Buch lesen: «Обречённый на одиночество. Том 1»
ГЛАВА I
Дороги судьбы…
Густой паутиной расстилаются они перед жадным юношеским взором. Зовут и манят… Со светлыми надеждами мы делаем первый шаг, затем второй… И все дальше и дальше отдаляемся от отчего дома.
Дороги судьбы…
Они раскидывают нас по белому свету, завлекая в самые дальние его уголки. Все время ищем чего-то… надеемся… верим и ждем… И только в минуту полного упадка душевных сил, после крушения иллюзий относительно себя и своего, как нам казалось, волшебного будущего мы вспоминаем о родной стороне. Когда счастье равнодушно отворачивается от нас, окрашивая весь зримый мир в унылый серый цвет, когда жестокая и лживая каждую минуту жизнь наносит свой коварный удар, выбивая из-под ног последнюю кочку в самой середине бескрайнего топкого болота, мы устремляемся туда, к нашим корням, надеясь хоть там найти толику успокоения израненной душе.
Алхаст возвращался в аул.
На этот раз его вело сюда не только желание увидеть места, ласкавшие безмятежное детство, и не к родне он шел погостить, что до сих пор делал довольно часто. Нет. Алхаст возвращался навсегда. Возвращался, чтобы очистить от бурьяна и оживить свой двор, развести огонь в очаге и никогда уже более не расставаться с небольшим клочком земли, унаследованным им от отца.
Тропинка петляла на юг по правому берегу Гумса1. Чем ближе она подступала к горам, тем игривей становился ее бег и таинственней ломались зигзаги. То взбегая на пригорок – то скатываясь вниз, сжимаясь в лощине – раздвигаясь на возвышенности, увлажняясь в лесной тени – иссушаясь на косогоре, то незаметно подкрадываясь к реке – то внезапно уносясь прочь, словно испугавшись нахальной скороговорки ее мутных вод.
То и дело попадались обнесенные невысоким плетнём ухоженные родники, над которыми потрудились заботливые руки доброго человека. Алхаст останавливался у каждого родника, подставлял ладони под щекочущие уколы струи, пил от его щедрот… пил, даже если не испытывал жажды… набирал и набирал в пригоршню живительную влагу и с наслаждением прикладывался устами к ее отзывающейся хрустальным звоном прохладе…
Как?.. Скажите, как может быть полноценной жизнь вдали от таких родников?! Оказывается, губил себя, поселившись в городе, чуждом духу, плоти и сути человека, выросшего на просторах вольной природы! Теперь уж ничто не заставит Алхаста покинуть эту первозданную благодать!
Чистая родниковая вода, падая с желоба, напевает свои бесконечные булькающие мотивы. Если внимательно прислушаться к этой журчащей речи, тебя охватывает чувство, будто с тобой делятся самым сокровенным. Каждое слово живой воды, каждый звук ее свободной мелодии проникают в самые глубины твоего сердца, отзываются на малейшее движение души и мысли… И забывается все… Обиды и неудачи беспомощно съеживаются, уменьшаясь до размеров никчемной пылинки. На душе, изнывающей под грузом тяжелых раздумий, становится легко, и солнечный свет преображает весь твой еще недавно такой тусклый мир. Погруженная в ленивую дрёму память пробуждается и вытаскивает из своих кладовых полузабытые картины прошлого, одна краше другой – беззаботное детство… любознательное отрочество… беспечная юность… самонадеянная молодость… И человек отдается воспоминаниям, еще и еще раз… снова и снова проживая самые счастливые дни своей жизни, разделенные с дорогими сердцу людьми. И не хочется возвращаться в настоящее, где нет многих из тех, чьи образы наполняли твое существование смыслом и радостью… а беззаботность, любознательность, беспечность и самонадеянность уже и не твои качества…
Потому и не спешит усталый путник покидать родник, стремясь как можно дольше задержаться в этом волшебном замке, возведенном из отцовских рассказов о седой старине и голоса матери, склонившейся над колыбелью…
Алхаст повесил сумку на ветку придорожного дуба, присел на мягкую траву. И тут же, как это часто бывало в последнее время, печальные мысли вновь овладели его головой.
Жизнь!.. Эх, жизнь ты моя, жизнь!..
Как же подло ты меня обманула!..
Коварная, словно раб, рвущийся в князья! Жестокая, словно человек без Бога в душе! Ты не дала мне ровным счетом ничего из того, что когда-то щедро сулила, но заполнила мое существование болью и несчастиями, от которых обещала оберегать. Сколько раз, когда что-то нежданно приятное, вдруг замаячив на горизонте, начинало ублажать мой взор, проясняло разум и наполняло чувствами мое опустошенное сердце, ты наносила мне удар в спину, открывая на моем слабом теле глубокую рану или же оглушая до помутнения разума. Ты играла мною и моими чувствами, как свирепый смерч с беспризорной соломинкой. Все чистое и светлое ты превращала в грязь, красивое низводила до отвратительного, святое – оскверняла, благородное – охаивала… Но все гадкое и недостойное плодила изо дня в день и возносила до самых небес. Не было в тебе жалости к плачущему страдальцу, а разделить пир со смеющимся счастливцем ты считала ниже своего достоинства. Насыщая чрево свое жирной человеческой кровью, запивая ее солеными человеческими слезами, все более и более наполняясь телами поверивших тебе несчастных, принесенных тобой в жертву самой себе, ты раздуваешься все шире и шире. Когда же ты насытишься, о жизнь, когда же ты успокоишься!
Были времена, когда казалось, о жизнь, что между нами возникла скрытая от всех, известная только нам с тобой таинственная близость. Да, казалось… Казалось, мы созданы Всевышним только друг для друга, все остальное же только ради нас и для нас. Как же я заблуждался, как жестоко обманывался! Нет, жизнь, все оказалось не так! И не друг ты, и не родня, и не товарищ!
Ты держала меня за юного и беспечного несмышленыша. Издевалась над моей доверчивостью. Ты почему-то решила, что ко мне можно относиться с презрительным высокомерием избалованной чрезмерным вниманием красавицы, отвергающей упорные, но так наскучившие ей ухаживания безнадежно влюбленного юноши. Ты даже пыталась бросить меня в кучу своих альчиков, чтобы я затерялся в безликой массе твоих игрушек. Да-да, я все помню, было и такое. Не знаю, с чего это ты взяла, что меня можно превратить в безвольного манкурта, и кто тебе нашептал обо мне как о последнем ничтожестве без роду и племени, без светлой мечты и чистых идеалов. Видимо, тебя обманул кто-то из той своры многочисленных лжецов, что учились у тебя этому подлому искусству. Но я не мог, не имел права не проснуться, хотя и долог был сон, окутавший мой мозг. Я был создан Всевышним не только для насыщения чрева и изнашивания одежд. На мне были и обязанности… и долг. Долг перед кровью, родиной, человечеством. Никто не мог выполнить его за меня или вместо меня. Безропотно прозябать в плену твоих иллюзий было бы для меня унизительно и позорно! Благородный родитель мой родил и растил меня не для праздных дней и беспечных ночей!
Нет, конечно, жизнь, я не так уж глуп и наивен, как тебе кажется. Оказывается, и ты, упоенная своей безраздельной властью, можешь ошибаться. Ты отмеряла мои дни вдохами и выдохами, я же выставил на весы времени память, разум, знания. Ты смогла увидеть только двадцать пять моих лет, я же обозрел и познал твои двадцать пять веков.
*****
…Впервые я узрел тебя в ту, теперь уже седую, эпоху, когда полуголые племена из далеких краев, ненасытным драконом поглощавшие чужие земли, стали все чаще бросать свои алчные взгляды в сторону нахских гор.
В те далекие, овеянные легендами времена нахи жили вольно и в благодати, как и следует жить истинным детям природы. Питались тем, чем их щедро одаривала плодородная земля, оберегали ее от недругов и ни о чем большем не помышляли.
Нахам, наделенным Всесильным Небом не совсем ясным для посторонних, но естественным для них самих восприятием жизни и смыслом существования человека на земле, было трудно понять насаждаемые многочисленными заморскими народами обычаи и правила. Водрузив на вершину горы большие и малые башни, поселив там многочисленных богов, они возносили им бесконечные молитвы, щедро сдабривая хвалебные песнопения жертвенной кровью. Не довольствуясь духовной близостью, чужеземные правители установили с всесильными обитателями священной горы родственные связи, скрепленные совсем небожественной похотью. Возомнив себя избранниками небес, достойными править миром, они устремили свои алчные взоры на чужие земли. Многие малые и большие народы утонули в собственной крови под их могучими ударами. Частыми стали их выпады и против нахов. Требования о покорности становились все настойчивее, а угрозы сопровождались бряцанием оружия. Высокомерных царей с западных берегов раздражала неуступчивость обитателей Кавказа, достойно отвечавших на слова их и действия.
А по-другому и быть не могло!
Разве могли нахи, эти вольные дети дикой природы, принять то, что им не дано было понять?!
«Мы изведем со света род Турпал Нохчо2! – в который уже раз заявлял предводитель чужеземцев. – Разрушим могилы их предков, уничтожим города и селения! Мужчин принесем в жертву нашим богам, а женщин отправим в просторные шатры, чтобы они ублажали наших доблестных воинов!»
И объединились они с соседними племенами…
И собрали войско огромное…
И двинулись алчные чужеземцы на нахов…
К границам священной для сынов Турпал Нохчо земли приблизились несметные полчища захватчиков во главе с жестоким и честолюбивым молодым царем, сменившим на троне убитого заговорщиками отца. Нахским племенам поставили суровое условие – либо рабская покорность, либо полное уничтожение.
А нахи? Древние нахи, Доблестные К,онахи! Теплом благородных сердец своих согревавшие Мать-Нохчийчё3 в тяжелую годину! Пахари и строители, потом своим поившие землю отцов! Воины, телами своими прикрывавшие эти горы и равнины! Как им было стерпеть такое оскорбление от грязных чужаков, какими бы сильными и бесчисленными они ни были?! Будь они даже исполинами, подпирающими головами своими небесный свод! Нет… нет на земле неуязвимых людей! Все мы из плоти и кости, а меч режет плоть и рубит кость. Великан или карлик – все одно. А значит, и мечи нахов будут делать свою прямую работу. Не для того их ковали железных дел мастера, чтобы они покоились в ножнах, когда отчизна в опасности!
Будет битва!.. И – слава отважным!
На западных границах взмыли в небо дымы сигнальных костров. От сторожевой башни к сторожевой башне, от гонца к гонцу со скоростью сокола понеслась черная весть – несметные полчища врагов идут на землю нахов.
И долетела весть сия до сердца Страны нахов – древнего Симсира.
Враг, ломящийся в чужой дом с обнаженным мечом, всегда глух к словам, ибо слышит он только себя и признает только свою правду. Если ты не готов к битве, всякие разговоры с врагом бессмысленны – увещевания и мольбы никогда не останавливали хищника. Проповеди не прекращают войну, хотя и могут с легкостью развязать ее. Жестокость не укротить покорностью!
Предводители нахов созвали воинов со всех селений и крепостей. Войско заполнило обширное поле, на котором оно собиралось с незапамятных времен. Были здесь г,еры4 лучников и пращников, всадников и пеших воинов. Отдельно стояли г,еры мехкарий5, которые в доблести и воинском искусстве не уступали своим бородатым соплеменникам. Особое место занимали летучие г,еры Шахты и Додуша. Их выдвигали на самые жаркие участки сражения, где чаще всего и решалась судьба всей битвы, но это не останавливало молодых воинов, рвущихся в ряды легендарных г,ер.
Готовое ринуться в бой войско ожидало решения Совета Страны.
Вскоре к воинам вышли седобородые старцы.
– Братья! – поднял руку легендарный Ташта, в молодости – великий воин, ныне – почитаемый всеми мудрец. Установилась мертвая тишина. – Враг подступает к нашим пределам. На нас идет огромное войско, чтобы осквернить нашу землю, отнять у нас свободу, превратить мужчин в рабов, а женщин в наложниц! – Над войском нахов поднялся свирепый гул. – Битва будет трудной и жестокой. Враг силен, его воины умеют воевать, военачальники искусны и хитры… Ну и что с того? Мало ли таких полегло от мечей отцов наших?! А мы… Разве не дети мы своих славных отцов?! Разве это не мы пили из кубка победы гораздо чаще, чем хлебали из миски поражения?! Разве не нас кормила эта священная земля?! Каким бы сильным не мнил себя враг, каким бы искусным воином он не был, этот чужеземец не пил воду из наших родников, не пробовал плоды наших садов и не насыщал чрево свое хлебом, взращенным на этой земле! А раз так, то откуда ему было взять благородной доблести, где ему было набраться гранитной стойкости и может ли в нем жить беззаветная вера в свою правоту! Не может быть в нем ни первого, ни второго, ни третьего!.. Мы защищаем то, что принадлежит нам по святому праву! Мы защищаем свои очаги, которые не должны погаснуть никогда! Мы защищаем Родину! Нет большей чести для воина, нет большей чести для наха, чем пасть в бою во имя Отчизны!.. Вам ничего не нужно подсказывать. Вас обучали ратному делу умудренные люди, великие воины. Вы дни и ночи, недели и месяцы проводили в горных походах. Вы засыпали и просыпались в обнимку с оружием!.. Будьте и в бою такими же, какими мы видели вас на военных играх! Вас учили быть достойными к,онахами, так оставайтесь ими и в мирное время, и в бою. А мужество… оно у вас в крови. Помните всегда – мы рождены для Отчизны, нас растили для Отчизны, наш долг – жить и умереть во имя Отчизны! Мы счастливы, что судьба подарила нам шанс еще раз доказать Отчизне нашу преданность! За вашими спинами – ваши матери, сестры, ваши семьи, священная земля нахов! Трусов среди нас не было никогда! Да не накажет всесильный Села6 детей своих страшной карой – увидеть хоть одного такого в нашем племени! Арс-вай! Арс-тох! Тох-тох7!
– Арс-вай! Арс-тох! – громовыми раскатами пронеслось над войском. Удары мечей о щиты покрыли устрашающим гулом горы и ущелья.
Отделившись от старцев, вперед вышел старый жрец и воздел руки к небу, шепча молитвы. Слов его не слышали даже стоящие рядом с ним мудрецы, но никто не сомневался в том, что нет ничего важнее на поле боя, чем помощь и поддержка небес. И потому все застыли в благоговейном молчании…
Жрец завершил свои заунывные молитвы, потер и опустил руки. Твердым и густым, несмотря на возраст, голосом он обратился к войску:
– Воины, с нами Села! Очаги ваши будет стеречь Села Сат8! Атакуйте врага, тесните его! Покажите спесивым чужеземцам, как умеет побеждать славное семейство великого Турпал Нохчо! Арс-вай!
– Арс-тох! – подхватило войско.
– Братья! – снова поднял руку Ташта. – Совет Страны назначает предводителем войска Актин Муоцу. Предводителей г,ер воины выбирают сами! Да сопутствует нам удача в бою!
Над шеренгами блеснули обнаженные клинки – одобрение решения Совета и одновременно салют, которым воины с древнейших времен встречали вновь назначенного военного бяччи9. Никто не заслуживал этой чести больше, чем известный всему Кавказу Муоца. Это был недюжинной силы великан с приятными чертами лица. Суждения его всегда были мудрыми, а речи – короткими. О доблести молодого предводителя ходили легенды. Многие видели его и в бою – не было ему равных на поле брани. В нем сочетались свирепость медведя, ловкость льва и выносливость волка. В мирной же жизни это был мягкий и добрый человек, приветливый со всеми и готовый прийти на помощь ближнему.
Любовь его и страсть – лучезарная Азни… Ласкающая белыми коленями своими бока чистокровной гнедой кобылицы… Предводительница г,еры мехкарий славная зарговза10 Азни… Первая красавица и первая воительница земли нахов Азни бросила взгляд на любимого – короткий, как вспышка молнии, и долгий, как свет звезды. Человек с тонкой и возвышенной душой увидел бы в этом взгляде безмерную гордость за избранника своего и столь же безмерную любовь, но ленивая душа не заметила бы ничего.
Ташта, наслышанный о взаимных чувствах двух молодых сердец, увидел все… Он чуть заметно улыбнулся, но в то же мгновение лицо его исказил острый укол боли в сердце. «О годы, как же вы прекрасны и как жестоки! – пронеслось в седой голове старца. – Молодость, молодость… Какой же скоротечной ты оказалась! О время, как коварна и безжалостна твоя сила! Когда-то ты ласкало и меня нежнейшими словами, клялось в вечной любви, называло единственным и самым желанным! Но очень скоро бросило меня на обочину жизни, отрезав от всего радостного, отобрав все, чем я владел, истрепав и состарив мое тело! Сколько раз я бросался в гущу жестокого боя, чтобы ты не смогло сотворить со мной такое, чтобы я остался в памяти людей молодым и сильным… чтобы жило на этой земле мое имя, не стареющее и не дряхлеющее, а не это никчемное тело. Но и смерть тоже оказалась твоей союзницей… И все же, жизнь, ты прекрасна!»
– Г,еранчам11 явиться к бячче! – раздался зычный голос.
От каждой г,еры отделились по одному человеку и поскакали к возвышенности на южной окраине поля, где их ожидал предводитель.
Муоца представил план предстоящего сражения, определил для каждого г,еранчи его место на поле боя и поставил боевые задачи.
– Войско выставим в макажу12. Пешие г,еры впереди. В первые ряды поставьте самых рослых и сильных. Соберите шишалой13 из всех г,ер, их устрашающий вид и огромные секиры вселят страх в сердца врагов. Когда наши передовые г,еры вклинятся в ряды противника, с флангов в атаку ринется конница. Если наши действия будут слаженными, нам удастся разделить вражеское войско на две части и окружить каждую из них по отдельности. Сил у нас для этого вполне достаточно. Лучникам, гарпунщикам и пращникам обстреливать вражеские ряды непрерывно. Ни моя смерть, ни гибель кого-либо другого не должны повлиять на согласованность действий наших г,ер. Пленных щадить, проявлять к ним уважение, приличествующее воину. Додуш, Шахта, вы со своими летучими ковранаш14 сейчас же выдвигаетесь на запад. Враг только-только сошел с кораблей на берег. Ему необходимо отдохнуть и восстановить силы, прежде чем двинуться дальше вглубь наших земель. Тревожьте его, обстреливайте, не позволяйте спокойно отдохнуть и подготовиться к сражению. Не давайте им сомкнуть глаз, и тогда усталость их станет нашим союзником. Враг, пришедший к нам с мечом, не должен чувствовать себя в покое и безопасности ни днем, ни ночью! Но не вступайте в открытый бой. Жестокая и беспощадная битва их ждет впереди! Г,еранчам охотников и стрелков, не медля, отправить своих людей к месту высадки врага. Пусть обследуют леса, балки и вообще все окрестности и следят за каждым шагом противника. Вполне возможно, они готовят какую-то хитрость. На войне и хитрость – оружие. Если от нас укрыты какие-то силы, я должен знать, где они и какова их численность! Все сведения о чужеземцах необходимо представить до утра.
Г,еранча Маиг, рослый, поджарый молодой человек с вечной улыбкой на лице и невероятно выразительными глазами, поспешил к своим охотникам. Ему и его людям предстояло проделать довольно долгий путь, прежде чем приступить к выполнению поставленной задачи.
– На нас идет не шайка разбойников и воров, а хорошо обученное и организованное войско с опытными полководцами во главе, – продолжил Муоца после недолгой паузы. – Прежде чем вступить с нами в открытое сражение, они попытаются собрать как можно больше сведений о наших силах и месте предстоящей битвы. Их охотники наверняка уже пробираются к нам, а может, пристали к нашим берегам задолго до основных сил и рыщут где-то рядом. Мичов, лучшие твои следопыты пусть выдвигаются для охраны подступов к нашему лагерю и ближайших дорог. Враг должен узнать о нас только то, что мы позволим ему узнать. Самих вражеских лазутчиков не трогать, но запутайте их так, чтобы у них головы закружились!
Муоца оглядел лица соратников, как бы приглашая их высказаться.
Те только согласно кивали, молча разглядывая черточки и точки, выведенные их предводителем на большом плоском камне.
Г,еранчи еще какое-то время изучали план предстоящего сражения. Никаких вопросов так и не прозвучало. Всем все было ясно – враг должен быть разбит в одном сражении. Только так, ибо второго шанса у побежденного в этом бою не будет.
– А теперь, братья, поспешите к своим г,ерам. Времени у нас мало, а сделать нужно очень много. Арс-вай!
– Арс-вай! Арс-тох! – ответили г,еранчи и вскочили на коней, тут же подведенных к ним юнцами.
– Азни, задержись ненадолго, – обратился Муоца к зарговзе.
Изо всех сил натянув поводья, воительница придержала резвую кобылицу, готовую пуститься с места в галоп. Милое лицо, окаймленное золотом волос, повернулось в сторону предводителя, и большие карие глаза уставились на Муоцу.
– Я слушаю тебя, бяччи.
Муоца посмотрел на девушку долгим, проникновенным взглядом и произнес:
– Как только мы очистим землю нашу от врагов и вернемся домой, ты должна занять место у моего очага.
Азни засмеялась задорным, беззаботным смехом.
– Время покажет. Сначала я хочу увидеть своими глазами, как сражается с врагом Муоца, сын легендарного Акты. И если он таков, каким воспевают его илланчи15… посмотрим! Но знай, мой предводитель, если ты в пылу боя попытаешься как-то сберечь моих мехкарий, определив им менее опасные участки, о дисциплине в своем войске можешь забыть. Мои воительницы никому не позволят лишить их возможности показать свою удаль. У каждой второй в моей г,ере на самом почетном месте в башне висит золотой зарг16, а сами они носят славное звание зарговзы. Эта слава и эти зарги получены не за возню у домашнего очага, а завоеваны в жестоких битвах. А остальные мои девушки намерены заслужить почетные награды в завтрашнем сражении. Помни об этом, славный Муоца – военный бячча нахов!
И, не дожидаясь дозволения, Азни ускакала к своим прекрасным и суровым воительницам, звонким криком подгоняя белоснежную кобылицу, послушную воле и мысли своей удалой наездницы.
…Великое сражение, о котором потомки сложат не одно героическое илли, произошло через два дня.
Противники выстроились на широком ровном поле, продуваемом со всех сторон равнодушными ветрами. Облаченные в не стесняющие движения легкие доспехи, вооруженные мечами, копьями и боевыми топорами передовые отряды с той и другой стороны с какой-то тупой ненавистью обреченно смотрели друг на друга…
Ненависть… Лютая человеческая ненависть к себе подобному… И если ненависть одних была понятна и естественна, как рождение и смерть, как сон и явь, – ведь они защищали свою землю и свою свободу, то ненависть других не поддавалась объяснению. Вряд ли нашелся бы мудрец, даже среди самых великих, способный пояснить природу этой непостижимой ненависти. Человек приходит в дом такого же человека, который ни словом – ни делом, ни явно – ни в мыслях не навредил ему, не ведал даже о его существовании, и с патологической ненавистью, со звериным остервенением бросается на него. А потом – кровь, много крови… либо своя, либо чужая… и своя, и чужая… И горе… горе… горе… в саклях и лачугах, в землянках и избах, в хижинах и юртах… везде… Вчера… сегодня… завтра… И ничего не меняется – это люди… человечество…
Над полем закружили вороны, почуявшие приближение часа щедрого угощения. Чуть поодаль, на возвышенности, сбивались в стаю неуклюжие голошеие падальщики, в ожидании своей доли от пиршества смерти. Природа застыла в зловещем безмолвии, даже солнце, казалось, остановило свой бег по вечному кругу. Со стороны моря, с далеких западных берегов дул теплый ветер, словно пытаясь вдохнуть силы в захватчиков, паруса которых он раздувал, подгоняя это многочисленное воинство к алтарю Эола. Союзники же нахов – величественные и невозмутимые горы – высились за их спинами, мощной грудью своей разрывая в клочья чужие ветра. Их грозная сила и основательность воодушевляли, уютные ущелья вдохновляли. Там, на самом пике самой высокой горы, восседал великий Села, готовый прислать небесное воинство на помощь детям своим, если их собственные силы истощатся.
Отважный Муоца подъехал к выстроившемуся войску своему и, подняв меч, повернулся к воинам.
– Арс-вай! – словно гром с небес прогрохотал его могучий бас.
– Арс-тох! – отозвалось войско на боевой клич своего предводителя.
Передав поводья товарищу, предводитель нахов вышел вперед.
Из стана врагов под яростный рев соратников навстречу Муоце выступил великан в устрашающем шлеме, с разукрашенным щитом в одной руке и внушительных размеров мечом – в другой.
Противники обменялись оценивающими взглядами, сделали по паре выпадов, как бы разминаясь, и со свирепостью тигров ринулись навстречу друг другу. Какое-то время был слышен только скрежет каленого металла. Блики солнца, отбрасываемые доспехами и клинками бьющихся, метались по рядам воинов, напряженно наблюдавших за поединком.
Это были достойные соперники, равные в силе и мастерстве. Однако на стороне наха было главное преимущество – он был значительно моложе и выносливее.
Чужеземец стал уставать. Удары его становились слабее, движения – медленнее и монотоннее.
Муоца выставил щит против направленного в голову меча и, изловчившись, со всей силы нанес ответный удар в шею. Голова врага повисла на тонкой коже, из вен брызнули обильные струи крови и… на землю рухнула первая жертва жестокой битвы.
Муоца поднял окровавленный меч.
– Арс-вай!
– Арс-вай! – восторженным ревом отозвалось войско на победу своего предводителя.
Муоца вернулся к ликующим нахам, развернулся в сторону ощерившихся пиками шеренг врагов и поднял меч над головой.
– Арс-вай! Бейте врага, к,онахи! На колени его! Арс-тох!
Нахи начали древний боевой танец.
Каждая г,ера выстроилась в свой круг, и над затаившимся в ожидании кровавой бури полем прогремела разноголосая песнь во славу могущественного бога войны Арса. «Арс-вай! Арс-тох! Б,ав! Б,ав17!» – вырывался боевой клич из тысяч глоток. Грохот мечей, с неистовой силой бьющихся о щиты, стоял над полем брани. А молодые воины, выстроившиеся позади основных г,ер, во всю мощь били в яппары18, гром которых напоминал небесные раскаты.
Таинственный ритуал нахов, сопровождаемый выкриками тысяч молодых глоток, ввергал врага в ужас. Чужеземцам казалось, что этот едва известный им, и то только по рассказам старых воинов, народ просто жаждал их появления в своих пределах, что предстоящее сражение для них – самое желанное пиршество. Этим странным людям не терпелось поскорее начать необузданное веселье, насытить изголодавшееся чрево свое вражеской кровью. В души многих чужеземных воинов закралось в тот час сомнение в своей непобедимости. Вдобавок ко всему, беспрерывно нападавшие накануне немногочисленные г,еры нахов не дали им ни часу отдыха после изнурительного морского перехода. Каждая крона, каждый ствол вековых деревьев, каждая возвышенность и даже овраг изрыгали стрелы. Они летели отовсюду, пронзая воинов, пытавшихся даже в этой ситуации держать строй. Зловещий свист смертоносных стрел и свирепый гул бессчетного множества гортанных голосов, доносящихся, как им казалось, даже из-под земли, сопровождали их с того самого часа, как они ступили в эту ощетинившуюся против них страну. А ночью нахи с гиком и свистом врывались в их лагеря, наводя дикий ужас даже на бывалых воинов, многое повидавших на своем веку, и тут же, словно призраки, исчезали в темноте, успевая за эти недолгие мгновения отправить щедрые дары ненасытному Аиду, самому мрачному богу пришельцев.
Предельное напряжение, в котором они пребывали уже более двух суток, вконец измотало захватчиков. Эти известные всему миру искусные и отважные воины желали сегодня не победы и воинских почестей, не славы и богатых трофеев, даже не покорных рабов и услужливых наложниц. Нет. Каждый из них мечтал только об одном – дать отдых гудящему от усталости телу.
А боевой танец нахов разгорался все сильней. Не прекращая выкрикивать боевой клич, они поочередно выскакивали в круг, соревнуясь в ловкости и искусстве владения оружием. Ритмичные удары мечей о щиты, сопровождаемые подстроившимися под их такт яппарами, и неистовый бег по кругу доводили их до запредельного состояния, когда тело и душа сливаются в экстатическом исступлении. И тогда… тогда и боль – не боль, и кровь – не кровь, и смерть – не смерть. Все – благо! Все – жизнь! И жизнь – все!.. Враг рвется к твоим святыням, вознамерился осквернить твою землю, твой очаг. Это в его духе. А если этот враг все еще жив – это неестественное в самом сердце естества! Это оскорбление достоинства наха, его Отчизны, его верований! Это чья-то ошибка, исправить которую нахи просто обязаны! Такова воля Неба – приговор для одних и благословение для других!
…Над войском прогремел громоподобный рык Муоцы:
– Арс-вай! Арс-тох! К,онахи, накормите презренное воронье плотью такого же презренного чужеземца! Только победа! И да выживет только тот из врагов, кто рухнет на колени пред нашей истиной! Б,ав!
Войско нахов ринулось в атаку. Строго следуя плану своего предводителя, собранные в центре атаки шишалой острым клином врезались в ряды неприятеля. Звон металла, победные крики и стоны раненых слились в нарастающий гул, словно над полем боя настежь открылись двери огнедышащей преисподней.
Муоца понимал, что он объявлен военным бяччой не по причине какой-то его исключительности и не потому, что в стране нахов не нашлось отважного воина, более достойного этой чести. Наверное, у Совета Страны были на то свои причины. И главная из них могла заключаться в том, что Муоца не раз бывал в тех краях, откуда пришел завоеватель, и был не понаслышке знаком с его образом жизни. Но предводитель выстроившихся сегодня на поле брани нахов знал и другое – что он, Муоца, всего лишь один из многих соплеменников, способных возглавить войско в любом сражении и в любом походе. Его гибель никак не могла повлиять на исход битвы. Опытные г,еранчи уже не нуждались в чьих-либо советах, вся картина предстоящего боя от начала и до самого конца была не раз прокручена ими в своих головах, все действия были согласованы друг с другом. Не было никакого сомнения в том, что свою задачу каждый из них обязательно выполнит, чего бы это ни стоило. Каждый из них мог в любой момент заменить предводителя и довести сражение до победного конца. Именно поэтому Муоца не стал задерживаться на ближайшей возвышенности, где для него был разбит шатер. Он с самого начала боя бился в первых рядах, и это вдохновляло его воинов, придавало им дополнительные силы.
В разгар сражения Муоца и Азни оказались рядом. Легендарная воительница вместе со своими соратницами молнией носилась среди врагов, осыпая их разящими ударами. Взгляд бяччи, полный беспокойства за нежную Азни и восхищения доблестной зарговзой, на какое-то мгновение выхватил и навсегда отпечатал в памяти образ этой необычной девушки. О Небо, как же она была красива и сколько же в ней было отваги! Как же ей шло это изящное боевое одеяние, как же искусно двигался клинок в ее руках и как же ей была к лицу эта лихая дерзость! О женская красота, сколько же в тебе манящей, завлекающей силы!.. О Женщина, как ты прекрасна! И на людях, и у очага! И в девичьем убранстве, и с младенцем на руках! И в ярком свете дня, и в волнующем полумраке таинственного вечера! Как ты прекрасна всегда… даже с острым клинком в руке, вместо более естественного для нее нежного цветка!.. Скажите, друзья, как, ну как жить такому к,онаху, как Муоца, если рядом не будет такой спутницы, как Азни!? Скажите, как? И если ее нет, зачем тогда вообще жить?! И стоит ли называть жизнью ту тоскливую пустоту, в которую она превращается, если рядом с каждым из нас нет своей Азни!? Ну а Муоца? А Муоца обязательно завоюет сердце этой прелестной воительницы. И руки ее тоже добьется! Даже если для этого ему придется стереть в пыль самые высокие в мире горы и повернуть вспять самые быстрые в мире реки! Как же все это легко и просто, если вознаграждение за такой ничтожный подвиг – лучезарная Азни!
