Buch lesen: «По следам Азербайджанской Демократической Республики»

ВВЕДЕНИЕ

После распада Советского Союза образовалось множество новых независимых государств, каждое из которых имеет свою давнюю историю взаимоотношений с бывшей метрополией, насыщенную весьма драматическими коллизиями. Не является здесь исключением и современный Азербайджан, ведущий отчет своей государственности с момента образования Азербайджанской Демократической Республики в 1918 году.

Территория этой страны находилась на землях бывших мусульманских ханств, присоединенных к России в первой трети XIX века в ходе двух русско-турецких и русско-персидских войн (1806–1812, 1828–1829; 1804–1813, 1826–1828). По условиям Туркманчайского (1828) и Адрианопольского (1829) мирных договоров территория Закавказья признавалась за Россией. В течение 1804–1806 годов под контроль России попали Гянджинское, Шекинское, Карабахское, Кюринское, Кубинское, Ширванское и Бакинское ханства. По Гюлистанскому миру 1813 года, завоеванному для России штыками солдат генерала Петра Котляревского, к империи отошло и Талышское ханство с центром в Ленкорани. В рамках первоначального территориального разделения бывшие феодальные образования были преобразованы в провинции и округа. Появились Бакинская, Кубинская, Шекинская, Ширванская, Карабахская и Талышская провинции, Елизаветопольский (бывшее Гянджинское ханство) и Джаро-Белоканский округа, а также две дистанции – Казахская и Шамшадильская. Четко и ясно определил результат вхождения этих территорий в состав Российской империи известный общественный деятель XIX столетия Мирза Фатали Ахундов: «…Благодаря покровительству русского государства мы избавились от имевших место в прошлом бесконечных нашествий и грабежей захватнических полчищ и обрели наконец покой».

В тот период названия «Азербайджан», объединявшего бывшие мусульманские ханства в составе Российской империи, не существовало. На карте существовал только Южный Азербайджан – одна из провинций Ирана. Понятно, что говорить о каком-то компактном проживании мусульманского населения в рамках одного или двух государственных образований в тот период не стоит. Впервые такое образование появилось в границах одной территориальной единицы в результате российской административной реформы на Кавказе, прошедшей в 1840-е годы – в ходе первичного территориально-административного разделения Закавказского края на карте возникла Шемахинская губерния, впоследствии переименованная в Бакинскую. Именно она стала колыбелью азербайджанского национального движения и базовой территорией Азербайджанской Демократической Республики в начале XX века.

Бакинская губерния образовалась в 1859 году после перевода губернского центра из сейсмически неустойчивой Шемахи в Баку. Как справедливо отмечается в советском академическом издании «История Азербайджана», «превращение Баку в губернский город сыграло немалую роль в его дальнейшем росте». Действительно, это решение кавказского наместника князя А.И. Барятинского оказалось судьбоносным как для Баку, так и для всего Азербайджана в целом. Именно с этого времени можно вести отчет начала единения мусульманского населения Закавказья. Напомним, что в имперский период разделения по национальному признаку не существовало, имелись только конфессиональные различия, в силу которых можно говорить о преобладании мусульманского или татарского, как его часто называли тогда, населения в губернии. Оно стало постепенно идентифицировать себя азербайджанской нацией, ставшей титульной в XX столетии.

Заметный в последнее время интерес к событиям революции и Гражданской войны в России и начавшаяся их переоценка объясняются повышенным спросом населения на хорошие исторические параллели. И как раз события 1990-х годов на Южном Кавказе, связанные с превращением советских республик – Азербайджана, Армении и Грузии – в суверенные государства, невольно вызывают воспоминания о событиях 1917–1921 годов. Это тем более актуально, что подобные аналогии стали излюбленной темой рассуждений современных политических лидеров государств Южного Кавказа, утверждающих, что именно в тот период были заложены основы современной государственности их стран, а также получен «бесценный» опыт построения европейской демократии. Среди прочих приводится пример Азербайджанской Демократической Республики, просуществовавшей чуть менее двух лет – а точнее, 23 месяца.

Следует подчеркнуть, что развал СССР привел к исчезновению не только геополитического, но и когда-то единого интеллектуального пространства историков, занимавшихся исследованием исторических судеб народов, населявших советскую империю. В получивших только что независимость республиках бывшего Союза историки и политологи тут же получили целенаправленный заказ со стороны правящих элит на историческое обоснование приобретенного суверенитета и государственности, а также на разоблачение «фальсификаций» советской науки.

Безусловно, поводов для пересмотра многих положений и трактовок истории народов СССР предостаточно, но стоит отметить тот факт, что вместо объективного исследования спорных вопросов в бывших советских республиках получил преобладание процесс создания новых исторических мифов. Естественно, одним из главных объектов мифотворчества стала тема образования независимых государств после распада Российской империи. Это вполне понятно, если учесть, что именно небольшой период с 1917 по 1922 год стал для большинства государств на пространстве СНГ точкой отсчета истории их государственности. Не обошли своим вниманием эту тему азербайджанские политическая и интеллектуальная элиты.

В современных работах кавказских исследователей Азербайджанская Республика 1918–1920 годов изображается как молодое, но уже сильное и вполне независимое государство. На страницах новейших исследований перед читателем разворачивается история закономерного процесса строительства азербайджанской государственности, являющегося логическим результатом объективного процесса исторического развития и ожидаемым итогом борьбы партии «Мусават» и азербайджанского народа за национальный суверенитет.

Однако даже поверхностное знакомство с политической ситуацией в Закавказье того времени заставляет поставить под сомнение некоторые выводы азербайджанских исследователей. Сложным является вопрос об уровне развития, идеологическом багаже, агитационных и мобилизационных возможностях национального движения закавказских мусульман накануне Февральской революции. Важно также понять, насколько требования, выдвинутые лидерами этого движения в ходе революции 1917 года, соответствовали их реальным возможностям. Такого же рода вопросы можно адресовать и к периоду 1918–1920 годов.

Насколько вообще можно говорить о существовании в это время независимого суверенного государства под названием «Азербайджанская Республика»? Ведь в границах распавшейся Российской империи в этот период рождались и гибли многие эфемерные государственные образования. Почти все они были плодом усилий определенных внутренних и внешних сил, преследовавших свои политические цели в кровавом хаосе русской смуты. Общеизвестно, что в период с 1917 по 1920 год Закавказье стало ареной борьбы таких крупных международных игроков, как Германия, Турция, Англия, Франция и США. С учетом этих фактов справедливо задать вопрос: не являлась ли Азербайджанская Республика всего лишь одним из подобных образований, возникшим в результате сложных политических игр и неожиданных комбинаций различного рода социальных и экономических факторов. Насколько население Азербайджана было консолидировано идеей независимого суверенного азербайджанского государства и насколько легитимными были органы власти молодой республики? Можно ли говорить о проведении правительства республики самостоятельной внутренней и внешней политики?

Ответы на эти острые вопросы позволят не только избавиться от создаваемого на наших глазах нового исторического мифа, но и более трезво воспринимать и оценивать современную политическую историю Азербайджана. В данной работе предпринята попытка объективно осветить положение дел на территории Азербайджана в то непростое время, показать место и роль новой республики в системе международных отношений, ее внутриполитические мероприятия, общественно-политическую жизнь и экономическое положение.

Глава первая
В БОРЬБЕ ЗА АВТОНОМИЮ

В ПОИСКАХ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ

НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ. Процесс формирования национальной идентичности и национального самосознания у народов Российской империи, по общему мнению исследователей, тесно связан с начавшимися в 1860-е годы Великими реформами. Вызванные реформами процессы индустриализации, урбанизации, развитие системы образования и распространение печати постепенно начали охватывать окраины империи. Их прямым следствием стали существенные изменения в социальной структуре и образе жизни нерусского населения, что создавало необходимые предпосылки для формирования национальных движений. Постепенное изменение в течение 60-х – 80-х годов XIX столетия курса правительственной политики в отношении национальных окраин, бесспорно, оказалось дополнительным фактором, подстегнувшим развитие движений такого рода. Начавшаяся административно-правовая интеграция и языково-культурная унификация окраин подвергала испытанию традиционный образ жизни и самосознание как элиты, так и широких слоев нерусского населения.

В целом развитие национальных движений в пределах Российской империи неплохо укладывается в периодизацию эволюции подобных движений, разработанную чешским историком Мирославом Хрохом. В фазе пробуждения у небольшой группы местной интеллигенции возникает интерес к языку, истории, фольклору своего народа, в фазе агитации нацсознание распространяется в широких слоях этого этноса, а в фазе массового движения народ охватывает идея национального единства и он мобилизуется на борьбу сначала за автономию, а затем за независимость [1].¹ При наложении такой периодизации на процесс становления аналогичных движений в России замечается асинхронность смены фаз, что объясняется особенностями социально-политического, экономического и культурного развития.

Так, по мнению отечественного социолога Б.Н. Миронова, грузины как «старая нация» не нуждались в культурном пробуждении, поэтому в агитационную фазу они вступили сразу после периода Великих реформ. Армяне этап культурного возрождения прошли еще в XVIII веке, а в агитационную фазу вступили в конце XIX столетия. Что касается азербайджанцев, то культурную фазу они переживали в XIX веке, и только к 1905 году вошли в агитационную. При этом, как отмечает Миронов, в стадию политической мобилизации все три народа вступили одновременно в начале XX века, однако к этому времени азербайджанской интеллигенции не удалось полностью решить задачи культурного и агитационного периода. Поэтому в период обеих русских революций им пришлось действовать в ускоренном режиме: одновременно решать задачи по формированию национальной идеи, проведению агитации и политической мобилизации широких слоев населения.

ПАССИВНОСТЬ МУСУЛЬМАНСКОЙ БУРЖУАЗИИ И РАБОЧЕГО КЛАССА. По выражению немецкого исследователя Йорга Баберовски, «местом рождения нации является город» [2]. Для азербайджанской нации таким местом, бесспорно, является Баку, превратившийся в последней трети XIX века в крупнейший экономический центр Закавказья с мультиэтничным населением. Именно тогда к северу от этого города возникает гигантский нефтедобывающий район с сотнями буровых скважин и вышек. Бурное экономическое развитие Бакинской и Елисаветпольской губерний привело к значительным изменениям в социальной структуре местного мусульманского (называемого чаще татарским) населения, в первую очередь к возникновению буржуазии и пролетариата.

Несмотря на изначально благоприятные условия рождения, отраслевые позиции татарской буржуазии оказались довольно слабыми, что объяснялось острой конкуренцией со стороны русского, армянского и зарубежного капитала. Наиболее напряженный характер носила конкурентная борьба между мусульманской и армянской буржуазией. Начавший формироваться значительно ранее, обладавший большим экономическим и политическим весом, армянский капитал стал доминировать во многих отраслях промышленности Закавказья. И все же отдельным мусульманским предпринимателям удалось разбогатеть и добиться значительного влияния: яркий пример – судьба крупного кавказского нефтепромышленника Г.З. Тагиева.

Вне экономической сферы влияние мусульманской буржуазии, по оценке Баберовски, оказалось также незначительным, что являлось следствием правительственной политики в сфере местного самоуправления. Введение представительной системы городского управления в 1878 году создало ситуацию жесткой межэтнической конкуренции. От преобладания в Городской думе представителей той или иной этнической группы зависел исход борьбы за раздел финансовых и прочих ресурсов. Однако правительство ограничило количество депутатов-нехристиан квотой в одну треть гласных думы. В 1892 году этот уровень был снижен до одной пятой, что привело к преобладанию армян в думах городов Баку, Елисаветполя и Шуши. Бросающееся в глаза несоответствие между численным преобладанием мусульман и ничтожностью их влияния в органах местного самоуправления усугубляло у татарской элиты чувство изолированности и враждебности к армянской общине.

Быстрое развитие промышленности в Бакинской губернии способствовало также формированию рабочего класса. Основная часть наемных рабочих рекрутировалась из представителей местного мусульманского сельского населения и отходников из Южного Азербайджана, которые в основном выполняли низкооплачиваемую и неквалифицированную работу. Пополнение рядов бакинского пролетариата шло и за счет русских и армянских отходников, претендовавших на более высокооплачиваемую работу. Этническая раздробленность рабочего класса приобретала черты социальной дифференциации и создавала основу для возникновения межэтнических столкновений. К примеру, в 1907 году на неквалифицированных рабочих местах в добывающей промышленности было занято более 70 % мусульман, тогда как доля русских и армян в этой категории составляла соответственно 10 и 16 %. Как отмечает Й. Баберовски, армянские рабочие стояли во главе пролетарской иерархии. Они чаще, чем представители других этнических групп, владели высококвалифицированными профессиями в нефтеперерабатывающей и машиностроительной индустрии и часто занимали должности инженеров или десятников [3]. Неудивительно, что в случаях, когда русским армянам и мусульманам приходилось контактировать друг с другом во время производственного процесса, возникали конфликты.

Характерно, что, несмотря на активность различных социалистических партий в среде местного пролетариата, рабочие-мусульмане отличались аполитичностью, в большинстве случаев они не только отказывались от участия в революционном движении, но даже проявляли враждебность к зачинщикам забастовок. Например, в появившейся в Баку в 1904 году прокламации, обращенной к рабочим всех национальностей от имени «Мусульманского общества», заявлялось, что «мусульмане не желают принимать участия ни в каких антиправительственных демонстрациях и в случае, если их к тому будут принуждать силою, то они открыто станут на сторону правительства» [4].

По мнению немецкого историка, это было связано с тем, что рабочие-мусульмане не имели прочной связи с окружающей их в городе социальной средой. Этих людей в большинстве своем приковывало к месту работы лишь получаемое ими жалованье, а участие в стачках грозило его потерей. По этой причине рабочие-мусульмане практически не принимали участия в стачках и демонстрациях [5].

Кроме того, различия в образе жизни, культуре, религии, системах мировосприятия разобщали рабочих разных национальностей. Агитаторы социалистических партий видели в приверженности рабочих-мусульман исламской традиции выражение отсталости и варварства. В результате стремление социалистов увязать борьбу за права рабочих с походом против мнимой отсталости ислама приводили только к отдалению рабочих данной конфессии от социализма. Большую роль в изоляции рабочих-мусульман от социалистического движения играли патриархальные традиции деревни, система патронажа. В чужом городе они не находили для себя никакой опоры. Только представители мусульманской интеллигенции и буржуазии могли оказать им поддержку и дать жизненные ориентиры. Их объединяли общее исламское мировоззрение и обостренное чувство обособленности, усугублявшееся пренебрежением со стороны представителей других конфессий.

АКТИВНОСТЬ МЕСТНОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ. Пассивность буржуазии и рабочих в общественно-политической жизни компенсировалась активностью местной интеллигенции, которая заняла особое место в изменяющемся социуме закавказских мусульман. Татарская интеллигенция, как справедливо заметил Свентоховский, являлась продуктом контакта двух цивилизаций – европейской, представленной Российской империей, и традиционной исламской [6]. Попытка совместить мусульманские ценности с европейскими идеями просвещения и национализма привела к кризису старой идентичности и настойчивым поискам своего, особого, места.

Мусульманская интеллигенция, по мнению немецкой исследовательницы М. Аух, смогла нащупать несколько возможных вариантов самоутверждения. По-прежнему сохраняла свою актуальность иранская (шиитская) традиция. Другой альтернативой являлось обращение к тюркскому языковому и этническому наследию. В данном случае культурным ориентиром должна была служить Турция с ее опытом европейской модернизации. Третья возможность виделась в акцентировании собственного местного тюркского – азербайджанского – своеобразия [7]. Осознание этих альтернатив и возможностей, которые они открывали, заняло всю вторую половину XIX века.

Первое поколение интеллигенции, ярким представителем которого был Мирза Фатали Ахундзаде, находилось под явным влиянием иранской культуры. Второе же поколение, сформировавшееся в 1870-е годы, все чаще стало обращаться к традициям тюркской культуры. В 1875 году учитель бакинской гимназии Гасан-бек Зардаби начал издавать в Баку газету «Экинчи» («Пахарь») – первый тюркоязычный печатный орган в России. На страницах газеты он проповедовал антиклерикальные идеи европейского просвещения. Его деятельность фактически означала начало артикуляризации тюркской идентичности интеллигенции. Однако местные литераторы, избравшие своим языком персидский, враждебно встретили попытки Зардаби использовать тюркский «непечатный язык простого люда». Особенно яростной критике подвергалась его идея об идентификации местного тюркского с оттоманским языком.

На идейные поиски мусульманской интеллигенции большое влияние оказали труды уроженца Ирана писателя Гаджи Сайида аль-Афгани, предложившего совместить ислам с некоторыми достижениями европейской цивилизации. По мнению аль-Афгани, людей связывает в нацию два фактора – единство языка и религии. Базируясь на этих идеях, Исмаил Гаспринский, основатель пантюркистского движения в России, в своей газете «Терджюман» («Переводчик»), выходившей с 1883 года в Бахчисарае, проповедовал духовное, языковое и культурное единение всех тюркских народов в рамках единой империи.

ПОИСКИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ. Подъем пантюркизма обострил процесс поиска национальной идентичности среди мусульманской интеллигенции Закавказья. В 1891 году в газете «Кешкюль» было опубликовано фиктивное интервью с неким южнокавказским мусульманином. В нем четко проводилось различие между понятиями местной религиозной общины и национальностью, все еще обозначавшимися единым словом «миллет». Развивая свою мысль, редакция газеты предлагала ввести термин «азербайджанские тюрки» для обозначения тюрок-мусульман, живущих по обе стороны ирано-российской границы. Таким образом была сделана первая попытка связать тюркское самосознание с местной азербайджанской идентичностью.

Революция 1905–1907 годов дала первый политический опыт местной буржуазии и интеллигенции в виде участия в общероссийском освободительном движении. Ядром азербайджанского либерализма стали представители мусульман в Бакинской думе, которые свои позиции озвучивали на страницах газеты «Каспий» (редактор – один из будущих лидеров Азербайджанской Демократической Республики Али Марданбек Топчибашев). Местные либералы активно участвовали в деятельности всероссийского мусульманского движения, в первый раз выдвинув требования гражданского и религиозного равноправия, а также культурной автономии для закавказских мусульман.

Другого рода опыт – мобилизация широких слоев мусульман Закавказья – получен в период развернувшегося в то время острого этнического конфликта армянской и мусульманской общин Закавказья. «Вообще, армяно-татарские столкновения сыграли весьма крупное значение в развитии среди Закавказских мусульман общественного движения, – говорилось в секретном докладе канцелярии наместника на Кавказе. – Печальные события 1904–1905 годов послужили тем решительным толчком, который заставил инертные до того мусульманские массы зашевелиться, предпринять шаги к объединению мусульман против других народностей края и, наконец, формулировать, через посредство своей интеллигенции, в виде более или менее определенной политической программы пожелания мусульманского населения Закавказского края» [8].

ПЕРВЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ. На почве армяно-татарских столкновений появились и первые политические партии мусульман Закавказья. В середине 1906 года в Баку образовалась партия «Дифаи» («Оборона»), которую возглавили Ахмед-бек Агаев, Мамед Гасан Гаджинский и другие. Главной целью партии стала защита мусульманского населения от армянских боевиков и произвола местной администрации путем террора. В то же время в Елисаветполе возникла организация социалистов-революционеров националистического толка «Гейрат» («Честь»), во главе которой стояли Насиб-бек Усуббеков и Алекпер-бек Рафибеков. Программа партии предусматривала отделение Кавказа от России на федеративной основе и образование автономий в районах, где преобладает мусульманское население. В 1907 году в Тифлисе возникла партия «Мудафие», которая придерживалась программы «Дифаи».

Большое влияние на развитие национального движения азербайджанских тюрок оказала младотурецкая революция 1908 года. В новых условиях пантюркизм из аморфного культурного движения стал превращаться в политически организованное движение. В декабре 1908 года в Стамбуле появилась организация для пропаганды тюркизма (культурно-академический «Тюркский кружок»). Ее председателем и главным теоретиком пантюркизма стал Зия Гекалп, выдвинувший идею «великого Турана», в рамках которого под эгидой Турции должны объединиться все тюркские народы. В состав «Тюркского кружка» вошли и эмигрировавшие из России азербайджанские тюрки – Ахмед-бек Агаев, Али-бек Гусейнзаде, Юсиф Акчурин, Мамед Эмин Расул-заде, которые быстро оказались под глубоким влиянием этой идеологии. По возвращении домой они принесли с собой четко оформленные идеи пантюркизма, превратившегося после 1908 года в основное направление политической мысли закавказских мусульман. Среди вернувшихся был и Расул-заде, который воспользовался объявленной в 1913 году царским правительством амнистией. Оказавшись в Баку, он сразу же присоединился к образовавшейся в 1911 году партии панисламистской направленности «Мусават». Между тем в своих статьях он четко разграничивал понятия «умма» (религиозная общность) и «миллет» (нация). С его точки зрения, нацией можно называть человеческую общность, объединенную языком, религией, литературой и историей; при этом религия играет подчиненную роль.

В это время на страницах закавказской прессы шла ожесточенная полемика по вопросу литературного азербайджанского языка. Вся интеллигенция разделилась на два лагеря: «османчилар» – сторонников османского языка как единственного выразителя тюркского культурного наследия и «азеричиляр» – сторонников местного азербайджанского языка, понятного широкой читательской массе. Расул-заде предложил компромисс, заключавшийся в создании нового очищенного турецкого языка, состоящего исключительно из тюркских слов. Но вопрос был не в языке, речь шла о соперничестве в сознании местной интеллигенции двух национально-культурных и политических проектов – турецкого (огузского) и местного азербайджанского. Помимо этого в этой же интеллектуальной среде существовало понимание единства культуры и истории тюркских народов в границах Российской империи, что являлось основой для еще одного проекта.

Таким образом, накануне Первой мировой войны поиски национальной идеи закавказских тюрок не были завершены. Более того, надо констатировать, что они пока затрагивали только узкую прослойку местной буржуазии и интеллигенции. Широкие слои мусульманского населения, всколыхнувшиеся в период первой революции, снова пришли в инертное состояние и не проявляли никакой политической активности.