Buch lesen: «Жизнь и смерть Дмитрия Солунского»

Все права защищены.

Никакая часть этой публикации не может быть воспроизведена, распространена или передана в любой форме и любыми средствами, включая фотокопирование, запись или другие электронные, или механические методы, без предварительного письменного разрешения издателя.

История, имена, персонажи и происшествия, изображенные в этом романе, вымышлены. Никакая идентификация с реальными людьми, живыми или умершими, местами, зданиями и продуктами не предполагается и не должна подразумеваться.

Роман не предназначен для лиц моложе восемнадцати лет.

Моим читателям

Эта книга охватывает некоторые очень тяжелые и противоречивые темы, которые могут содержать много триггеров. В ней нет счастливого конца, но есть финал, который приносит ясность.

Читатели, будьте осторожны… эта история не для всех.

Она мрачная, она грубая и она жестокая.

Но это история, которая заслуживает того, чтобы ее рассказали.

ПРОЛОГ

Я никто. Я ничто. И это никогда не изменится. Что изменится, так это жизнь.

Я определяю, как. И я определяю, когда. Я не определяю, почему.

Может быть, это ты. Или он. Или она.

Всегда будет решающий фактор.

Что-то или кто-то, что побуждает нас делать то, что мы делаем.

И иногда мы заходим слишком далеко. А иногда мы заходим за точку невозврата.

Где немыслимое становится мыслью.

Где невообразимое становится реальностью.

Вот чем стала моя реальность. Серия событий, которые все привели к этому моменту.

Момент, когда невообразимое станет не только мыслью, но и воспоминанием.

Воспоминание, которое навсегда останется и в вашей памяти.

Так же, как и серийный номер, выгравированный на этом оружии.

Говорят, что оружие не убивает людей. Люди убивают людей.

Чудовища, замаскированные под людей.

И они там, скрытые на виду, таящиеся в тенях. Так откуда же берутся эти чудовища?

Это в их ДНК? Являются ли они продуктом своего окружения?

Иногда чудовищ создают чудовища, но я не такой.

Вы смотрите на меня и видите чудовище, но я – выживший.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1996 год

«Солунский, к тебе пришел посетитель.»

Медленно закрыв книгу, которую я держал в руках, я посмотрел на надзирателя, стоящего у моей двери. Разорванная обложка порезала мой большой палец, прорезав кожу и оставив красный след. Я засунул палец в рот, высосав появившуюся из пореза кровь, смягчив кожу слюной. Надзиратель открыл дверь, прочищая горло. Его большая фигура стоит в дверном проеме, ожидая. Я поднимаюсь на ноги во весь рост и смотрю ему прямо в глаза.

Когда я протягиваю руки, он защелкивает металлические наручники на моих запястьях, затягивая их до щелчка. Присев на корточки, он делает то же самое с моими лодыжками и закрепляет их цепью, обернутой вокруг моей талии. Отступив назад, он держит дверь открытой, позволяя мне выйти вперед, и запирает за мной камеру.

Большинство надзирателей грубы и, как правило, тащат меня за собой, но он позволяет мне идти самому, пока я следую за ним мимо рядов других закрытых камер.

Петр хороший парень.

У нас есть взаимное уважение.

Я знаю, что, работая в этой тюрьме, он имеет дело с большим количеством дерьма, а иногда и с настоящим дерьмом. Каждый сидит в своей отдельной камере, но, каким-то образом, эти животные умудряются доставлять кучу проблем. Самое меньшее, что я могу сделать, это попытаться немного облегчить работу Петра.

Хотя я не могу сказать то же самое о других надзирателях. Если они будут издеваться надо мной, я дам им сдачи.

Он ведет меня через множество запертых дверей, все ближе и ближе к тому месту, где ждет мой посетитель. Это не неожиданный визит. Это запланированный визит, и я начинаю сомневаться, была ли это хорошая идея.

Когда мы заходим в комнату, я вижу ее раньше, чем она меня. Ее крошечная фигурка сидит за одним из больших металлических столов, она снимает очки и потирает переносицу. Она выглядит неуместно в своем платье с цветочным принтом и золотистыми волосами.

Полная противоположность этой унылой адской дыре.

Она снова надевает очки и заправляет волосы за уши.

Мы подходим к столу, и я привлекаю ее внимание, замечая, что она явно нервничает и чувствует себя неуютно. Читать людей – это то, в чем я стал довольно хорош.

Проведя много лет в тюрьме строгого режима, где содержатся преступники, совершившие одни из самых отвратительных преступлений, известных человечеству, вы узнаете, что нужно делать, чтобы выжить.

Добро пожаловать в тюрьму смертников.

Поглаживая руками бедра, она поднимается на ноги и протягивает мне свою изящную руку.

«Дмитрий Владимирович.» Ее голос мягкий и легкий. «Большое спасибо за встречу.»

Взяв ее крошечную ручку своими обеими руками, я слегка пожимаю ее, пока мои руки поглощают ее руку.

«Пожалуйста, зовите меня Дмитрием», – говорю я ей.

Большие зеленые глаза смотрят на меня из-под челки через очки в черной оправе. Она слегка улыбается, обнажая полоску прямых белых зубов.

Я сажусь напротив нее, пока Петр приковывает меня наручниками к столу. Я жду, пока она возится со своим диктофоном. Наконец, она настраивает его, и ставит на стол между нами. Схватив ручку, она прижимает кончик стержня к своему белому блокноту и поднимает глаза, обнаружив, что я наблюдаю за ней.

Она садится прямо, отводит плечи назад и пристально смотрит на меня.

«Прежде чем мы начнем, я хочу убедиться, что вы на сто процентов согласны с тем, что я возьму у вас интервью и запишу это.» Голос у нее нежный, но твердый.

Бросив на нее бесстрастный взгляд, я смотрю на нее в ответ. «Я бы не сидел здесь, если бы не был на сто процентов уверен в этом.»

Проходит мгновение, прежде чем она делает глубокий вдох.

«Тогда вы готовы начать?»

Часы на стене тикают, звук громко разносится по тихой комнате.

Я киваю один раз. «Если вы готовы, то я тоже», – говорю я.

Она слегка улыбается мне и быстро кивает, нажимая кнопку записи на маленьком устройстве.

«Это Елизавета Андреева берет интервью у Дмитрия Владимировича Солунского», – она делает паузу, ожидая моего одобрения. «Дмитрий, почему бы нам не начать с самого начала?»

Она хочет историю.

Мою историю.

И она ее получит, полностью.

А еще лучше, мы начнем с самого начала. Она понятия не имеет, какое путешествие ее ждет.

Это поездка с демонами, которая могла бы составить конкуренцию самому Дьяволу.

С поворотами и изгибами, от которых вам станет тошно.

Поездка, не похожая ни на одну другую.

Она наклоняет голову набок, тихо ожидая, когда я начну.

Ей лучше убедиться, что ее ремень безопасности застегнут как следует, потому что пути назад уже нет.

Глубоко вздохнув, я откидываюсь на спинку сиденья.

«Я не буду начинать с самого начала, потому что все началось, когда я впервые родился, когда два человека, которые дали мне жизнь, ненавидели меня больше, чем это было по-человечески возможно. Итак, мы вернемся в то время, когда мне было семь лет, в тот день, когда родился мой младший брат Александр, вот тогда все действительно началось…»

ГЛАВА ВТОРАЯ

Дмитрий, 7 лет, 1974 год

Спрыгнув со ступенек автобуса, я застегиваю тонкое пальто, прежде чем выйти на холод. Двери автобуса быстро закрываются, и он уезжает, оставив меня в пыли. Я смотрю, как автобус едет по дороге, пока не исчезает из виду.

Улыбаясь про себя, я лезу в портфель и достаю дневник, в котором написана ярко-красной цифра «5». Это первая «5», которую я когда-либо получал на контрольной, и я не могу дождаться, чтобы вернуться домой и показать маме.

Камни хрустят под моими старыми, изношенными ботинками, когда я иду по гравийной дороге к нашему дому, а зимний воздух резко обдувает мое лицо, обжигая мои красные потрескавшиеся щеки.

Когда я подхожу к нашему дому, ржавого папиного УАЗика нет, но в каждом окне светится свет, значит дома кто-то есть. Деревянные ступеньки скрипят под моим весом, когда я взбегаю по ним и открываю входную дверь.

Я вбегаю внутрь, в гостиную, где воздух пропитан сигаретным дымом и резким запахом водки.

«Закрой чертову дверь», – кричит гнусавый голос с другой стороны комнаты. «На улице чертовски холодно.»

Закрыв дверь, я снимаю ботинки и чувствую грубый ковер на ногах через дырки в носках. Я бросаю портфель на пол и сбрасываю свое серое пальто, оставляя его на полу. Обернувшись, я вижу маму, сидящую на кресле и курящую сигарету, ее кофта задралась, обнажив ее беременный живот.

«Тебе обязательно оставлять все свое барахло повсюду?» – усмехается она, глядя на меня.

Я молча качаю головой. «Если бы у нас было куда его положить или повесить, я бы это сделал», – тихо отвечаю я.

Мне следовало держать рот закрытым.

Она тянется к полу, хватает свою стеклянную пепельницу и швыряет ее через всю комнату в меня. Пепельница задевает мое плечо, прежде чем оставить вмятину в стене. Я вскрикнул, быстро схватился рукой за плечо и поморщился.

«Ты тупой маленький щенок», – хихикает она, качая головой. Ее тонкие губы приподнимаются, обнажая гнилые зубы. «Я расскажу твоему папаше о тебе и твоем поганом рте.»

Я смотрю на часы на стене, но они сломаны. Мне не нужны часы, чтобы знать, что он скоро придет с работы.

Шаркая по ковру, я пошел на кухню, где пол застелен линолеумом, от чего под ногами стало холодно. Подойдя к раковине, я открыл кран и смотрел, как из него брызгает вода коричневого цвета, я подождал пока она станет чистой.

Я не стал брать кружку, а наклонился вперед и начал пить из чистой, ровной струи. Металлический привкус наполнил мой рот, когда я делал большие глотки холодной жидкости.

«Достань мне водку из морозилки», – кричит мама из гостиной. Выключив воду, я вытер рот рукавом рубашки и принес ей бутылку.

Путь от кухни до гостиной кажется таким, будто их разделяют несколько километров. Чувство вины нарастает и гноится в глубине моего живота, когда я хватаюсь за головку бутылки водки, точно зная, куда она будет использована. Я мог бы попытаться остановить это, не приносить ей бутылку, но она получит свою выпивку, несмотря ни на что.

«Не смотри на меня своими осуждающими глазками», – усмехается она, когда я протягиваю ей водку. Она сердито смотрит на меня, откручивая крышку. «Врач сказал, что резкий отказ от вредной привычки может навредить ребенку.»

Я слышал, как бабушка ругала ее за то, что она делает, и как это небезопасно для ребенка, и я никогда не видел, чтобы она ходила к врачу.

Она делает большой глоток дешевого спиртного и снова закуривает сигарету.

«Если доктор сказал это о курении, то, то же самое должно быть и с выпивкой.» Она кашляет, когда дым выходит изо рта. «Но, это неважно», – она замолкает, делает еще один глоток и улыбается, потирая живот.

«У твоего папаши супер-сперма, так что нам не о чем беспокоиться, с этим малышом все будет в порядке.» Она смотрит на меня, склонив голову набок, и ее жирные каштановые волосы падают ей на плечи.

«Хотя, может быть, с тобой все не так.» Она прищурилась и потушила сигарету на журнальном столике. «Я трахалась с каким-то ублюдком примерно в то же время, что и с твоим отцом. У этого ублюдка было не все в порядке с головой, так что, может быть, ты вылез из его яиц. Это бы объяснило все, почему ты такой получился.»

У меня может быть другой отец?

Интересно, будет ли этот отец делать вместе со мной что-нибудь, что мне нравится делать?

Может быть, у него будет для меня и новая мама.

Повернувшись к ней спиной, я возвращаюсь к входной двери и беру свой портфель, прежде чем пройти через комнату.

«Что это?» – спрашивает она, ее рука вытягивается, и она обхватывает мое запястье своими грязными пальцами.

«Ничего», – бормочу я, пытаясь вырвать свою руку из ее хватки. Покачивая рукой взад-вперед, ее рука наконец падает с моего запястья, как раз в тот момент, когда дневник падает на пол из портфеля. Она хватает его как раз перед тем, как он касается пола.

Я тут же опускаю взгляд на свои ноги, сосредотачиваясь на двух разных дырках в каждом носке, и обматываю руки потертыми лямками портфеля. Мое лицо горит, когда она просматривает дневник, ее почерневшие зубы выглядывают из-под губ.

«Пятерка, а?» – с любопытством спрашивает она. «Ты принес это домой, чтобы показать мне?»

Я медленно поднимаю голову и встречаюсь с ее мертвыми глазами. «Мхм», – бормочу я.

Она начинает громко смеяться и сует мне обратно мой дневник. Я хватаю его, прежде чем он упадет на пол, и смотрю на нее в шоке, широко раскрытыми глазами. «У-у-у!» – насмешливо кричит она сквозь смех. «Никого, черт возьми, это не волнует, Димка.»

Опустив голову, я вздохнул, признавая поражение, мои глаза наполнились слезами, и я побрел прочь, не удостоив ее еще одним взглядом.

«Сделай себе одолжение и выбрось это дерьмо в мусорку, куда я должна была выбросить тебя еще до твоего рождения», – сердито кричит она из гостиной.

Войдя в свою комнату, я медленно закрываю за собой дверь и сминаю скомканный листок дневника в руке. Одна слеза падает, и ярко-красные чернила растекаются, размазывая «5» по бумаге. Она смотрит на меня, насмехаясь, издеваясь надо мной.

Никому, до меня, нет дела.

Я сжимаю его так сильно, как только могу, и бросаю в переполненную мусорную корзину в своей комнате, наблюдая, как она падает на грязный красный ковер. Мой портфель выскальзывает из моих рук, и я падаю на матрас на полу, сворачиваюсь в клубок и позволяю слезам свободно течь, смачивая рваную подушку под моей головой.

Никому, никогда, не будет до меня дела.

***

ДМИТРИЙ, ДВЕ НЕДЕЛИ СПУСТЯ

«БОЖЕ!» – пронзительный голос моей мамы отражается от стен по всему дому. Она издает низкий стон, прежде чем снова закричать. «ВОВА!»

Глядя на свой испачканный и не совсем белый потолок, я пересчитываю плитки с рельефной текстурой наверху. Восемнадцать.

Единственное, на что я всегда могу рассчитывать, это мои потолочные плитки. Их всего восемнадцать, они никогда не уходят и никогда не меняются.

В доме становится тихо, но я так и не услышал отца, когда его звала мама.

«БОЖЕ!» – кричит опять моя мама в тишине.

Сидя, я протираю глаза и смотрю на настенные часы.

Три часа утра.

Мне нужно немного поспать, так как через несколько часов мне нужно собираться в школу. Моя мама печально известна тем, что напивается и ведет себя так. Иногда я думаю, что это просто для того, чтобы привлечь внимание отца. Иногда ей каким-то образом удается пораниться или споткнуться и упасть.

В этом нет ничего нового.

Еще один громкий стонущий звук проникает в мою комнату, и я встаю с матраса на полу. Шагая по коридору в дырявых носках и рваных пижамных штанах, я ощущаю холодок, пробегающий по моему телу. Моя кожа покрывается мурашками. Я тру ладони о голые руки, пытаясь согреться. Из дверного проема ванной светит тусклый свет, освещая коридор.

Коридор небольшой, поэтому до ванной идти недалеко. Протянув руку, я толкаю дверь, полностью ее открывая. Стоя у раковины, мама держит края столешницы обеими руками, капли пота стекают по ее лицу, когда она наклоняется вперед.

«Мам, ты в порядке?» – спрашиваю я, заглядывая в ванну, пока ее маленькое тело напрягается. Она стонет, когда поток жидкости стекает по ее ногам, собираясь на полу вокруг ее ступней.

Она резко поворачивает голову ко мне и смотрит на меня своими дикими и налитыми кровью карими глазами. «Иди. Приведи. Своего. Отца», – командует она сквозь стиснутые зубы.

Я опускаю глаза на пол, когда ее ноги погружаются в красную жидкость, окружающую ее. Я оглядываю маленькую ванну, избегая ее глаз.

Мне нужно полотенце. Если я уберу беспорядок за нее, она больше не будет на меня злиться.

«ДИМА!» – кричат она. «СЕЙЧАС!»

Не отрывая взгляда от пола, я быстро киваю и ухожу из ванной, пока она продолжает стонать. Я нахожу отца в гостиной. Он спит в кресле. Протянув руку, я хватаю почти пустую бутылку пива с его колен и ставлю ее на пол. Его плечо намного больше моей руки, когда я хватаюсь за него и трясу его за руку.

Он не двигается.

На этот раз, я трясу его обеими руками сильнее. «Папа, просыпайся», – настаиваю я, навалившись на него всем своим весом. Он отстраняется от меня, вырывает руку из моей хватки и поворачивается ко мне.

«Какого хрена», – стонет он, когда его локоть касается центра моей груди. Затхлый воздух вырывается из моих легких, когда я падаю назад, приземляясь на землю с глухим стуком.

Пытаясь отдышаться, я в панике хватаюсь за горло, вдыхая весь кислород, который могу получить. Отец наклонился над подлокотником кресла, наблюдая за мной суровыми глазами.

«Какого хрена ты меня разбудил, а?» – рычит он. Моя грудь вздымается, когда легкие требуют больше воздуха. Я смотрю на него широко раскрытыми, от страха, глазами. «Ты будешь говорить?» – усмехается он.

Мой рот открывается, когда я пытаюсь сформулировать слова, но ничего не выходит.

Крик моей мамы прорезает тишину. «Господи, мать его!»

Тиски на моей груди ослабевают, и я задыхаюсь от воздуха, пропитанного дымом, который сразу врывается в мои легкие.

«Что с ней?» – спрашивает мой отец, кивая в сторону коридора.

Мой кашель утихает, и я слегка пожимаю плечами. «С ней что-то не так», – тихо говорю я. «По всему полу вода или кровь.»

Глаза моего отца расширяются, и он вскакивает со стула, как будто он горит.

«Черт», – фыркает он, топая по комнате. «Ты мог бы сказать что-нибудь раньше, придурок.»

Поднявшись на ноги, я спешу за ним по коридору в ванную.

«Наташа, что, черт возьми, не так?» – раздается голос отца, когда я подхожу к ванной вслед за ним.

Моя мама разворачивается к нему, ее глаза дикие, и она проводит пальцем вниз между своих бедер. «Что не так, Вова?» – усмехается она, и ее глаза темнеют. «ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, НЕ ТАК, ВОВА?» – кричит она.

«О, черт», – выдыхает мой отец, заходя в ванную. «Нам нужно отвезти тебя в больницу.» Он хватает ее халат, висящий на двери, и накидывает на нее.

«Пошли», – подбадривает он, хватая ее за руку.

Я прижимаюсь спиной к стене, когда отец вытаскивает ее из ванной и она спотыкается. Мои маленькие ноги двигаются быстро, когда я следую за ними. Отец хватает ключи, оставляет свое черное пальто из меха и продолжает тащить маму за собой.

Оглядевшись, я хватаю свое серое пальто и ищу взглядом ботинки, которые оставил у двери ранее.

«Куда, черт возьми, ты идешь?» – спрашивает мой отец, открывая входную дверь.

«Разве я не еду с вами?» Мой голос дрожит, как и подбородок.

«Вова», – стонет моя мама рядом с ним.

«Тебе лучше убрать беспорядок в ванной до нашего возвращения», – рявкает он мне, широко распахивая дверь и выводя мою маму наружу.

«Я не хочу этого чертового ребенка», – бормочет моя мама. «Я и первого никогда не хотела.»

Отец захлопывает дверь у меня перед носом, а я стою там в драных штанах и дырявых носках, сжимая в руках свое пальто.

Прикусив губу, я яростно вытираю слезы с глаз и кладу пальто обратно на пол. Я делаю как мне говорят, используя полотенца, чтобы промокнуть водянистую кашу и вытереть пол от крови, пока он не станет сухим. В доме темно и тихо, когда я возвращаюсь в свою комнату.

Я ощупываю внутреннюю стену, пока не нахожу выключатель и не включаю его. Тусклый верхний свет несколько раз мигает, освещая мою маленькую комнату.

Перебирая кучу одежды на полу, я нахожу рубашку с длинными рукавами и пару брюк, которые выглядят достаточно чистыми и не пахнут ужасно. На улице все еще темно, а часы показывают 3:51 утра. Я одеваюсь и собираю вещи в школу, прежде чем надеть пальто с шапкой и засунуть ноги в тесные ботинки.

Прежде чем выйти на улицу, я выключил весь свет в доме. Холодный зимний воздух дует мне в лицо, обжигая щеки. Плотно закутавшись в пальто, я накидываю портфель на плечо и начинаю свой путь в темноте. Покрытая инеем трава хрустит под моими ногами, когда я ускоряю шаг и иду по улице, опустив голову, в направлении ближайшего дома.

Через метров пятьдесят я подхожу к кирпичному дому, свет на крыльце освещает весь двор. Каждую ночь, она оставляет его включенным, и возвращаясь домой, я всегда могу рассчитывать на то, что свет будет включен, и мне не страшно будет идти домой.

Деревянные ступеньки скрипят, когда я подхожу к входной двери. Ее дверной звонок сломан, поэтому я стучу в дверь сильно, чтобы она услышала. В одной из комнат загорается свет, и я слышу, как она идет по дому. Дрожь пронзает мое тело, когда на меня обрушивается очередной порыв ветра.

Шторы в ее гостиной быстро раздвигаются и задвигаются, прежде чем она открывает замок на входной двери. Дверь громко стонет, когда она ее открывает и высовывает голову.

«Дима, что случилось?» – спрашивает она с обеспокоенными глазами. «Сейчас четыре часа утра.»

«Что-то не так с мамой, поэтому они поехали в больницу.» Я пожимаю плечами, обхватывая себя руками.

Морщины на ее лице прорезаются, когда она хмурится, медленно качая головой. «Они оставили тебя дома одного?»

Взглянув на нее, я киваю и опускаю взгляд на свои ноги, чувствуя печаль в глубине живота.

«Пошли», – говорит она, открывая дверь шире. «Ты замерзнешь на улице, и я не могу оставить тебя дома одного. Заходи сюда.»

Войдя внутрь, в тепло, она быстро закрывает за мной дверь на замок. Поставив портфель на пол, я снимаю пальто и обувь. Обернувшись, я вижу, как она оглядывает меня с ног до головы, нахмурившись. Когда ее взгляд встречается с моим, она улыбается мне.

«Ты голоден?» – спрашивает она, наклонив голову набок.

«Нет», – тихо отвечаю я ей. «Просто хочу спать.»

Она кивает. «Иди, приготовься ко сну, а я приду и уложу тебя спать.»

Делая, как мне сказали, я иду через ее дом и направляюсь в свою спальню. Это не первый раз, когда я прихожу среди ночи. Она также разрешает мне спать здесь по выходным, когда мама и папа уезжают.

Я снимаю штаны, но оставляю рубашку, и заползаю в теплую постель, натягивая одеяло до подбородка. Через некоторое время она входит в комнату. Она садится на край кровати, и нежно убирает волосы с моего лба.

«Ты отдохни немного, а я узнаю, что происходит с твоими родителями, ладно?» – тихо спрашивает она.

«Хорошо. Спасибо, бабуль.» Когда она встает, я киваю, утыкаясь головой в пуховую подушку.

«Никогда не благодари меня, Дима. Я люблю тебя, и я твоя бабушка. Ты всегда можешь рассчитывать на меня, что бы ни случилось», – шепчет она, наклоняясь и целуя меня в висок.

«А теперь поспи немного, дитя.» Она еще раз гладит меня по голове и выходит из комнаты, и через несколько минут, я уже погружаюсь в мирный сон без сновидений.