Buch lesen: «Беглецы»

Пролог

Над Питером раскинула крылья пасмурная августовская ночь. Лето кончалось, так толком и не начавшись. С Обводного канала долетали порывы сырого ветра, пропитанного болотом. Роман свернул во дворы, направляясь к дому. Детская площадка полнилась тяжелыми рифами. Из распахнутого окна на втором этаже долетали обрывки слов:

Eckstein, Eckstein alles muss versteckt sein!..¹.

«Разбегайтесь, разбегайтесь по углам!» – машинально перевел Саржин строчку когда-то заслушанной до тошноты песни. Криво усмехнулся своим мыслям, невольно ускоряя шаг. Тревожное напряжение разливалось в воздухе. А может, у него просто начинается паранойя?

«Разбегайтесь, разбегайтесь по углам. Мы с тобою поиграем. У стены застыну я. Свою цель подстерегая!»² – надрывался исполнитель.

Заткнуть бы этот дурной концерт. Из-за них не слышно ни черта. Ему уже не первый раз казалось, что за ним кто-то идет. Несколько раз останавливался, вглядываясь в темноту. Никого. Точно, паранойя. Полгода расследования, а толку никакого. Кукольник продолжает убивать. Поняв, что полиция топчется на месте, месяц назад Саржин начал работать самостоятельно. Снова прошелся по свидетелям. С журналистом общались чуть охотнее, чем с операми. Всплыли факты, на которые полиция не обратила внимания. Роман чувствовал, что сейчас на правильном пути. Профессиональное чутье редко его подводило. Ему казалось, он вот-вот поймет мотив Кукольника, и тогда капкан захлопнется – безумцу будет уже не уйти.

«Раз, два, три, четыре, пять. Я иду искать! Иду тебя искать», – летело в спину, переплетаясь с его мыслями. Журналист пересек площадку и свернул к проезду – темной узкой кишке, соединявшей два глухих двора.

– Вот падлы, снова лампу разбили… – хмуро пробормотал он. Вынул телефон, активируя подсветку. Шагнул в переулок. Трубка вздрогнула виброзвонком. Звонил Костя Петров из опергруппы, работавший по маньяку. Неужели снова?! Саржин нажал на кнопку приема.

– Ты где? – нервно долетело из динамика.

– У дома, – коротко ответил он.

«Будь начеку. В оба смотри. Или умри!» – предупредили слова песни из темноты.

Какое-то звериное чутье заставило Романа шагнуть в сторону и обернуться. Только поэтому удар тяжелого обрубка трубы пришелся не в голову, а в предплечье. Громкую музыку перебил хруст кости. Рука повисла плетью. Телефон отлетел к стене. Саржин напрягся, перехватывая здоровой рукой чужое запястье, сжал, заставляя выронить трубу, и тут же получил удар в лицо. Нападавший вывернулся, перехватил оглушенного журналиста за футболку и с силой швырнул в стену, насаживая на ржавый штырь от пожарной лестницы. Железо пробило куртку, распороло кожу, скользнув по ребрам, и выскочило сбоку. Убийцу по инерции качнуло вперед, и он, не успев затормозить, напоролся ладонью на железку. С шипением рванулся назад.

Роман попытался отскочить, но удар в висок заставил сползти по стене. Сквозь звон в ушах он расслышал щелчок раскрывшегося ножа. Лезвие вошло между ребер, дернулось назад. По груди и животу хлынула кровь. Над Саржиным склонилось лицо, скрытое тенью капюшона. Нападавший двоился. Роман тщетно пытался зажать рану ладонью. Темный силуэт в капюшоне внезапно превратился в тощую тень в безумном рванье. Сверкнули в темноте налитые злобой бешеные глаза. Убийца презрительно хмыкнул, вынимая что-то из-за пазухи. Темноту переулка вспорол мощный фонарь.

– Стоять! – будто сквозь вату долетел до Романа голос Петрова.

Грохнул выстрел. На колени журналисту шлепнулось что-то мягкое. Когда опер подбежал к Саржину, несостоявшийся убийца уже растворился в тени.

– Твою мать! Ромка! – Костя бухнулся возле него, поспешно набирая номер скорой.

Саржин с трудом сфокусировал разъезжающиеся глаза. Свет фонаря выхватил валявшуюся у него на коленях куклу.

– Кукольник… – слова с трудом проталкивались в горле, – достал, тварь… – и без того нечеткий мир вокруг окончательно поплыл, рука безвольно скользнула вдоль тела, давая крови беспрепятственно заливать грязный асфальт.

Глава 1. Приезд

Последний автобус захлопнул тяжелые двери и, натужно развернувшись, отправился на стоянку. В свете тусклого фонаря мерцала туманная морось, оседая на железном столбе, разбитом асфальте, спортивной сумке и тонкой кожаной куртке на узких худых плечах. Вспыхнула и с шипением погасла спичка, сигаретный дым тонкими клубами растворился в тумане. Ялена глубоко затянулась, раз, другой. Сигарета нервно подрагивала в тонких пальцах. Ещё одна затяжка, и размытая ночь поглотила белесый дым.

Ей не хотелось уходить из-под фонаря во тьму, словно там поджидали тоскливые призраки прошлого, готовые впиться в неё и растащить на воспоминания. Потушила окурок о фонарный столб. Отряхнула ставший влажным пепел с рукава, подхватила вещи и двинулась к запущенному палисаднику на другой стороне улицы. Из-за давно нестриженых кустов темной громадой выглядывал дом.

Наконец-то она вернулась сюда, спустя пять лет, спустя пять долгих лет, три из которых были попросту выброшены в помойку. Раньше наезжала моментами, оставляя в старом доме ставшие ненужными вещи. А теперь вернулась на совсем.

Она решила все для себя полгода назад. Собрала вещи, забрала кота, оставила ключи у соседей и исчезла. Бывший искал её, звонил, угрожал, умолял, пьяно рыдал в трубку. Потом перестал. Получил копию документов о разводе. Она была свободна. А две недели назад узнала, что он добился-таки своего – пей, и дьявол тебя доведет до конца…

Ялену передернуло. Кто-то из его друзей-программистов то ли не поленился взломать больничные камеры наблюдения в наркологии, то ли просто заплатил персоналу, и оставил под дверью съемной квартиры флешку с открыткой «Ты так хотела». После этого видео она несколько дней боялась спать. Стоило закрыть глаза, как перед ними тут же вставала сумасшедшая картинка: Человек в растянутых трениках, заблокировав дверь в палату, вскрывает себе вены, расписывает стены собственной кровью и падает, едва завершив финальную надпись: «Ты так хотела, все для тебя».

Дрожащей рукой она вытащила и подкурила ещё одну сигарету, тяжело опершись спиной о калитку. Вспомнила, как в последнюю ссору схватила ненавистное чудовище за горло, крича в исступлении: «Чтоб ты сдох, сука!». А он лишь безумно хохотал, уверенный в том, что она ничего не сможет ему сделать. И тогда Ялена взорвалась. Она вспомнила, как исказилось внезапно его довольное лицо, а в затуманенных алкоголем глазах промелькнул нарастающий страх; и свои слова, хриплые, четкие, как лезвия так любимых им ножей.

«Ты хлебнешь моей боли, искупишь все собственной кровью, до последней капли и сдохнешь в одиночестве».

Она никогда до конца не верила, что однажды сможет вот так: сказать и сбудется. Предугадать исход экзамена, собеседования, сломанный каблук в метро, предупредить близких о возможных неприятностях – все это она считала не более чем тонкой интуицией. Но после случая в больнице стала откровенно бояться себя.

Даже после того, как пожилой завотделения наркологии, стремясь успокоить её, сказал: «А что вы хотели милочка, это делирий. Благодарите бога, что вы с умершим уже полгода как в разводе и до сего дня о нем не вспоминали, а то вам бы и доведение до суицида могли инкриминировать. А тех умников, что додумались до флешки, я найду, будьте покойны. Это ж ума иметь надо – такое устроить!»

После того разговора невидимая струна внутри лопнула, город внезапно стал чужим, по выжженной дотла душе перекатывался пепел. Она прокляла, и проклятие сбылось…

Ялена уволилась с работы, выбросила старую сим-карту и купила билет на автобус до Туманного. В один конец. Она хотела домой, тем более, что дом у неё был. Он ждал свою хозяйку пять лет, как преданный пес. Она докурила, толкнула калитку и протиснулась в палисадник, путаясь в мокрой, давно некошеной траве. Поднялась по просевшему, но ещё крепкому крыльцу на запущенную террасу. Сгрузила вещи. Посветила фонариком в поисках щитка. С натугой повернула рубильник, включаясь в электрическую жизнь городка. Лампа под облезлым проржавевшим абажуром на террасе зажглась тусклым пятном. Тяжелый ключ нехотя провернулся в скважине, впуская Ялену внутрь.

В доме пахло пылью и затхлостью. Захотелось распахнуть все окна, впустить в дом живую осеннюю морось, холодный влажный воздух. Но она ограничилась кухней. Включила свет, открыла окно, стащила запыленную пленку с плиты, шкафов и диванчика. Открыла кран. Тот захрипел, прочихался и выдал струю рыжей мутной воды – оставила стекать. Отстегнула дверцу переноски, предлагая Карасю осматривать новый дом. Изнутри выглянула лохматая корноухая морда с усталыми зелеными глазами. Здоровенный мохнатый котяра вытянул лапы и уложил на них тяжелую голову.

Ялена вытащила из сумки кое-какую снедь, пакет корма, поставила на плиту чайник. Тяжело опустилась на диванчик. Она устала. Из навалившейся дремы вывел пронзительный свисток вскипевшего чайника. Вытащила из шкафа надбитую красную чашку, залила кипятком чайный пакетик, насыпала хвостатому корма.

В ящике дивана нашлась пара пледов, завернутых в обрывки простыни.

Боже, как же она устала…Разулась и с ногами залезла на сидение, забившись в угол и, натянув до подбородка пропахший пылью плед. Рядом тяжело вспрыгнул огромный сибирский кот. Под боком стало теплее. Послышалось спокойное басовитое «быр-быр-быр». Завтра её ожидает новая жизнь и новые заботы, а сейчас нужно поспать, отдохнуть от всего… Ялена провалилась в глубокий сон, так и не дождавшись, пока остынет чай.

Ей снился тихий прибой, набегающий на узкую полоску песка и черные скалы Кирочьего острова. Клочья тумана таяли над водой, рвались об острые камни, цеплялись о старинный маяк, на котором уже полвека никто не зажигал огней. Да и незачем, чуть дальше, на рукотворной насыпи возвышался новый.

Ветер резкими порывами разогнал клочья тумана, и старая башня засветилась наверху мертвенным зыбким светом, заливая островок призрачным сиянием. Мерные волны, набегавшие на песок, подернулись голубоватой каймой, Черные скалы приняли бледные блики, тускло сверкнув мокрыми камнями.

Тело в прибое застыло белой изломанной куклой. Волосы то всплывали в воде, то оседали на песок мертвыми змеями. Широко распахнутые остекленевшие глаза невидяще глядели в ночную тьму. Покрытая ссадинами синеватая кожа в блестящих каплях, и ни клочка одежды. Между грудями зияла рваная дыра, в обрамлении белесых обломков ребер. Крови не было, её уже давно смыло прибоем. Правая рука запрокинута над головой. Тонкие пальцы, сведенные судорогой, крепко сжимают большой кулон с зеленым самоцветом. В треснувшем камне отражался призрачный свет мертвого маяка, черные скалы и темный силуэт в капюшоне, так и норовивший расплыться в угловатую фигуру в безумном рванье. Он тяжело спрыгнул в прибой, выпрямился во весь свой немалый рост и неверным шагом подошел к застывшему телу. Обернутые тряпьем пальцы с обломанными ногтями скользнули по холодной синеватой коже, цепко обхватили подбородок и повернули мертвое лицо к свету. На него смотрели тусклые зеленые глаза, чужие, не её. Мужские пальцы брезгливо вздрогнули, отпуская мертвую голову.

– Это не ты, мой маленький Аметист, не ты… Я как слепой котенок. Где ты? Где? – он слепо зашарил руками в воздухе. – Ты придешь сюда, я знаю… Но сколько ещё придет до тебя? И станет мною…

Мертвое лицо вдруг начало меняться. Скулы заострились и стали выше, губы тоньше. А тусклые глаза преломили призрачный свет маяка, обретая совсем иной цвет.

Над волнами разнесся полный боли стон.

– Амети-и-ист…

Ялена с хриплым криком отбросила затхлый плед и едва не свалилась с дивана, засучив ногами. С трудом села, пытаясь отдышаться и понять, на каком она свете. На грани сознания все ещё маячил озаренный бледным светом безумец и обнаженное тело Лоры Фетисовой в прибое, вдруг превратившееся в неё саму. В затылке противно тенькало, во рту стоял привкус морской воды с гнилыми водорослями. Ей до сих пор казалось, что жуткие пальцы с обломанными ногтями сжимают её лицо, рассматривая, словно рыбу на рынке. Тело бил озноб, будто оно действительно пролежало невесть сколько времени в холодном прибое на берегу Кирочьего. Она обхватила себя за плечи, стремясь подавить тошноту. Сонный кот недовольно смотрел на хозяйку, встопорщив «бакенбарды». На автомате нашарив чашку, Ялена душевно отхлебнула, спеша промочить пересохшее горло, и раскашлялась. Чай за ночь остыл и настоялся до чифирной горечи.

– Мерзость… – просипела она, отставляя чашку.

В распахнутое окно заглядывало призрачное осеннее солнце, умытое дождем. Ветер гнал клочковатую хмарь. Девушка потерла саднящие веки. Перед глазами стояло меняющееся лицо погибшей. Сначала чужое, а после глядящее на неё каждое утро из зеркала. Она встала и, пошатываясь, побрела в ванную. Старый кран, прочихавшись, выдал упругую струю тепловатой воды. Вяло поплескав в лицо, Ялена подняла глаза на зеркало и застыла. На подзеркальной полке серебристо-черной горкой лежала витая цепочка, увенчанная аметистовым кулоном.

–Дивны дела твои, господи… – пробормотала она, смахивая рукой капли воды с лица. Кулон пропал почти год назад, когда Ялена приезжала в Туманный на похороны Лоры. А на самом деле, похоже, она тогда сняла его в ванной и в навалившейся суматохе просто забыла.

Тонкие пальцы требовательно сомкнулись на старом серебре, сгребая украшение в ладонь. Руку, а после и все тело окатило щемящим жаром. Давно забытое ощущение тошнотворно-теплой волны безжалостно прокатилось от макушки до лба, и Ялена судорожно вцепилась в раковину свободной рукой, тщетно пытаясь остановить захлестнувший её поток видений.

…ей недавно исполнилось одиннадцать, и они с матерью приехали в Туманный навестить бабушку… Худая голенастая девчонка радостно бежит по заросшей дорожке к дому. На крыльце стоит высокая худая старуха с простым некрасивым лицом и теплыми голубыми глазами. Узловатые пальцы гладят растрепавшиеся детские волосы. Они улыбаются друг другу – бабушка и внучка. А на тонкой девчоночьей шее застегивается замочек подвески.

«Мой самоцветик…» – радуется бабушка. Через день её не стало…

А внучку едва не силком тащат к мрачной черной труне. Зачем?! Не надо! Она не хочет… Мама уговаривает. Просит подержать бабушку за холодные восковые руки, чтобы маленькая Яля больше никогда не боялась мертвецов…

Костистые ладони, опустившиеся на плечи, сорвали пелену не то видений, не то воспоминаний.

Ялена с воплем отшатнулась. Перед глазами поплыло. Нога беспомощно скользнула по плитке, и она упала, крепко приложившись виском о трубу.

Очнулась от того, что кот испугано и тоскливо орал над ухом, тычась усатой мордой в лицо. Поднялась с трудом. Тело успело затечь в неудобной позе. На виске темнела запекшаяся ссадина, правую щеку стянуло подсохшими кровавыми потеками. Она кое-как умылась трясущимися руками, настороженно косясь в зеркало, но то отражало лишь её бледную физиономию с кругами под глазами.

– Лисьи боги, уже видится всякое, – буркнула Ялена, выходя из ванной. После смерти бабушки такие приступы иногда накрывали её. Но последний случился много лет назад, когда она едва переехала в Питер.

Ялена зябко обхватила себя за плечи. Сначала кошмар, теперь это… Нет, ей и раньше снились кошмары, от которых она просыпалась в холодном поту. Но сегодня… Даже то мерзкое видео, подброшенное на порог, не вызвало у неё такого ощущения липкого ужаса. Она вернулась в кухню, намереваясь закрыть окно, но застыла привлеченная чужой перебранкой.

– Да ну тебя, Саня! – долетело до Ялены. – Не буду я твой шлем надевать, он мне большой, болтается, ещё слетит на наших ухабах!

– Яна, я сказал, надевай, а то не повезу, будешь в центр пешочком шуршать! Хватит, насмотрелся таких умников, пока на скорой работал. От головы одна шея оставалась!

–Врешь, – недоверчиво фыркнула девчонка.

–Хочешь на себе проверить?..

Ялена, прихрамывая, доковыляла до окна и высунулась наружу. Длинный нескладный парень как раз нахлобучил на возмущенно пискнувшую девчонку мотоциклетный шлем. Ялена вздрогнула, перед глазами калейдоскопом пронеслись картинки: мокрая дорога, сонно катящийся в тумане грузовик, потерявший управление мотоцикл. Саня с размозженной головой, испугано орущая Янка.

– Ненавижу себя, – пробормотала она и по пояс свесилась из окна. – Эй, вы двое! – голос прозвучал хриплым карканьем, она прокашлялась. – Да, я к вам обращаюсь!

Парень с девушкой недоуменно таращились на встрепанную молодую женщину, окликнувшую их из окна. Ялена мысленно усмехнулась. Ну да, не красавица. Лицо помятое бледное, под глазами залегли глубокие тени. Виски выбриты в ноль. На правом свежая ссадина. Копна жестких каштановых волос после сна торчит абы как.

– Идите сюда.

Янка, как зачарованная шагнула вперед, но Саня перехватил её за локоть, зло буркнув:

– Вот так потом люди и пропадают. Заходят непонятно к кому, и все. Твою Нинку до сих пор не нашли.

– Не бойтесь дети, тетя-ведьма вас не съест, – иронично хмыкнула Ялена, радуясь хотя бы такой возможности не быть сейчас в одиночестве. Да и чего этим двоим бояться? Тот же Саня мог спокойно скрутить её в бараний рог, вздумай она устроить безобразие. Или тут что-то ещё? – У меня экипировка в кладовке болтается, как раз на твою подругу. Зайдите, заберите.

Саня наградил Ялену ещё одним подозрительным взглядом, но во двор зашел. Янка настороженно семенила сзади. Хозяйка исчезла в доме. Слышно было, как она чем-то гремит внутри.

–Эй, – Саня сунулся в прихожую, – может, вам помочь? Черт! – парень с шипением отскочил назад, нервно вздрогнув.

–Сань, чего ты? – недоуменно уставилась на него Янка, заглядывая внутрь дома, —игрушки что ли испугался? – она указала подвешенную к люстре куклу-ведьмочку. Тускло поблескивавшие в полумраке прихожей стеклянные глаза, и правда, делали игрушку жутковатой на вид.

–И что вы все в этих пылесборниках находите? – неприязненно буркнул Саня. – Дрянь какая!

Ялена тем временем распахнула кладовку и выудила на свет божий два объемных пакета, привезенных в Туманный полгода назад. Вывалилась с ними на крыльцо.

– Вот! – вытащила тяжелую мотокуртку, штаны со вшитыми наколенниками. Толстая кожа скрипнула под пальцами. Вручила Янке. Достала из второго пакета шлем и ботинки.

Саня глядел на неё уже как на ненормальную. Взял протянутый шлем, словно хрустальную диковину, посмотрел подшитую этикетку и попытался вернуть обратно Ялене.

– Вы…эээ, как вас зовут?

– Ялена. А ты Саня, правильно?

– Угу. Ялена… тут же экипа штуки на две баксов! Куда? У нас не…

– Я про деньги что-то говорила? – раздраженно оборвала его Ялена. – Забирай, и пусть носит. Все равно, я за него не платила! Уже два года не катаюсь и вряд ли буду. А здесь он только место занимает…

Глава 2. Кукольник

Звонок Петрова застал Саржина на выписке из больницы, где он провалялся без малого три недели. Врачи сказали – повезло – нож вошел не прямо, а под углом, не пробив легкое. Иначе скорую уже можно было бы не вызывать.

– Взяли! – радостно выдохнул в трубку Костя, – Взяли гада!

Роман поймал попутку и помчался в управление. Наконец, кошмар последних шести месяцев закончится. Петров курил на крыльце.

– А, выписался уже! Как раны боевые, журналист? Хлебнул нашего ментовского счастья, гы-гы… Идем, покажу красавца. Над телом взяли, – Петров помрачнел, – жаль девчонку… А вообще, не иначе, как бог над нами сжалился: поступил звонок, что какой-то придурок в подвал жилого дома манекен в белье затащил. Ну мы туда, а оно не манекен… Этого умника кто-то из окна заметил, оказывается.

Вот тут бы Саржину и насторожиться, но радость от того, что ублюдок больше никого не убьет, пересилила, и он спокойно шел за Петровым.

В камере сидел белобрысый верзила в замызганной серой толстовке с надписью «Сан-Диего» и смотрел в одну точку, положив руки на колени. Роман уловил едва заметный душок мертвечины, исходивший, видимо, от заключенного.

– Представляешь, отказывается имя называть, мудила! Документов-то мы при нем не нашли, личность устанавливаем, – продолжал разглагольствовать Костя, – Его спрашивают: «Как зовут?», – а он мямлит что-то про осколки, и всё! Я его Сан-Диего называю, надо же как-то в документы заносить.

– Почему? – рассеянно спросил журналист.

– Что «почему»? – не понял опер. – А… почему Сан-Диего? Так у него на шмотье написано…

Роман молча кивнул, продолжая рассматривать задержанного. Здоровый лось. Саржин и сам не отличался хрупкостью сложения, однако, этот куда крупнее. Тот, в переулке, был мельче. Высокий – да, но не такой бычара.

Журналист будто снова ощутил, как с силой летит в кирпичную стену, и спину распарывает зазубренный ржавый штырь. Старое железо, разорвав мышцы, скользнуло по кости, оставив кривую рваную рану. Убийца по инерции качнулся вперед и, не успев затормозить, напоролся ладонью на тот же штырь. Роман скользнул взглядом по широкому лицу без тени интеллекта, задержал взгляд на кистях.

– Это не он, Костик! – голубые глаза Саржина потемнели. – Вы взяли не того!

– С ума сошел?! Мы его над трупом взяли, он этой несчастной глаза выколупывал!

– У него руки целы, мать твою! Руки, Петров! Я же помню, как он той ночью на штырь напоролся!

– Ты себя после той ночи толком вспомнил только спустя неделю в реанимации!! – раздраженно рявкнул опер. – И будешь мне теперь рассказывать?! Он. Был. У. Тела!!! С куклой! И такого порассказал на первом допросе, что у меня волосы дыбом встали. Он, сука, каждую деталь смаковал. А ты ни черта толком не видел в переулке ночью и втираешь, что мы не того взяли?!! – Петров надвигался на Романа, тесня его по коридору.

– Вынь голову из жопы! – взорвался Саржин. – Он полгода водил нас за нос и так глупо попался? – Журналист схватил худощавого опера за грудки – Не веришь мне, сравни детали!!!

Роман почувствовал, как на него наваливаются сзади, заламывают руки, оттаскивают прочь от перекошенного Петрова.

– Тебе голову лечить надо, Саржин! – огрызнулся тот, поправляя рубашку. – Того и гляди, сам маньяком станешь! Ребята, отвезите журналиста домой. И чтоб я тебя по этому делу больше здесь не видел! Придурок!

По дороге домой Романа слегка отпустило. Хотя сопровождающие то и дело косились на него. В парадном окликнула тетка-консьержка.

– А, Ромчик, вернулся. А я слышала, ты в больницу попал. Ну, все ж хорошо?

– Угу, – хмуро буркнул он. Вот только чужого льстивого участия ему сейчас не хватало.

– Тебе тут ключики просили передать. Ирочка, – консьержка сунула в руки Роману желтый конверт. – Она что, уехала куда-то?

– Уехала, – он забрал конверт и пошел к лифту.

Квартира встретила непривычной пустотой. Саржин кинул сумку на полку для обуви. Пробежал глазами пару строчек на пришпиленном к зеркалу блокнотном листке.

Это она ещё много написала. Все послание можно было уместить в три слова: «Все кончено. Прости».

– Ожидаемо, – процедил он, сминая бумажку и проходя на кухню. Посмотрел на бутылку коньяка в шкафчике, саркастически хмыкнул.

Когда в дверь позвонил его непосредственный начальник, Зимин, настропаленный Петровым и компанией, он приканчивал уже вторую чашку кофе, зарывшись в материалы по делу Кукольника.

– Ну? – Роман смерил тяжелым взглядом топчущегося на пороге Зимина. Полноватый невысокий главред «Питерских дворов» добродушно усмехнулся.

– Ты прости, что без приглашения. Не успел тебя из больницы забрать… А тут ребята из убойного позвонили, мол, твой Саржин дебоширит…

Хозяин квартиры нахмурился, до побеления костяшек сжав кулаки, но быстро взял себя в руки.

– Проходи, – тяжело вздохнул он, пропуская свое непосредственное начальство в прихожую. Вытолкать Зимина взашей не позволяли годы дружбы и совместной работы в «Дворах».

К тому же, это он тут такой весь из себя смущенный и вежливый, а в редакции безобидный на вид тюфяк Коля Зимин превращался жесткого сурового главреда, наводящего ужас на всю «Дворовую» журналистскую братию. Кроме, пожалуй, Романа и ещё пары старожилов. Зато своих никогда не подставлял и в беде не бросал. В прошлом военный журналист, побывавший во всех мыслимых и немыслимых горячих точках планеты, пару лет назад Зимин получил должность главреда, остепенился, женился и старался ни в какие авантюры не лезть. Но когда закрутилась история с Кукольником, подключил все свои связи, чтобы Саржин остался в расследовании.

Зимин безропотно проследовал за Романом на кухню, прижимая к груди пухлый кожаный портфель. Цепкие поросячьи глазки пристально изучали квартиру. Чисто, но тонкий флер бардака уже расползался по комнатам. Скомканный плед на диване, заваленный рабочий стол, начавший увядать фикус…

– Удивлен, что я не лежу, упившись в хлам? – Криво усмехнулся Роман, доставая початую пачку кофе.

– Признаюсь, да… – осторожно произнес Зимин. Выкладывая из портфеля конверт с фотографиями. – Я звонил Ирине. Не понимаю, все же вы столько лет вместе, а сейчас…

– Я тебе что, школота гребаная, по такому делу в бутылку лезть? Ты меня сколько лет знаешь? – огрызнулся Саржин, заливая чайник. – Пока я три недели на койке валялся, она ни разу не пришла. Я ведь тоже не дурак, Коля… И в состоянии понять, когда крысы бегут с корабля, – он подкурил от горящей конфорки, выпуская дым в приоткрытое окно.

– Как, кстати, рука, спина, общее самочувствие? – участливо спросил он, стремясь перевести разговор в другое русло.

– Спасибо, не жалуюсь, – фыркнул Роман, потирая левое предплечье, только вчера освобожденное от гипса. Свежий шрам под левой лопаткой внезапно откликнулся болезненным зудом. – Готов к труду и обороне.

Зимин приподнял краешек папки с материалами, перелистнул несколько страниц. Повертел в руках исчерканную разноцветными маркерами схему, сунул нос в ноутбук.

– Ты же знаешь, что Кукольника взяли? – он укоризненно поглядел на Романа, придвигая к себе чашку.

– Это не Кукольник. Я говорил Петрову, повторю и тебе – они взяли не того! – Роман навис над другом, тяжело опершись о стол.

– Ты же толком его не разглядел, с чего такая уверенность? Слушай, у тебя есть чего пожрать?

– Тебя, что, жена не кормит? – вытаращился на него Саржин.

– До жены ещё доехать надо, а жрать я сейчас хочу, – буркнул Зимин.

– Иди в холодильнике поройся. Мышь там вроде ещё не повесилась. – Роман присел на высокий табурет и принялся рассматривать выложенные Зиминым фотографии. Со снимков на него взирал тип из камеры сизо, судя по «разъехавшемуся» взгляду, то ли в приходе, то ли в жесточайшей ломке. Таращилась кровавыми глазницами последняя жертва. Похоже, Зимин снова рискнул подергать за ниточки, и достал копии документов с убийства, на котором взяли этого недо-Кукольника.

Да, Саржин толком не рассмотрел сумасшедшего, решившего избавиться от дотошного журналиста, видно, подобравшегося слишком близко к разгадке. А вот руку, налетевшую на штырь, помнил четко. И был уверен – в этот раз полиция облажалась, взяв, пусть и по горячим следам, но совершенно не того.

Кукольник – этот бич Питера, чьи жертвы, Роман подозревал, будут ещё долго являться ему в кошмарах, совершенно не походил на обдолбыша с фотографий. Было в том типе что-то… инфернальное.

Журналист поморщился, будто куснул лимон. Не верил он во всю эту потусторонщину. Однако же никак не мог избавиться от странного чувства – с Кукольником что-то не так. Не может обычный человек так двигаться и так смотреть. И, это Роман помнил четко, мерзавец двоился. Смотришь в упор – здоровый лось в капюшоне, чуть глазами повел – жердяй в безумном рванье. На его заявление Петров только посмеялся:

– Это ты, брат, уже мистику городишь. Дурной был от потери крови и болевого шока, вот и привиделось.

Зимин вернулся к столу, сжимая в объятьях палку колбасы, пакет с хлебом и пару помидоров.

– Что, никак не налюбуешься на красавца? – ехидно хмыкнул он, отрывая Романа от фотографий.

– Это не он, – покачал головой Саржин. – Я полгода этим делом вместе с операми занимался. С первого дня и пока этот ублюдок меня на койку не отправил. Кукольник – бестия. Сильный, изворотливый. И мозги у него работают, будь здоров, даром, что набекрень. А у этого – он постучал пальцем по фотографии, – если мозги когда-то и были, то он их на герыч променял. Похоже, что взяли неумелого подражателя…

Роман отхлебнул поостывшего кофе. Мерзость… Снова закурил…

Впервые он столкнулся с Кукольником в конце февраля. Завернул к старинному армейскому дружку-оперу за концами по совершенно другому делу. А тот возьми да предложи, мол, давай со мной на срочный вызов, будет тебе сенсация про страшный вандализм. Какая-то бдительная бабка-консьержка заметила приколоченную к стене у подъезда куклу, облитую краской, вызвала наряд. Район-то хоть и спальный, но из престижных. Посмеялись. Приехали.

Кукла, одетая в кокетливый шелковый халат, сиротливо свисала с железного костыля, которым кто-то приколотил набивное тело к стене. Глаза аккуратно выжжены. А то, что поначалу приняли за краску, оказалось подсыхающей кровью. Совсем весело стало, когда Роман заметил на одном из общих балконов ногу в домашнем шлепанце. Ухоженная бледная, она как-то неестественно торчала между проржавевших прутьев.

Женщина сидела, привалившись к бетонному выступу. Черный шелковый халат клочьями торчал вокруг железного костыля. Короткие русые волосы, совсем молодое лицо. Крови вокруг тела почти не было. Пожалуй, что на кукле побольше будет. На черной бархатке, поблескивал в пентаграмме-оправе маленький аметист Лицо застыло восковой маской вечного спокойствия, от чего становилось не менее жутко – у покойницы не было глаз…

Роман вздрогнул, выныривая из воспоминаний. После второго убийства эта тварь и получила прозвище Кукольник.

– Семь девчонок, – глухо произнес он. – Семь красивых молодых девчонок, Коля… А эта мразь их убила и изуродовала просто ради забавы! И сейчас, пока Петров с товарищами готовится звёзды получать, он новую жертву ищет…

Саржин умолк и вновь погрузился в свои мысли. Разные районы, все убитые между собой незнакомы. Но все, как сестры – русые, светлоглазые. И украшения… на каждой было что-нибудь с аметистом. Поначалу решили, что это убийца так развлекается, но оказалось, все побрякушки принадлежали несчастным.

Зимин помог выбить разрешение на участие в расследовании.

В какой-то момент Роман понял, что полиция топчется на месте, и начал работать сам. Видно, где-то копнул слишком удачно, и Кукольник напал. Повезло, что не прикончил… Спугнули.

Костян Петров, тот самый дружок-опер, потом долго ему в больнице мозги полоскал за беспечность и раздолбайство.

– Вот что, Рома, – вырвал его из раздумий обеспокоенный голос Зимина. – Езжай-ка ты в отпуск. Отдохнешь, в себя придешь. Забудешь, наконец, об этом чертовом маньяке. Редакция без тебя месяц кое-как прожила, проживет ещё один.