Л.К.П. Автобиографический роман

Утром директор вызывает Елисея и спрашивает:

– Где вчера был Ваш заместитель?

– Где ему быть? На работе, конечно!

Елисей соврал.

Директор снова спрашивает его:

– Почему Вы поставили полный рабочий день Вашему заместителю, тогда как он во второй половине дня был здесь в пьяном виде и устроил скандал?

Елисей раздраженно ответил:

– У него была переработка, потому я его отпустил!

Директор задал тот же вопрос. Тогда Елисей молча вышел из кабинета и пошел в бухгалтерию, попросил ведомость выходов своих сотрудников, которую сам же сдал в бухгалтерию, а она уже была к тому времени завизирована генеральным директором, потому ничего уже исправить невозможно было. Но Елисей в порыве гнева нарушил правило субординации, взял и перепрыгнул через подпись директора, поставил вместо восьми рабочих часов прогул заместителю, а этого было делать ни в коем случае нельзя.

Директор был взбешен от такой наглости Елисея, аж встал из-за стола в своем кабинете с мраморным лицом от злости. При всей этой картине маслом присутствовал главный инженер, сидевший за столом директора со стороны посетителей. Директор и слова не успел вымолвить, как Елисей прямо в лицо ему сказал:

– Больше ко мне своих шестерок не присылайте – зашибу!

Развернулся и ушел.

Еще до этого инцидента Елисей уже принял решение вернуться домой, на свою Орловщину.

Главного инженера, Самойловского Валерия Викторовича, наверное, так зацепила дерзость и честность Елисея, что он предложил Елисею не уезжать, а стать его заместителем в туристической фирме. Но Елисей отказался, хотя предложение было очень выгодное и как человек Валерий Викторович был честный, волевой и надежный, иначе он бы не стал мастером спорта по боксу.

Но Елисей уже бесповоротно принял решение все же вернуться домой.

Последние дни и недели он просто веселился и гулял, директор по закону попросил отработать две недели – сдать дела. Мужики огорчились очень, что Елисей уезжает, даже в семейном общежитии многим было грустно от этой новости, успел он со всеми подружиться.

Инга была сама не своя, когда Елисей сказал ей, что уезжает из Сатки на родину и в его планы она никак не входила. Их знакомство было случайным, никто никому ничего не обещал и не говорил, как-то все спонтанно вышло: он огонь и рубаха-парень, очень компанейский и разговорчивый, разносторонне развитый, а она – полная противоположность. Из нее получилась бы очень хорошая мать и жена, но Елисей в свои двадцать два и не помышлял об этом, хотя двумя годами раньше чуть было не женился.

Ей было шестнадцать, она заканчивала школу, а он – техникум. С ней его познакомил ближайший друг по сей день, а по совместительству одноклассник Максим Воронков. Он еще накануне рассказывал, что познакомился с очень красивой девушкой и она будет его подружкой – Елисей его поздравил и пожал руку. На следующий день она должна была приехать к бабушке, а скорее – к дедушке, ибо он был ей родной по крови, а бабушка не очень рада была Лауре, с города. Они пришли к автобусной остановке, и тут выходит она, как утренний рассвет – очень красивая, с очаровательной улыбкой. Максим их познакомил, а у Елисея словно затмение в голове: «Она будет моей!» Он напрочь забыл, что она вроде как подружка его лучшего друга.

Поздним вечером из местного дома культуры она с дискотеки домой ушла с Елисеем, как раз в тот летний вечер Максима не было в клубе. Елисей попросил у Макса прощения – дескать, прости, брат, она как-то сама предложила ее проводить до дома, и все такое. Макс махнул рукой, но все же обиделся, вслух не сказал, а по глазам было заметно.

Тринадцать месяцев они продружили, даже был момент, когда дело могло дойти до свадьбы – Лаура уже заканчивала первый курс педагогического института. Как раз из армии пришел его закадычный друг Саша Изюмов.

Елисей – очень аккуратный и педантичный человек. Если он что-то обещает, то обязательно делает. А уж со временем у него всегда было все в порядке. Если сказал, что в три придет – значит, он точно придет в три. Может, раньше на минуту, но никак не позже на ту же минуту.

Так вот, молодо-зелено, встретились друзья-товарищи. Как полагается по русскому обычаю, отметили, но Елисей сразу предупредил:

– Мне в 19:00 к Лауре!

Все в городе знали, что Лаура – его девушка, а он – ее парень. Город был небольшой – чуть больше пятидесяти тысяч человек. Они часто были во многих общественных местах их провинциального городка, включая дискотеки, парки, рестораны, иногда на стадионе.

Елисей ни разу не опоздал на свидание с Лаурой – всегда приходил вовремя. Но в этот раз, причем в первый раз, он обещал прийти в 19 часов, а пришел в 19:07, то бишь опоздал на семь минут. Немного подшофе, он позвонил в квартиру. Лаура открыла в дверь, она была очень недовольна. Он извинился, сказал, что Саша Изюмов из армии пришел – немного посидели. Закрыв дверь квартиры, она посмотрела ему в глаза и выпалила:

– Тебе, дорогой, нужно выбирать: или я, или друзья!

У Елисея глаза выпали в осадок!

Он ничего ей не сказал – они молча гуляли, иногда перекидываясь несколькими словами, прошел реальный сквозняк между ними. Елисей проводил ее до дома, поцеловал в щечку и ушел – ушел навсегда.

Сколько раз их хотели снова свести вместе, очень усердствовала в этом его старшая сестра Инна, но он так и не вернулся. Через много лет Лаура нашла его в соцсетях, она была замужем, имела взрослого сына, работала преподавателем в одной из школ города Орла. Несколько раз она приезжала к нему на день рождения, иногда они перезванивались, общались в соцсетях.

Она спрашивала его:

– А почему ушел тогда и не вернулся, почему ничего не объяснил?

Елисей ответил ей честно:

– Лаура, наверное, просто не любил. Да еще в тот день, когда ты сказала, что я должен сделать выбор – или ты, или друзья – я сказал себе в душе: «Если она мне еще не жена, что будет потом, когда мы поженимся?»

Она ответила:

– Я так и поняла, где допустила ошибку.

Елисей накрыл стол в комнате семейного общежития для тех, с кем больше всего общался – пригласил, конечно, и Ингу. Все шутили и улыбались, кто-то говорил: «А может, останешься? Ты тут нам своим стал». Только Инга была очень грустная, слово знала наперед, что Елисей не вернется никогда больше, хотя и говорил всем, что обязательно приедет в гости.

Но не к Инге конкретно, а вообще, ибо много родственников живут у него на Урале, да и друзья-товарищи новые появились.

Через двадцать два года Инга сидела за монитором компьютера, и вдруг выскакивает фотография профиля одного из аккаунтов в соцсетях в опции «кто сейчас на сайте». Она потом уже по видеозвонку и в переписке говорила и писала, что чуть со стула не упала, когда увидела его фейс.

Когда Елисей увидел запрос на добавление в друзья, прочитал фамилию и имя, имя ему сказало, что это та самая Инга, ибо фамилию ее он не помнил и к тому же она давно уже была замужем и, естественно, носила фамилию мужа. Фото ее профиля ему ничего не говорило, ибо много времени уже минуло с тех пор, когда они были очень молоды. Елисей помнил ее первые слова в личной переписке в соцсети: «Елисей, это ты?»

Она вскоре после того, как Елисей уехал, вышла замуж, у нее трое детей. Муж все эти годы ревновал ее к нему. Как выпьет, давай одну и ту же заезженную уже до дыр пластинку включать – дескать, она его никогда не любила, а все эти годы думала только о Елисее, и все такое. Инга говорила потом Елисею, что она уже и не слушала его бубню, говорила: «Рукою махну на него да пойду своими делами заниматься».

Муж Инги, когда узнал, что через двадцать два года его жена нашла Елисея, чуть с ума там не сошел. Читал переписку, хотел что-то увидеть и на чем-то поймать, даже Елисею отправил запрос на добавление в друзья в одну из соцсетей. Но потом, наверное, понял, что они всего лишь друзья и не более того, успокоился.

Елисей очень благодарен Инге, что она помогла найти всех его родственников на Урале, в Башкирии, на Ямале и так далее.

9 июня 1995 года отец отвез Елисея с его местными друзьями-товарищами на ту же станцию Чебаркуль, на которую он ступил в первый раз 13 сентября 1994 года. Он обнялся со всеми – людей был целый автобус, включая и Ингу, подошел скорый поезд Новосибирск – Москва. Елисей поднялся в вагон, оставил вещи, вышел в тамбур, посмотрел сверху вниз на всех, выступила скупая мужская слеза молодого человека. Все что-то говорили, кричали: «Приезжай! Будем ждать!» Только одна Инга стояла с бледным мраморным лицом, как вкопанная, никак и ни на что не реагируя, как будто точно знала, что он не вернется. Проводница попросила Елисея пройти в вагон, ибо поезд трогается. Он еще раз посмотрел на всех и медленно побрел в вагон. На Урал он больше не вернется.

Через пару дней Елисей был уже дома с таким простуженным горлом, что даже на сутки в больницу попал. Так миндалины воспалились – дышать стало невозможно, пришлось делать операцию.

История сослагательного наклонения не имеет, потому Елисей никогда ни о чем не жалел, никогда никому не завидовал, но если бы он знал, чем закончится его возвращение домой, то без каких бы то ни было «если» остался бы, не раздумывая, на Урале.

До трагедии, которая изменила все в его жизни, оставалось тринадцать месяцев.

После приезда Елисея с Урала через месяц сыграли свадьбу – средний младший брат Юлий женился на однокласснице самого младшего брата Виталия и сестре одноклассника Елисея Алексея. Вскоре у них родился Артемка, по сей день любимчик всех. Сегодня Елисей после трагической смерти Юлия называет его сыном, а Артем называет его батей – у них отличные отношения.

Артемку нельзя не любить – он красив и умен, выдержан, лишнего не скажет, не осудит никого, не гневлив, всегда готов помочь, без вредных привычек. Елисей очень его любит.

После свадьбы Юлия Елисею нужно было что-то делать, чтобы были деньги, а это означало идти куда-то работать. Вначале пытался с приятелем мясом торговать, но что-то не заладилось; потом – поиграть в крутых, какие-то рынки, какие-то разборки; затем – торговые палатки, магазинчики. Все это сопровождалось бесконечными ресторанами, пикниками, бессонными ночами – безумный и бессмысленный ритм жизни, пустое времяпрепровождение. Заканчивались «лихие девяностые», где все хватали и рвали все, что плохо лежит, просто шли по головам друг друга. По стране кровь в прямом смысле слова текла рекой: шла война в Чеченской республике, гробы приходили во все уголки некогда великой империи. Никто не имел опыта борьбы с организованным терроризмом, хотя всего несколько лет назад наши войска ушли из Афганистана – казалось бы, должен быть опыт. Но моджахеды в Афганистане – это семечки по сравнению с теми, кто был на Северном Кавказе. На хороших, обученных, здоровых и взрослых отморозков руководство страны кидало восемнадцатилетних мальчиков, которые только что были оторваны от материнских сосцов. К тому же были продажные офицеры, которые за чечевичную похлебку продавали мальчишек – целые колонны погибали в ущельях и засадах, их просто накрывали беспощадным огнем из всех видов оружия, а координаты боевикам – маршруты передвижения колонн и отрядов – предоставляли такие вот нелюди, которые считали себя офицерами российской армии.

А тут еще в само́й молодой России кровь хлынула из-за бандитских разборок, которые начались в результате передела сфер влияния, дележа собственности, наглого рэкета – брат убивал брата. Молодых людей просто пачками хоронили по всей стране. Безработица, бездумное и бездарное управление государством, постоянные займы у МВФ и других финансовых институтов загоняли страну в кабалу и рабство. Люди не только месяцами, но и годами не получали зарплат и пенсий, в одном только Приморском крае месяцами не было ни света, ни тепла, Владивосток погружался в холод и тьму кромешную. На ядерных объектах страны сидели американские эксперты. Некогда великую империю просто рвали на части и свои, и чужие. Особенно радовались за океаном и на Западе, что нет больше главного конкурента, теперь США может безраздельно править миром.

Народ был в смятении и замешательстве: а что будет завтра, если так сегодня? Живя в СССР, люди имели какую-то цель: строили счастливое и светлое правовое будущее, где все будут равны, где великий социальный и свободный коммунизм победит все зло на земле – и вдруг идея великого равенства и братства рухнула, как карточный домик.

Люди стали злы и беспощадны даже к своим родным и близким, появились целые организованные преступные группировки по всей стране, где кроме рэкета и другого беспредела, принимали заказы на убийства.

В этом хаосе Елисей не знал, куда ему примкнуть – к «белым» или «красным». Жить по чести и совести было просто нереально, это значило влачить нищенское существование, а с этим он никак не мог смириться, ибо его гордыня и амбиции съели бы его с потрохами. Но преступать закон он тоже не хотел: как потом жить? Отца не было давно в его семье, зарплата матери, как заведующей столовой, была нищенской, а воровать по-крупному она не могла, потому ей пришлось оставить столовую и уйти работать на животноводческую ферму. Указом президента ей было в сентябре 2001 года присвоено звание заслуженного работника сельского хозяйства, а уже в октябре в Кремле вручили знак отличия и удостоверение к нему, а также полагающийся по церемониалу букетик цветов из рук Президента страны.

Поддержки Елисею неоткуда было ждать, потому надеяться нужно было только на себя.

После нескольких месяцев шатаний, пока были деньги, которые он немного накопил, работая на Урале, Елисей с друзьями-товарищами устроился в ряд коммерческих палаток, а также занялся доставкой товаров, преимущественно продуктов питания, включая и фрукты. По вечерам – спортзал, какие-то разборки, игра в крутых чуваков, дискотеки, иногда рестораны. Ну а пикники – в сезон, с поздней весны до терпимого времени осени, пока прохлада не давала о себе знать. Может, один-два раза в месяц он позволял себе травкой побаловаться.

Как-то Елисей начал замечать, что на него постоянно кто-то смотрит или за ним следят. Резко обернется – а там никого. Проходя вдоль или мимо многоэтажек, он часто смотрел наверх – не полетит ли что-нибудь именно на него.

Глаза на себе он чувствовал постоянно.

За пару месяцев до отъезда с Урала он проснулся от того, что что-то или кто-то ползет от кончиков пальцев на ногах и далее вверх по ногам. Было раннее утро, ибо рассвет только зачинался. Семейное общежитие, в котором жил Елисей, было расположено так, что окно комнаты всегда озарялось ярким светом первых солнечных лучей, кровать его была поставлена головой на запад, а лицом на восток.

Елисей не видел ничего и никого, но «это» продолжало ползти, пока не уселось на груди. «Это» было тяжелым, невидимым и живым, ибо он слышал, как оно дышало. Елисея в прямом смысле слова парализовало, он не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, такой страх напал на него – не передать. Как бы он ни пытался «это» с себя столкнуть, руки и ноги не слушались его, к тому же «это» еще и душило его.

Вдруг правая рука немного зашевелилась, и ему удалось «это» сбросить на пол – оно с грохотом рухнуло. Елисей вскочил с кровати в неглиже, весь дрожа от страха, ибо с таким явлением он еще не сталкивался. Россказни людей о подобных мистических случаях его ничуть волновали, а теперь сам столкнулся с необъяснимым.

Весь рабочий день Елисея прошел без каких-либо думок и размышлений о произошедшем ранним утром, никаких страхов и вопросов у него не было. После работы, как обычно, он спустился в спортзал, им же организованный и оборудованный с помощью двоюродного брата и его друга.

После спортзала – душ, а затем – ужин, который сам же и приготовил. Потом лег спать.

Елисей проснулся с первыми лучами солнца снова от того, что что-то или кто-то ползет снизу вверх. И «это» точно так же, как и накануне, уселось на груди. Жуткий ужас напал на него пуще вчерашнего: снова полный паралич, но теперь «это» чуть не задушило его. Как бы он ни пытался скинуть необъяснимое с груди, ничего не получалось – тело совсем не слушалось. Дышать было практически невозможно, и уже на грани потери сознания ему все же удалось «это» сбросить на пол. Оно рухнуло с таким же грохотом, как и вчера. Елисей почувствовал шерсть на «этом», она была похожа на шерсть выдры, нутрии, бобра или ондатры – что-то из этой серии.

Елисей еле встал. Он сел на стул, включил свет, хотя солнце уже в полноте заглядывало ему в окно. Взял сигарету и закурил, хотя курение ему никогда не нравилось. Руки дрожали, словно он вышел из шахтерского лифта после смены, во время которой не выпускал из рук отбойный молоток. Крепко задумался и снова закурил. На ум ничего не приходило, одни вопросы: что это было и что это значит?

Через тринадцать месяцев – 13 июля 1996 года – при нырянии он получил тяжелейшую травму спинного мозга, шейного отдела позвоночника, практически несовместимую с жизнью.

Часть II. После

Лучший друг и однокашник Елисея Максим Воронков заехал за ним в одну из коммерческих палаток и предложил поехать домой в деревню – тот согласился.

Ночь практически не спал, и отличная была идея поехать в отчий дом отоспаться. Приехав домой, Елисей прямым ходом пошел к газовой плите. Открыв утятницу, он увидел тушеные свиные ребрышки, приготовленные его мамой Виталиной.

Только он приготовился откушать излюбленное лакомство, как пришел друг Виталины, шабашник с Украины Михаил.

Слово за слово, они пошли в местное сельпо, взяли бутылочку беленькой и шматок колбаски. Михаил предложил пойти домой, но Елисей настаивал пойти на пруд, который был совсем рядом. Михаил несколько раз еще предложил пойти домой, но слово Елисея пересилило, словно какая-то рука тащила его к роковому событию, после которого его жизнь на долгие годы в превратилась в ад!

После 13 июля 1996 года его жизнь уже потечет в другом русле навсегда.

Елисей не был пьян, как судачили потом люди, ибо в тот день на берегу было немало народа, практически одни подростки, которые пришли покупаться. Бутылочку беленькой пришлось испить на пять или шесть человек, так что для молодого организма это как капля в море.

Елисей увидел на берегу парня крепкого телосложения, небольшого росточка Мишеньку и предложил ему померяться силами. Он еще подшучивал над Мишенькой, который был на три года младше Елисея, самому Елисею было двадцать три:

– Мишаня, ну-ка, давай-ка посоревнуемся, кто кого, кто быстрее пруд перенырнет? А то смотрю, растешь, как на дрожжах, того и гляди будешь меня одолевать!

Так как Мишенька был моложе, Елисей дал ему фору – предложил ему нырять с того места, где и все ныряют, а сам отошел на пару метров в сторону. И на счет три, два, один – они прыгнули: Мишенька – удачно, а Елисей хотел оттолкнуться от самого края обрыва… и у него соскользнула нога, вместо прыжка рыбкой он пошел штопором вниз недалеко от берега, где глубина была чуть больше полуметра, а дно было из прессованной глины.

Словно удар электрического тока пронзил все его тело – он ударился головой о дно и лег на спину, но сознания не потерял. Открыв глаза в воде, Елисей пытался вынырнуть, но тело его не слушалось. Сквозь небольшую толщу воды пробивались солнечные лучи, они были такими близкими, но при этом очень далекими для Елисея. Казалось, подними руку – и тебя заметят с берега, но тело отказывалось слушаться – оно было неподвижно.

Елисей потихоньку начал выпускать воздух, а вместо него легкие стали заполняться водой – он потерял сознание…

Очнулся он на берегу в неподвижном состоянии, вокруг него скопилось много народа. Откуда-то появилась медицинская сестричка в белом халате – он ее не знал. Да собственно, до него не доходило, что вообще с ним происходит. Кто-то сказал о машине скорой помощи. «Значит, что-то произошло», – подумал Елисей. Он пытался пошутить с медицинской сестричкой со скорой. Скорее всего, это была фельдшер неотложной экстренной помощи, ибо медицинские сестры на вызовы не выезжают. Якобы они еще станцуют вместе – она улыбалась. Тело не слушалось и ничего не чувствовало. Вдруг Елисей вспомнил, как нырял на спор и что сильно ударился о дно пруда, разряд электричества, резкую боль. Он видел сквозь небольшую толщу воды солнце – оно очень было близкое и в то же время очень далекое, ибо он не мог его достать, а только смотреть и медленно угасать. Он также вспомнил, что когда начал выпускать воздух и пить прудовую воду, мимо него, как в ускоренной перемотке кинопленки, пронеслась, начиная с раннего детства, вся его жизнь, которой на тот роковой момент было всего двадцать три с половиной года.

Только после московского Института имени Бурденко ему рассказали, что после того как он нырнул, через небольшой промежуток времени какой-то ребенок сказал, что видел пузырьки на воде там, где Елисей прыгнул, ибо Мишенька уже переплыл пруд и ждал его, хотя все должно было быть наоборот – Елисей должен был первым переплыть и ждать Мишеньку.

Елисей без шуток и приколов не мог, потому вначале все подумали, что он под куст какой-то заплыл и ждет, чтобы его начали искать. Но так как его уже долго не было, старшие парни и мужики кинулись в пруд на то место, где один из мальчишек, находившийся на берегу, видел пузырьки, как раз там они и нашли его. Никто не знал, что с ним, потому тащили, как могли, и хватали за все части тела, в том числе и за голову, которая не держалась практически ни на чем, ибо шейный отдел позвоночника был очень сильно поврежден тяжелейшей травмой спинного мозга. Говорили, что на берегу его клали на колено головой вниз, чтобы вода вытекла. Думали, что он просто воды нахлебался – голова болталась, Елисей стонал в бессознательном состоянии. Скорее всего, и когда доставали из пруда, и когда пытались на колено положить, чтобы вода из него вышла, травму еще больше усугубили, но они ведь не знали, что с ним.

Перед тем как потерять сознание и очнуться уже на следующий день в реанимации под аппаратом искусственного дыхания, он попросил того же Мишеньку зажигалкой прижечь ему пальцы ног.

Он еще раз полушепотом сказал ему:

– Прижги мне пальцы ног!

Мишенька ответил:

– Я прижигаю.

Елисей понял, что что-то случилось серьезное, потому что он не чувствовал пальцев ног, как бы ему их там ни прижигали – и потерял сознание.

Очнулся на следующий день от грохота какой-то машины, одна из трубок которой была во рту, да еще какой-то мужик в белых шортах и в очках с золотой оправой громко орал благим матом:

– Эх, Елисейка, что же ты с собой сделал!

Уже позже, по прошествии какого-то времени, ему сказали, что этот импозантный мужчина в шортах и в очках с золотой оправой был нейрохирург из областного центра, которого в спешном порядке привезли друзья Елисея.

Через трубку во рту Елисей проговорил, что он инструктор по плаванию, хотя никогда таковым не был.

По сей день Елисей не знает, почему именно это сказал.

Он снова потерял сознание.

Очнулся через пару дней снова под аппаратом искусственного дыхания с каким-то бандажом на шее. Перед ним в реанимации стояла Мария Ивановна – его бабушка, мама его матери. Елисей ее сразу узнал – на глазах у нее были скупые слезы. Она была вся в черном, по крайней мере ему на тот момент так показалось. Елисей вспомнил, как эта властная женщина заставляла его в трехлитровой банке сбивать масло из молока, несколько часов болтать практически без остановки, и как ему это не нравилось. Он вспомнил ее холодец и деревенский квас, жареную картошку, а также свежеиспеченный хлеб в ее печи, обладавший невероятным запахом и вкусом.

Дедушка держал пасеку – в доме всегда был свежий мед. Даже когда дед трагически ушел из жизни, его младший сын Савелий продолжал держать несколько ульев с пчелами, так что мед в доме бабушки продолжал быть. Да еще всякую домашнюю скотину, покуда сил хватало, бабуля держала, в том числе и коров.

Елисей вспомнил, глядя на нее, вкуснотище всех внуков в доме бабули на все времена: свежее молоко, горячий из печи хлеб и мед – это было что-то. А еще, конечно, жареная картошка с богатой окрошкой, которая в доме бабули называлась просто квасом.

Богатый дом дедушки с бабушкой находился на живописном месте на возвышенности. Перед домом был большой луг, на котором на привязи паслись коровы, телята, овцы, а также детям хватало место для игр.

У подножия возвышенности, на которой находились дом и огромных размеров луг, текла река. Вид был просто неописуемый. Все любили купаться в реке, на дне которой вначале был мелкий гравий, а потом песочек. В реке было много рыбы, дядя Савелий наметкой под корнями деревьев вдоль берега регулярно вылавливал множество рыбы, особенно после ледохода и когда рыба шла на нерест. С годами рыбы становилось все меньше и меньше, дядя все реже и реже выходил порыбачить. Из-под горы били родниковые ключи во многих местах, вода была очень холодная и вкусная, по сей день Елисей вкуснее воды нигде не пил.

Одно всегда задевало Елисея: у бабушки были любимые дети и нелюбимые. Соответственно, дети нелюбимых детей, то бишь внуки ее, стали также нелюбимыми, хотя старшую сестру Елисея Инну она все же с дедушкой взяла на воспитание, облегчив бремя своей дочери Виталине по взращиванию одного из четырех детей.

Елисей еще вспомнил, как у бабули как-то сломался телевизор, а это было зимой. А он, будучи где-то в седьмом классе, прикупил все для пайки, то бишь и паяльник, и олово, и канифоль. Пытался где-то что-то паять – подростковый интерес, не более того. Как раз подвернулась «халтура» – возможность рубля три срезать с бабушки. А сам ни навыков, ни какого-то умения самородка в области радио- и видеотехники не имел. Но юный «радиолюбитель», у которого были паяльник, олово и канифоль, все же рискнул и поехал к бабуле, которая, кстати, жила в соседней деревне в трех километрах, и надо было от автобусной остановки идти пешком, учитывая тот факт, что на улице зима, мороз приличный и снежные сугробы чуть ли не выше Елисея.

В конце восьмидесятых большой редкостью были цветные телевизоры, и конечно, у его бабушки был обычный черно-белый ламповый телевизор.

Мария Ивановна была весьма удивлена, увидев внука на пороге дома с каким-то дипломатом.

– Я телевизор приехал делать, – выпалил с порога Елисей.

– А сможешь? – спросила бабушка.

– Попробую, – тихо ответил внук.

Елисей прошел в зал, где стоял телевизор.

Открыв с помощью отвертки крышку задней части телевизора, с важностью что-то понимающего в этом юный «телемастер» принялся трогать все лампы. Где-то вытащил из гнезда и снова воткнул, где-то какую-то покачал, перед всеми манипуляциями с ремонтом телевизора предварительно достал все важные инструменты для ремонта теле- и радиоаппаратуры: отвертку, пассатижи, паяльник, олово и канифоль, чтобы бабуля заметила, что действительно тут к вам не дилетант приехал, а мастер своего дела, надо же рубля три заработать. Так вот, после всех манипуляций с лампами Елисей включил телевизор… и надо же такому случиться – тот стал показывать. Елисей сам от удивления присел, а бабуля обрадовалась от такого подарка – внук телевизор сделал. Пошла картошки нажарила и трехлитровую банку помидоров открыла консервированных.

Елисей поел хорошо, конечно. Уже в мыслях представлял, как бабушка троячок ему кладет за работу, а может даже пять рублей – но не тут-то было: кроме жареной картошки с помидорами и «спасибо» за работу он ничего от своей бабушки не получил. Обиженный, он поплелся на остановку по морозу и снежным заносам, бубня себе под нос: «Зачем только тащился? Ведь знал, что бабка жадная!»

А вот теперь та самая бабушка, Мария Ивановна, стояла пред его больничной койкой в реанимации, что-то бормоча под нос, а затем, сделав паузу в бормотании, уже молча смотрела на него со скупой слезой.

Елисею было очень трудно говорить, потому бабушка постояла-постояла и пошла домой, но перед уходом сказала:

– Я тебе ситничек принесу, выздоравливай.

Елисей ей вслед подумал: «Какой была, такой и осталась – жадная»! Но ему уже все равно было, ибо полная неподвижность с трубкой во рту, грохот этой «чудо-машины», которая качала кислород, непонимание всего: что происходит, что с ним и как это могло случиться именно с ним?! Словно все у него было отбито, будто все органы вырвали изнутри, а потом просто запихнули внутрь небрежно, грубо зашив брюшную полость.

Боль, неподвижность, люди в белых халатах, бесконечные посетители, хотя эта была реанимация. Свет, постоянно горел свет. Июль – жарко, тело горит, словно ты в доменной печи.

Беспомощность просто убивает: такое ощущение – ты умер, но завис где-то между небом и землей.

Елисей неподвижно смотрел в потолок. На третий день случился послеоперационный криз, у него упало давление – он посинел. Как раз к нему пришла старшая сестра Инна, которая к тому времени уже развелась, имея на руках восьмилетнюю дочь Анну.

Последнее, что слышал Елисей, прежде чем потерять сознание – это истошный крик сестры. Когда он пришел в себя – не помнит уже, но ничего не изменилось. Кажется, только одно: да, точно, одно – душераздирающий вопль ребенка.

Он слышал, как медицинские работники говорили между собой, что на ребенка вроде вылили кипяток. Трое суток он кричал навзрыд без остановки, а еще жара, свет да грохот «чудо-машины» для кислорода – это был кромешный ад.

Через несколько дней напротив Елисея положили человека – он оказался тоже ныряльщиком, да еще и дядей жены его друга Валентина Свиридова, который в экстренном порядке из областного центра как для Елисея, так и для дяди его жены привозил дежурного нейрохирурга. Ему было чуть больше сорока. Он был без сознания. Елисей еле-еле шепотом произносил с трудом:

– Только не умирай!

Через пару дней, не приходя в сознание, он умер.

Елисей не знал этого человека до травмы, да и сейчас даже имени его не помнит, а ведь звали его как-то. Конечно, он мог бы позвонить своему другу и поныне Валентину Свиридову и узнать, как звали дядю его жены, который умер более двадцати лет назад в реанимации после ныряния – но какой смысл и зачем? Ведь прах и тлен, все подлежит забвению.

Елисей помнит, как леденящая дрожь пробежала по его телу, которое ничего не чувствовало, когда каталку с трупом дяди жены его друга оставили на пару минут с ним. Труп, накрытый белой простыней, лежал рядом с ним. Казалось, что сама смерть пришла за Елисеем и вот-вот прыгнет на него с этой каталки. Никогда доселе Елисею не приходилось лежать рядом с трупом, чувствовать смерть всем своим нутром. Страх, полная беззащитность, безысходность, беспомощность, опустошение словно эхом изо всех щелей и углов отзывались: