Buch lesen: «О животных, людях и нелюдях»
Отрицательная вероятность
Конкурс "Боржч-3-2024"
Тема "Сёстры по разуму"
Извиняться за отсутствие, да и оправдываться перед главредом было излишним. Мастодонтыч рвал и метал, постепенно выдыхаясь и снижая накал.
Я молча изучала орнамент залитого весенним дождем окна и старалась абстрагироваться от нудного бубнежа шефа. Подумаешь, трое суток не появлялась в редакции и блокировала звонки, значит, были причины. И в данное время меня занимали совсем иные проблемы, нежели служебная выволочка.
– Прекращайте своевольничать, Анна, вы ведь талантливая журналистка, – донесся до моих ушей замогильный и едва разборчивый голос, словно действительно из-под земли.
Я оживилась. Это я и сама прекрасно знала. Я пропустила, над чем Мастодонтыч распинался последнюю пару минут, и перебила его.
– Есть потрясающий материал.
– Тема?
– Другие издательства просто лопнут от зависти.
– На какую тему, черт подери?!
– Точно не знаю, Матвей Спиридоныч, но мы их порвем, как Тузик грелку.
Мастодонтыч побагровел. Поняв, что эта шуточка уже перебор с редакторским благорасположением, я стала рассказывать.
Собственно, болванка у меня была заготовлена ранее, и когда я изложила суть своего расследования, главред просиял моментально.
– Хорошо, Анна, даже отлично. Не жалейте красок и не стесняйтесь! Когда материал сдадите в печать?
– Мне нужно два дня, – я непроизвольно улыбнулась архаизму редактора и глянула на часы. 14 часов 06 минут 12 секунд, все правильно, отсчет пошел, старт состоялся.
– Заметано! Жду!
«Если соберусь рассказать всю правду, то стесняться будешь ты», – подумала я и, благодарно кивнув Мастодонтычу, покинула кабинет.
Женщина не может не оставить за собой последнее слово в женской ссоре. Так уж они устроены на планете Земля. Что я такого сделала этой милой мадам, чтобы у нее так пригорело?
Позавчера, оставив редакцию, я решила еще раз все детально обдумать в расположенном поблизости парке Сокольники. Людей там к вечеру меньше обычного и меня это вполне устраивало. Размышляя, я неспешно прогуливалась по городскому парку, почти не обращая внимания на случайных прохожих. Внезапно с боковой аллеи мне навстречу вырулила дама с ротвейлером. Я замерла, но это мало что изменило. Ротвейлер явно выбрал жертву, подлетев ко мне весь в собачьих слюнях, разумеется, без поводка и намордника.
«Девочка», – машинально отметила я и, взмахнув сумкой, постаралась ее отогнать. Но не тут-то было. Ротвейлер-девочка мертвой хваткой вцепилась в мою любимую модель «Труссарди».
– Уберите собаку, – попросила я самым ангельским голосом, на который способна.
И тут началось.
– Кто ты такая, чтобы указывать. Я тебя, сука, урою и в полицию сдам, проведешь ночь в обезьяннике на дежурной бутылке.
Я попыталась мягко ей объяснить, что это ее сука вцепилась мне в сумку. Даме мои увещевания индифферентны, продолжает орать базарной бабой, обильно брызгая слюной под стать своему ротвейлеру, а главное, прет на меня танком. Стало ясно, что конфликта не избежать. Линпинг в моем правом запястье быстро заныл, затем стал жгуче и больно покалывать.
Мне захотелось оторвать ей голову и немедленно прижечь раскаленным железом, иначе бы выросло еще три таких. Я осмотрелась. Люди, опять эти люди, свидетелей было много.
Драка? Представила, как прохожие поливают нас газировкой и вызванивают полицию. Полицейские вызывают скорую из психушки. Медики вкалывают нам успокоительное, грузят как дрова, и увозят. Не вариант. Рассудив, что ситуация слишком тяжела и безвыходна, я решила прибегнуть к проверенным средствам: разговору о парнях и последним бабским сплетням.
Однако в последний момент увидела, что эта дура тоже лихорадочно трет правую руку, словно ее охватило огнем.
– Планета Бета, Росс 128, созвездие Девы, – представилась я. – В земных координатах, естественно.
– Планета Корна, Лейтен 273, созвездие Малый Пес, – чуть промедлив, ответила дама.
Черты ее лица мгновенно разгладились. Женщина оказалась довольно миловидной и привлекательной. Хотя все мы знаем, что наша наружность всего лишь искусное воплощение человека.
– Вероятность подобной встречи ноль целых, ни хрена десятых, – усмехнулась она. – Тем более на этой планете.
– Ассамбэйр, так меня зовут. Хотя в человеческом облике все зовут меня Анной, – сказала я, стараясь выглядеть безмятежно. – Ты из Великой цивилизации муравьеров?
– Карчфогу, на Земле Светлана Геннадиевна, – чуть хрипловатым голосом произнесла моя собеседница. – Верно. А ты, по всей видимости, из рептилоидных пауков Матриархатии?
Я кивнула. Изумление от неожиданной встречи оставалось еще достаточно сильным.
– Это Спарки, меняющая свой вид и размер мультитаска. Мой биоробот и мои глаза на этой планете в темное время суток, если вдруг мне потребуется обратиться в реальный вид, – дама погладила ротвейлера и огляделась. Людей поблизости уже не было.
– Дименшенлесс, – негромко сказала Карчфогу и собака, стремительно уменьшаясь в размерах, прыгнула даме в руку, а затем спряталась в рукаве ее шикарного пальто «Элевенти».
Я представила гигантскую боевую муравьеру, разъяренную темнотой, и поежилась. Цивилизация муравьеров – одна из самых древних и одна из самых воинственных цивилизаций. Благо, что между нашей Матриархатией и Муравьерией много сотен лет назад был заключен договор о мире и взаимопомощи, иначе бы дело могло закончиться плохо.
– Вовремя сработала система предупреждения "свой-чужой" в линпингах, – выдохнула я. – Хорошо, что обошлось без неприятных инцидентов.
– Верно, не зря наши ученые придумали задействовать линпинги для всех косморазведчиков на экстренный случай, – ответила Светлана-Карчфогу. – Слушай, не будем мерзнуть, пойдем куда-нибудь поговорим, и заодно отметим такое событие.
Насчет того, чтобы обсудить случайную или совсем неслучайную встречу, я тоже была не против разговора и даже сама намеревалась подобное предложить. Но муравьера меня опередила. Все-таки их цивилизация гораздо древнее нашей. И историй вариантов таких событий у них явно побольше.
Мы, не сговариваясь, заблокировали смартфоны и отправились в ресторан Хьюго на Садовнической набережной. Место спокойное, чтобы поговорить. И интерьер в привычных для наших планет тонах. Несмотря на вечер, людей в зале было немного. Мигом подлетевший официант склонился в служебном полупоклоне. Я взяла тартар из лосося и манго, укутанный в прокапленные заправкой листочки настурции и салат с ростбифом, а также хлебную корзинку. Муравьера, чтобы не отставать, взяла тартар из говядины, приправленный яичной эмульсией в стиле олландез, на картофельной лепешке наан.
– Странно все это. Вероятность встречи двух союзных косморазведчиков на такой третьесортной планете, как Земля, равна нулю. Но, тем не менее, это произошло.
– Тоже задаюсь этим, – ответила Светлана. – Меня и вовсе внезапно отрядили из района боевых действий на Проксима Центавра полгода назад и отправили в Москву с каким-то нелепым заданием.
– А я здесь уже пятый год, подвизаюсь журналистикой, – загоремычила я под второй полновесный бокал португальского портвейна Винтаж. – И задание идиотское – определить, когда на этой землянской планете может начаться ядерная война.
– Нет, ну это просто смешно. Эти мягкотелые гуманоиды Земли, которые только-только выползли из каменного века, уже обзавелись ядерной технологией и теперь стращают друг друга.
– А я сейчас легендирую под полковника ФСБ с полной мимикрией. И моя задача – разобраться с одним сумасшедшим земным ученым, который якобы может остановить поток времени. Бред полный, – сказала Светлана-Карчфогу, чокаясь со мной третьим бокалом.
– Вот что хорошего на этой планете, так это вино! Вот это у землян лучше всего получается.
– Водка и виски тоже нормально заходят, – улыбнулась Светлана. – Жаль, что самцы слабоваты. Чуть шею передавишь и уже холодный.
– В точку, – кивнула я, – посмотри на южан за столиком у стены, крайне неровно дышат, рассматривая четвертый номер в твоем декольте. Аж стены запотели.
Света, не оглядываясь, выбросила в сторону южан средний палец. Чтобы пресечь возмущение на корню, я обернулась к столику парней и на два месяца заморозила им яйца.
– Это было лишним, – заметила моя собеседница и поманила официанта.
На десерт был фондан, кофе и пара коктейлей Секси Блэк. Мы рассчитались. Должна сказать, что хлеб с маслом и песто в этом заведении – просто шедевр! Хотя кого я обманываю, всем известно, что любимым блюдом муравьеров и пауков является слегка обжаренное полусырое мясо.
– Поедем ко мне, – предложила я, когда мы вышли из ресторана. – В моем загородном доме нам никто не помешает вдоволь повеселиться.
– Верно, поехали, Ань, – согласилась муравьера, вовсе не удивившись моему приглашению, – только возьмем еще пару бутылок Порто.
– У меня много всяких алкогольных вкусняшек есть, – пробурчала я, мысленно оправдывая свое заточение на этой планете.
Наутро мы продолжили. Я налегала на портвейн, а Светлана вошла во вкус к составлению умопомрачительных комбинаций виски, водки и рома, иногда полируя их сверху текилой. Всю связь с внешним миром мы отключили, и фоновую передачу данных в линпингах тоже.
Мой дом располагался в элитном подмосковном поселке. Место лесное, тихое и безопасное. На всякий случай я выпустила во двор своих робопауков под видом овчарок, мало ли что, береженого бог бережет. Мы разговаривали, выпивали, и вновь разговаривали. Когда Карчфогу отключалась, моментально оживлялся ее робомуравьер Спарки. Он мнимо безучастно сидел возле спящей хозяйки, готовый молниеносно убить любого, кто выкажет хоть малейшие признаки агрессии.
– Собираюсь в подвал за вином. Тебе, как обычно, покрепче?
– Да, и возьми сразу побольше. И бокалы не мешало бы покрупнее, – полуутвердительно, полувопросительно откликнулась муравьера.
– Бокалы за стойкой, – крикнула я ей, спускаясь в подвал.
Когда я вернулась, она уже расположилась у дивана с двумя большими бокалами харрикейн. Я сразу лишила пробок всю гирлянду бутылок и с трудом вползла в стоящее рядом широкое кресло. Молча налили, чокнулись, выпили. Снова налили.
– Совсем не бережешь себя, мать, – я кивнула на ее почти полный бокал.
– Ассамбэйр, я тебя умоляю, – сказала Карчфогу, – мне полгода не с кем было поговорить по душам. С кем общаться-то? С землянами?
– Угораю с этих земных молококормящих гуманоидов, когда они заявляют о человеке, как о высшем творении! – продолжила она. – Тщеславный народец! Сила муравьера колоссальна, только челюстями он может поднять вес в двести раз превышающий его собственный, а человек руками в состоянии поднять груз не более трехкратного по отношению к своему весу.
– А их полужидкие тела? Мягкие и беззащитные? – поддакнула я. – Просто омерзительны и сразу вызывают чувство брезгливости. То ли дело мой хитиновый или твой бронированный панцирь.
– А глаза с перепонками? И всего два? Два глаза? – продолжала веселиться Карчфогу. – С какой стати два жидких глаза лучше, чем твои восемь или мои четыре фасеточно-кристаллических?
– Люди в высшей степени странные существа, – согласилась я, – они полностью лишены способности к трансформации и мимикрии тел.
Мы понимающе звякнули бокалами. Я опустошила свой любимый Винтаж. А муравьера залпом приговорила почти полулитровый коктейль из блэкджека, абсолюта и доминиканского рома. Реакция не заставила себя долго ждать.
– И эти люди называют себя венцом эволюции! – захохотала она и стала громыхать по полу своими конечностями. Ее мощные двойные жвалы заклацали, а тяжелый экзоскелет от смеха заходил ходуном.
Стены моей усадьбы-крепости, построенной по особому проекту и рассчитанной на защиту от ядерного удара, затряслись не на шутку.
– Осторожнее, хату развалишь, – проворчала я, но не выдержала и тоже расхохоталась.
Второй день кутежа стал явным продолжением первого. Алкоголя в моих подвалах было предостаточно и веселье продолжилось. С той разницей, что Светлана стала чаще отключаться. Все-таки спиртное на муравьеров действует сильнее, чем на рептилоидных пауков, а тем более на людей. Мы выпивали в своем естественном обличье. Несмотря на то, что я в размерах не уступала Карчфогу, ее бронированный экзоскелет говорил сам за себя. В битве один на один мне с ней не справиться.
«С другой стороны она также опасается прикосновений моих парализующих жвал и ногощупалец», – подумала я и мило ей улыбнулась.
– Классно, что мы с тобой подружились, – сказала она, вновь намешивая свой адский коктейль.
– Мне тоже очень приятно.
Я притянула передними ногощупальцами непочатую бутылку портвейна и со звонким чпоком ловко вытащила пробку присоской. Светлана одобрительно кивнула.
– За нашу дружбу и наши успехи! До дна! – тостанула я. Мы чокнулись и вновь опустошили бокалы.
– Все-таки странно, что мы встретились в Москве, – произнесла муравьера.
– Для меня в этом ничего особо странного нет. Я ведь журналист, а русский язык на этой планете самый удобный и самый богатый для реализации мыслеформ. Мне нравится, поэтому и работаю в Москве.
– А что за ученый у тебя в разработке, если не секрет? – продолжила я, – можешь не отвечать, спросила, чисто чтобы разговор поддержать.
– Нет никакого секрета, зато есть в Москве один сумасшедший, который утверждает, что нейтрино способен преодолеть границу пространства и времени.
– И все?
– Ань, он еще утверждает, что разработал теорию остановки нейтрино. А значит и остановки времени.
– Теория без практики мертва, – зевнула я, – не помню чьи слова.
– Верно, – пробормотала моя собутыльница и вновь отключилась.
– Ладно, отдыхай, а я пока что-нибудь приготовлю.
Спарки немедля вырос возле хозяйки.
«Тем лучше, подождем пять минут. Верно – твое любимое слово, но веры тебе нет никакой, потому что вероятность нашей встречи – величина отрицательная», – размышляла я, поглядывая на Карчфогу-Светлану. Ее тяжелая туша безмятежно завалилась на бок, вытянувшись во всю длину на полу гостиной. Робот-убийца Спарки продолжал недвижимо сидеть рядом, готовый к атаке при малейшей угрозе. Его цепкие глаза, не мигая, пристально следили за моими перемещениями. Я медленно сползла с кресла на пол и замерла.
– Дименшенлесс, – совершенно не двигая жвалами, прошептала я робомуравьеру голосом Карчфогу, предварительно заморозив его взглядом на доли секунды. Биоробот дернулся, чуть помедлил, но все же стал стремительно уменьшаться, а затем спрятался в броневых листах подбрюшья своей хозяйки. Убийство представителя цивилизации муравьеров по законам Матриархатии подлежало жестокому наказанию. Поэтому ее смерть вовсе не входила в мои планы. И к тому же она мне нравилась. Мне просто было необходимо надежно ее нейтрализовать. Я по миллиметру стала вытягивать в сторону Карчфогу самое длинное свое ногощупальце. Мгновенный рывок. Есть! Я уколола ее в самое уязвимое место, в незащищенную броней шестую пятку. Она ничего не почувствовала. Биоробот тоже не выполз. Я перевела дух. Теперь подруга сутки проспит, а когда проснется, ей уже будет поздно пытаться что-либо предпринимать.
Я начала быстро трансформироваться в человеческое обличье. Спустя пару минут я вновь стала внешне разбитной и обаятельной журналисткой Анной Мироновой.
Мне требовалось продержаться двое суток с того момента, как я покинула кабинет редактора. Через сорок восемь часов корабли шестого флота нашей Армады должны выйти на орбиту Земли и все будет кончено. Естественно, я слукавила перед подругой с признанием о своем задании. Изучение возможности начала ядерной войны между землянами было всего лишь легендой. На самом деле Штаб Матриархатии решил установить полный контроль над древним Порталом Пилигримов Вселенских, который мои робопауки после долгих лет поисков обнаружили во льдах Антарктиды неделю назад. И это был рабочий Портал, четвертый из найденных артефактов этой древнейшей мегацивилизации во всех обитаемых звездных мирах.
«Все-таки быстро сработала разведка муравьеров, – уважительно подумала я, глядя на спящую Карчфогу. – И как они только узнали, что на Земле намечается грандиозная заваруха».
Двухсуточное выжидание заканчивалось. Однако какое-то гнетущее ощущение не оставляло меня в покое. Я вновь и вновь хладнокровно перебирала в уме свои действия. Ошибок быть не могло, но беспокойство не отпускало. Я оделась и вышла во двор. Первые гигантские корабли Армады уже без обычной маскировки невидимости один за другим зависали на земном небосклоне. Я умиротворенно выдохнула-вздохнула. Но гнетущее ощущение не проходило. И тут меня как молнией бахнуло.
«Черт! Опять забыла сдать материал Мастодонтычу!»
***
Без людей
Конкурс "Рваная Грелка-2024"
Тема "Нечеловеческий мир"
В полумраке надвигавшейся ночи ветер натужно тащил к горизонту части разорванной тучи, тщетно пытаясь срастить разрозненные лоскуты увядшей грозы. Клочья облачной пелены, покидая небесную твердь, неспешно обнажали сумрачный свод, пронзаемый ярко мерцавшими звездами. И темная южная ночь, влажная и липкая, как медузы в теплой воде, медленно расползалась над охрипшим морем, которое еще продолжало бурлить затихавшим и злобным штормом. Чайки, осмелевшие по окончании бури, хаотично закружили вдоль кромки прибоя, высматривая возможную добычу, которой шторм обыкновенно каждый раз наполнял берег. А над растревоженной поверхностью моря сверкающим диском всплыла вторая луна, чей отсвет причудливыми тенями заплясал на валунах и грудах камней, навороченных непогодой.
«Почему камни на морском дне или в пустыне, разбросанные на большом расстоянии, начинают тянуться друг к другу? Даже после отборной ругани между собой? – размышлял Енот, лениво наблюдая за чайками. – А камни с морского дна еще и на берег непременно стараются выбраться? Шторм якобы их накидал. На самом деле он лишь помогает подводным камням увидеть небо и совсем другой мир. Опять-таки далеко не всегда».
Размышления Енота прервало громкое и возбужденное карканье. Совершенно не обращая внимания на беснующихся чаек, над берегом появилась громадная черная птица. В пляшущих бликах света второй луны она казалась гигантской. Птица совершила полукруг над Енотом и села у воды подле тушки крохотного дельфиненка. Чайки, копошившиеся у трупа, мгновенно взлетели и стали с безопасного расстояния осыпать птицу своими трусливо-завистливыми проклятиями. Птица окинула Енота равнодушным взглядом, затем аккуратно и не спеша стала разрывать тушку.
– Так это ворона. Никогда не видел такой здоровенной, – озадаченно произнес Енот. – Видимо, от радиации разнесло, недаром чайки ее боятся.
Птица на мгновение отвлеклась на его слова и вновь принялась за свою неторопливую трапезу. Енот спохватился, что невольно озвучил вслух свои мысли. И что птица его услышала. Впрочем, это мало что изменило. Это и в самом деле была ворона.
Ворона подлетела и села на виселице. Она была старой. Вернее они обе были старыми – и Ворона, и виселица. И обе многое повидали на своем долгом веку. Ворона время от времени прилетала сюда. Хотя уже давно здесь никого не вешали, а потом людей не стало и вовсе, старая привычка птицу не отпускала. Постучав хвостом по массивной дубовой перекладине, она заглянула вниз.
– Опять никого, – Ворона вздохнула и сжала перья на холодном предрассветном ветру. Затем, переместившись на край виселицы, она замерла. «А ведь были времена», – подумалось ей. И приятные воспоминания прошлого окутали ее мозг.
Виселица ранее стояла на площади напротив городской ратуши. И виселица была праздником. Единственным праздником для жителей города. После череды эпидемий, катаклизмов, масштабных отключений электроэнергии выжившим на планете людям пришлось несладко. При небывалом разгуле преступности и отсутствии электричества жизнь уцелевших горожан быстро свернула в суровое феодальное русло; вот тогда они и построили виселицу, припомнив опыт средневековья. Дни казней стали излюбленным развлечением публики. Полдень в рыночные дни считался самым подходящим временем для экзекуций, поскольку был удобен подавляющему большинству жителей. Заслышав крики глашатаев, фанфары труб и бой барабанов, горожане радостными ручейками неукоснительно дружно спешили к ратуше, стараясь занять места поближе к висельному помосту. Прибыв на площадь, матери поднимали крохотных малолеток повыше, а детишек постарше отцы сажали на плечи, чтобы те смогли лицезреть происходящее в мельчайших подробностях.
Ворона вспомнила, что тело повешенного преступника оставалось на виселице по многу месяцев, до полного разложения. Это было, пожалуй, самое лучшее время на ее вороньем веку. Птица одобрительно каркнула, поплотнее сжала перья и вновь предалась сладким воспоминаниям. Казни особо именитых преступников свершались в религиозные праздники при стечении изрядного количества зрителей, которые ликовали и улюлюкали при виде мучений приговоренных. А если казнь свершалась на основании обвинений в ереси или измене общине, то у казненного после повешения вспарывали живот и выпускали внутренности, даже если жертва была еще жива и находилась в сознании. Затем части тела оставляли на виселице или размещали на перекрестках дорог, чтобы их всегда могли лицезреть друзья или родственники казненного.
«Наивные, они посчитали, что с появлением второй луны апокалипсис уже свершился. Но через несколько лет на планете разразилась еще одна эпидемия, на этот раз полностью фатальная для людей», – подумала птица.
Лучи покрывшего горизонт солнца полоснули по виселице. Ворона прервала поток воспоминаний и осмотрела окрестности. Ратушу, да и весь этот город, последняя мировая давно превратила в руины и щебень. Но виселица, как ни странно, уцелела и продолжала существовать, хоть и впустую.
– Жаль, – сказала Ворона, – очень жаль, что теперь вместо города безжизненная пустыня.
«Холодно здесь и радиация сильная, пожалуй, лучше вернуться обратно на побережье», – решила Ворона. От размышлений ее отвлекла яркая бабочка. Поначалу она беззаботно порхала у виселицы, затем тоже примостилась на перекладину.
– Рановато для бабочек, – удивилась Ворона, – хотя уже конец весны, да и мир меняется сейчас необычно. Она продолжила наблюдать за бабочкой. Отметила ее потрепанный вид.
– Репейница, – определила Ворона, – с юга прилетела и проделала долгий путь. Птица задумалась.
«Почему безмозглые бабочки мигрируют и безошибочно ориентируются в полете, преодолевая гигантские расстояния? И не сбиваются с пути даже в ненастье?»
Не в силах найти ответ, Ворона досадливо каркнула и попыталась пальцами размазать репейницу по перекладине. Но та, мгновенно вспорхнув, ловко увернулась от гибели. Ворона проводила ее взглядом, не собираясь тратить силы на насекомое. В конце концов, это была всего лишь бабочка.
Бабочка, цепляясь ножками за края разорванной оболочки, с трудом выбралась из треснувшего пополам кокона. Солнце уже нещадно поливало кроны деревьев, но у земли в болотистой низине было по-прежнему прохладно и сумрачно. Бабочка переползла выше и осмотрелась. Поросшие мхом стволы деревьев в лесу были усеяны десятками тысяч еще не раскрывшихся куколок.
– Так, значит, я первая, – обрадовалась Бабочка и прокашлялась.
Статус перворожденной являлся почетной обязанностью, наделял немалой властью, но предполагал и высокую ответственность за остальных особей стаи. Однако Бабочка ошибалась. Первой по рождению она не являлась.
Бабочка пошевелила щупиками, расправила крылья и развела усики. Все было в порядке, но слабость, возникшая при имагоформировании, давала о себе знать. Есть она не хотела, в ее организме вполне хватало питательных веществ, накопленных еще в стадии гусеницы.
– Нужно время, чтобы крылья расправились полностью, отвердели и приобрели окончательную окраску, – пробормотала Бабочка, не удивившись, откуда она это знает. При имагоформировании в куколке у нее было достаточно времени все обдумать.
– А еще нужно больше разговаривать, чтобы хитиновый покров груди укрепить. И пусть другие недоумевают – почему безмозглые бабочки ведут себя так уверенно? Элементарных вещей понять не могут. Не осознают того, что жизненный цикл бабочек включает четыре фазы развития, – продолжала бормотать Бабочка.
Она вновь осмотрела деревья. Многие зеленовато-коричневые оболочки куколок на глазах становились маслянисто-прозрачными.
– Сегодня, завтра повылупляются, – уверенно заключила Бабочка и стала передвигаться вверх по стволу.
Добравшись до солнечного пятна, она замерла и еще раз внимательно осмотрела лес своими фасеточными глазами. Заметив на соседнем дереве дикого голубя, сложила крылья.
– Этого еще не хватало, – проговорила она, продолжая наблюдать за голубем. Вяхирь неспешно перелетал с одного дерева на другое.
– Совсем старый и, похоже, незрячий, – поначалу с сомнением произнесла Бабочка. – Да, точно, почти слепой.
«Почему он так уверенно летает? И как могут ориентироваться в полете слепые голуби? Доподлинно известно, что слепые птицы семейства голубиных никогда не сбиваются с пути».
Не найдя ответа, Бабочка разочарованно пожала крыльями и перестала обращать на птицу внимание. Ей предстояло много дел и забот, и она не собиралась тратить свое драгоценное время на какого-то голубя.
Голубь никак не мог привыкнуть к мысли, что людей больше нет. Он вновь прилетел на любимую лоджию, сел на парапет полуразрушенного балкона и осмотрелся. Раньше на этой лоджии его постоянно прикармливали две старушки. Они от души насыпали ему вкуснейших хлебных крошек, полуотварных зерен пшеницы, кукурузы и ячменя. Голубю так нравилось подобное обхождение, что он даже не стал сообщать об этой чудесной дармовщине своим постоянно ненасытным сородичам. Не стал сообщать, несмотря на то, что в голубином сообществе такое поведение подвергалось жестокой обструкции. А теперь людей нет. Он не знал, что стало причиной гибели человечества. То ли последствия скоротечной ядерной войны, то ли появление второй луны, то ли внезапная масштабная мутация флоры и фауны на планете, то ли беспощадный смертельный вирус, с которым люди не смогли справиться. Знать этого голубь не хотел, да и незачем, все одно – уже ничего изменить нельзя. Он просто хотел есть, но добывать еду теперь стало гораздо сложнее, хотя этот приморский город остался далеко в стороне от ядерных ударов.
– Наконец-то, – саркастически проворковал Голубь, заметив с лоджии мышь-полевку, которая неподалеку в парке лущила семена мутировавших растений.
Голубь заложил круг и тщательно прицелился, собираясь испугать мышь и самолично полакомиться семенами. Но в последний момент, увидев планирующую к нему исполинскую ворону, он резко свернул в сторону. Спешно приземлившись аккурат возле муравьиной дорожки, Голубь спрятался в высокой траве. Затем осторожно выглянув вверх, он увидел удалявшуюся ворону.
– Вот сволочь, обед испортила, – ругнулся Голубь и со злости склевал пробегавшего муравья. Тот оказался довольно кислым. Голубь выплюнул кислятину и, заинтересовавшись муравьиной активностью, продвинулся дальше. Муравьиная дорожка быстро заполнялась тысячами насекомых. Они целеустремленно направлялись к комку паутины, в плену которой оказались десятки других муравьев. Насекомые пытались распутать и разорвать паутину, но сил муравьиной армии явно недоставало. И многие муравьи, вновь запутавшись в паучьей ловушке, замирали обреченно без сил.
«Почему муравьи стараются спасти своих сородичей из паутины, рискуя собственной жизнью? – спросил себя Голубь. – Или же безуспешно пытаются откопать других муравьев, попавших в земляную ловушку?»
Досадуя, что не может найти объяснение, Голубь встряхнул свое рыжеватое оперение, и решил склевать еще одного муравья.
Муравей был особенным, чем очень гордился. Ни солдатом, ни рабочим, ни фуражиром, ни тем более рабом, – он был романтиком, поэтом и сибаритом.
– Таких как я – единицы на миллион, – блаженно размышлял вслух Муравей, тихонько почесывая стерниты брюшка, стараясь избегнуть случайной феромонной и звуковой связи с сородичами. Ему было глубоко плевать на обязательность существующих в муравьиной семье инстинктов и принципов, таких как разделение труда, постоянную связь между особями и непременную взаимопомощь. Причем эта уникальная особенность муравья-сибарита вовсе не мешала ему иметь традиционно естественные симбиотические связи с рядом абсолютно других видов, таких как растения, грибы и чужеродные насекомые.
Вот и сейчас, наблюдая за суматохой на муравьиной тропе и жирным придурковатым голубем, он от греха подальше забрался на вершину куста, а затем перелез на ствол растущей рядом лапины.
– Воюйте, братья, воюйте. Но только, чур, меня не призывать, – тихонько прострекотал поэт-романтик и отправился вверх по дереву в поисках сладкой пади цикадок в листве. Заметив дупло, Муравей замер и притаился, стараясь рассмотреть владельца. Однако тот не показывался, хотя дупло выглядело явно и давно обжитым. Муравей стал осторожно подниматься, огибая ствол по спирали.
Лапина в старом, убитым временем, парке росла обособленно, если не считать молодых кустов золотистого рододендрона, которые ей почтительно кланялись.
«Почему деревья и кустарники обязательно начинают тянуться друг к другу, а порой частенько и к растениям совершенно другого класса? Даже если их семена оказались случайным образом заброшены в почву поодаль и проросли?»
Не дождавшись ответа по линии симбиотической связи, Муравей стал заботливо чистить свои тонкие усики, а затем принялся за хитиновую оболочку. Когда с оздоровительным туалетом было почти покончено, муравьиный романтик заметил появившиеся на краю дупла пальцы енота.
Енот страдал бессонницей. Несмотря на старость, он, как и положено енотам, продолжал вести хулиганский сумеречно-ночной образ жизни. Однако стариковская бессонница в разгар дня его донимала. И теперь Енот, устроившись в глубине дупла раскидистой вековой лапины, с кислым видом в полудреме разглядывал близлежащую территорию своими подслеповатыми при солнечном свете глазками. Эту ясенелистную лапину, как извещала полустертая табличка у дерева, сто лет назад якобы посадил некий поэт Пабло Неруда, любезно приглашенный властями канувшей в лету страны отдохнуть на курорте. Лично с поэтом Еноту познакомиться, естественно, не довелось, но за удобное дупло зверек был ему благодарен, по крайней мере, в силу представления этого чувства в понятиях животной эмпатии.
До ушей Енота донеслось чье-то урчание и повизгивание. Любопытство победило полудрему бессонницы. Енот высунулся из дупла, чтобы узнать, кто так урчит. Внизу среди одуванчиков суетилась нутрия. Она тайком обрывала его любимую лагерстремию, да еще во время цветения.
