Туркмен был отличным любовником со всеми мужскими достоинствами. Он начал с необычной для нее прелюдии, ублажая и возбуждая здоровый инстинкт любовной игры. Свободные или женатые туркмены не прочь были провести время с русской женщиной, но всегда женятся только на своих девушках, которые до брака сексом не занимаются.
На следующий день она проснулась в неге от прошедшей ночи. Туркмена не было, на столе лежали фрукты, лепешки и большой кусок материи с национальным рисунком. Ее платье расползлось по швам еще вчера, а в этот лоскут можно было завернуться сверху донизу. Она обернула свое тело материей в виде сари. Кусочек зеркала позволял увидеть себя только частично, но этого было достаточно, чтобы восхититься не только своим видом, но и шелком, который обволакивал ее фигуру. Ей даже стало как-то неловко, ну как она пройдет по поселку, сколько вопросов она услышит и увидит в глазах прохожих. В углу на гвозде висел синий, большого размера рабочий халат, он был не очень свеж, кое-где чернели пятна от мазута, но это больше устраивало Зинаиду. Она надела его сверху и так вышла из вагончика. На работу она уже опоздала и потому направилась домой, туда , где она жила с Михаилом. Замызганный и неприглядный вид домашнего очага резко контрастировал с уютным удобным вагончиком туркмена. Переодевшись, она зашагала в столовую, придумывая на ходу отмазку для опоздания. Она была вольнонаемной, потому самым большим наказанием за это было увольнение по статье, однако, ввиду нехватки людей и местных законов, все могло пройти гладко. Она не ошиблась, начальник столовой лишь наорал на нее, когда она сказала, что отравилась вчера и потому не смогла вовремя прийти. После обеда к ней заглянул посыльный от туркмена и передал, что тот ждет ее после работы у себя. Зинаида не знала, как ей поступить. Во-первых, надо увидеть Михаила и как-то объяснить ему свое отсутствие, а во-вторых она не была уверена, как далеко зайдет эта связь и что она получит в конце. Быть в очередной раз брошенной, она не хочет, Михаил все-таки надежней. С другой стороны, оставаться с ним навсегда, тоже не хотелось.
Все разрешилось неожиданно просто. Михаилу уже сообщили, где ночевала его сожительница, и предупредили, чтобы он не вмешивался. Он даже обрадовался, союз с Зинаидой не сулил ничего хорошего. Кроме того, видя какой здесь царит кавардак и неразбериха, он решил уехать на целину, куда в экстренном порядке набирали рабочих. Но Бог только посмеялся над его планами.
Зинаида ушла с работы и поселилась у туркмена. Шло время, она понимала, что с концом стройки ее сладкая жизнь закончится и надо что-то предпринимать. Она знала, что Михаил собирался уезжать, надо бы с ним, здесь ловить больше нечего. Но как, его уговорить взять ее с собой.
В один из вечеров в вагончике собралась компания местных авторитетов. Играли в карты. Зинаида некоторое время обслуживала гостей, приносила, воду, меняла закуски, а потом ушла на ночь к жене одного из гостей.
Зеки никогда не играют на интерес, всегда что-то ставится на кон. Так и тут азарт зашел так далеко, что все, что было проиграно и выиграно, уже не имело значения. Туркмену в этот день не везло. Оставалось на кон поставить Зинаиду. Карточный долг – дело святое. Он должен быть непременно отдан, иначе проигравшего ждёт страшная расправа и унижения.
Зинаида еще спала, когда под утро ее разбудили. Пришел посыльный шнырь и сказал, чтобы она оделась и шла за ним. Они вышли на улицу, и пошли в противоположную сторону от жилья туркмена. На вопросы, куда и зачем, провожающий ее зек не отвечал. Догадки мучали ее, и, в конце концов, она решилась бежать, тем более, что до жилья Михаила оставалось чуть-чуть. Шнырь сначала оторопел от неожиданности, когда увидел, что она убегает, а когда понял, что упустит ее, не выполнив приказа авторитета, побежал за ней. Зинаида вбежала в комнату Михаила, когда тот собирался уходить. Следом прибежал шнырь и схватив Зинаиду, стал тянуть к выходу. Зинаида стала кричать. Не раздумывая, шнырь воткнул заточку прямо в середину груди Зинаиды и бросив ее прямо в руки Михаила, убежал. Через несколько мгновений около них собрались люди, выбежавшие на крик из своих комнат. Михаил весь в крови еще держал мертвую Зинаиду на руках. Оцепенев от страха, он не мог произнести ни слова.
Глава 8 Тюрьма
После случившегося происшествия Михаил, обвиняемый в убийстве, оказался в КПЗ. Зинаиду санитары увезли в морг. В то, что Михаил, оказался случайно на месте преступления и был единственным человеком, который видел преступника, никто не верил.
Камера представляла собой плохо освещенную бетонную коробку размером семь на три с половиной метров с умывальником ямой- туалетом – внутри. Во внешней стене было два незастекленных окна, закрытых железной арматурой и жалюзи из полосок металла, через щели в которых можно было смотреть только вверх. Каждая камера закрывалась толстой металлической дверью с глазком и окошком для раздачи пищи. Общение с охранниками и заключенными других камер официально также не допускалось. Однако были пути, чтобы обойти эти правила.
Сначала к Михаилу пришел следователь, который не стал слушать, как все произошло, и сразу предложил признать свою вину, убийство на почве ревности, в состоянии аффекта. Он понимал, что никакого дознания и справедливого решения суд не вынесет.
А вскоре пришел так называемый «адвокат», который без лишних слов поставил ультиматум. Либо признание вины и ни слова о настоящем убийце, и тогда поддержка в зоне и льготы, либо – все остальное, с подробностями. Адвокат угрожал: не признаешься – будут бить, оставят нетронутыми голову и правую руку, остальное превратят в кусок бесформенного, окровавленного мяса. Одолеваемый страхом, видя какие здесь пытки, слушая сокамерников, которым повезло меньше, Михаил все подписал.
А далее по решению скороспешного суда его этапом отправили в колонию для отбывания срока в России. В дороге он узнал, что Зинаида оказалась жива и потому его дело могут пересмотреть, если она даст показания. С надеждой на освобождение он прибыл в лагерь. Оказалось, все не так просто. Он отбывал срок вместе с опасными преступниками и убийцами.
Тюрьма – это чудовищное изобретение властей, которая приносит узнику не столько физические страдания, сколько нравственные. С облезлыми, мрачными стенами, каменными полами, решетками, общими отхожими местами, вонью, лязгающими засовами и замками, громыханием железных мисок, лающей речью надзирателей, с побудками и отбоями, и другим набором мерзостей, жестокости, хамства. Тюрьма призвана унизить заключенного, раздавить его морально, внушить мысль, что он уже не человек. Теперь он скотина, ничтожество. И эта мысль внушается методично, с монотонным упрямством изо дня в день, из месяца в месяц, всю жизнь. Во время этапа он наслушался такого, от чего волосы вставали дыбом. Заключенные рассказывали, как выбивают показания, тут подпишешь все, что предъявят, не спрашивая, виноват или нет.
Мысли о том, что ему повезло, немного спасали: могли и яйца ошпарить, иголки под ногти воткнуть или пальцы дверью сломать, как некоторым из них» – успокаивал он себя. – И это не самое страшное!-
Михаил это понял, как только попал в колонию. Зеки принимали вновь прибывших в бане, здесь начиналась проверка. В раздевалке голых заключенных заставляли трогать друг у друга половые органы и медленно танцевать друг с другом. Таким образом, определяли чистых и « петухов», которых тут же «опускали». Попасть в это число было ужасно. Однако, Михаила действительно «вели» те, кто его сюда засадил, ему заранее сказали, как надо действовать. Он с точностью исполнил все и был отправлен мыться.
Вместе с Михаилом в колонию прибыл узбек. Его также заставили раздеться. Он сказал, что верующий и полностью раздеться не может, просил оставить трусы. Зеки начали ржать и издеваться, стараясь силой его раздеть. Тот сопротивлялся. Появился зек, который принес шайку с горячей водой. Узбека повалили на пол, раздвинули ноги и вылили кипяток прямо на низ живота. От боли тот потерял сознание, его оставили лежать на полу, объяснив администрации, что он нечаянно обварился. Больше Михаил его не видел.
Прошло немного времени, но он не оставлял мысль о том, чтобы подать ходатайство на пересмотр дела, надеясь на то, что Зинаида подтвердит, что не он ранил ее. Однако, узнав о его намерениях, его тут же начали прессовать. Видя какие наказания могут последовать, он опять смирился.
Неотъемлемой частью любой колонии является существование среди заключенных отдельной касты отверженных. Это так, называемые, обиженные, опущенные или угловые. Они так вписались в тюремную иерархию, делая самую грязную работу, что без их существования само функционирование системы было бы под вопросом. Более того, наличие такой касты открывает большие возможности для всевозможных манипуляций и управления заключенными. Перспектива попасть в обиженные делает зэков сговорчивыми и способными пойти на многие компромиссы.
Как становятся обиженными? У каждого из них своя история, свой путь. Опустить могут сами зэки за какой-нибудь проступок, например, педофилов. С помощью других заключенных опустить могут и сами тюремщики. Можно просто посидеть за одним столом с обиженными, поздороваться с ним за руку, поесть из одной посуды – и ты, словно подхвативший неизлечимый вирус, становишься таким же. Обратного пути нет. Такие заключенные сидят за отдельными столами, спят отдельно в углу барака, едят из отдельной посуды. Жизнь их незавидна и нелегка. Как правило, они убирают туалеты и выносят мусор. Конечно же, обиженный обиженному рознь. Одно дело – бывший военный, осужденный за убийство, попавший в эту касту за то, что, рассказывая о подробностях своей интимной жизни, упомянул о занятиях оральным сексом с девушкой, а другое дело – педофил.
Однажды в отряд заехал обычный зэк, ничем не выделяющийся из общей массы, осужденный за грабежи и разбои. Он оставался обычным до тех пор, пока в колонию не прибыл другой этап, и не выяснилось, что этот зек – угловой. По понятиям такой заключенный должен был сразу сообщить о своем статусе и занять свое место. Этот решил начать новую жизнь и больше недели сидел за одним столом с другими заключенными, ел с ними из одной посуды, пил чифир из одной кружки. Получалось, что он «заразил» весь отряд. Но нет! Оказывается, по тем же понятиям, если заключенные не знали о том, что другой зэк угловой, а тот это дело скрыл, то так не считается. Мишу жестоко наказали, избив его до полусмерти.
Так же наказывают за гомосексуализм, хотя он процветает на "малолетке". Первые четыре масти насилуют "петухов" по ночам прямо на своих кроватях. Это не считается зазорным, но днем до "обиженного" даже дотронуться в падло.
Надо все время быть настороже, чтобы не опуститься самому. Например, когда сходишь в туалет и забудешь помыть руки. Нельзя поднимать с пола упавшие продукты, зубную щетку и мыло в бане. Кстати, в ней моются двумя мочалками. Одна до пояса, другая ниже. Опустишь первую мочалку ниже пупа или вторую выше задерешь, сразу "петухом" станешь.
Михаил боялся сойти с ума от такой жизни. Однажды он поделился своим горем с другим зеком, который отличался от остальных, но считался уважаемым на зоне. Он был стар и молчалив, словно вспоминал свою несчастную жизнь – с самого раннего детства. То, что он услышал, поразило его. Вор рассказал, что никогда не слышал ласкового слова от матери – только крики. С малолетства все тянул в дом – чужие игрушки, вещи одноклассников. Сначала воровал дома конфеты из буфета, а потом и деньги у родителей. Строгий отец нещадно лупил по рукам, а то и ремнем с железной бляхой куда попало. И приговаривал: «Выбью из тебя дух воровской! Не будет мой сын вором по тюрьмам скитаться! Не позволю перед людьми нас с матерью позорить!»
Странно, но только сейчас вор осознал: чем больше его избивал отец, тем больше его тянуло украсть. Даже когда сильно рисковал, не мог остановиться. Первый срок получил, едва став совершеннолетним. Отец не вынес удара – скончался от инфаркта. Мать от тоски и горя тоже недолго прожила. Возвращаться из тюрьмы было некуда. Да и тюрьма от воровской тяги не избавила. Так и стала родным домом. Полжизни прожито – а ни кола, ни двора, ни жены, ни детей…
И вдруг старик с глухим стоном повалился на нары. Беззвучные рыдания сотрясали все тело.
– Ты хочешь знать, за что сижу? А убил я своего сына-вора. Не знал, что родила его моя девушка во время первой отсидки, а потом вышла замуж. А встретил его в тюрьме, и как будто себя молодого увидел, так похож был на меня. Когда он рассказал, откуда и кто его мать, я сразу сообразил кто он. По нашим воровским законам, жить должен только один. Он первый полез на меня, но… Себя, себя надо было убить! Горе мне, старому дураку!
Глава 9 Смерть вождя
Наконец, 1953 год и смерть вождя народов – Сталина, принес долгожданную весть – амнистию. Глафира, как и многие заключенные, вышла на свободу. Она приехала в Москву, к брату, где жила я – ее дочь. Сейчас, спустя много лет, я могу понять, каково было ей тогда, пришедшей из тюрьмы и ожидавшей встречи со своим ребенком, оказаться никому не нужной и нежданной. Я увидела ее у родственников, куда меня привели приемные родители на встречу с ней. Она сидела больная, с ознобом, на кожаном диване, укрытая пуховым коричневым платком. Когда я вошла, она вскочила и бросилась мне навстречу, чтобы обнять. Однако, моя вторая мама не позволила это сделать, закрыв меня от нее, боясь, что она заразит меня неизвестно чем. Я смотрела на чужую тетю, которую почти не помнила, от которой просто отвыкла за три с лишним года. Умом я понимала, что это моя родная мать, с которой, по воле случая, нас разлучили. Я стояла и ни шагу не делала навстречу, а между нами стояла мама Варя, которую я искренне полюбила. Тем более, что за год до этого меня удочерили, сменили фамилию, отчество и данные родителей, потому я стала звать их папой и мамой. Никто не ожидал, что Глафира так скоро выйдет на свободу, и потому устраивали мою жизнь в соответствии с обстоятельствами и своими желаниями. Кроме того, Глафира не имела права проживать в крупных городах ближе, чем на сто километров. Как договаривались приемные родители с ней, я точно не знаю. Думаю, уговаривали ее уехать, а меня оставить у них, чтобы не портить мне анкету и жизнь. Об этом я узнала позже от своей сестры, которая родилась после меня через восемь лет.
Родственники отца знали, что он отбывает наказание за убийство какой-то Зинаиды, о чем и сообщили моей матери. В свою очередь, Глафира узнала от знакомых, что Зинаида, приехав со стройки, поселилась в том же общежитии, потому отправилась к ней узнать, что там произошло. После ранения Зинаида чувствовала себя неважно. Потому искала работу полегче и устроилась в общежитие вахтершей. Увидев Глафиру, она растерялась, побледнела и быстро увела ее в свою каптерку. А там свалилась к ней в ноги и завыла:
–Прости Христа ради! Я виновата, Господь и так наказал меня, Прости! Прости!-, обнимая ноги Глафиры, причитала Зинаида.
–Бог простит! Сейчас хоть расскажи, что там случилось, не криви душой-
И Зинаида рассказала. Когда ее повезли в морг, санитар заметил, что у нее поддергивается веко. Он быстро привез ее в тюремную больницу и вызвал фельдшера. Тот оказался бывшим хирургом, и не побоялся сделать ей операцию, а потом отправить в городскую больницу. К счастью удар заточкой был рассчитан на мужика, а ее спасла большая грудь, и заточка лишь задела плевру легкого, потому рана быстро зажила, только легкие стали болеть. Еще в больнице, когда она только отошла от операции, приходил следователь и спрашивал о нападении. От слабости и жара она плохо соображала, но четко запомнила, если будет молчать, то останется живой и здоровой. Она и молчала. Как только она смогла встать, ее тут же выписали из больницы. Идти было некуда, кроме того, она еще была так слаба, что не могла выйти на работу, чтобы получить место в общежитии. От безысходности она пришла к сожителю, туркмену. Посмотрев на ее жалкую фигуру, он честно рассказал ей о карточном долге, который так и остался, но обещал помочь, в обмен на ее услуги. Кроме того, она должна будет срочно уехать, чтобы не присутствовать на суде. Сильно ругал ее, что она сдуру сбежала тогда, ночь любви с местным авторитетом не принесла бы ей столько проблем. Он поможет ей с билетом и деньгами и она уедет. Зина сделала все, что он сказал. А что ей было делать? Надо было бежать и чем быстрее, тем лучше.
Уже немного успокоившись, Зинаида, поднявшись с пола, стала умолять Глафиру не помнить зла и помочь ей еще в одном деле. Приехав в Москву, она ощутила, что беременна. Ребенок, который родится от бандита, ей не нужен. Аборты запрещены, но за деньги еще можно найти, где сделать, но это чревато плохим исходом. Рожать с ее сегодняшним здоровьем тоже опасно. Она стала просить Глафиру, если она умрет во время аборта, похоронить ее по-человечески, а не как собаку, в общей могиле. Деньги она оставит, других родственников у нее нет.
Глафира была в смятении. Ей стало жалко Зинаиду, и она стала отговаривать ее от аборта. Даже в больничных условиях, когда это делали в тюрьме осужденным женщинам, она видела их мучения во время операции и после.
–Это же и твой ребенок, вдруг родится мальчик, похожий на тебя, а тяжело будет, отдашь на время в дом малютки, а потом заберешь, – уговаривала Глафира.
–Нет, зачем ему в детский дом, чужие люди, уж лучше аборт- ,
не соглашалась Зинаида.
Аборт в советское время делали без анестезии вообще. Единственное, что использовалось, это лед – врач просто ждал, что «там» все заморозится и онемеет. Кроме того, была еще проблема – после больницы женщине выдавалась справка для работы, где указывалось, почему ее не было. Слово «аборт» или «бытовая травма», как писали в таком случае, могло серьезно повлиять на отношение к ней в трудовом коллективе. В СССР сделать аборт было стыдно и безнравственно. Именно поэтому подавляющее большинство женщин через пару часов после операции добровольно уходили домой просто «ножками» и шли на работу.
Сексуальное воспитание в школах ограничивалось парой страниц в учебнике биологии за восьмой класс, которая была вроде порножурнала и для мальчиков, и для девочек. Официальная точка зрения: секс – это способ размножения, и ничего больше. Никакой информации о том, как можно предохраняться, не говоря уже о другом, как получить удовольствие. Да, в СССР было дефицитное средство предохранения, советский презерватив изредка появлялся в аптеках, и его можно было купить. Но надо было обладать большой смелостью, чтобы прийти в аптеку за ним, и все невольные свидетели этой покупки, от фармацевта до бабушки в очереди, начинали немедленно осуждать «бесстыдницу». «Изделие №2» или презерватив— кусок толстой резины со специфическим запахом выпускал Баковский завод резиновых изделий вместе с противогазами. Подавляющее большинство советских мужчин отказывались натягивать на себя это убожество, а советские женщины… обычно не отказывали своим мужчинам.
Глафира решила поехать на свидание к мужу в колонию. Она попросила Зинаиду зафиксировать показания у следователя, чтобы получить основания для возобновления производства по уголовному делу Михаила. Тем более, что Зинаида сообщила, что того зека, который ее порезал, уже нет в живых и ей уже ничто не угрожает.
Глава 10 Сын
Глафира сошла с поезда, в котором ехала несколько суток, и в лицо дунул холодный ветер Красноярска. Сибирские морозы уже ослабели, но иногда еще давали о себе знать. Она была одета в демисезонное пальто и легкие ботиночки с маленьким чемоданчиком в руках. Расспросив у прохожих, как добраться до колонии, она сразу направилась туда.
Красноярск – один из старейших городов Сибири, был основан в 1628 году отрядом казаков во главе с Андреем Дубенским как военный острог – Красный Яр, что означает «Красивый берег».
Колония располагалась на базе старейшего тюремного замка, построенного аж, 200 лет назад. В своё время здесь побывали такие известные личности, как Иосиф Сталин, Феликс Дзержинский и Лидия Русланова, Георгий Жженов. Сама тюрьма находится наверху, а внизу в каменных казематах сделали музей. Там выставили подлинные экспонаты быта: кандалы, тюремные ключи и орудия пыток. В стенах кирпичной кладки проложены прутья, что создаёт дополнительную прочность и лишает арестантов надежды на побег. В помещениях замка размещалось до 500 человек, это была крупнейшая пересыльная тюрьма в империи. Все заключённые содержались в одинаковых условиях, вне зависимости от известности и происхождения. В камерах размером 2х3 м находилось по 10 человек. Обычные нары заменялись подъёмными койками, в качестве набивки для матрасов использовалась солома. Спали по очереди. Солнечного света не было никогда, он просто не проникал в маленькое окошко под потолком.
Самым страшным местом был карцер. Здесь на стене висела смирительная рубашка. Надевать её на заключённых мог только специально обученный человек. Рубашку сначала мочили, а потом надевали на человека. Когда она высыхала, двигаться в ней было невозможно. Такое изобретение, сломило не одного человека.
Пыточной была посвящена целая экспозиция. Один из изощрённых способов воздействия на психику – железный ошейник с острыми наконечниками.
В таком «украшении» ни сесть, ни лечь невозможно. Ещё один способ сломить человека – удары железными розгами. Узника растягивали на бревне и начинали бить – от каждого удара кожа буквально разрывалась. Если человек терял сознание, его помещали в больницу. Но после лечения пытки продолжались. И так до того момента, пока человек не получал всю назначенную меру наказания. Здешний Палач был известен своей жестокостью. Ловкие палачи могут наносить удары по желанию. Порой кажется, что удар должен совершенно изрезать тело, но наказываемый едва его чувствует. Даже наружные следы можно наносить таким образом, что знаки представляются страшными, но не болезненными. Но этот палач не поддавался ни влияниям, ни задабриваниям, «бил на совесть».
В советское время колония в тюремном замке, наряду с легендарными сталинскими лагерями, стал местом суровых испытаний судьбы для многих ни в чем не повинных людей. Доподлинно известно, что здесь содержались под стражей множество образованных, интеллигентных людей, осужденных по 58-й статье.
В местах лишения свободы действуют собственные, неписаные правила. К примеру, нельзя никуда вмешиваться. Если даже кто-то из заключенных захочет повеситься, отговаривать его нельзя. Если он попросит лезвие (чтобы перерезать вены или горло) – его дадут. Следят за исполнением законов представители высшей криминальной касты – воры в законе. Уметь общаться с ними должен каждый зэк. Особенно это касается новичков, которые попали за решетку в первый раз. Самосохранению заключенных подчинен и принцип, согласно которому за каждое слово следует “ответить”. Нельзя никого послать. Простая фраза "Да пошел ты…" даже не доведенная до логического окончания, дает право тому, кому она адресована, ударить, опустить и даже убить неосторожного матерщинника. Личность осужденного подавляется годами заключения, особенно, если он надолго выпадает из общества. Физическая сила, знание приемов борьбы ничего не стоит. На ограниченном пространстве да, и при запрете на применение силы и других нюансах камерной жизни преимущество получает более смекалистый и ушлый, умеющий словоблудствовать и пользоваться знанием понятий и традиций. А так, как пространство ограничено, а время нет, то убегать некуда и поэтому все споры, как правило, решаются на уровне энергий – несколько фраз, взгляд, поза и всем понятно, кто есть кто.
За стенами тюрьмы, где отбывал срок Михаил шла своя жизнь, происходили события, о которых заключенные ничего не знали, так как были лишены газет и радио. Михаил, как и остальные с удивлением узнал от вновь поступившего заключенного, что за время пребывания в заключении многое изменилось. Состоялся XIX съезд ВКП(б), на котором коммунистическую партию большевиков переименовали в компартию Советского Союза и она обрела новую аббревиатуру – КПСС. А в марте 1953 года произошли изменения, казавшиеся незыблемыми, и которые развернули страну на все 360 градусов. Жизнь в колонии начала меняться с того, что им увеличили паек и стали лучше кормить. Некоторым повезло, и они освободились по амнистии. Разрешили чаще получать посылки и давать свидания с родственниками.
Глафире разрешили свидание с Михаилом. Ее провели по длинному коридору и оставили в темной камере с узким окошком наверху. Солнечный свет никогда не проникал сюда даже днем, потому горела тусклая электрическая лампочка, освещавшая серые тюремные стены, черный стол и два стула друг против друга. Конвоир привел Михаила и остался стоять у стены.
Перед ней стоял худой и постаревший человек, в темной хлопчатобумажной робе, и только глаза на бледном изможденном лице сияли небесным светом. Они хотели обняться, но конвоир тут же остановил и приказал сесть по разные стороны стола.
Глафира смотрела на него и не верила своим глазам: Это точно ее муж, когда-то большой, красивый и сильный? Трудно было поверить, что в этих живых мощах бьется сердце и теплится жизнь. Руки и ноги что плети, сама собой возникала мысль: «И в чем только душа держится?!» Бритая голова, на которой когда-то красовалась копна светлых волнистых волос, теперь напоминала голову лягушачьего эмбриона.
Она сообщила Михаилу, что освободилась по амнистии. Что Зинаида письменно подтвердила его невиновность, что дало возможность подать ходатайство Прокурору о возобновлении производства по его уголовному делу, ввиду вновь открывшихся обстоятельств. Обнадежила, что его родители живы и здоровы и ждут его скорого возвращения. Свидание прошло так быстро, как будто это был не час, а несколько минут. Несмотря на это, Глафира была рада, а блеску в глазах Михаила, прочитала как у него появилась надежда, что этот ад, наконец , закончится. Они простились, его увели в камеру, а она отправилась на вокзал. До отхода поезда оставалось шесть часов, Глафира решила пройтись по городу и купить какой-нибудь еды в дорогу. Холод пронизывал насквозь ее легкое пальто, а особенно замерзли ноги. Проходя мимо деревянного дома, окруженного забором, она увидела на ступеньках крыльца маленького мальчонку, который, не двигаясь, отрешенно смотрел вверх. Он был в поношенной, старой шапочке и в таком же потрепанном легком пальто.
– Он же замерзнет, – подумала Глафира и решительно открыла калитку во двор. Она подбежала к мальчику и схватила его на руки. Что-то кольнуло в сердце:
« Как похож на моего сыночка, хорошенький, а глаза синие, – и , не зная почему тихо сказала – « Валерик!»
Мальчик посмотрел на нее и одними губами прошептал ; «Ма-а-ма».
Глафира вспыхнула, голову стянуло тугим поясом, а в висках застучало. Она быстро вошла в дом и увидела двух женщин, которые спокойно пили чай на кухне.
–У Вас ребенок замер на улице, а Вы чаи распиваете – возмутилась она.
–Женщина, как ты сюда попала, здесь нельзя посторонним, уходи, – забрав ребенка и стараясь выпроводить Глафиру на улицу, стала кричать одна из них. Мальчик заплакал и потянулся к Глафире.
– Смотри-ка, ожил, – сказала вторая.
Замерзшую Глафиру охватил такой жар, что она, задохнувшись, ослабла и сползла по стенке на пол. Очнувшись от нашатыря, которым обожгло дыхание, пришла в себя.
– Ты что больная? Откуда ты приехала, судя по одежде нездешняя -
– Из Москвы, к мужу приезжала на свидание, сказать, что его скоро выпустят, так как он не виноват, в чем его обвинили-
– Во как! Да, кто ж виноватый сидит? У нас полгорода – бывшие зеки и все не виноваты – , засмеялась другая.
– Я документы привезла, к прокурору ходила. А мальчик чем болен? Может помочь чем, у меня деньги есть, а мой поезд через пять часов –
– Да чем ему поможешь, он почти не ест, не знаем, что у него болит, вот мы его на воздух вынесли, уж замучились с ним –
– А родители есть? Откуда он? -
– Из Саратовской колонии, мать умерла, а дальше не знаем -
– Как из Саратовской? Когда? Как его зовут?– задыхаясь от волнения, совсем обессилив, шептала Глафира, готовая опять потерять сознание.
–Тебе то, что? Или что знаешь? Справок мы не даем, это к заведующей надо, да и то, если по запросу, то она скажет –
– Женщины миленькие, помогите, похоже, это мой сын, мне сказали в тюрьме, что он умер, деньги нужны, возьмите, вот все, что у меня есть – восемьсот рублей – умоляла Глафира.
В те годы – восемьсот рублей – средняя месячная зарплата рабочего и хоть деньги не очень большие, но и не маленькие.
Женщины зашептались. Они получали всего половину этих денег, и предложение было заманчивым. Теперь надо дождаться заведующую и если все окажется правдой, отдать ей этого заморыша.
Заведующая прочитала справку об освобождении, сверила документы на ребенка, все совпадало.
–Милая, я не могу сама решить этот вопрос, нужно это заверить в горисполкоме, а для этого нужно время,-
Но это же мой сын, вы же видите, – умоляла Глафира
– Да, но я не знаю, где Вы живете, где работаете, на что будете содержать ребенка , – упиралась заведующая.
Услышав, как та мнется, не понимая выгоды, к ней подошла одна из женщин, которая раньше говорила с Глафирой и прошептала что-то той на ухо. Глафира услышала лишь последние слова : « Все равно умрет» -
Потом подошла к Глафире, оттопырила свой карман, показывая, чтобы та положила деньги и вышла из комнаты. Заведующая, отвернувшись от них, рылась в бумагах.
– Врешь , не умрет…, – думала Глафира, отдавая деньги.
Заведующая еще помялась, будто что-то обдумывая, потом сказала:
–Я сейчас вызову Скорую помощь, чтобы отправить ребенка в больницу, так как он очень ослаблен, а Вам выдам его метрику, а там договоритесь, -
Приехала Скорая и Глафира с ребенком села в машину, договорившись, что ее отвезут на вокзал. Счастье клокотало в груди, пытаясь вырваться наружу, стучало в висках , но не тут-то было. Подъехав к вокзалу, водитель объявил:
– Расплачиваемся – Пятьсот –
–Как пятьсот? Я все деньги отдала, у меня нет, – чуть не плача ответила Глафира.
– Ну и ну, ты что, дура? Или меня за дурака приняла, я тебя с дитем бесплатно вожу. Расплачивайся, а то в милицию отвезу, – угрожающе наседал водитель.
Глафира заплакала, убеждая водителя, что у нее ничего нет, даже на хлеб.
– Я бабьим слезам не верю, не разжалобишь. Плати, давай! –
– Ну в милицию, так в милицию. Только свези сначала к Енисею, не дамся я, с сыном так и утоплюсь. Все равно от милиции ничего ты не получишь. А мне уж лучше в реку- отрешенно промолвила Глафира. Мужик в недоумении смотрел на нее. И она рассказала, как она приехала на свидание к мужу в тюрьму, как случайно увидела своего сына, как отдала за него последние деньги, как не знает, что делать, чтобы не уморить с голоду ребенка в дороге, ведь до Москвы четверо суток ехать. Она то, ладно, как-нибудь, а ребенок. Хоть милостыню проси. И рассказала все свою историю с начала до конца. До этого суровый, в летах, мужик, устрашающе смотревший на Глафиру, вдруг обмяк и произнес: