На дальних берегах. Книга первая. Тринадцатый год. Часть вторая

Предисловие

Есть особые страны. Я бы их назвал континентами. Их немного. Они наперечёт.

А ещё есть страны-цивилизации. Это уж совсем редкое явление. И такой вот является Россия.

Никем не покорённая и ни на кого не похожая.

Раскинулась она от Балтики и до Тихого океана. Раскинулась широко. Это самая большая страна на Земле. И самая богатая! Населяет её талантливый народ. Он появился больше тысячи лет назад. И кажется появился из ниоткуда.

Сложился он из разрозненных племён и вышел из непроходимых лесных чащ и топких трясин, где и выжить-то не всякому дано. Однако нечеловеческие условия бытия закалили этих людей. И они, считавшиеся поначалу совершенно дикими и необразованными, поклонявшимися идолам на языческих капищах, удивили всех, и не только выжили, но и сотворили чудо.

Они создали страну, в которой теперь одиннадцать часовых поясов и которая протянулась от азиатских пустынь и до северной тундры, от балтийских дюн и до камчатских вулканов.

У людей, живущих в России, всегда были благородные помыслы. И вот с такими помыслами они и создавали, и пестовали свою страну-цивилизацию.

А ещё у страны этой, так сложилось, Великая история, и я верю, что и будущее у неё, конечно же, будет не менее великим! И светлым!

И по-другому быть не может.

Глава первая

Надя не только ориентировалась на мнение подруги в вопросах моды, но и прислушивалась к её советам, касавшимся взаимоотношения полов. Сейчас она как бы приучала к себе Николая, и делала это по возможности ненавязчиво, осторожно, помня предупреждение Нины Малинович, что мужчины не любят, когда на них уж слишком давят. Однако, как же ей стало приятно после слов Андрея! Она не только зарделась, а у неё внутри просто всё запело, когда он принял её за невесту младшего брата, да ещё так и назвал.

Надя ждала, как на это отреагирует Соколовский, но тот смутился и что-то произнёс невнятное, а потом, увидев, что Надя смотрит на него, спохватился и, хотя и не громко, и не очень твёрдо, но добавил: «Андрей, ты не ошибся, это моя невеста!»

А ещё Наде нравилось то, что Николай вёл себя с ней галантно. Он был подчёркнуто заботлив.

Сойдя на перрон и протянув Андрею правую руку, одетую в перчатку, Надя произнесла:

– А вы меня не помните, Андрей Георгиевич?

Старший брат Николая наклонился и поцеловал протянутую Надей руку, затем поднял глаза и всмотрелся в лицо Гриднёвой:

– Про-остите, сударыня, но я вас… нет, не могу признать.

– Я – Надя!

– Андрей, это же Гриднёва Надя! – добавил от себя Николай. – Неужели ты не узнал её?!

– На-а-адя?! Гри-и-иднёва?! – Андрей вновь покрутил ус. – А-а-а, так вы… вы же дочка Адриана Михайловича?!

Надя жестом подтвердила это предположение.

– Профессора истории?

– Вы правы. Папа преподавал историю в кадетском корпусе, в котором учился Николя и мой уже покойный муж Константин Олейничев.

– Ну, правильно, а как я мог узнать?! Я вас видел ещё почти что девочкой! Вы тогда в гимназию ходили. А теперь вы во-о-он какая! Уже не гимназистка! И прямо расцвели, настоящая красавица! – Андрей повернулся к младшему брату. – Николай, наконец-то с тобой рядом достойная женщина!

И тут где-то со стороны послышался радостный возглас:

– На-а-адя! На-а-а-адя! Гри-и-иднёва!

Рассекая толпу встречающих, к Гриднёвой направлялся молодой человек, одетый с иголочки, с изящной тростью и в английском котелке на голове. Он подскочил к Наде, обнял её и поцеловал в щёку:

– Как я рад, что ты в Самаре!

Наде стало неловко, что её в присутствии Николая обнимает неизвестный Соколовскому молодой человек.

– Знакомьтесь! – немного придя в себя, Надя представила его всем присутствующим. – Евгений Моршанцев, наш сосед.

Франтоватый молодой человек щёлкнул каблуками и пожал руки Николаю и Андрею.

– Евгений Анатольевич, адвокат! – и щёголь вручил по визитке обоим Соколовским. – Живу в Санкт-Петербурге и там имею собственную практику, ежели будет необходимость, обращайтесь, господа! Я специализируюсь по гражданским делам, а контора моя находится на улице Шпалерной. В визитке всё отражено.

Молодой франт обратился к Гриднёвой:

– Надюша, я всего как два дня назад приехал к родителям из Петербурга – я должен помочь им в юридическом казусе. Вчера мой отец заходил к Адриану Михайловичу, и тот ему сообщил, что ты приезжаешь! Я так обрадовался этому известию! И твой отец, и мой в один голос меня начали упрашивать, чтобы я тебя встретил! Да я и сам собирался это сделать!

Моршанцев скромно умолчал, что его отец, тоже бывший преподаватель кадетского корпуса, узнав, что Надя вдова, да к тому же очень богатая, настоящая миллионщица, начал склонять единственного сына, чтобы он сблизился с дочерью соседа, ставшей не только свободной, но и самой завидной невестой. По правде говоря, он и вызвал-то сына из столицы с тайной надеждой свести его с дочкой соседа.

– Сколько мы с тобой не виделись, Надюша? Года четыре? Да, четыре, не меньше! А ты не изменилась! Ты только ещё больше похорошела!

Надя прервала словесный поток Моршанцева:

– Евгений, извини, но не стоило беспокоиться и встречать меня.

– Да ладно, это пустяки! Тем более я в Самаре лоботрясничаю и ничем по большому счёту не занят! Я приехал на пару недель, так что мы с тобой успеем и пообщаться, и вспомним наши проказы! А ведь нам есть что вспомнить, да?! – и Моршанцев фамильярно подмигнул Наде.

Это заметил Николай, и от этого подмигивания франта ему стало сразу неприятно.

Надя на это тоже обратила внимание и тут же осадила назойливого Моршанцева:

– Право, не стоило беспокоиться, Евгений. Меня до дому довезут, ведь так? – и Надя выжидающе посмотрела на Соколовского.

– Ну и ладушки! – как ни в чём не бывало отреагировал Моршанцев. – Тогда я с вами прокачусь. Я уже договорился с экипажем! Не отказываться же от него?! Он нас ждёт!

Моршанцев ловко, как цирковой артист, перекинул трость из одной руки в другую и как бы при этом продемонстрировал, что у неё не костяной, а массивный позолоченный набалдашник. Он не был простофилей и сразу понял, что между Надей и поручиком что-то уже есть. Но адвоката это не могло остановить, ведь молодая вдова и подружка его детства была теперь дамой очень состоятельной, миллионершей, и поэтому он не показал виду, что обиделся на её пренебрежение к его персоне.

Моршанцев про себя подумал: «Э-э, ну я парень-то не пальцем деланный, я упёртый, и трудности меня совсем не смущают. Они только разгоняют мою кровь и возбуждают. Так что ещё не вечер, Надюша, и мы ещё посмотрим, кто тебя поведёт под венец и кому ты будешь клясться в вечной верности!»

Николай прикинул в уме и заметил:

– Нам одного экипажа мало. Нам необходимо четыре.

Тут уже подошли Чудинов, Суриков и их сопровождавшие.

Чудинов отправил Марка договариваться насчёт извозчиков.

***

Надя, Моршанцев и оба Соколовских уселись в первый экипаж, Чудинов-старший и Суриков во второй, в третьем разместились Марк и Никич и туда же погрузили багаж, а четвёртый был полностью занят основной частью купеческой поклажи. От вокзала отъехали в десять утра и направились вначале к Гриднёвым.

Дом Гриднёвых располагался неподалеку от Соборной площади (между прочим, эта площадь была самой большой не только в России, но и в Европе), на которой стоял кафедральный собор – гордость Самары и её визитная карточка. Собор этот, вмещавший под своими сводами одновременно 2500 прихожан, наряду с Исаакиевским в Санкт-Петербурге и храмом Христа Спасителя в Москве, входил в тройку самых больших православных соборов Российской империи. Спроектировал его знаменитый российский архитектор Эрнест Жибер (обрусевший француз), строительство его началось в 1869 году, а закончилось только через четверть века.

Район, прилегавший к собору, считался самым престижным – там селились в основном зажиточные самарчане.

Прежний родительский дом у Нади Гриднёвой располагался по улице Дворянской, а когда на Надю и тогда ещё её здравствующего мужа свалилось миллионное состояние текстильного магната, они выкупили дом и два участка у соседей и стали на вновь приобретённой земле строить хоромы.

Внушительный трёхэтажный особняк, площадью не меньше восьмисот квадратных метров, строился по особому проекту два года, и закончили его уже после того, как Кости Олейничева не стало.

Надя не захотела одна переселяться в этот дом и отдала его родителям – теперь в нём жили Адриан Михайлович и Таисия Евграфовна. Дом же Моршанцевых был поскромнее и располагался на той же улице, но фасадом выходил на Алексеевскую площадь. У них он был двухэтажный, и они его делили с тремя другими хозяевами.

***

Экипажи проехали через всю Предтеченскую улицу и остановились на Алексеевской площади.

– Спасибо за компанию, господа! – произнёс Моршанцев и, прикоснувшись губами к руке Гриднёвой, добавил, – Надюша, с твоего разрешения я вечерком всё-таки навещу тебя. Чай для меня ведь в вашем доме найдётся?

Надя покосилась на обоих Соколовских.

– Евгений, давай лучше завтра. Я с дороги уставшая и хочу сегодня отдохнуть…

– Ну, как скажешь… – получив «от ворот поворот» немного обиделся Моршанцев, однако слащавая улыбка так и не покинула его лощёное лицо. Он неплохо научился скрывать эмоции.

Когда экипажи отъехали, Надя, как бы оправдываясь перед Николаем, произнесла:

– И откуда он взялся?! А вообще-то это друг детства. Будучи детьми, мы с ним часто вместе играли. Мы знакомы с пяти лет. Вот и сейчас он такой же немного бесцеремонный, но, в общем-то, безобидный.

После этих слов Надя так посмотрела на Николая, что ничего и не надо было больше ей говорить. Она всё сказала своим взглядом.

Вскоре они остановились перед домом Гриднёвых.

***

Белоснежный фасад его украшали колонны и несколько балконов, он походил даже не на городской дом, а на просторную усадьбу какого-нибудь графа, тем более его окружал немаленький сад со скамейками, тремя беседками и даже колоннадой, украшенной фонтаном.

Николай помог Наде выбраться из экипажа и взял её саквояж. Калитка, встроенная в ворота, открылась, и из неё чуть ли не выбежал возбуждённый отец Нади.

– Дочурочка моя ты дорогая! Ну, наконец-то, ты приехала, радость наша! Слава богу, жива-здорова! А как мы с Таей тебя ждали – дни считали в последнее время!

И Адриан Михайлович заплакал от радости. За его спиной показалась Таисия Евграфовна. Тут же вокруг них кружились и радостно повизгивали молодые немецкие овчарки. Надя обняла маму и стала её гладить по волосам.

– Ну, успокойтесь мои миленькие! Всё хорошо! Вот я и дома! Чего же понапрасну слёзы-то лить?!

– Мы от счастья их льём, – ответил Надин отец.

– Ты насколько приехала? – спросила Надю Таисия Евграфовна.

– На четыре-пять недели.

– А что так мало? В прошлый раз ты у нас почти два месяца прожила.

– Дела, мама.

– Ну, хотя бы месяца полтора побудь с нами?

– Мамочка, не могу.

– Э-эх, э-эх, о-о-о-ох, – сокрушённо повздыхала Таисия Евфграфовна. – А кто с тобой? – прищурила она подслеповато глаза. – Я не разберу…

– А я, кажется, узнаю! – Адриан Михайлович поздоровался с Николаем. – Вы же младший сын Георгия Соколовского? Вы, получается, вместе с нашей Надей ехали от самого Омска?

– Да! – Николай протянул Наде её саквояж.

Она, сделав вид, что оступилась, опёрлась на его плечо и, прильнув к его уху, вкрадчиво прошептала:

– Вечером обязательно приходи ко мне. Я тебя буду ждать.

***

Экипажи тронулись.

Надя помахала вслед рукой. Андрей ей тоже ответил, а затем, откинувшись на сиденье, покачал головой:

– Э-эх, хорошая для тебя партия, брат. Я рад за тебя!

– Ты о Наде?

– Ну а о ком же ещё?

– Ты так считаешь?

– Она на тебя глаз положила, когда ты ещё учился в кадетском корпусе. Я же это помню. Я думал, ты её внимание оценишь, но твой друг, царство ему небесное, оказался проворнее и умнея тебя. Надеюсь, сейчас у тебя с ней всё уже завязывается по серьёзному?

– Давай об этом не будем, – после некоторой заминки произнёс Николай. – Я ещё сам не разобрался в себе.

– Хорошо! – согласился Андрей. – Только скажу ещё пару слов на правах старшего брата. Я имею на это право. Я же не слепой и вижу, что вы любовники. И эта девушка тебя искренне любит. Не дури ей голову понапрасну! И, если не захочешь выстраивать с ней серьёзных отношений, так прямо и скажи. Она не заслуживает обмана и фальши!

Дальше они какое-то время ехали молча.

Наконец, Николай не выдержал и спросил:

– Как там отец?

– Скоро ты его увидишь.

– А мама?

– У них всё хорошо! Правда, отец в последнее время что-то захандрил. А вообще наберись терпения, я уверен, что они тебя ждут и сейчас наверняка уже вышли на улицу.

Через несколько минут все четыре экипажа подъехали к дому Соколовских. И действительно, у ворот их встречали сам Георгий Иннокентьевич и его супруга.

Георгий Иннокентьевич, полковник в отставке, был очень крупным и крепким мужчиной. Он заметно прихрамывал, и из-за этого ему приходилось опираться на трость. Розовеющий шрам проходил у него от виска до правой щеки и заканчивался у подбородка (след от турецкого ятагана, который едва не раскрошил ему череп в Болгарскую кампанию). У него было широкое лицо, пышные усы и старомодные бакенбарды. И хотя он давно уже не носил военную форму, но по выправке и манере себя держать в нём сразу же угадывалась офицерская косточка. Соколовскому-старшему было полных шестьдесят пять лет.

– Здравствуй, отец! – Николай выскочил из экипажа и, словно перед командиром, вытянулся в струнку и отдал честь.

Николай навсегда запомнил слова отца, которые он как-то произнёс: «Больше всего я боюсь в этой жизни, что ты, Николай или твой брат, можете опозорить нашу фамилию. Если это случится, то я этого не переживу! И поэтому вы никогда не должны забывать, что давали присягу, что вы – офицеры! Вы- русские офицеры! И самое главное для вас – офицерская честь! Она дороже всего, и даже жизни!»

Георгий Иннокентьевич, увидев младшего сына, довольно крякнул, придирчиво и очень строго его оглядел, а затем, не найдя к чему придраться, махнул рукой:

– Молодец! Выправка, какая и должна быть! И побрит, и выглядишь, как полагается настоящему военному! Во-о-озмужал!

После этого Соколовский-старший уже не сдержался и, притянув к себе сына, крепко обнял его.

Не успел Николай разжать отцовские объятия, как тут же попал в материнские. Мария Фёдоровна не могла дождаться, когда же дойдёт её очередь обнимать родимую кровинушку. Мария Фёдоровна была почти на двадцать лет младше мужа, но боялась Соколовского-старшего и была ему послушна во всём.

Когда первые эмоции от встречи немного улеглись, Соколовский представил отцу попутчиков, которые тоже сошли с экипажей.

***

Первым поздоровался Чудинов-старший. Николай сказал отцу, что это один из самых известных семипалатинских предпринимателей и что он по торговым делам направляется на Нижегородскую ярмарку. Затем был представлен Суриков. Георгий Иннокентьевич извинился, что не подготовился к визиту гостей и что дом занят перебравшимися к нему из Варшавы детьми и супругой старшего сына, и предложил семипалатинцам предоставить в их распоряжение флигель.

Чудинов-старший и Суриков тут же начали в ответ извиняться за невольное неудобство, которое они доставили хозяевам, и пожелали остановиться в какой-нибудь самарской гостинице, чтобы никак не стеснять Соколовских, но поручик уговорил попутчиков никуда не уезжать и остаться у его родителей:

– Господа, Пётр Ефимович, Алексей, да куда же вы собрались?! Оставайтесь! У нас и вам место найдётся! В конце концов, я поселюсь во флигеле сам, а вы остановитесь в приготовленной для меня комнате! Не обижайте меня!

После некоторых препирательств гости всё-таки решили остаться и вселились во флигель, а для Марка Неустроева и Никича в ближайшей самарской гостинице Алексей Суриков снял номер на двое суток.

***

Гостиница, в которую заселили Марка Неустроева и Никича, располагалась на пересечении Преображенской и Воскресенской улиц и находилась неподалёку от набережной Волги и пристани. Она была четырёхэтажной и называлась «Жигулёвской». Гостиница была достаточно презентабельной и в ней размещалась вполне приличная публика. Номера были чистые и без клопов.

В таких городах, как Самара, Марк Неустроев прежде не бывал. Для Марка всё здесь было необычно и в диковинку. Ведь после его Бородулихи даже Семипалатинск поначалу ему показался очень большим городом, но вот Самара была в пять с лишним раз больше центра Семипалатинской области (а в Семипалатинске Марк освоился и жил уже на протяжении нескольких лет). Особенно его поразил Самарский кафедральный собор, огромной гранитной глыбой возвышавшийся над всей городской застройкой.

Он был виден практически из любой точки Самары. Это было поистине гигантское культовое сооружение. А ещё Марку показалась, что и Волга была гораздо полноводнее, чем их Иртыш.

– И как в таких больших городах людям живётся? – задал Марк риторический вопрос Никичу. – Здесь же, наверное, так издёргаешься, та-ак изведёшь себя, что или с ума сойдёшь, или ещё чего хуже с тобой приключится.

– Ну, ты ещё не видел Саратов и Казань, они, пожалуй, поболе будут, – авторитетно заметил Никич, так как он там уже несколько раз побывал. – А Москва и Петербург – ещё громадней! Там вообще в каждом из них по милльону людей живёт! Нет, в Петербурге даже больше! Уже два с половиной!

– Ты шутишь?

– Нисколько!

– Ну и ну!

– Вот энто, я понимаю, города! Вот энто да-а-а! Там между прочим ходят повозки железные, которые едут на лектричестве! Представляешь? Едут сами! Ну сами по себе! Без лошадей! Вот те крест, не вру! – и Никич перекрестился.

Марк, конечно же, многое читал в газетах и книгах про такие города, как Санкт-Петербург, Париж или Вена, и знал, к примеру, что в некоторых больших европейских столицах уже были не только трамваи, но и подземные железные дороги, называвшиеся метро, о чём Никич даже не имел представления, но сейчас Марку не хотелось поддерживать разговор с Никичем, и он только поддакивал его репликам, стараясь выглядеть вежливым. А заботило его другое – на Марка навалилась тоска и теперь она не отступала и изрядно его мучила.

***

У Марка детство было нелёгкое, ему пришлось испытать много невзгод в самые ранние годы жизни: он уже знал, и что такое голод, и что такое безысходность, и что такое страшная нищета, и потому он дорожил нынешним своим местом. Ведь работать в кондитерской – это не то же самое, что быть подмастерьем у сапожника или тем более вкалывать грузчиком на пристани. А ещё он понимал, что ему не следовало проявлять свои чувства к средней дочери хозяина, так как это было для него чревато. Но он был молод, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

Молодости всегда присущи романтические порывы.

И вот сейчас Марк готов был завыть от тоски. Он так соскучился по Катеньке, но Никичу же об этом не расскажешь.

И Марк неожиданно даже для себя расплакался.

– Ты чё, ты чё энто, паря? Случилось чё у тебя?! – всполошился Никич.

– Да нет, ничего такого, Никита Ермолаевич! Домой просто что-то захотелось.

– Ну, ты энто, – Никич почесал свою плешь, – ты не убивайся уж очень. Мы ещё даже до Нижнего не доехали! А в скорости по Волге поплывём! И знаешь, как будет красиво?! О-о! – Никич закачал головой и восторженно зацокал языком. – Такой красотищи я больше нигде не видывал! Волга всё-таки – есть Волга!

– Ну, да, Волга – это сердце России, – согласился Марк и, повернувшись лицом к стене, немного успокоился и задремал.

Никич опять почесал свою плешь и развёл руками:

– Ну, не поймёшь энту нынешнюю молодёжь! Вроде впервые путешествует, столько уже повидал, а ему, видите ли, всё энто и не любо, и домой вдруг заохотилось. Чудной! Никак не разберусь я в нём…

Глава вторая

Георгий Иннокентьевич вызвал Степана. Это был его бывший денщик. Ему было под шестьдесят лет, и свыше сорока из них он служил верой и правдой. Как и хозяин, он тоже вышел в отставку, но был ещё крепким стариканом. В доме полковника он теперь выполнял роль дворецкого и заодно следил за порядком. Ну а порядок у Соколовского-старшего по раз и навсегда заведённому правилу поддерживался идеальный. Как в доме, так и в саду.

Георгий Иннокентьевич велел Степану, чтобы тот показал гостям, где им размещаться. Николай им тоже помог с обустройством во флигеле и, когда вернулся в дом, натолкнулся на спускавшуюся со второго этажа невестку.

Анну, супругу брата, он не видел несколько лет. Она обрадовалась их встрече. Они обнялись и троекратно расцеловались.

– А ты нисколечко не изменилась! – сказал ей Николай.

– Ой-ля-ля, уж спасибо, родственничек!

– Ну, это не комплимент! Вот только причёска, по-моему, у тебя другая. Ты волосы отпустила…

Невестка была в красном платье, потому что предпочитала этот цвет. Она покрутилась перед деверем, разгладив складки на платье:

– Ты рассмотрел меня со всех сторон?

– О, да!

– И не пополнела?

– Ни на грамм!

Она окинула себя взглядом в напротив установленном зеркале:

– Да, согласна, я мало изменилась! – и Анна, кокетничая с деверем, заливисто рассмеялась.

– Как Варшава? – спросил её Николай.

– Как всегда Варшава прекрасна! Та-а-ак не хотелось оттуда уезжать, ты не представляешь, – Анна тут же переменилась в лице и вздохнула. – Ведь Варшава мне даже больше нравится, чем Санкт-Петербург! Это- мой город. Она мне близка по духу! Но твой брат- упрямец, и нас заставил. Вот и перебрались сюда. Всю мебель пришлось распродать. Отдала и мой любимый секретер. Ну ты, наверное, его помнишь. И всё из-за Соколовского! Только вещи девочек привезли и кое-какие мои. Продавали всё за сущие копейки…Так торопил он нас.

Ещё больше обрадовались Николаю дочки сводного брата: Полина, Стефания и Ева. Младшие дочки у Андрея родились уже в Привисленском крае, поэтому их назвали на польский манер. Самой старшей, Полине, исполнилось четырнадцать лет, Стефании – двенадцать, а Еве – одиннадцать.

– Ур-р-ра! Наш Коля приехал! – закричала самая бойкая Стефания.

– Коля, Коля! – подхватила Ева.

Старшая Полина сделала книксен, как учила её мама, и подала Николаю руку, которую он пожал. Младшие же девчушки облепили дядю. Они его обожали. Когда-то он был для них, как нянька.

У Анны были тонкие черты и вьющиеся волосы, и она отличалась очень нежной кожей, а ещё у неё были светло голубые глаза, и из-за этого она походила на полячку. А вот все её дочки пошли в папу: у них волосы тоже курчавились, но брови были выразительные, чётко очерченные, и в карих глазах, как у всех Соколовских, просматривался, скорее, кавказский генотип. Во всяком случае, в процентном отношении он был явно преобладающим.

– Коля, а ты покатаешь нас на лошадке, как это делал в Варшаве? – переспросила младшая племяшка.

– Ева, – оборвала её Анна, – не приставай к дяде! И здесь, в Самаре, нет таких маленьких лошадок.

– Ну почему, почему?! – захныкала Ева и сердито топнула ножкой. – А я очень хочу! Найдите!

– Потому что в Самаре нет зоопарка! И ты у меня пойдёшь в угол, если будешь себя и дальше так отвратительно вести!

Николай прижал к себе Еву и прошептал ей:

– Успокойся. Я что-нибудь придумаю. Мама права, здесь нет маленьких лошадок, потому что в Самаре нет зоопарка. Но сюда периодически приезжает цирк-шапито, и у них обязательно найдутся пони. Так что покатаешься, я обещаю!

К Николаю подошла мама. Мария Фёдоровна всё не могла наглядеться на сына. Была бы её воля, она ни на секунду бы не отходила от него! Уж так она соскучилась по нему!

Мария Фёдоровна вновь прильнула к Николаю, погладила его, а он склонился над ней.

– Николушка, как же ты у меня исхудал! Что, вас там плохо кормят? – и Мария Фёдоровна провела ладонью по щеке сына.

– Совсем нет!

– А почему так скулы проступили… О-о-ох, а круги-то какие под глазами, Николушка! Страх божий! Отродясь у тебя их не было!

– Это из-за дороги.

– Притомился?

– А ещё недосыпал!

Появился Соколовский-старший.

Анна увела девочек в детскую, за ней вышла и Мария Фёдоровна, а Георгий Иннокентьевич, проводив их взглядом, произнёс:

– В столовой уже накрыли. Я думаю, ты голодный? Иди, поешь! И пусть гости подходят.

Степан пошёл их звать.

***

В столовой суетилась Фрося, супруга Степана и по совместительству кухарка. Для младшего сына хозяина и его друзей она приготовила грибной суп и картофельные драники. Георгий Иннокентьевич разрешил поставить графин со смородиновкой.

– Ну, как у тебя служба идёт? – спросил у сына полковник в отставке.

– Всё хорошо, отец! На днях вот получаю награду, и вроде бы пришёл уже приказ ещё на кое-что…

– Не темни, что ещё ожидаешь?

– Буду повышен в звании!

– Ну, это замечательно!

Георгий Иннокентьевич обрадованно крякнул и захотел задать уточняющие вопросы, но тут появились попутчики Николая.

Соколовский-старший пригласил их за стол.

Было видно, что Суриков и даже Чудинов немного волновались, и чтобы разрядить обстановку Георгий Иннокентьевич предложил им выпить. Как-то следовало начать разговор, и хозяин дома после первого тоста спросил:

– А вы же, господа, из того же города, в котором служит мой сын, как я понимаю?

Чудинов это подтвердил.

– А расскажите про этот город, господа, – продолжил полковник. – А то Николай не много про него пишет, а меня всё же любопытство разбирает о нём какие-то подробности узнать. Как-никак, а там у сына служба проходит. Третий год он в вашем Семипалатинске. Город ваш находится, я слышал, где-то далеко, почти что на самой границе с Китаем?

– Вы правы, Георгий Иннокентьевич, – ответил Соколовскому-старшему Чудинов. – Наша Семипалатинская область входит в состав Степного края и на крайнем юге граничит с Китаем. Отсюда для нас прямая выгода, потому как у нас с этим соседом ведётся оживлённая торговля. В Семипалатинске даже размещается с недавних пор китайское консульство.

– Ну, на-а-адо же?! Целое консульство?! А когда оно открылось?

– Это консульство открылось ещё при маньчжурах, десять лет назад. И большая часть китайских товаров – чай, лекарства, шёлк и фарфоровая посуда- поступают в Россию через Семипалатинскую таможню, и благодаря этим торговым связям наш город развивается. Плохо только то, что у нас до сих пор не построили железную дорогу. Но зато у нас имеется своя река… Иртыш. А это очень большая и судоходная река.

– Почти как Волга?

– Почти…

Выпили уже по второму разу, и Соколовский-старший продолжил расспрос:

– Кстати, а откуда такое название у вашего города? – спросил Соколовский-старший. – Мне прелюбопытно…

– Объясняется его название просто, – пояснил Чудинов. – Раньше на месте Семипалатинска, ещё до его основания, находился буддистский монастырь с семью бурханами или башенками, и когда в этих местах при Петре Первом появился отряд казаков во главе с майором Чередовым, то была заложена пограничная крепостица, которую назвали Семипалатной, ну а когда крепость разрослась и преобразовалась в город, то стала называться Семипалатинском. Через пять лет нашему городу будет уже двести лет!

– А город ваш не очень-то большой? – переспросил Соколовский-старший.

– Думаю, раз в пять поменьше Самары будет,– ответил Чудинов. – И в основном он деревянный. Но сейчас Семипалатинск разрастается, появляются и в нём новые красивые здания, кое-какие предприятия, мельница, механические мастерские, купечество у нас сильное, так что Семипалатинск я считаю перспективным городом, и его уже не назовёшь какой-нибудь захолустной и забытой богом дырой.

– Значит, жить в нём можно?

– Вполне. И можно заниматься своим делом. Я вот держу кондитерскую, у меня так же несколько магазинов на центральной улице. И Алексей, почти что мой родственник, тоже при деле.

– Да, я тоже состою в купеческом сословии! – кивнул головой Суриков. – Только я живу не в Семипалатинске, а в Павлодаре.

– А это, что за место?

– Это соседний город, он уездный и лежит на полпути между Семипалатинском и Омском. И также находится на среднем Иртыше, на его правом берегу.

Хозяин дома ещё порасспросил гостей, но недолго, потому что увидел, что они не очень бодрые. Тогда он предложил им отдохнуть, а дальнейшее общение перенести на вечер, когда будет устроен уже праздничный ужин.

***

Старший сын Георгия Иннокентьевича, приезжая в родительский дом, любил не только гулять по набережной Волги и по некоторым живописным улочкам Самары, но и дышать свежим воздухом в саду у отца, которым тот занимался лично. А ещё ему нравилось сидеть в плетёном кресле на веранде, и если поблизости не бегали дети, то тогда он позволял себе выкуривать утреннюю сигару и затем пил кофе.

Вот и сейчас он погулял по саду и, поднявшись на веранду, уселся в плетёное кресло и закурил свою сигару.

Николай тоже вышел на веранду и разместился напротив.

– Будешь? – Андрей пододвинул к Николаю коробку с сигарами.

Младший брат открыл её и достал одну из них, надрезал конец сигары и помял её в руках. Андрей передал зажигалку. Николай закурил.

Андрей недолго молчал. Пустив пару колечек дыма, он спросил:

– Как служится?

– Да всё как надо у меня…

– Слышал, что ты теперь не просто поручик, а состоишь негласно в составе Отдельного Корпуса Пограничной Стражи (как я уже ранее пояснял, в Российской империи это было особое подразделение, занимавшееся не только охраной государственных границ, но и исполнявшее функции как разведки, так и контрразведки – прим. авт.). Мне отец об этом обмолвился. Совсем недавно.

– Отцу я только слегка намекнул про мою настоящую службу.

– Ну, то, что про это нельзя распространяться, я понимаю, можешь меня не предупреждать. Ну, между нами… Ты ведь занимаешься Китаем?

Николай только через некоторое время кивнул головой.

– Э-э-эх, Китай, Ки-и-итай… Для меня совершенно неизвестная и непонятная страна. И как дела там обстоят?

– Да сказать откровенно…

– Говори.

– Неважно.

– Что, совсем уже там плохо?

– Если в общих чертах, то после свержения Цинского императорского правительства эту страну постоянно трясёт, и она не выходит из кризиса. Она уже буквально разваливается на глазах. И искры от пожара, который не один год полыхает в ней, долетают уже и до нас. Ну а ты понимаешь, Андрей, что и в России, к сожалению, не всё так однозначно. У нас вполне хватает своих смутьянов и ниспровергателей законности и порядка! Всяких безбашенных нигилистов!

Андрей вздохнул:

– Тут ты прав, Николай. Я вообще считаю, что ближайшие несколько лет будут и для России, и для остального мира критическими. Если в Европе разразится большая война, то мир после неё станет неузнаваемым! Причём, боюсь, что изменения, которые произойдут, многих не обрадуют, и, может быть, они приведут целые страны к необратимой катастрофе. У меня насчёт этого нехорошее предчувствие. Я вот, в отличии от тебя, постоянно нахожусь на крайнем западе империи и скажу тебе, брат, что там, в Привисленском крае, на берегах Вислы и Немана, в воздухе уже ощущается запах пороха. Я же не зря перевёз сюда своих! Гражданские не в полной мере понимают, что происходит, а некоторые так вообще считают, что ничего не будет, и, как страусы, прячут голову в песок. Ну, мол авось и пронесёт. Но я почти уверен… что на этот раз… Нет, никого не пронесёт.