего старшего брата Алексея, ставшего магистром богословия Казанской духовной академии за научную работу по описанию древних крюковых нот Соловецкого монастыря. Только Василий Алексеевич был светским студентом, а Алексей Алексеевич – студентом из «белого духовенства». В других воспоминаниях он признаётся: «Я оказался на распутье, но не имел возможности выбора будущего по своему желанию за отсутствием средств и поступил учиться в духовную академию, где представлялась возможность учиться на «казённый счёт», но в душе имел намерение продвигаться к своей идее – стать певцом, так сказать, окольным путём».¹⁸ Казанская духовная академия первоначально предоставляла возможность обучаться бесплатно детям священноцерковнослужителей, которые окончили семинарию по 1-му разряду. Как он пишет в своих воспоминаниях, таковых – светских студентов – было большинство, и они и «определяли физиономию» старой академии. В. А. Игнатьев был из тех выходцев из духовного сословия, которые не разделяли взгляды своих отцов, не пользовавшихся к началу XX века, в большинстве своём, уважением в обществе, и недовольные своим материальным положением, были озабочены поиском возможностей для светской службы.

Время обучения В. А. Игнатьева в Казанской духовной академии пришлось на период после отмены автономии духовно-учебных заведений, действовавшей временно после революции 1905 г., и введения нового Устава духовных академий 1910 г. с изменениями 1911 г. Согласно новому Уставу духовные академии являлись «закрытыми высшими церковными училищами», готовившими «христиански-просвещённых деятелей» для служения «предпочтительно в священном сане». В академический курс было введено «воспитание в учащихся любви к Святой Церкви и её установлениям и преданности Престолу и Отечеству». Новый устав был направлен на ограждение студентов от идей революционного свободомыслия. Также происходило постепенное замещение в академиях заслуженных светских профессоров лицами в духовном сане, в т. ч. представителями учёного монашества, что нашло отражение в воспоминаниях В. А. Игнатьева. Таким образом, он поступил в Казанскую духовную академию уже критически настроенным ко всей системе духовно-учебных заведений конца синодального периода в истории Русской Православной церкви.

Революционные события 1917 года явились катастрофой для духовного образования в России, но кризис его был заметен ещё задолго до этого. Митрополит Антоний (Храповицкий)¹⁹ очень критически мыслил о тогдашнем устройстве духовно-учебных заведений. «Он был из тех архиереев, которые давали самую мрачную характеристику всей системы духовного образования Русской Православной Церкви: «Строй духовно-учебных заведений, как унаследованный из мира западных еретиков, приводит дело Духовной школы до крайнего безобразия». Передавая слова неназванного им архиерея, он писал: «Должно всю ее разогнать, разломать, вырыть фундамент семинарских и академических зданий и взамен прежних на новом месте выстроить новые и наполнить их новыми людьми». … Архиепископ Волынский Антоний предлагал сократить в академических программах преподавание богословских систем и расширить изучение Священного Писания и Святых отцов: «Система православного богословия есть ещё нечто искомое, – писал он, – и потому должно тщательно изучать его источники, а не списывать системы с учений еретических, как это делается у нас уже 200 лет».²⁰ Он подчеркивал общественную миссию Церкви и развивал целую систему пастырского душепопечения, которое было бы приближено к интересам жизни и к интеллектуальному уровню общества. «Его прямота, граничащая с резкостью, на многих, особенно на инакомыслящих, производила крайне отрицательное впечатление».²¹

В автобиографических очерках В. А. Игнатьева имеется эпизод с описанием сложного душевного кризиса, пережитого им в начале обучения в академии – мысли о самоубийстве на фоне неожиданной смерти знакомого студента академии.

Вспоминая академию, В. А. Игнатьев отмечает её особенность в том, что по сравнению с другими академиями, она не располагалась в лавре или монастыре, а находилась обособленно от них, но в ней было сильно влияние монашеской среды, особенно архиепископа Антония. Автор пренебрежительно относится к преподавателям и студентам из «чёрного духовенства» – монахам и монашествующим, многие из которых впоследствии приняли мученический венец, о чём он и не знал, особенно к преподавателю по аскетике иеромонаху Афанасию (Малинину). Автор прошёл мимо таких духовных наставников казанских академиков как старец Гавриил (Зырянов)²² и был подвержен влиянию атеистической пропаганды.

Отучившись в духовной школе, В. А. Игнатьев был обязан, как пользовавшийся содержанием за счёт духовно-учебного капитала, отслужить в духовном ведомстве 6,5 лет или же уплатить 1088,20 руб. долга.²³ Таких денег у него, естественно, не было, более того, не было и желания первоначально работать духовном ведомстве. «В начале июня 1913 года я закончил учение в Императорской Казанской духовной академии со званием кандидата богословия. Закончен был длинный путь обучения в духовных учебных заведениях, начатый ещё в 1897 г. в Камышловском дух[овном] училище. Пятнадцать лет учения и жизни в общежитии! И вот я вышел в жизнь. За всё время моего учения в духовных школах у меня не было мысли пойти в священники, а при окончании академии даже мысли о работе в духовных учебных заведениях. Такова была моя реакция на происхождение из семьи дьячка. Сколько приходилось видеть унизительного в положении русского духовенства! Отсюда и родилась мысль: бежать, бежать из него, куда представится для этого возможность. В академии у меня окончательно созрела мысль – идти работать по линии Министерства народного просвещения».²⁴

Певцом Игнатьев так и не стал, и поработать по линии Министерства народного просвещения ему удалось только один год. Начало первой мировой войны и желание выбраться из «глухой провинции» заставили его вернуться в духовное ведомство, а ещё через 3 года произошла Октябрьская революция. Позднее он был свидетелем «обновленческой лихорадки» в жизни Церкви и «хождения по мукам» своих братьев-священников.²⁵ Он даёт порой жестокие характеристики ректорам и некоторым преподавателям, осуждая «казённое православие», но о самой академии, в итоге, отзывается с благодарностью за полученные им навыки в настойчивом и инициативном труде, за возможности развиваться и работать над собой.

Хотя его воспоминания крайне субъективны и не раскрывают полностью историю Казанской духовной академии начала XX века, но содержат описание расположения академических зданий, библиотеки, учебного корпуса, многие неизвестные моменты и события. Как и в предыдущих воспоминаниях о Камышловском духовном училище и Пермской духовной семинарии В. А. Игнатьев не смог писать только о себе, а оставил интересные личностные характеристики преподавателей и студентов академии, в т. ч. иностранных. Автор сделал попытку спустя полвека систематизировать свои знания о профессорах (как по отдельности, так и в целом в рамках корпорации), об условиях обучения и быта в академии.²⁶

В состав четвёртой части включены очерки автора, находящиеся в «пермской» и «свердловской» коллекциях его воспоминаний, посвящённых Казанской духовной академии. При выборе очерков из двух коллекций учитывалась полнота изложения материала в них, дополнительные или уточняющие сведения приводятся в постраничных сносках, что отражает особенности той или иной коллекции. В состав публикации включен очерк «Учение П. А. Иконникова в Казанской духовной академии» из автобиографических очерков автора в «пермской коллекции» его воспоминаний, отсутствующий в «свердловской коллекции».

При подготовке публикации составлялись биографические справки на участников событий, упоминаемых в текстах, использовались списки служащих и студентов Казанской духовной академии, статьи из «Православной энциклопедии».

Частично воспоминания В. А. Игнатьева о Казанской духовной академии встречаются также в очерках о брате Алексее Алексеевиче Игнатьеве в Части I. «Семейная хроника Игнатьевых», протоиерее Тихоне Петровиче Андриевском, Николае Николаевиче Мавровском, Сергее Степановиче Богословском и Владимире Петровиче Козельском в Части III. «Пермская духовная семинария начала XX века».

В четвёртой части представлены фотографии старой Казани в почтовых открытках (здания и учреждения, учебные заведения); фотографии внешнего вида Казанской духовной академии; чертежи планов усадьбы и внутренних помещений академии, составленные самим автором; фотографии внутренних помещений академии; портреты ректоров, инспекторов и преподавателей, которым посвящены отдельные очерки; групповые фотографии студентов-выпускников 1913 г. (без автора); фотографии автора в форме студента академии и его диплом об её окончании; портреты выпускников академии 1913 г.

Очерки по истории Казанской духовной академии

декабрь 1960 г.

Казанская духовная академия, её внешний

status

quo

ante

²⁷

Академия была расположена в северо-восточной окраине города, известной под названием Арского поля.²⁸ Неподалёку от неё находились два важных городских коммунальных учреждения, противоположных по своему назначению: городское кладбище и место для общегородских гуляний, известное под громким названием «Швейцария».²⁹ Вблизи академии были расположены также трамвайные гаражи. Трамвай в Казани был предприятием, принадлежащим бельгийскому анонимному обществу, акционером которого состоял и бельгийский король.³⁰ Городское кладбище было и теперь является местом вечного упокоения знаменитого математика Н. И. Лобачевского.³¹ «Швейцария» – место гуляния горожан – очень красивый парк, который террасой спускался к Казанке, речке прославленной в известной студенческой песне:

«Там, где тинный Булак со Казанкой рекой

словно братец с сестрой обнимаются, -

Варлаамий святой, с золотой головой,

сверху глядя на них улыбается».³²

Гуля[ющие] в «Швейцарии» кульминационной точки своей достигали в Троицу и Духов день, когда некоторые горожане раскидывали здесь шатры и безвыходно пребывали в них в течение двух, а иногда и трёх дней. Оркестр духовых инструментов здесь по вечерам играл весной, летом и осенью и услаждал студентов вальсами «Берёзка», «Над волнами», «Дунайские волны», «На сопках Манчжурии» и др.

В 1908 г. на площади «Швейцарии» была организована сельскохозяйственная выставка³³, на которой красовалась громадная бутылка-ресторан, которая и по окончании выставки осталась украшением этой местности и постоянным напоминанием о том, чтобы не забывали люди о существовании на свете Александровского пива.³⁴ Арское поле играло большую роль в истории Казани во время пугачёвщины, так что академия была расположена на важном историческом участке города.

Все другие академии – Киевская, Петербургская и Московская – расположены были при монастырях-лаврах³⁵, а Казанская не была связана с монастырями и представляла в этом отношении самостоятельную обособленную общину, подчинённую, правда, надзору Казанского архиепископа.

Территория академии занимала правильный четырёхугольник, квартал, ограниченный строениями и кирпичной стеной.

Постройки на территории были расположены симметрично по следующему плану:

План.³⁶

Дорога, по которой шло движение мимо академии, и на которой был трамвай, проходила по северной стороне территории академии. На эту линию выходили боковые стороны зданий: на западе – библиотека – двухэтажное здание, а на востоке тоже двухэтажное здание, в котором был двухсветный актовый зал, канцелярия, квартира эконома и покои ректора академии. Оба эти здания были обращены фасадом внутрь двора. Между этими зданиями у западного были ворота и проезд, а далее сквер со звонницей. Главный корпус был расположен внутри двора, а за ним сад, а к западной стене прилегала баня, служебные постройки и больница.

[Скверик со звонницей]

Сквер перед главным корпусом был густо засажен деревьями (дубки, клёны) и кустами сирени. Весной это было место соловьиных концертов, и во время экзаменов, перефразируя известную песню Соловьева-Седова³⁷ «Соловьи, соловьи» можно было бы сказать: «Соловьи, соловьи, не тревожьте студентов: пускай студенты готовятся к экзаменам». Этот же скверик немного защищал главный корпус от грома, оркестра, который несся со стороны «Швейцарии».

[Учебный корпус]

Главный корпус имел четыре этажа, но нижний был уже подвальным помещением и здание имело вид трёхэтажного здания. В подвальном этаже были расположены: кухня, столярная мастерская и жилища «малых сих», т. е. разного обслуживающего люда. Здесь же была центр[альная] система отопления.

На втором, по существу на первом этаже были расположены комнаты следующего назначения. У самого входа по обе стороны от лестницы от подвального этажа были отгорожены две каморки – для швейцаров без дверей. В левом крыле по северной стороне вдоль коридора были расположены квартиры инспектора и пом[ощника] инспектора; по южной стороне – две комнаты учительской и профессорской, проход на лестницу и приёмная комната студентов.³⁸ Вдоль правого крыла – комнаты монахов, в том числе комната для богословского кружка и, так называемая «Нитрийская пустынь» (молельня), раздевальня (выделена) и квартиры второго пом[ощника] инспектора. По южной стороне – комнатка студентов (рабочая), в которой обычно стремились поселиться студенты, рассчитывающие на приём частых гостей, проход на лестницу и столовая с буфетом. В средине этажа лестница на следующий этаж.

На этом этаже [втором – ред.] по северной стороне в средине была расположена церковь³⁹, а к ней как продолжение по коридору справа примыкали две аудитории, а слева – студенческая читальня.

По южной стороне вправо была расположена аудитория, проход на лестницу и студенческая рабочая комната; влево – аудитория, проход на лестницу и две студенческих рабочих комнаты.⁴⁰ У проходов на лестницу на этом этаже с той и другой стороны проходов было расположено по комнатке, которые обычно выбирали себе любители уединения – картёжники, любители посещения вечеров и пр. На верхнем этаже по северной стороне были расположены: слева спальня, верхняя часть церкви (её второй этаж), одна рабочая студенческая комната, кладовая и комната для выдачи белья; по южной стороне – спальни и умывальник. Уборные были при лестницах. Здание имело центральное отопление и электрическое освящение. Если принять во внимание, что студентов было примерно 110-120 человек, то нужно признать здание просторным и удобным. Рабочие студенческие комнаты имели просторные столы, индивидуальные этажерки, с покатыми крышками для работы стоя и лампочками при каждой этажерке. В комнатах было достаточное количество стульев.

В спальнях у кроватей стояли табуреты. По ночам еженедельно чистилась обувь и по заявкам разглаживалась верхняя одежда.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721. Л. 77 об.-81.

Библиотека.

Двухэтажное каменное здание с двухсветным читальным залом в южной части его и хорами по стенам на уровне второго этажа – она была главным богатством академии, её гордостью и единственным оправданием для многих студентов за их четырёхлетнее пребывание [в] академии. Четыре раза в году на первых трёх курсах студенты писали сочинения, и это значило: четыре раза в месяц в обязательном порядке нужно было направляться в библиотеку и нагружаться необходимыми научными материалами. Во время же выполнения кандидатской работы связь с библиотекой удесятерялась.

Главным богатством библиотеки были рукописи Соловецкого монастыря, а среди них целая библиотека крюковых нот. Кроме того, в ней были ценные уникальные издания русские и иностранные по истории церквей восточных и западных на греческом и латинском языках. Академия вела широкую переписку с научно-религиозными учреждениями – академиями, университетскими богословскими факультетами. Все эти материалы поступали в фонд библиотеки.

Здесь работали два старца, исходившие библиотеку не меньше путешествия пешком в Палестину. У них был образцовый порядок, а в читальном зале соблюдалась абсолютная тишина.⁴¹

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 401. Л. 4-6.

Сад.

Значительную часть площади академии занимал сад, а между учебным корпусом и им, а также по бокам корпуса был двор. На дворе разгуливал одинокий журавлик…

Сад был гордостью студентов. В нём были дубы и клёны. Почти посередине проходила широкая аллея, которая делила его почти на две равные части. В жаркие дни в аллее можно было отдыхать в тени. Сад был густой, с зарослями, что придавало ему красоту девственной природы. Влево от аллеи, почти у самого конца её, была лужайка, которая летом покрывалась цветами, а зимой на ней устраивался каток. На катке иногда завязывались знакомства с барышнями, живущими вблизи академии и охотно посещавшими его.

В саду, влево от аллеи, находилась больница: двухэтажное красное здание, как видно, выстроенное много позднее учебного корпуса.

С трёх сторон: восточной, западной и южной академическая площадь была ограждена каменной стеной.

Трамвай проходил по северной стороне площади академии и, поворачивая вправо, проходил по восточному её краю.⁴²

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 401. Л. 9-11.

[Административный и педагогический состав]