Колкая малина. Книга четвёртая

Почётный

 
Есть почётный инвалид и почётный мизантроп,
А кому-то вечно числиться в подвидах.
А если ещё и плохой гороскоп,
То, значит, будет точно в неликвидах.
 
 
Он уже совсем не мог ходить
И числился почётным инвалидом,
Но он тайну не смог сохранить,
Что «Титаник» жизнь закончил суицидом.
 
 
А за то, что бесов не пускали на постой,
Они теперь на нас идут войной,
Чтобы крови человеческой досыта испить
И род людской под корень истребить.
 
 
Сказал, что загорится новая Звезда,
И обезьяны станут в загсах сочетаться,
А заехав в наши города,
Будут потихоньку обживаться.
 
 
Луна перевернётся тыльной стороной,
И мы опять придём к отметке нулевой,
И станет ясно, что пришельцев не бывает,
И мы свой новый дубль отыграем.
 
 
Это нашей жизни квинтэссенция,
И такого не расскажет каждый гоминид.
А у него не может быть деменция,
Ведь он – не просто, а почётный инвалид.
 

Прадедушки

 
Кому-то видятся во сне золотые горы,
А кому-то снятся залпы крейсера «Авроры»,
У кого-то обнаружили триппер и чесотку,
А кто-то задарма хлебает водку.
 
 
Говорили, что прадедушку бросила жена,
Отчаянная модница и сплетница;
Вроде как интригу тёща заплела,
Надюшке Крупской полная ровесница.
 
 
А вот без всякой лишней мишуры
Врага народа допросили;
К нему были снисходительно-добры,
Когда лампой Ильича голову разбили.
 
 
«Землячка» на холодное сварила языки,
Стервятники кишками обжираются,
А на Путиловском заводе мужики
Теперь рабочим классом называются.
 
 
Из ближайших семи деревень
С навострёнными ушами, как у зайца-русака,
Словно на заклание тащились ходоки,
Чтобы посмотреть на Ленина-отца.
 
 
Домоуправ уже неделю похмелялся,
Очумев на «Жигулёвском» пиве.
Он подолгу матерился и кривлялся,
Глядя на картину «Дедушка в Разливе».
 

Приз

 
Налейте мне похлёбку из фасоли
И плесните в кружку чемергиса:
Я сегодня первый день на воле
И пока не заслужил другого приза.
 
 
Мне бы только не забыть адресок заветный,
Пусть там меня положат на самый край карниза.
Я возрастной и не эффектный,
И пока не заслужил другого приза.
 
 
На природе моего происхождения
Не было наклеено акциза,
И на меня смотрели без грамма сожаления,
И я пока не заслужил другого приза.
 
 
Явно я не узник замка Иф,
Зато она – из звёзд стриптиза.
Я, конечно, недостаточно красив
И пока не заслужил другого приза.
 
 
А если я для них обычный шарамыга,
И меня поселят в роли блюдолиза,
А я и сам-то для себя как поп-расстрига
И пока не заслужил другого приза.
 
 
А может и не надо никакого приза,
Похоже, меня верно дожидался только новый срок.
Пусть лучше не будет сюрприза,
И я жизни за это скажу очень большое спасибо.
 

Сдоба

 
Он умел длинно, но без смысла говорить,
А она совсем без голоса песни исполняла,
Это им и помогало вместе жить,
Это их мирило и равняло.
 
 
Они с этого умели зарабатывать:
Он читал доклады, а она на сцене шум производила.
Он умел глаза трагически закатывать,
А она где надо булками светила.
 
 
Он уже трижды переназначался,
И она тут очень помогала.
Он её любил и не ругался,
Когда она где надо булки раздвигала.
 
 
Но их тихо-тихо поджимали,
Как-то незаметно появился новый стиль.
Кого-то уже свежей сдобой угощали,
А их везде списали на утиль.
 
 
И распался брак равных возможностей,
И пропала вера в чудеса,
Не поперхнувшись, проглотила двух ничтожностей
Закулиса мирового зла.
 
 
Если были равные возможности,
То каждый получит сполна:
Не выживают правила надёжности,
Если муж и жена – одна сатана.
 

Тайное

 
Он живёт по программе защиты свидетелей
И засекречен с самого рождения,
И по режиссуре благодетелей
У него секретные манеры поведения.
 
 
Кого ищут, обязательно найдут,
И до последней нитки могут обобрать.
А его уже забыли, как зовут,
Когда он просто вышел погулять.
 
 
Он гулял в бронежилете,
А любопытные друг другу сопли подтирали
И говорили комплименты в казённом кабинете,
Но про тайный договор ничего не знали.
 
 
Может быть, его и не было совсем,
И не надо было ни рожать, ни хоронить.
А те, которые застали время перемен,
Не все его умели пережить.
 
 
Вопросы без ответов, загадка без отгадки,
А хочется большого перероста,
Но всех, кто это хочет, колотит в лихорадке:
Жить в эпоху перемен совсем не просто.
 
 
Все надежды – на таинственные списки,
Где записан вердикт оправдательный,
Но мы очень обожаем свои риски,
Поэтому и образ бытия будет собирательным.
 

Толкотня

 
Спорим, я тебя сильней?
А спорим, я быстрей?
Но всего важнее было, кто кого смелей.
Так рассуждала юность далёких наших дней.
 
 
А потом про смелость стало и не слышно,
Никто уже не выяснял, кто кого смелее и кто кого добрее,
Теперь было богатым стать престижно
И в расчётах быть циничней и умнее.
 
 
Проскакали годы, как шарик по рулетке,
Раздав кому объедки, а кому конфетки,
И левый беспредметный разговор
Переходит в застарелый спор.
 
 
И не важно, кто смелее, а кто злей,
И уже не спорят, кто богаче, а кто злей,
И они выспаривают истины вторичные —
У кого престижнее анализы больничные.
 
 
В чём подагра злее геморроя,
И почему всё обостряется после перепоя?
И как жить в этом мире продажном,
Им подскажут в суде арбитражном.
 
 
Намалевали на стене два красных мухомора —
Это вроде как дружеский шарж;
Они вначале испугались форс-мажора,
А сейчас опять готовы на демарш.
 

Часть III. Кто-то

Кто-то

 
Когда тебе чего-то не хватает,
И уже не веришь ни клятвам, ни слезам,
А скорость времени тревожит и пугает,
И кто-то тебе скажет: оглянись по сторонам.
 
 
Когда не спится тёмными ночами
От осознания, что по чужим идёшь следам,
И ни во что не веришь, что не трогаешь руками,
И кто-то тебе скажет: посмотри по сторонам.
 
 
Когда противно руку протянуть,
И ничего уже не видишь по глазам,
И нет желанья в душу заглянуть,
И кто-то тебе скажет: оглянись по сторонам.
 
 
Когда бегаешь по замкнутой кривой
И вынужден платить по чужим долгам,
И уже вроде сам себе чужой,
И кто-то тебе скажет: оглянись по сторонам.
 
 
Когда-нибудь прозреешь и поймёшь,
Что жизнь – не то, когда ни вам, ни нам,
Восстанешь и своим путем пойдешь,
И кто-то тебе скажет: оглянись по сторонам.
 
 
Когда окажется, что жребий уже брошен,
И краток миг от повезёт – не повезёт,
А выбор глуп и не роскошен,
И тот кто-то чашу с ядом мимо пронесёт.
 

Во искупление грехов

 
У неё были всякие поклонники:
На чёрных Мерседесах и Порше,
Приблатнённые и просто беззаконники —
Все те, которые живут на кураже.
 
 
Она была в эскорте продажных депутатов
И жила со старой лесбиянкой.
Её имела группа меценатов,
Где её хотели сделать нимфоманкой.
 
 
Она была в стриптизе на дальних берегах,
Её путали ремнями и разрывали рот.
Она всё потеряла, в том числе и страх,
А тут как будто замуж приглашает какой-то идиот.
 
 
Он был прикрыт непонятной хламидой,
И было видно, что всё время голодал.
Он её увидел где-то за витриной
И теперь неистово страдал.
 
 
Она не знает страха кулаков,
Но этот человек её пугал, когда сказал,
Что в искупленье от грехов
Для него, Блаженного, Господь её послал.
 
 
Она, его увидев на своём пути,
Будто повстречалась с собственной судьбой.
А те, кто взгляда от него не отвели,
Друг другу шептали, что рядом Святой.
 

Вчера и завтра

 
Мне крикнули из будущего: сильно не спеши,
И, наоборот, из прошлого торопят.
У меня перед глазами миражи,
И я боюсь, они меня угробят.
 
 
Вон он, из прошлого школьный звонок,
Он звенит страдальчески протяжно.
И твои белые банты наискосок,
А мне почему-то тревожно и страшно.
 
 
Меня прошлое толкает к выживанью
В каждодневной беспросветной суете.
Оно там откуда-то знает,
Что я не остался верен мечте.
 
 
А будущее – тайна без разгадки —
Без предупреждения заглядывает в дверь
И твердит, что если делаешь, то делай без оглядки,
А ему попробуй не поверь.
 
 
Оно всегда из сумрака глядит
И каждому свои сигналы посылает.
Оно не суетится и праздно не спешит,
И никого спешить не заставляет.
 
 
У каждого свои запасы жития,
Но мы на сцене одного театра,
И уже не помним, что было вчера,
И не представляем, какое будет завтра.
 

Выбор

 
Он казался очень перспективным,
Выгодным, широким и красивым,
А ещё по-голливудски эффективным,
И, конечно же, во всём благочестивым.
 
 
Она ночи не спала: боялась, уведут,
Завистницы на пятки наступали.
Ей самой хотелось съесть этот грейпфрут,
Но, оказалось, все завистницы давно с ним переспали.
 
 
Она была тропической жарой
И одновременно холодом полярным,
А он уже не очень молодой,
Но с золотом, хотя и самоварным.
 
 
Он думал, что его накормит красота,
И смотрел на неё, умирая от голода.
Он мечтал быть покорённым навсегда,
Но она уже обслужила полгорода.
 
 
Противно сидеть взаперти
И тем, кто ищет выгоду, и тем, кто утешения,
Но прежде, чем решиться куда-нибудь ползти,
Оставьте хоть немного места для сомнения.
 
 
Жизнь много разных предложит дорог,
Тысячу соблазнов и Благую Весть,
И ты сам себе напишешь эпилог,
Так как выбор всегда и для каждого есть.
 

Жертвоприношение

 
Беленький ягнёночек, как облачко небесное,
Создание прелестное и нежное,
Без единого пятна и прегрешения,
Потому и выбрано для жертвоприношения.
 
 
А ты уже своими ножками пошёл
И свой первый узелок ручками расплёл,
А каждый день стараешься ускориться —
Это в тебе уже взрослый хорохорится.
 
 
А рядом мама, как добрая фея,
И папина крепкая шея.
И ты не младенец, но ещё ребёнок —
В старый мир пришедший новый ребятёнок.
 
 
Ты ещё дитя природы,
Но немного утечёт воды,
И дни перестанут быть добрыми сказками
И окрасятся обеденными красками.
 
 
И много будет разных перекрёстков,
Узких тропок и торжественных подмостков,
Но свою дорогу глухой и незрячий найдёт,
Если она к Храму путника ведёт.
 
 
И куда бы ни манили, и что б ни обещали,
И какими бы речами уши ни ласкали,
Восстань и не сойди с этого пути,
А значит, в жертву сам себя не принеси.
 

Знаки и приметы

 
Кто вдохновенья ждёт среди берёз,
Где бормочут по весне тетерева,
Те воспринимают правдиво и всерьёз
Всё, от ворожбы до волшебства.
 
 
Им не нужны ни похвалы́, ни пониманье,
И им ничто не надо согласовывать.
Они священное имеют дарованье
Таинственные знаки истолковывать.
 
 
У них веер из перьев жар-птицы
И самые прекрасные пророчества
Для потерявшего себя, и для блудницы,
Во избавление от стыда и одиночества
 
 
Где любовь, там рядом полутьма,
Ведь роза не цветёт в полголовы.
Всегда измена – это горе от ума,
Но прозревают даже те, кто в забытьи.
 
 
У добра своё предназначение —
Оно укрощает стихийные бедствия,
А зло – это всего лишь изречение,
А точно не причина и не следствие.
 
 
За углом – цыганские гадалки и кликуши,
А вы всё лучшее скроите по приметам,
Ведь те остались за углом, а вы всегда снаружи,
И здесь в нежных чувствах доверьтесь поэтам.
 

Канотье

 
На гвозде висело канотье,
По легенде – это шляпа Шарля Азнавура,
Она учила быть хозяйкой в собственной судьбе,
А то, что происходит – всего лишь увертюра.
 
 
Она любила песню лебединую,
Цветущую сирень и колокольный звон,
Но если впадала в хандру беспричинную,
Под гитару пела старенький шансон.
 
 
Про первую весну и первое свидание,
Про последний школьный класс,
И главное в жизни – признание,
Которое бывает один раз.
 
 
Это была лирика конца шестидесятых,
Романтика костров и нежность танцплощадок,
Узеньких штанов и причёсок кудлатых —
В том времени был свой миропорядок.
 
 
Это был, конечно, городской романс
В исполнении парнишки-шансонье.
Это был из прошлого глубокий реверанс,
Как соломенная шляпа-канотье.
 
 
Сегодня целый мир в её репертуаре,
Когда она поёт, бомонд впадает в полусон;
А для себя она на простенькой гитаре
Исполняет старенький шансон.
 

Крылья

 
Пролитое шампанское пузырями пенится,
А пошлый анекдот никого не рассмешил,
Что тебе намерено, никуда не денется,
Как бы ты ни медлил или ни спешил.
 
 
Крупицы золота из грязи вымывают,
Как совесть очищают от дерьма.
На белый танец дамы приглашают,
А белые крылья – всегда чистота.
 
 
На них лебедь в небесах скользит,
И чайка волну загребает,
А тот, кто сам с собою говорит,
Тот сам себя и убеждает.
 
 
Тот, кто слушает только себя,
Тот миру вопреки собою возгордится:
Он попытается жить, не любя,
А ведь только у любви и можно научиться.
 
 
Когда искали счастье и свободу,
Не смогли себя от гнева отучить.
Много будет всякого народа,
Но никто не сможет друга заменить.
 
 
Он не прекращал с собою воевать,
Но на себя рука не поднялась.
Он успел, что было, лучшее, раздать,
А нить судьбы сама собой оборвалась.
 

Лишнее

 
Тебя трясёт, как птичку-трясогузку,
И кажется – вокруг тебя дурдом,
Но ты ещё живой, ежели вприкуску:
Это только абстинентный синдром.
 
 
А когда черти полезут на стены,
И в сортире кончится заначка,
Тогда заглянет к джентльмену
В гости барышня по имени белая горячка.
 
 
А этот постоянно где-то бродит,
А голове одна полифония;
Все выходят из двери, а он в неё заходит:
Тут, конечно, налицо шизофрения.
 
 
Он на прохожих девок слюняво озирался,
Здесь явно был любовный передоз.
И с диагнозом никто не колебался:
Это был хронический спермотоксикоз.
 
 
Когда ждёшь смещенье полюсов,
А водку пьёшь в беспамятстве и страхе
И прячешь голову от уличных хлопков,
То, без сомненья, человек в панической атаке.
 
 
Мы себя заразили излишеством,
От того и вырождаемся в отродье;
И себя отравили язычеством,
Разменявшись на чревоугодие.
 

Лоботомия

 
Титаны-теоретики, практические лекари,
Весь штат психиатрической науки,
Вы были переученные бездари,
Пытаясь излечить душевные недуги.
 
 
А их лечили и за совесть, и за страх:
Где-то колдовали, а больше суесловили.
А тех, что непонятные, сжигали на кострах,
Или тихо, феодально, обескровили.
 
 
Вся история людей – болезненные паузы,
Не минула их и Матушка Россия,
Где строили дома с названием «доллгаузы»,
А в них и прижилась лоботомия.
 
 
Тут больше всех досталось непонятным:
Им рядом с алтарём – колода с топорами.
Отсюда выходили святыми, неопрятными,
И изросли соборными церквами.
 
 
Сейчас блаженных, как и непокорных,
В психиатрии больше не пытают:
Теперь хватает органов надзорных,
Они «прорехи божьи» зашивают.
 
 
Как свои дела ни станешь величать,
Греха грехом не искупить.
Не будет демон бесов изгонять,
И безрукий дверь не отворит.
 

Любовь

 
Я сегодня выйду попрощаться
На всех, что существуют, перронах привокзальных,
Я хочу с земным шаром обняться,
И пусть он поведёт в ритмах танцевальных.
 
 
Всё в одну сторону до головокружения,
И всё будет повторяться снова и снова,
И распадутся века на мгновенья
Под блестящим саваном небесного покрова.
 
 
Лица, лица, лица,
Они будут повторяться вновь и вновь.
Не пытайтесь навечно проститься,
Всё равно останется любовь.
 
 
Жизнь будет вместе с планетой вращаться,
Выдыхая наши души в круговерть.
Тот, кто любил, не мог ошибаться,
Любовь – она и жизнь, любовь – она и смерть.
 
 
Она готова на войну и на закланье,
Её сжигали и пытались распинать,
Она – великий дар и наказанье,
И лишь она умеет грешников прощать.
 
 
Кто не любил, не может быть спасён,
Ему ни жить, ни умереть не довелось.
Он был забыт и ей не покорён,
Так и не поняв, что это есть – земная ось.
 

Мечта

 
Всё произошло в морозный понедельник —
Повесилась заветная мечта.
Это случилось под самый сочельник
В последнюю неделю зимнего поста.
 
 
Мечта уже давно по-старчески хромала,
И когда ходила, шоркала ногами,
Сама себе под нос чего-то бормотала
И будила вздохами тёмными ночами.
 
 
Очень быстро стареет мечта,
Если о ней редко вспоминают.
Над ней каждый день глумится суета,
А те, кто отступились, ноги вытирают.
 
 
Её голой выставляют, не стыдясь,
На общую потеху, как чудную зверушку,
А потом прощения просят, спохватясь,
Поняв, что сами превратились в финтифлюшку.
 
 
Чем больше набирается греховности,
Тем меньше места остаётся для мечты:
Ведь счастье не приемлет хладнокровности,
Как любовь не принимает срамоты.
 
 
Хорошо, если мечта с вами постареет,
Но пусть не умирает раньше вас:
Она к себе прижмёт и обогреет,
Она – ваш оберег и ваш иконостас.