Buch lesen: «Западный флигель, где Цуй Ин-ин ожидала луну»

Ван Ши-фу

Schriftart:

Издательство Азбука®

* * *

Часть первая
Как Чжан Цзюнь-жуй в монастыре не знал покоя

Сецзы

Старая госпожа (входит, говорит). Я родилась в семье Чжэн. Мой супруг, по фамилии Цуй, был первым министром при покойном государе. К несчастью, он заболел и умер. Осталась у меня только одна дочь. Детское имя ее Ин-ин, ей девятнадцать лет. Она искусна в женском рукоделии. Стихи, письмо и счет – все это ей тоже знакомо. Супруг мой в свое время согласился отдать ее в жены моему племяннику Чжэн Хэну, старшему сыну министра Чжэна, но сочетаться браком они не могут, пока дочь носит траур по отцу. Еще со мною здесь служанка Хун-нян, прислуживающая дочери с малых лет, и Хуань-лан, сын моего супруга от наложницы. Мы с дочерью везем в Болин для погребения гроб с телом мужа, но дорога опасна, и мы не можем достигнуть цели. Добравшись до Хэчжуна, мы спрятали гроб в монастыре Пуцзюсы. Монастырь этот, где некогда молилась государыня Цзэ-тянь, был восстановлен моим супругом, первым министром. К тому же настоятель монастыря Фа-бэнь – хэшан, постриженный моим супругом. Поэтому возле западного флигеля монастыря у нас есть домик, где можно отдохнуть. Я написала письмо в столицу. В нем я прошу Чжэн Хэна приехать и помочь нам добраться до Болина. Помню: когда мой муж был еще с нами, он не жалел денег на свиту в несколько сот человек, а сегодня со мной осталось только трое-четверо близких. Как от этого больно душе! (Поет.)

На мотив «Когда наслаждаюсь цветами».

Муж мой в столице карьеру окончил,
     жизнь он окончил свою.
Дочь и жена – сирота и вдова;
     нет у нас в жизни пути.
С гробом супруга в обители Будды
     долгие дни остаюсь.
Я до фамильных могил, до Болина,
     уж не надеюсь дойти
И одинокой кукушкою
     слезы кровавые лью.

(Говорит.)

Сейчас конец весны. Как утомительна погода в эти дни!.. Нужно позвать Хун-нян и дать ей кое-какие распоряжения. Хун-нян, ты где?

Хун-нян входит, видит старую госпожу.

Посмотри, если в зале Будды никто не зажигает курений, погуляй там с барышней.

Хун-нян (говорит). Слушаюсь.

Старая госпожа уходит.

Иди сюда, сестрица!

Входит Ин-ин.

Хозяйка велела нам погулять в зале Будды.

Ин-ин (поет).

На тот же мотив.

   Чувствую я: на востоке Пуцзюня
       кончится скоро весна.
   Крепко обители двери закрыты,
       тихо тоскую одна.
   Реку багрянцем
       цветов лепестки покрывают, —
   Эта тоска без конца и без краю.
   Молча сижу,
       от восточного ветра грустна.

Уходят.

Действие первое

Чжан Гун едет на коне, с ним Цинь-тун.

Чжан (говорит). Моя фамилия Чжан, имя – Гун, второе имя – Цзюнь-жуй, родом я из Сило. Мой покойный отец был министром двора. Он умер от болезни, когда ему шел пятый десяток, а через год я похоронил и свою мать. Я свободно владею кистью и мечом, но у меня нет еще ни заслуг, ни славы, и мне приходится скитаться без пристанища. Теперь, в первую декаду второго месяца семнадцатого года правления императора династии Тан Дэ-цзуна под девизом Чжэнь-юань, я направляюсь ко двору держать государственные экзамены. Дорога идет через Хэчжун на заставу Пугуань. На заставе у меня есть друг Ду Цзюэ, второе имя его Цзюнь-ши. Мы с ним земляки, учились вместе и уже тогда побратались. Потом он оставил гражданскую службу и стал военным. На экзаменах для военных он прошел первым кандидатом и получил должность командующего западным войском. Под его начальством сто тысяч солдат охраняют заставу Пугуань. Повидав моего старшего брата Ду Цзюэ, я тотчас поеду на экзамены в столицу. Я готовился к экзаменам у окна при огоньках светляков и при свете луны, отраженном от снега, истерся до лоска, очищая себя от грязи мира, и весь набит образцовыми сочинениями. Но я все еще скитаюсь по воле волн и ветра. Когда-то исполнятся мои великие замыслы? Вот уж, как говорится:

Меч дорогой, в десять тысяч ценою,
блеск свой зеркальный скрывает;
Столько во мне накопилось тоски, —
даже коню тяжело.

(Поет.)

На мотив «Алые губы».

Стремлюсь я вперед по долине широкой,
Да ноги никак не отыщут дороги,
Кружусь, подгоняемый бурей.
Глаза поднимаю к лазури высокой, —
И ближе Чанъани
мне кажется солнце в лазури.

На мотив «Дракон, мутящий реку».

Древние книги мне ныне просты,
Так же легко их прочесть для меня,
     как для червя – прогрызть их листы.
Ох, как в ученье мне жарко пришлось!
Тушью протер я железо насквозь.
Прежде чем стал я, как пэн, пролетать
     многие тысячи ли,
При светляках и при свете луны
     многие годы прошли.
Может ли быть, что высокий талант
     грубые люди поймут?
Как ни старался, того, что хотел,
     все еще я не достиг.
Тщетно я древние знаки читал,
Части искал от утерянных книг.

(Говорит.)

Вот я и добрался до Пуцзюня! Здесь Хуанхэ изгибается, как иероглиф «девять», – это и есть древние земли в изгибе реки. Что за чудесный вид! (Поет.)

На мотив «Полевой сверчок».

Где ты вспомнишь еще на великой реке
     о минувших великих делах?
Только здесь, только в этих краях!
Через Ци, через Лян протянулась река,
Цинь и Цзинь разделила она,
Ю и Янь на ее рубежах.
Белоснежные волны летят в облака,
     весь в осенних клубах небосклон,
И плавучий бамбуковый мост на реке
     изогнулся, как синий дракон.
Девять древних земель на восток и на запад,
Льются с севера, с юга
     притоки, сливаясь с рекой.
Полетит ли челнок мой в родные края,
Как несется стрела,
     расставаясь с тугой тетивой?

На мотив «Радость Поднебесной».

По небу к западу тихо струится
     млечный поток серебристый, —
Чистый источник в заоблачной выси
Далее руслом реки Хуанхэ
     в море течет на восток.
Он орошает в Лояне
     тысячи ярких цветов,
Лянские парки безбрежные
     поит водою поток;
Вверх по реке на плоту поднимаясь,
     солнца, луны я достигнуть бы мог!

(Говорит.)

Я и не заметил, как добрался до города. Вижу постоялый двор. Цинь-тун, возьми коня. Эй, слуга, где ты?

Слуга (входит, говорит). Я – слуга на постоялом дворе под вывеской «Первый кандидат». Если какой-нибудь чиновник захочет у нас остановиться, для него найдется чистая комната.

Чжан (говорит). Я остановлюсь в лучшей комнате, но сначала дай корму лошади. Иди сюда, слуга! Я хочу спросить у тебя, где здесь можно побродить? Есть ли у вас знаменитые горы, места побед, восхитительные уголки, красивые строения?

Слуга (говорит). Здесь у нас есть монастырь Пуцзюсы, где молилась государыня Цзэ-тянь. Это необычная постройка. Крыша храма из цветной черепицы возносится к синему небу, а пагода с мощами Будды вторгается в Млечный Путь. Кто бы ни проходил с юга или с севера, какого бы из трех учений и девяти направлений он ни придерживался, он не может не поднять на нее глаз. Только там и следует бродить такому человеку, как вы.

Чжан (говорит). Цинь-тун, готовь обед, а я схожу туда и скоро вернусь.

Цинь-тун (говорит). Я приготовлю обед, позабочусь о лошади и подожду, когда вернется хозяин.

Уходят.

Фа-цун (входит, говорит). Я – монах Фа-цун, ученик настоятеля монастыря Пуцзюсы Фа-бэня. Сегодня учитель ушел собирать милостыню, а мне велел остаться в монастыре. Если кто-нибудь будет разыскивать настоятеля, я запишу и доложу учителю. Я вижу, там, под главными воротами, кто-то идет.

Чжан (входит, говорит). Вот я и дошел!

Чжан и Фа-цун видят друг друга.

Фа-цун (говорит). Откуда прибыл уважаемый гость?

Чжан (говорит). Услыхав о вашей обители, я приехал из Сило, чтобы поклониться изображениям Будды и засвидетельствовать почтение вашему наставнику. Осмелюсь спросить, дома ли настоятель?

Фа-цун (говорит). Учителя в монастыре сейчас нет, а я – всего лишь его ученик, скромный монах Фа-цун. Прошу вас, сударь, пройти в комнату для гостей, отведать чаю.

Чжан (говорит). Если настоятеля нет, чая не нужно. Я буду рад, если хэшан возьмет на себя труд показать мне монастырь.

Фа-цун (говорит). Я беру ключи, отпираю зал Будды, звонницу, двор пагоды, храм архатов, монастырскую кухню. Пока вы осматриваете все это, может быть, и учитель вернется.

Чжан (говорит). Какие прекрасные строения! (Поет.)

На мотив «Барабан в деревенском ямыне».

   Прежде на залу со статуей Будды
       я обращаю свой взор.
   Дальше по этим ступеням схожу я
       вниз, на монашеский двор.
   Кухню на западе вижу,
   В северной части молельня,
   Звонница высится над головой.
   Кельи монахов пройдя,
   Пагоду я огибаю,
   По галерее иду круговой.
   Мною архат ни один не пропущен,
   Всем бодхисатвам молюсь на коленях,
       всем поклоняюсь святым.

Ин-ин (входит вместе с Хун-нян; в руках у нее цветок; говорит). Хун-нян, пойдем поиграем в зале Будды.

Чжан (увидел их, поет).

   Раз приходящая в пять поколений
   Дева с прекрасным лицом
       вдруг появилась пред взором моим.

На мотив «В годы Юань-хэ».

   Не часто приходится
       встретить подобное чудо,
   Как эта невиданной прелести дева,
       которую вижу отсюда.
   В глазах помутилось, не чувствую тела,
       во рту застревают слова,
   Душа отлетела и где-то
       парит от меня вдалеке.
   Опущенных плеч ароматом она
       навеки пленяет меня,
   Лишь раз улыбнувшись,
       подкинув цветок на руке.

На мотив «Красавица на коне».

   В чертоги бессмертных попал я,
       на небо ушедших от зла?
   О, мог ли я знать, что в обители этой
       увижу бессмертную фею?
   Совсем как у феи серьезно лицо,
       и так же она весела,
   И так же в прическе ее
       изумруд зеленеет.

На мотив «Лучше, чем тыква-горлянка».

  Брови, достойные царских дворцов,
      сходны с луной молодой.
  К самым вискам
      тянутся брови дугой.

Ин-ин (говорит). Ты видишь, Хун-нян?

  Тихие-тихие кельи кругом,
      здесь не бывает никто.
  Эти ступени, покрытые мхом,
      от лепестков покраснели.

Чжан (говорит). Я умру! (Поет.)

  Первой не смеет ни слова сказать, —
      так боязлива, скромна.
  Губы раскрылись, как алые вишни,
  Зубы белеют, как тонкая яшма.
  Раньше, чем вымолвит слово,
      думает долго она.

На тот же мотив.

  Кажется мне, будто в чаще цветов
      иволга песню поет.
  Только шагнет —
      сердце сожмется мое.
  Мягко сгибается, словно танцуя,
      стан ее тонкий, красивый,
  Девичий стан и упругий, и стройный,
  Стан удивительно гибкий и нежный,
  Словно под ветром
      вечером ветви у ивы.

Хун-нян (говорит). Там кто-то есть, пойдем домой, сестрица.

Ин-ин, оглядываясь на Чжана, уходит.

Чжан (говорит). Хэшан! Откуда здесь появилась Гуаньинь?

Фа-цун (говорит). Не говори чепухи. Это дочь первого министра Цуя, наместника в Хэчжуне.

Чжан (говорит). И в мире может быть девушка такой небесной, неповторимой красоты? Одним этим маленьким ножкам нет цены, не говоря уж об остальном.

Фа-цун (говорит). Она там, так далеко, а ты здесь. На ней длинная юбка – как же ты узнал, что ее ноги малы?

Чжан (говорит). Иди, иди сюда, Фа-цун! Ты спрашиваешь, как я узнал? Смотри! (Поет.)

На мотив «Цветы во внутреннем дворике».

     Не будь такой мягкой дорожка,
         где эти опали цветы,
     То даже таких неглубоких
         следов не увидел бы ты.
     И если бы не были чувства видны
         в глазах ее, в самых углах,
     Тогда бы следы
         про ее рассказали мечты.
     Я вижу, как тихо
     Идет эта девушка
         к двери, покрытой резьбою.
     И шаг ее каждый
         ее удаляет от нас,
     Но вот обернулась —
         я вижу лицо молодое.
     Я, юноша Чжан,
         с ее чарами сладить не смог.
     Вернулася фея
         в свой чистый небесный приют.
     Я вижу, кружится над ивами
         в воздухе пух, как дымок,
  Одно только слышу я —
      птицы повсюду поют.

На мотив «Листья ивы».

  За нею ворота закрылись —
      я видел, как в дворике груша цветет.
  Стена побеленная, вверх поднимаясь,
      ушла в синеву, в небосвод.
  На небо ропщу я: по воле его
      лишился приятного дня.
  Я думал развлечься чуть-чуть,
  Но в плен забрала ты меня.

О девушка! Зачем ты меня заставляешь

Терзаться под гнетом
сомнений, наполнивших грудь?

Фа-цун (говорит). Чего ты мечешься, ведь дочь хэчжунского наместника уже далеко.

Чжан (поет).

На мотив «Вьющаяся травка».

  Все глуше подвески из яшмы звенят,
  Один остается духов аромат.
  Под ветром восточным на тополе гибком
      тончайшие нити висят.
  Летит паутина на персика цвет,
      его лепестки зацепила.
  Лицо ее – нежный фужуна цветок —
      за жемчугом полога скрылось.
  По-твоему, это – покойного ныне
      вельможи хэчжунского дочь,
  По-моему – с южных морей Гуаньинь,
      где в водах луна отразилась.

(Говорит.)

   Уже десять лет не хотелось ему
       увидеть лицо государя,
   С тех пор как поверил любимой своей,
       постигшей ошибки людей.

Я тоже не поеду в столицу держать экзамены! (Смотрит на Фа-цуна, говорит.) Осмелюсь побеспокоить хэшана просьбой сообщить настоятелю, что, если он согласится сдать мне хотя бы полкельи, чтобы я с утра до вечера мог изучать классические книги и историю, для меня это было бы лучше, чем суета постоялого двора. Я уплачу столько, сколько у вас обычно платят. Завтра я приду. (Поет.)

Заключительная ария

   Смотрю, как голодный, туда я,
   Слюну понапрасну глотая.
   До завтра все будут о ней мои думы,
       до мозга костей проникая.
   Она, уходя, обратила ко мне
       осенние волны очей, —

Да что говорить обо мне!

   Ведь даже железного идола мысли
       помчались бы следом за ней!
   В свой дворик она удалилась, —
   Там пышно на иве цветы распустились.
   Полдневное солнце в зените стоит,
       у пагоды тень округлилась,
   Я вижу повсюду
       сиянье весенних лучей.
   Когда эта девушка снова здесь будет,
   При ней превратится в Улинский источник
       обитель священная Будды!

(Уходит.)

Действие второе

Старая госпожа (входит, говорит). Позавчера настоятель взял деньги на поминание покойного супруга, но еще ничего мне не сообщил. Пошлю-ка я Хун-нян, пусть спросит у него, когда все будет готово для поминального обряда, велит все приготовить получше, а потом принесет мне ответ. (Уходит.)

Настоятель (входит, говорит). Я – старый монах Фа-бэнь, настоятель монастыря Пуцзюсы. Монастырь этот построен государыней Цзэ-тянь. Потом он был разрушен, восстановил же его первый министр Цуй. Ныне госпожа Цуй с семьей везет гроб с его телом в Болин, но путь опасен, и она укрылась в западном флигеле нашего монастыря. Когда дорога будет свободна, она поедет в Болин, чтобы похоронить мужа. Старая госпожа бережлива во всем, управляет домом строго, никто не осмелится покривить перед ней душой. Вчера я ходил собирать милостыню и не знаю, приходил ли ко мне кто-нибудь. (Зовет Фа-цуна.)

Фа-цун (входит, говорит). Вчера один сюцай, приехавший из Сило, приходил засвидетельствовать почтение моему учителю. Но учителя не было, и он ушел.

Настоятель (говорит). Выйди за главные ворота и, если он появится, доложи об этом мне.

Чжан (входит, говорит). Я вчера увидал эту девушку, и мне все время кажется, что она на меня смотрит. Сегодня я пришел просить настоятеля сдать мне келью, чтобы я мог с утра до вечера изучать классические и исторические сочинения. Если же я встречу эту девушку, то нагляжусь досыта. (Поет.)

На мотив «Белая бабочка».

  О хэшан Фа-цун, ты меня удержал, —
  За это смертельной обидою я
      навеки к тебе воспылал.
  Из всех ваших келий каморки одной
      мне лишь половина нужна,
  Но чтобы я видел проклятые двери,
      смотрел, куда скрылась она.
  Похитить курения,
      яшму украсть я не в силах,
  Так пусть приготовятся очи мои
      следить неустанно за милой.

На мотив «Опьяняющий ветер весенний».

  Читая о том, кто лицо набелил,
      я прямо сгорал со стыда.
  Что брови жене своей муж подводил,
      поверить не мог никогда.
  Сегодня же юноша пылкий увидел
      ту девушку с нежной душой,
  И сердце болит,
      полно безысходной тоской,
  Я полон тоской!
  И в душу страдание входит тайком,
  И очи бесцельно блуждают кругом,
  И нет уж спокойствия в сердце моем.

Чжан видит Фа-цуна.

Фа-цун (говорит). Учитель как раз спрашивал о вас, сударь. Подождите немного, я доложу ему.

Настоятель входит, видит Чжана.

Чжан (говорит). О, это настоящий хэшан! (Поет.)

На мотив «Встречаю святого гостя».

   Будто бы иней
       лежит у него на висках,
   Голову снег покрывает.
   Как у ребенка лицо, —
   Видно, что с детства
       нужды и заботы не знает.
   Полный достоинства вид,
   Голос приятно звучит.
   Только сияния нет над его головой, —
   Был бы он точно
       сошедший с иконы святой.

Настоятель (говорит). Прошу вас в комнату для гостей. Вчера меня не было, и я не мог принять вас. Надеюсь, вы меня извините.

Чжан (говорит). Я давно уже слышал о доброй славе почтенного хэшана и хотел припасть к вашим стопам, послушать ваши поучения. Случилось так, что вчера вас не было, но сегодня я вас увидел и счастлив на всю жизнь.

Настоятель (говорит). Где жили ваши предки? Осмелюсь ли спросить ваше имя и фамилию? Что привело вас сюда?

Чжан (говорит). Моя фамилия Чжан, имя Гун, второе имя Цзюнь-жуй. (Поет.)

На мотив «Цветы граната».

Пусть учитель вопросы о жизни моей
     задает мне один за другим.
Я подробно отвечу на каждый вопрос,
     свою душу открою пред ним.
Родом я из Сило, – там родные края,
Но по землям чужим долго странствовал я,
Был мне домом недолго Сянъян.
А покойный отец мой, министр двора,
     с громким именем был человек.
Заболев, когда было ему пятьдесят,
     этот мир он оставил навек.

Настоятель (говорит). После того как ваш покойный батюшка оставил этот мир, вы, верно, получили наследство?

Чжан (поет).

Был он всю свою жизнь неподкупен и прям,
никогда не кривил он душой,
Потому-то и беден сейчас его сын
и карман его сына пустой.

Настоятель (говорит). Я вижу, ваш батюшка служил просто и мудро.

Чжан (поет).

На мотив «Сражающиеся перепела».

В нем ясность ума
воедино слилась с простотой, —
Так осенью ветер прохладный
встречается с ясной луной.

Настоятель (говорит). Путь ваш, сударь, сейчас, конечно, идет в столицу, на экзамены?

Чжан (поет).

Чиновником стать не хочу я сейчас,
Лишь мудрое слово
я жажду услышать от вас.

(Говорит.)

Я пришел сюда только для того, чтобы поклониться настоятелю. Могу ли я пуститься в дорогу, не отблагодарив вас подарком? (Поет.)

      Какие у бедного сюцая мысли? —
          он вечно с бумагой вдвоем.
      И денег, конечно,
          немного в кармане моем.
      Пусть даже повторите
          вы пересуды молвы,
      Но тяжесть подарка
          в руках своих взвесите вы.

(Говорит.)

Спешу сообщить вам, что у меня есть один лян серебра. Я отдаю его на нужды вашего храма, чтобы хоть как-нибудь выразить мое почтение к вам. Пусть вы посмеетесь над таким скромным подношением, но я буду счастлив, если вы оставите его у себя.

Настоятель (говорит). Как это можно, сударь, ведь вы – наш гость.

Чжан (говорит). Это – пустяк, недостойный упоминания, денег этих достанет как раз на то, чтобы побеседовать за чашкой чая. (Поет.)

Только для вас и пришел я в обитель.
Нужно ли быть таким скромным, учитель?

Настоятель (говорит). Но я никак не могу этого принять.

Чжан (поет).

Денег таких
и на хворост всегда не хватало,
Даже на постную пищу их мало,
Выпить же чаю – достанет, пожалуй.

(Смотрит на Фа-цуна, говорит.) Этот лян серебра – совсем небогатый подарок. (Поет.)

   Пусть даже платья покрой моего
       станете вы порицать,
   Лишь бы послушать святого отца, —
   Буду я хэшанов ваших и вас
       помнить всю жизнь до конца!

Настоятель (говорит). Вы, сударь, вероятно, хотите о чем-нибудь попросить меня?

Чжан (говорит). Осмелюсь изложить вам покорнейшую просьбу: из-за вечной суеты постоялого двора мне трудно весь день изучать книги. Я хочу снять у вас комнату и с утра до вечера слушать вас. Платить за месяц буду сколько вам угодно.

Настоятель (говорит). У нас в монастыре есть несколько комнат, пусть господин выберет сам.

Чжан (поет).

На тот же мотив.

   Жить не хочу
       возле кухни обители вашей,
   Храма аскетов не надобно мне.
   Лучше подальше от южной террасы
   И от восточной стены в стороне.
   Где у вас западный флигель построен,
   Есть боковые каморки
       за галереей большою, —
   Там и хотел бы я жить.

Настоятель (говорит). Нет, нет! Может быть, вы хотите поселиться вместе со мною?

Чжан (смеясь, говорит). Что вы! Как это можно! (Поет.)

Я вас прошу, настоятель почтенный,
вовсе об этом забыть.

Хун-нян (входит, говорит). Хозяйка послала меня спросить у настоятеля, когда будет готово поминание, и я сразу же отправилась, чтобы все осмотреть и принести ей ответ. (Видит настоятеля.) Желаю долгого счастья настоятелю! Госпожа послала меня спросить у вас, когда будет готово поминание по первому министру, затем все осмотреть и принести ей ответ.

Чжан (говорит про себя). О, какая девушка! (Поет.)

На мотив «Снимаю рубашку».

   Подражает она
       важным людям и в каждом движенье
   точна.
   Все взяла у господ
       и ничуть в подражанье своем не смешна.
   Настоятеля встретив,
       глубокий поклон отдала,
   Алый рот приоткрыв,
       свое дело тотчас изложила она.

На мотив «Сяо Лянчжоу».

   Девушки милой
       подкрашены щеки умело.
   В платье изящном, траурном, белом.
   Умные, ясные глазки такие
       встретишь не часто у нас.
   Смотрит сюда, притаясь.
   Чжана окинула
       быстрым движением глаз.

На тот же мотив.

   Если бы с барышней этой служанки
       брачное ложе я мог разделить,
   Я б не заставил
       служанку постели стелить.
   Барышню стал бы тогда умолять,
   Стал бы упрашивать мать;
   Пусть не была бы
       хозяйка согласна со мной, —
   Вольную я
       написал бы своею рукой.

Настоятель (говорит). Пятнадцатого числа второго месяца можно будет поминать первого министра.

Хун-нян (говорит). Я вместе с настоятелем схожу в зал Будды, понаблюдаю за приготовлениями, а потом доложу хозяйке.

Настоятель (говорит). Прошу вас, сударь, немного посидеть, я схожу со служанкой и скоро вернусь.

Чжан (говорит). Зачем же оставлять меня? А что, если я пройдусь вместе с вами?

Настоятель (говорит). Так пойдемте вместе.

Чжан (говорит). Пусть служанка идет первая, а я пойду сразу за вами.

Настоятель (говорит). Какой вежливый сюцай!

Чжан (говорит). Смею ли я сказать вам несколько слов?

Настоятель (говорит). Говорите, не стесняйтесь.

Чжан (поет).

На мотив «Троекратная удача».

      Служанки из этого дома
          изящный и тонкий наряд
      Не может к себе не привлечь
          почтенного пастыря взгляд.

Настоятель (говорит). Я ушел от мира, как же может быть такое?

Чжан (говорит). А если нет? (Поет.)

     Тогда почему же я видел сейчас,
         как лысина ваша блестела
     И в ней отразился
         служанки наряд снежно-белый?

Настоятель (говорит). Что вы говорите, сударь! Хорошо еще, что служанка уже далеко и не может услышать, а то что бы она подумала!

Xун-нян входит в зал Будды.

Чжан (поет).

На мотив «Аудиенция у Сына Неба».

     Проходя по большой галерее,
     Завести ее в келью скорее, —
     Это небом дано.
         Что нам этого в мире милее!

(Говорит.)

Мы стоим перед дверью. Входите первый.

Настоятель (рассердившись, говорит). Сударь, неужели не преступно перед святой дверью говорить речи, столь не сходные с учением древних государей? И потом мне так много лет, разве я могу заниматься подобными делами?

Чжан (поет).

Как я вас рассердил
и каким показался мужланом!

(Говорит.)

Если это не так, оставим этот разговор. (Поет.)

Но ведь так докучает
все время быть танским Сань-цзаном,

неудивительно, что я усомнился в вас.

   Видно, очень богат этот дом,
   А прислуги мужской не заметил я в нем,
   И прислали служанку
       сюда разузнать обо всем.

Настоятель (говорит). Старая госпожа очень строго управляет домом, и ни один мужчина ни по какому делу туда не входит.

Чжан (в сторону). А этот плешивый дурак хитро говорит! (Поет.)

   От меня ты услышал прямые слова,
   Наклонилась упрямо
       и крепко боднула твоя голова!

Настоятель (говорит, обращаясь к Хун-нян). К отправлению обряда все в храме уже готово. Пятнадцатого числа прошу госпожу и барышню прийти и зажечь курения.

Чжан (спрашивает). По какому поводу?

Настоятель (говорит). Это дочь первого министра, исполняя свой дочерний долг, выражает благодарность матери и отцу. Кроме того, скоро последний день траура по первому министру, и устраиваются поминки по случаю снятия траурных одежд.

Чжан (плача, говорит).

   «Увы, мой отец, увы, моя мать!
   Меня вы родили на горе и труд…
   Хочу вам за ваши заботы воздать,
   Безбрежны они, как небесная гладь».

Эта барышня – единственная дочь, и какое благодарное у нее сердце! А я несколько лет скитался по воле волн и ветра и после того, как отец и мать оставили этот мир, не сжег им в жертву даже сотни бумажных монет. Надеясь на ваше милосердие, почтенный хэшан, я уже приготовил пять тысяч цяней. Как бы мне внести свою долю в этот обряд и помянуть своих родителей? Если об этом узнает старая госпожа, надеюсь, она не будет противиться тому, чтобы я выразил свои сыновние чувства.

Настоятель (говорит). Фа-цун, пусть этот господин внесет свою долю.

Чжан (потихоньку спрашивает у Фа-цуна). А эта барышня завтра будет здесь?

Фа-цун (говорит). Дело-то касается ее родителей, как же она может не прийти?

Чжан (в сторону). Пусть же эти пять тысяч цяней найдут себе хорошее применение. (Поет.)

На мотив «Кругом тишина».

   В небе и здесь, на земле, меж людей,
   Видеть Ин-ин я хочу, —
       чтó мне в молитве твоей!
   Буду я чувствовать – рядом стоит
   Греющий ладан и мягкий нефрит!
   Если же к ней прикоснусь я рукой,
   Сразу уменьшится
       пропасть меж нею и мной!

Настоятель (говорит). Идите все в комнату для гостей, выпейте чаю.

Приходят в комнату для гостей.

Чжан (говорит). Я отлучусь на минутку. (Выходит, говорит.) Служанка должна выйти сюда. Подожду ее здесь и расспрошу.

Хун-нян (прощается с настоятелем, говорит). Я не буду пить чай: боюсь, хозяйка удивится, что я запоздала с ответом. (Выходит.)

Чжан (идет навстречу Хун-нян, почтительно кланяется, говорит). Низкий поклон тебе!

Хун-нян (говорит). Долгое счастье вам, сударь!

Чжан (говорит). Не служанка ли ты барышни Ин-ин?

Хун-нян (говорит). Да, это я. А к чему вы спрашиваете?

Чжан (говорит). Моя фамилия Чжан, имя Гун, второе имя Цзюнь-жуй, родом я из Сило, мне только что исполнилось двадцать три года, я родился семнадцатого числа первого месяца и еще не женат.

Хун-нян (говорит). Кто вас спрашивает об этом?

Чжан (говорит). Осмелюсь спросить, часто ли барышня выходит погулять?

Хун-нян (говорит сердито). Сударь, вы ученый, благородный человек. Мэн-цзы говорит: «Приличие в том, чтобы женщина и мужчина при встрече не соприкасались». Ведь благородный человек,

   Идя бахчой,
       не сгибается туфли поправить,
   Шапку под сливой
       не тронет рукой никогда.

Неужели вам неизвестны слова: «Не соблюдая приличий, не смотри; не соблюдая приличий, не слушай; не соблюдая приличий, не говори; не соблюдая приличий, не двигайся». Моя хозяйка очень строго управляет домом, она тверда и чиста, как снег и иней. У нее, как говорится, «в доме нет даже мальчика пяти чи ростом, чтобы смотреть за воротами». Если вам исполнилось лет двенадцать—тринадцать, то без особого зова вы не посмеете проникнуть во внутренние покои. В былые дни Ин-ин тайком выходила из женской части дома. Хозяйка проведала об этом, велела ей явиться на родительский суд и попрекала так: «Ты – девушка, а выходишь без спросу из женской половины. Неужели тебе не будет стыдно, если повстречаешь гостя или молодого монаха?» Ин-ин тут же поклонилась и ответила: «С сегодняшнего дня я стану совсем другой и не посмею вам перечить». Что же будет со служанкой, если хозяйка так обошлась с родной дочерью? Вы, сударь, изучили пути древних правителей, почитаете правила Чжоу-гуна. Для чего же вы старались, если не применяете их к самому себе? Служанка еще может простить вас, но, узнай об этом хозяйка, дело не кончится так просто. Отныне спрашивайте только то, что можно, и не говорите несуразицы, если спросить не о чем. (Уходит.)

Чжан (говорит). Она сразу сокрушила все мои надежды. (Поет.)

На мотив «Повсюду дозоры».

         Я слушал служанку —
  встревожилось сердце от строгих речей.
         Печаль за весь день
  скопилась у грустно сведенных бровей.
         Сказала Хун-нян:
         Хозяйка как иней чиста и как снег холодна, —
         В покои никто не проникнет,
  пока не покличет она.
         Но если припомнить,
  что сердце Ин-ин трепетать
         Заставила строгостью старая мать,
         Зачем же тогда, уходя,
  она обернулась назад,
         Зачем же меня поразил
  случайно оброненный взгляд?
         И сразу мне в грудь
  проникла глубоко любовь,
Тоска изнутри меня гложет.
Я нынче любимую девушку встретил —
    и как я тоскую о ней!
Я в прошлом рождении с трещиной свечку
    зажег перед Буддой, быть может.
Придет ли пора, когда ты меня
    поддержишь своею рукою,
Когда надо мной
    ты сжалишься всею душою
И очи твои
    тепло и заботу не скроют?

На мотив «Резвится дитя».

Далеки были прежде свиданья в Ушани,
    словно синего неба края.
Эти встречи в Ушани все дальше теперь
    после речи, что выслушал я.
И хотя мое тело
    стоит в круговой галерее,
Но душа далеко
    улетела отсюда за нею.
Одинокий, чужой,
    я хотел бы войти в ее тайные грезы,
Только страшно, что матушка может
    догадаться о чувстве моем.
Мать боится, что дочери сердце
    загорится весенним огнем.
Она злится,
    увидевши иволгу с другом,
Ей досадно,
    коль бабочек белых увидит вдвоем.

Пятая ария от конца

   Барышня так молода,
   Но непреклонна душой.
Если бы мог я,
    приблизившись к девушке той,
Словно Хэ-лан,
    ее белым, как пудра, лицом поразить
Иль, как Хань Шоу,
    украдкой духи от нее получить, —
Стал бы супругом, и мог бы ее я ласкать
И не страшила бы
    девушку грозная мать.

Четвертая ария от конца

Матушка все уж решила,
Видно, напрасны мечты,
Что с красотою Ин-ин
    сходен талантами ты.
Нечего думать, что брови жене
    я подведу, как Чжан Шан,
Что проведу я весенние дни,
    как их провел Юань-лан.
Не похвалюсь я никак,
Будто бы рядом с твоими
    строгостью, речью, уменьем, осанкой
Блещут мои
    ласка, сердечность, почтительность, такт.

Третья ария от конца

Вспомню, как брови слегка подвела,
Щеки припудрила тонко она,
Помнится тонкая яшма —
    шеи ее белизна,
Юбка зеленая с вышитым фениксом,
    ножки, как лотос златой,
Красная кофта с луанем из золота,
    пальцы – бамбук молодой.
     Мне против воли приходит на ум,
     Будто бы ты уронила
         нежность и прелесть свою,
     Я ж подобрал, и меня одолели
         многие тысячи дум.

(Говорит.)

Но я забыл проститься с настоятелем. (Видит настоятеля.) Осмелюсь спросить у святого отца: где будет мое жилище?