У дяди Саши хотя бы были руки, в отличие от тех, у кого полностью отсутствовали конечности, таких в народе цинично прозвали «самоварами». Еще до войны Александр играл на гармошке и хорошо пел. Вот он и стал таким образом зарабатывать себе на жизнь, катаясь в электричках и побираясь на вокзалах со своей гармошкой. Иногда его забирала милиция, но он всегда просил сообщить соседу по бараку, чтобы тот его забрал домой, и местный «авторитет» его выручал, пока сам не загремел на «зону». И в очередной свой привод в милицию под напором власти дядя Саша подписал согласие на переезд в интернат.
В своем письме к однополчанину он так описал свою жизнь в интернате.
«Живу на полном государственном обеспечении, Со мной в комнате еще четыре человека. Они абсолютно беспомощные. Кормят с ложечки, одевают и раздевают, сажают регулярно на ведерко, Еда нормальная, персонал тоже. Их понять можно. Нас тут не один десяток, за всеми-то не уследишь. Кто-то, на ведерке этом не удержавшись, на пол свалится, а кто-то и вовсе по нужде докричаться не успеет. Вот и получается: в собственном дерьме лежим, от того и запах – соответствующий..
А один совсем молоденький – без рук, без ног и только смотрит на меня, будто сказать что хочет. А потом мне объяснили, просто лицо у него застыло в таком состоянии, когда его контузило, и с тех пор оно не стареет. После контузии его таким и привезли, а документов никаких при нём не было – кто он, откуда, где служил…, подобрали его уже таким где-то на поле боя. Может родные до сих пор ждут и не знают, что он жив, а может и лучше, что не знают, ведь отсюда только в могилу, как приговорённому к смерти. Иногда нас выносят на свежий воздух, да погода быстро меняется И страшно становится вдруг забудут забрать, что иногда бывает. А так электричество, баня, радио, водопровод, печка»
По прибытии в интернат дядя Саша продолжал петь под гармонь, о чем очень часто его просили собратья по несчастью. Бывало, пел, а у самого слезы из глаз лились от ощущения безысходности и ненужности, от ожидания конца и отсутствия надежды на будущее, от обиды на свою горькую судьбу.
Художник Геннадий Михайлович Добров, не просто рисовал картины о инвалидах ВОВ, он общался с жильцами дома инвалидов, старался выслушивать и помогать, чем возможно. Он оставил после себя около 10 тысяч работ: живописные полотна, графику, офорты, наброски. Но особо запоминаются зрителям его «Листы скорби» – графический цикл, посвященный страдающим людям. В письме к жене он писал : « Вот где Русь несчастная! В чистом виде. Ангелы, а не люди, ни в ком, ни капли лжи, души нараспашку. Я уже двери закрываю на ключ в своей комнате изнутри. Приходят, рассказывают о себе. И наплачешься, и насмеёшься с ними. А песни, какие поют! Я таких и не слышал никогда, самые окопные какие-то, и откуда они их берут?»
Дядя Саша захоронен на Валааме в безымянной могиле.
АНФИСА
Моей крестной посвящается…
21 июня 1941 года была суббота, и в школе был выпускной вечер. Два выпускных класса гуляли всю ночь и все утро – последние часы, которые они могли провести вместе. И обращение Молотова о начавшейся войне услышали тоже вместе.
Анфиса была в их числе. Круглая отличница, стройная, будто слеплена скульптором с толстенной косой до пояса, хотела поступить в Московский институт иностранных языков. Уже был собран чемодан с вещами и сумка с продуктами, когда по репродуктору прозвучало еще непонятное слово… Война…
Мальчишки сразу повзрослели и вместе с мужиками уехали в райцентр, в военкомат. Женщины притихли, сразу постарели, на серых лицах читался немой вопрос, что будет дальше, как долго жить одним, без мужиков? А в глубине назревал другой – а выживем ли?
Анфиса, благодаря учительнице и отцу, отлично знала немецкий язык, хорошо говорила, читала в подлиннике и переводила. К тому же, всегда была в первых рядах активистов и общественниц. Шли месяцы, и от надежды, что скоро все закончится, люди перешли к тревоге , не только за фронт и победу, но и за свою жизнь. Анфиса уехала из дома в город и устроилась на работу в райком партии в отдел просвещения. Жила в райкомовском общежитии, посещала курсы радистов и готовилась к отправке на фронт. Родителям не сообщала до самого конца. Чтобы не было слез прощания, написала письмо.» Ухожу на фронт…Люблю Вас…Простите…»
В 1942 году Анфиса вместе с группой разведчиков перешли через линию фронта, но остались в прифронтовой полосе. Стало светать, и им нужно было где-то спрятаться. Зашли в сарай и в этот момент начался авианалет. Их было шесть человек. И в этот момент авиационная бомба пробила крышу и упала буквально к их ногам. Все повалились на пол… Проходит минута… вторая… каждый уже десять раз попрощался с жизнью, а бомба не взрывается… Что произошло с бомбой никто до конца не понял. Почему не сработал взрыватель? Брак?… Господь? … Или просто не время умирать…Это было ее первое боевое крещение.
Они выполнили задание, вернулись, а потом Анфису забросили в Белоруссию. Партизанский отряд скрывался в лесу, а вокруг хозяйничали немцы. Анфиса часто ходила в разведку, знание немецкого помогало избегать непредвиденных ситуаций, да и пополнять разведанные данные.
Однажды, возвращаясь после задания в отряд, нарвались на немцев, которые преследовали бежавших из села людей. Основная группа разведчиков успела скрыться в лесу. Перебежав мост, она свернула с дороги, чтобы догнать своих разведчиков. В это время на мост и на подходы к нему обрушился шквал минометного огня. Мгновенно весь участок дороги был закрыт дымом и пылью, земля клокотала, мины звонко рвались, разбрасывая по сторонам щебень, гальку, куски черной земли и убитые тела. Оторвавшись от немцев и добежав до леса, Анфиса плюхнулась на мягкую теплую землю, чтобы хоть немного перевести дыхание. Она только сейчас поняла, что ее зацепило, ныло плечо, по руке сочилась кровь. На помощь прибежали двое товарищей. Кое-как перевязав рану, пошли дальше, пока не наткнулись на лежащую в траве женщину. Она лежала в неестественной позе, не шевелилась и молча смотрела широко раскрытыми глазами. А недалеко от нее спала маленькая девочка, на груди которой грелась гадюка. Сначала разведчики подумали, что ребенок тоже мертв, но в это время девочка открыла глаза. Змея медленно сползла с туловища и скрылась в траве. Так с пополнением они пришли в лагерь.
Анфису осмотрел местный фельдшер и сказал, что осколок застрял глубоко и достать его, не затронув артерию, которое вызовет сильное кровотечение в таких условиях невозможно. Оставлять осколок надолго тоже нельзя, может начаться гангрена. Решили отправить Анфису в госпиталь вместе с девочкой. Ночью как по заказу прилетел самолет, на котором Анфису отправили в тыл. Маленькая девочка ничего не говорила, то ли от стресса, то ли вообще была немой. Она все время держалась за Анфису и вся скукоживалась, когда подходили другие. На вопросы отвечала кивком головы. Таким путем, перебирая имена, случайно выяснили, что зовут Васей, когда позвали бойца с таким именем.
–Ты Вася? ,– переспросила Анфиса, та кивнула в ответ,
–Но так зовут мальчиков, – не поверила Анфиса,
– Василина она, здесь так зовут многих женщин, – объяснил тот же боец.
Самолет прилетел ночью. Анфису был озноб, видно поднималась температура. Василинка не отходила от нее, все время держалась за руку. Весь полет должен был занять меньше часа. Пролетая через линию фронта, самолет был подбит. Летчик все же сумел посадить горящий самолет, эвакуировать женщин и выбраться сам. Еле успели отбежать от горящего самолета и спрятаться за ближайшим деревом, как раздался взрыв. Близился рассвет. Летчик понимал, утром сюда могут нагрянуть немцы, в темноте сориентироваться было сложно. Однако, он выбрал абсолютно правильное направление, и через некоторое время они наткнулись на траншею, полностью забитую людьми – мирными жителями. Кучками и в одиночку они сидели на дне траншеи, прижавшись лицами к стенке, чтобы ничего не видеть и не слышать. В основном, были женщины с ребятишками, но были и старики-мужчины. Тут же валялись узлы, мешки и даже чемоданы. Они бежали из своих домов, которые сожгли фашисты, а тут спрятались от бомбежки. Впереди слышались выстрелы, это наши солдаты освобождали село. Часто перед тем, как оставить наш населенный пункт, фашистские офицеры снаряжали отдельную команду с факелами для поджога домов и строений. Несмотря ни на что, решили двигаться дальше, надеясь встретить своих. И тут лицом к лицу встретили двух немцев. Анфиса обычно ходила в разведку в гражданской одежде, чтобы на случай встречи с немцами выдать себя за беженку. Василинка, которую летчик держал на руках, была завернута в его лётную куртку, в кармане которой лежал пистолет. Немцы, увидев их, не сразу поняли кто они. Анфиса не растерялась и на чистом немецком рассказала, что она немка, это ее муж и дочь, они бежали из лагеря во время бомбежки, и хотят с немецкими частями добраться на родину. Немцы расслабились, увидев молодую, красивую женщину. Один из них подошел к Анфисе, взял за подбородок, другой рукой обнял за талию. Анфиса что-то щебетала по-немецки, украдкой поглядывая на летчика. Тот все еще держал девочку на руках. Второй, вожделенно улыбаясь, опустил винтовку, надеясь быть следующим, и не обращал внимания на мужчину с девочкой. В тот же момент раздались два выстрела. Немцы рухнули на пол. Один убит наповал, а второй тяжело ранен, летчик боялся задеть Анфису. Забрав у немцев винтовки, он подхватил девочку и, помогая Анфисе, которая совсем ослабла, они пошли в сторону движущихся навстречу нашим танкам.
Уже на грузовике их доставили в часть, а оттуда Анфису с девочкой отправили в госпиталь. Анфиса поправлялась, а Василинка вдруг заговорила. Оттаяв от внимания и любви, которой ее окружили раненые бойцы и медперсонал, ее маленький организм справился с недугом, и после долгого молчания она теперь не умолкала. Персонал и раненные тоже были рады ребенку, она стала частью оставленного ими дома и надеждой на возвращение, где их ждут родители, жены и дети.
Анфиса сроднилась с девочкой, но чувство тревоги не оставляло ее. По закону девочку необходимо было сдать властям, которая позаботится о ней дальше, а сердце никак не хотело этого делать. Поговорив с главным врачом, она решила отвезти девочку родителям. После ранения ей был положен отпуск. Анфиса, выписав документы на себя и Василину, указав, что это ее племянница, стала готовиться к дороге. Однако, добраться до дома было не суждено.
За два дня до отъезда госпиталь в срочном порядке эвакуировали в тыл. Наши войска отступали. Всех довезли до железнодорожной станции и погрузили в поезд, который шел на восток. Анфисин дом был в другой стороне. Наступала зима, а у Василинки не было никакой одежды. Среди раненных был настоящий портной, который из кусков вручную сшил ей телогрейку, штаны и шапку. Получился такой маленький снеговичок, на которого все умилялись. Начальник поезда при обходе вагонов, увидев ребенка, сказал, что на ближайшей станции ее необходимо передать соответствующим инстанциям. Василинка все поняла, посмотрев на Анфису полными слез глазами, она забилась в угол на самой верхней полке. Однако, доехать до следующей станции не удалось. Поезд попал под бомбежку. Из всего состава осталось только несколько вагонов.
Анфиса с Василиной вылезли из канавы, где прятались от немецких самолетов, и пошли в свой вагон, который не пострадал. Выпал первый снег, было холодно, вагон хоть и не отапливался, но защищал от ветра и снега. Многие так и остались лежать на земле, и смотреть на это было тяжело. Организовали похоронную бригаду, которая собирала раненных, и закапывала мертвых. Шли день за днем, а никаких изменений и известий о дальнейшей судьбе, оставшихся в поезде людей, не было. Каждый день умирали раненые, которых закапывали тут же, в траншее. Кончались лекарства и провиант. Ходячие больные приставали к начальнику поезда с вопросами, собирались сами идти за помощью, только не знали куда. Врачи госпиталя были приписаны к составу и ждали распоряжения. Анфиса решила идти пешком до ближайшего поселения, всего то пятнадцать километров, а там решить, как быть дальше. К тому же это давало преимущество оставить Василину у себя. Взяв в дорогу сухой паек на два дня, они отправились в путь. Позже Анфиса поняла, идти зимой по снегу даже километр, когда через каждые десять метров ребенок от слабости падает, это безрассудно. В это время навстречу им проехала дрезина с военными, значит, состав скоро отправится, горько подумала Анфиса, оглядываясь назад. К вечеру они дошли до поселка. Постучали в первую избу. Дверь открыла женщина, увидев их запричитала:
–Боже ж мой! Боже! Заходите быстрее. Снимайте одежку, идите к печке, сейчас чай согрею, а девочке молочка ,
Анфиса сама валилась от усталости, а Василинка после молока с хлебом тут же уснула. Нюра, как она назвала себя, уложила Анфису на кровать и стала спрашивать:
–-Откуда Вы и как сюда попали, говорят немцы близко, бомбили нас,-
– Мы с поезда, нас тоже бомбили, от состава половина осталась. Скажите, как отсюда добраться до станции и куда поезда ходят?-
–В поездах только военных возят, куда едут, не знаю, а станция недалеко, всего пять километров. А девочка твоя сестра что ли, на мать ты вроде не похожа, молода больно-
–Племянница, мать убили, хотела родителям под Саратов отвезти, да не знаю, как добраться теперь. И у меня отпуск только на десять дней. –
–Вот уж горюшко какое, Как же быть с девочкой то?-
Анфиса покачала головой, она сама не знала что делать. С одной стороны, рвалась на фронт. Она может добраться до станции и получить новое предписание, но как быть с девочкой? Может отдать в детский дом, а после войны забрать? Она винила себя в том, что не продумала каждый шаг, не взвесила все за и против. Ох уж эта война! Все перекроила и поменяла. Ее мучила безысходность положения. Нюра все поняла:
–Вот что детка, поспи, а утро вечера мудренее будет, что-нибудь придумаем-
–Что тут придумаешь , – ответила Анфиса и тут же ее сморил крепкий сон.
На утро Анфиса проснулась от запаха свежей выпечки, которая заполнила весь дом. Подошла Василинка, обняла:
–Просыпайся, там баба Нюра плюшек напекла и молока принесла, будем завтракать –
Анфиса вечером не разглядела дом, в который они пришли. Сейчас она огляделась. Было тепло, чисто, везде накрахмаленные вышитые дорожки, кровать с кружевным подзором, на подушках такие же связанные крючком накидки. «Здесь, наверное, жило счастье» – подумала Анфиса и вспомнила, что вчера ничего не узнала о хозяйке.
А Нюра уж звала завтракать. Анфиса посмотрела на стол и удивленно спросила:
– Сегодня праздник? Я с войны не ела столько вкусностей-
– Ешьте, на здоровье, – ответила хозяйка и налила ей чай, заваренный на травах, а потом продолжила:
– Мы с мужем до войны очень хорошо жили. Он такой запасливый был, будто знал, что вскоре пригодится. У меня до сих пор комбикорм есть, я правда его использую, когда уже ничего не осталось. Мы и кроликов держали и коз. Вот одна коза осталась, спасаюсь сейчас. А еще мне военком помогает, он инвалид, нога у него короче другой, ступню отрезали из-за болезни. Он на станции сидит, а раз в неделю приезжает домой и ко мне заходит. Мы семьями дружили, а потом у него жена умерла, еще до войны, а после и моего мужа на фронт забрали, а дети в городе живут, сын тоже воюет. А ты оставляй свою девочку, пока коза есть, будем живы, да и война, думаю, скоро кончится, а потом заберешь -
–Ваш знакомый – военком? Может он мне поможет, а когда он приедет?-
–Сегодня обещал приехать, вот и поговорите-
От такой неожиданности Анфиса сразу повеселела. А вечером заявился военком, по – хозяйски огляделся и стал расспрашивать Анфису. Та, исключая подробности объяснила, что и как произошло.
Военком , седой, но еще крепкий мужик, с цепкими глазами, смотрел то на Анфису, то на Василину, и молчал.
– Михалыч, ты уж помоги им как-нибудь, – не утерпела Нюра, – видишь, человек-то она хороший, девчонку не бросила, в такую-то пору, самим бы выжить, а она с ребенком чужим мается, -
–Помолчи, сам думаю, как помочь, только не знаю как. Обстановка тревожная, немцы скорее всего и сюда придут, завтра последний поезд уйдет и всё.– а, потом обратился к Анфисе:
–Ты можешь девочку здесь оставить, не обидим, а сама с поездом на фронт уехать. Но у меня к тебе другое предложение будет. Ты говоришь, немецкий знаешь, так вот, мы формируем партизанский отряд, базироваться будем в лесу, есть там хорошее место, фашисты туда не сунутся, а ты бы здесь осталась связной. Ты человек новый, тебя никто не знает, скажем, что к своим ехала и застряла здесь с племяшкой. Будешь ходить, слушать, запоминать. Только уж очень ты хороша, боюсь за тебя. Давай хоть косу тебе острижем, будто болела, с одежкой Нюра поможет, что похуже. Это всё пока. Подумай до утра, на станцию завтра поедем. –
Расставаться с косой было жалко, однако, решили с Нюрой подстричься до плеч, так легче волосы под платком прятать, да и мыть тоже. Нюра достала юбки, кофты, Анфиса все перемерила, все было велико. Выбрали, наконец, Анфиса переоделась, военную форму спрятали на сеновале, а утром она с Михалычем отправилась на станцию. Там была страшная суета.
Состав из грузовых вагонов, вагоны для бойцов с теплушками – все это стояло на железнодорожных путях, а вокруг мельтешили люди . Переправить практически треть страны с запада на восток, да ещё и под авианалётами и бомбёжками казалось чем-то невероятным. Анфиса увидела и свой поезд, уже восстановленный, готовый к отправке состав из вагонов, оборудованных для перевозки легко и тяжелораненых, вагон аптека-перевязочная, кухня, вагон для обслуживающего и медицинского персонала. Она еще не осознала правильность своего выбора, еще думала о том, что если бы не эта маленькая девочка, ехала бы она также сейчас с бойцами на фронт. Но её уже познакомили с командиром партизанского отряда, она получила задание, освоиться в деревне, узнать окрестности, изучить карту, чтобы ориентироваться на местности, познакомиться с теми, с кем будет контактировать. И одним из таких контактов был Настоятель Храма Живоначальной Троицы – отец Спиридон, в соседнем селе. Анфису мучили вопросы, зачем ей, комсомолке, неверующей в Бога, идти в церковь, и что она там будет делать?
Однако, в воскресенье, взяв с собой Василинку, Анфиса пошла в Храм. Они пришли к концу службы, народ уже расходился. Из прихожан были одни женщины с детьми. Они подходили к священнику, прикладывались к кресту, и каждого из них, отец Спиридон звал по имени, гладил голову, когда те, склоняясь, целовали крест и его руку и что-то тихо говорил. Анфиса отметила для себя, как потом у женщин менялись лица, снималось напряжение, появлялась светлая вера и надежда. Оставшись одни, отец Спиридон подошел к ним.
– Вы Анфиса, а это Василина, добрый Вам день! Хорошо, что пришли сегодня. А я вижу крестика на Вас нет, атеистка, комсомол не разрешает?
–Нет, это мое убеждение, да и наука не признает, – начала было Анфиса, но священник остановил.
–Не будем об этом, просто прошу приходить на службу, можете просто стоять в сторонке, но лучше все-таки креститесь, чтобы не вызывать подозрение, а девочку хорошо бы крестить, думаю ее не успели, да и Вам не мешало бы, к вере приобщаться, сейчас многие военные крестятся, никто не запрещает –
–Меня бабушка крестила, а девочка… наверное, правы, а кто же крестной будет? –
– А Вы разве не хотите? Ведь Вы и так взяли ответственность за нее перед всеми, а потом возьмете и перед Богом. Приходите в субботу, скажите Нюре, она все знает, а я памятку дам, что нужно знать крестным –
Разговор был настолько теплым и убедительным, что Анфиса еще долго раздумывала над ним.
Наступила суббота. Женщины, долго наряжались, выбирая, в чем пойти в Храм. Нюра дала белые кружевные косынки, а для девочки нашла красивую крестильную рубашку, которая ей оказалась в самый раз. Отец Спиридон приготовил подарки: Анфисе – серебряный крестик на тоненьком шнурочке- гайтане, который она обязана надеть на обряд Крещения, а Василинке крестильный крестик, который он оденет на нее после крещения.
Окончательно лег на землю снег. Анфисе теперь не приходилось таскать Василинку на себе. Её усадили на подушку в санки, накрыли одеялом и повезли. Они поспели, как раз, к началу службы.
Отец Спиридон читал Евангелие, а Анфиса, воспринимая это как формальность, стала рассматривать стены Храма, будто списанные с картин эпохи Возрождения. Еще первый раз, придя в Храм, ее поразили большие старинные иконы с темными ликами, смотрящие на нее со стен. Потом необычное православное богослужение увлекло ее. Отец Спиридон вел службу, подобно артисту, что Анфиса вдруг заслушалась, ее поразил его голос, красивый баритон, который можно услышать только с большой сцены. А потом чудесным образом влился хор, состоящий из матушки Лизы, дочери Марии и маленького послушника десятилетнего сына – Артемия.
Чувство умиротворения и любви вдруг заполнило грудь, ей стало так сладостно на душе, но вдруг всплыл в голове большой плакат из прошлой жизни, « религия – опиум для народа». Может и правда опиум?– мелькнула мысль, но тут же ушла. Служба закончилась, наступил час проповеди, Все обступили Отца Спиридона, он читал текст особого молебна о победе русского оружия: «О еже подати силу неослабну, непреобориму и победительну, крепость же и мужество с храбростью воинству нашему на сокрушение врагов и супостат наших… « Потом сказал: «Не в первый раз приходится русскому народу выдерживать испытания. С Божией помощью и в этот раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении потому, что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед Родиной и верой, и выходили победителями. И мы не посрамим их славного имени. Отечество защищается не только оружием, но и общей готовностью послужить Отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может».
Он всегда находил слова, которые доходили до сердца, несли поддержку и надежду прихожанам. И Анфиса опять увидела, как светлели лица у женщин, как высыхали слезы, уходила тревога, и они наполненные радостью уходили домой.
После службы отец Спиридон провел обряд Крещения Василины. Крещение – первое Таинство, которым Церковь встречает приходящих к Богу людей. Он объяснил, что крестятся не для того, чтобы не болеть и иметь жизненный успех, а для того, чтобы иметь Жизнь Вечную в Боге. После купания в купели Василину одели в крестильную рубашку и сшитую для нее новую одежду вместо той, в которой она пришла. Отец Спиридон пригласил их в трапезную, где на столе стояло угощение. Блины, соленые огурцы, помидоры, капуста, зажаренная картошка – все так вкусно тянуло положить это в рот и запить компотом из яблок и терновника. Матушка Лиза поздравила Василину с крещением, а в конце сказала:
– Теперь у тебя есть крестная мама. Ты можешь звать ее крестной, а лучше – мама Фиса,-
На что Василинка, удивленно подняв брови, возразила, чем сильно всех рассмешила:
–Фиса? Фиса… такого имя нет , есть Киса, Кисанька, Кисуля, – и стала целовать Анфису, а все долго смеялись.
Умиротворенные и довольные они вернулись домой.
Там их ждал военком, а теперь дядя Захар – староста, назначенный немцами. Анфиса уже знала от Нюры, что отец Спиридон его родной брат. Еще учась в школе, они увлекались военной техникой, изучили азбуку Морзе, готовясь идти во флот. А потом их дороги разошлись. Захар поступил в военное училище, а брат в Духовную семинарию. В семье сначала были этим очень не довольны, а потом смирились. Как только началась война, Спиридон пришел к брату и сказал: « Рассчитывай на меня, всем, чем нужно помогу».
Вот сейчас его помощь и пригодилась. Когда в администрации города поняли, что немцев не сдержать, и они, скорее всего, войдут в город, стали готовить подполье. В Храме, в подвале спрятали радиопередатчик, благо, что с колокольни выведено заземление, что служило хорошей антенной. Кроме того, Храм находился на окраине села, за забором, что скрывал его от любопытных глаз. Народ, в основном женщины, приходили на службу по праздникам, и редко по острой нужде, что также было на руку.
Немцам требовалась новая администрация на оккупированных территориях, которую набирали из местных жителей. Чаще всего на должность сельских старост и городских бургомистров людей назначали принудительно. Хотя встречались и добровольцы, готовые служить новой оккупационной власти. Полицаи также набирались из местных жителей и формально подчинялись старостам и бургомистрам. Хотя на самом деле они находились в подчинении немецких карательных органов: гестапо, полиции безопасности, СС, СД и других.
Нюра с Василинкой отправились спать, а Захар и Анфиса просидели почти до утра. Он сказал, что теперь будет приходить связной. Передал сведения для партизанского отряда, с которым Анфиса установила связь, а также подготовить Спиридона для работы с передатчиком, в ее отсутствие. Скорее всего, ей придется работать в комендатуре, но об этом ей сообщит позже связной.
До Нового 1943 года оставалось две недели. Анфиса вспомнила, что через месяц ей исполнится 20 лет. Как бы этот праздник она отметила дома в кругу семьи. А что ждет ее здесь? С этими мыслями она легла спать, через три часа ей надо было встать и идти в Храм.
С осени 1942 года Красная Армия продолжала отступать на восток. Тем не менее, следующий 1943 год стал периодом коренного перелома в войне, когда советские войска перехватили инициативу. Но для этого нужно было прожить еще целый год рядом с оккупантами.
В Храме было пусто, ее радушно встретила Матушка Лиза и просила обождать, так ка отец Спиридон разговаривает с жительницей села, бывшей до войны председателем совхоза, Зотовой. Женщина эта была жесткая, очень требовательная и резкая. В селе ее не любили. Анфиса вышла на улицу и стала ждать. Выходя из Храма, увидев Анфису Зотова, сурово посмотрела на нее и спросила:
–Откуда ты такая явилась? Дочку, небось, нагуляла, а теперь от родных прячешься, прикидываешься верующей, а сама и Бога то не знала никогда-
–Что Вы такое говорите, я не успела доехать до родных, вот здесь остановилась пока поезда не ходят- оправдывалась Анфиса.
–Что ты здесь забыла, врать и то не умеешь –
В это время вышел отец Спиридон, женщина, скривив губы в ехидной насмешке, поспешила уйти.
–Не обращай внимания, она только с виду такая злобная, а так работящая, троих сыновей с войны ждет, а на мужа похоронка пришла, Царствия ему небесного, – перекрестился священник.
Они спустились в церковный подвал. Анфиса инструктировала отца Спиридона, передавала ему все знания, которыми овладела сама на курсах радистов. Теперь он знал все о рации, умел работать на ключе, шифровать радиограммы, и самое главное освоил науку конспирации. Они попрощались, Артемий на санях довез ее до дома Нюры.
Через несколько дней пришел посыльный от Захара. Ей было приказано немедленно явиться к нему. Оказывается, генерал-майору в комендатуре понадобилась чистоплотная русская девушка, грамотная и серьезная, которая помогла бы наладить быт. Для Анфисы сочинили легенду, которая была почти достоверна. Взяв у Нюры самое лучшее платье, и пушистую шаль, на плечи, Анфиса в таком виде предстала перед комендантом. Он оглядел ее и по-русски спросил:
–В школе учила немецкий язык? Что-то понимаешь?-
–Учила, конечно, как и все, но я все забыла,
–А что так, плохо училась? –
–Нет, неплохо, просто я любила математику и химию, хотела учиться в медицинском -, соврала Анфиса
– Математика значит, ну хорошо. Тебе придется общаться с моим денщиком, потому , как-нибудь постарайся выучить элементарные фразы-
Эрнест Штейдле еще раз осмотрел девушку, а потом подал ей лист с текстом, написанным по-немецки.
–Прочесть можешь? Найди хотя бы знакомые слова -,
Анфиса прочла текст вслух, запинаясь, где сообщались данные о перелокации немецких войск, и равнодушно отдала его назад.
–Ни одного слова не поняла? смотри – Heute- сегодня, – допытывался генерал
– Ах да, вспомнила, на доске каждый день писали дату, – непринужденно сказала Анфиса и равнодушно уставилась на генерала.
Потом ее отравили делать уборку в жилой части дома генерала. В этот же день она познакомилась с денщиком, с противным лоснящимся от жирной еды лицом. Генерал предупредил ее, что если к ней будет кто-либо приставать по женской части, немедленно сообщать ему. Денщик тоже, видимо был предупрежден, потому слащаво улыбался, когда пытался ей что-то объяснить. Анфиса притворялась дурочкой и, хотя прекрасно понимала все, что он говорит, но делала наоборот. Денщик начинал злиться и ругаться, после чего Анфиса выполняла задание. Он обучал ее фразам, которые она должна знать и показывал это в действии.
Сообщение, которое прочла Анфиса, передала Захару, но что-то заставляло насторожиться. Почему генерал дал ей прочитать его? Может это испытание и дезинформация? На что рассчитывал генерал? Проверял ее?
В свой выходной она пришла, наконец, к Нюре и Василинке. Они обе соскучились. Они собрались идти в Храм, как к ним нагрянул немецкий офицер. Он неплохо говорил по-русски. Он сообщил, что генерал распорядился везде сопровождать Анфису и узнав о походе в Храм, предложил их подвезти к Храму. Сначала Анфиса хотела отказаться, но потом решила поехать, надеясь, что Нюра и Василинка отвлекут офицера на короткое время от их разговора с отцом Спиридоном.
Богатое убранство Храма поразило обер-лейтенанта. Матушка Лиза поведала об истории Храма, показала старинные иконы, объяснила значение и суть храмовых росписей. В это время Анфиса сообщила все, что хотела передать отцу Спиридону. Простившись , Анфиса и Нюра с Василиной вышли из Храма, а навстречу им шла грозная Зотова. Она сразу накинулась на Анфису:
–Подстилка немецкая, чего сюда приперлась, ребенком все прикрываешься, я тебе сучке глаза то выцарапаю, чтоб ничего они не видели, – и с кулаками набросилась на Анфису. Василинка закричала, а Нюра бросилась на защиту. На шум выбежали священник и офицер. Остановив драку, офицер стал спрашивать, что это за женщина и что она хотела. Анфиса не хотела, чтобы Зотову задержали, сказала, что это просто недоразумение, а отец Спиридон объяснил, что у нее не все в порядке с головой, погибли муж и сын, и не надо ее в этом винить. Зотова, хотя и испугалась, но продолжала злобно смотреть на Анфису, а теперь и на Нюру. Офицер по дороге домой все не мог успокоиться, что не задержал эту сумасшедшую, и выразил одобрение своему начальству.