Buch lesen: «Этот длинный, длинный день»

Моему горячо любимому соавтору и критику, моей маме – Морозовой Тамаре Павловне

посвящается

Во всем свете у нас есть только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас.

(Император Александр III)

От автора

Данное произведение, как и многие его собратья, в последнее время заполонившие просторы интернета, относится к жанру «что было бы, если бы…». Признаваясь в том, что не является ни военным, ни политиком, ни не дай Бог – экономистом, автор просто перенес все свои «хотелки» на бумагу, которая, как известно, все стерпит. Все события, описываемые на страницах этого романа, происходят в параллельной Вселенной, являющейся почти зеркальным отображением с нашей. Ключевое слово здесь – «почти». Разница между нашими мирами заключается лишь в том, что наше Солнце – желтое и круглое, а в описываемом мире – зеленое и квадратное. Автор уверяет почтеннейшую публику в том, что все имена и фамилии персонажей не имеют никакого отношения к своим земным аналогам, а какие либо совпадения носят исключительно случайный характер.

Пролог

14 декабря 1840 г., Российская империя, г. Санкт-Петербург, Дворцовая набережная, Зимний дворец

Император стоял возле окна своего кабинета, заложив руки за спину и прислонившись лбом к холодному стеклу. Одет он был как обычно в белый колет с эполетами Лейб-гвардии конного полка. Он надеялся, что стекло хоть немного остудит, его разгоряченную последними событиями, творящимися в заснеженной пустыни оренбургских степей, голову. Последние вести о хивинском походе Василия Перовского были безрадостными. Все говорило за то, что наспех организованная экспедиция под водительством его любимца, заканчивалась самым плачевным образом так и не добившись результата по усмирению разбойного логова ханов Хивы. Единственное окно императорского кабинета, расположенного на первом этаже северо-западной части дворца, выходило на Адмиралтейство. Леса, опоясавшие дворец после приснопамятного пожара 1837 года уже убрали и поэтому здание Адмиралтейства и кусок набережной было хорошо видно. Сегодня был особенный день. Пятнадцать лет тому назад именно в этот день провалился заговор кучки офицеров, намеревавшихся воспользоваться сумятицей в деле престолонаследия, для установления в Империи власти кровавой военной хунты. Как и в тот год, зима опять выдалась почти бесснежной. Злой ветер дул с Финского залива, выдувая и без того куцые остатки снежного покрова. Помимо императора в длинном и узком, как чулок кабинете присутствовали еще двое. Тот, что выглядел постарше, имел большие залысины, открывавшие высокий лоб с большим количеством морщин и усталыми печальными глазами серого цвета. Одет он был в лазоревый генеральский мундир 3-го отделения Е. И. В. канцелярии, так нелюбимый всеми великими русскими поэтами первой половины XIX века. Он сидел на стуле у края большого стола, чинно сложив руки на коленях. Второй гость императорского кабинета выглядел гораздо моложе первого. И имел две особенности. Во-первых, он сидел на стуле напротив «лазоревого», вольготно вытянув ноги, и имел куда более свободную позу. На нем сидел мундир генерал-фельдцейхмейстера, что говорило о принадлежности его хозяина к артиллерийскому делу. Второй его особенностью было поразительное сходство с Его Императорским Величеством Николаем Павловичем, но в отличие от него имел вид очень бравый, о чем свидетельствовали лихо закрученные кверху пышные усы.

– Сегодня исполнилось ровно пятнадцать лет с тех страшных для России лет, – глухим голосом проговорил император, не отрываясь от окна. – А я все помню, как будто это было только вчера.

– Да, Ваше Величество, – поддержал его пожилой. – И я тоже это помню. Погоды как раз стояли такие же, как и ныне – ветреные и малоснежные.

– Что там наши сидельцы? Леонтий Васильевич¹ доносил мне, что никто из них прошения о помиловании не подавал. Так ли это?

– Так точно-с, Ваше Величество. Никто из причастных к делу «14 декабря» прошений на Ваше высочайшее имя не подавал, – подтвердил пожилой, невольно кривясь при упоминании фамилии своего заместителя. Ни для кого в этом кабинете не было секретом, что милейший Леонтий Васильевич аки крот неустанный «копает» под своего шефа.

– Гедиминовичи²! Упорное семя. Боярская толща, – скрипнув зубами, произнес император, не оборачиваясь к присутствующим. – Зубы-то им повыдергали, да корни остались. И ничего тут с этим не поделаешь. Сидят, ждут и держат свой камень за пазухой.

– Не дождутся! – коротко хохотнув, выпалил моложавый артиллерист. – Надолго урок получили. То же, мне, оппозиция! Переворот затеяли, а что дальше делать и сами не знали толком…

– Дурак ты, Мишкин³! – беззлобно прервал его император. – Это только на берегах Туманного Альбиона существует легальная оппозиция Его Величества. Заметь – Его Величества, а не Его Величеству. Там даже оппозиция и то в руках монарха. А наша же – только и ищет повода, чтобы вилку в горло воткнуть⁴, либо табакеркой в висок⁵ приложиться. И в этом я вижу большие неустройства на Святой Руси в будущем. Да и насчет того, что они не знали куда и как вести Россию, ты не прав. Почитай-ка, если еще не читал, чего там нацарапал этот Пестель⁶ в своей, так называемой «Русской Правде».⁷ Почитаешь, так волосы дыбом встают от их истинных замыслов. Они готовы были залить кровью всю Русь-матушку, во имя своих призрачных целей. Вот уж где была бы кровавая диктатура! А они еще меня смеют называть «Николай Палкин», бесстыдники, право слово. Я иной раз жалею, что сразу не предал публичной огласке их дальнейших планов, тем самым давая кое-кому проявлять жалость к этим извергам.

– Я не обижаюсь на тебя, brat, – возразил императору артиллерист, все же недовольно покрутив носом, – но ты напрасно назвал меня этим словом. Дворцовые перевороты, сиречь аристократические революции, какова бы то ни была их подоплека, никогда не угрожали самому государственному устройству. В наихудшем своем проявлении одна династическая ветвь сменяла другую. А вот чего действительно надобно опасаться, так это бунта черни. Бунта – бессмысленного и беспощадного⁸ по меткому выражению незабвенного господина Пушкина.

– Ваше Высочество, Ваше Величество! Умоляю вас, не ссорьтесь. Вы оба правы. Самодержавию угрожают со всех сторон, – взмолился пожилой, прикладывая руки к сердцу.

– Не волнуйся, Александр Христофорович⁹. Мы не ссоримся. Это наш, сугубо семейный и давний спор, – проговорил Николай I, по-прежнему не отворачиваясь от окна. – Однако же ты прав, старый мой служака. Трону угрожают со всех сторон, и я даже не знаю, какая из угроз более страшная. Перед нами неразрешимая дилемма. Дать свободу крестьянам, обещанную моим старшим братом еще на заре юности я не могу, ибо это грозит нам недовольством аристократии. И тогда выступление «декабрьских бунтовщиков» покажется детской репетицией к настоящей аристократической революции, наподобие шляхетского восстания тридцатого года, только во много раз страшнее. И не дать крестьянам свободу тоже нельзя, потому что терпение народа не бесконечно. Сам же не раз докладывал, что, то там, то тут пускают «красного петуха»¹⁰ в дворянских усадьбах. А когда оно полностью иссякнет, то заполыхает вся Россия. И опять вылезет на свет Божий кто-то, вроде Емельки Пугачева.

– И самое интересное заключается в том, что их можно в какой-то степени понять, – вставил Великий Князь.

– Еще бабушка Вашего Величества, венценосная матушка Екатерина издала специальный рескрипт по поводу обуздания изуверств некоторых помещиков над своими крепостными. Еще по материалам следствия над Салтычихой¹¹. Только сие все равно ни к чему не привело, – горестно констатировал жандарм.

– Понять можно всех. И я, как помазанник Божий, властию, врученной мне Всевышним, сколь могу, буду всячески противостоять как тем, так и этим. Но, тем не менее, признаю, что самодержавию в том виде, в котором оно находится сейчас уготовано печальное будущее. Я то еще надеюсь умереть в своей постели, не испытав на себе крушения основ государства Российского. Возможно, удастся это сделать и нашим детям, а вот внуки, думаю, излиха изопьют из сей чаши. И как избежать неизбежного не знает никто. Смуты – вот чего больше всего страшусь я.

– Ты намекаешь brat на пророчество монаха Авеля¹²? – почти шепотом спросил Михаил.

Монарх молча кивнул, не желая вдаваться в подробности. В кабинете повисла тягостная тишина, нарушаемая только стуком маятника больших напольных часов, стоявших у дальней стены кабинета. Михаил не решался нарушать тишину, поэтому закинув ногу на ногу, нервно покачивал ею, озираясь то на старшего брата, то на шефа жандармов. Тишину рискнул нарушить Бенкендорф:

– Ваше Величество, – обратился он к императору, делая движение корпусом, как бы намереваясь встать, но император, заслышав скрип стула, отмахнулся, разрешая тому говорить сидя, – Разрешите мне старику высказать некие крамольные мысли?

– Крамольные мысли? – Николай I медленно повернулся всем туловищем от окна к столу. – Шеф жандармов и крамола, это даже не смешно, это из разряда невероятного. Ну что ж, тем интереснее будет выслушать вас, любезный Александр Христофорович.

Бенкендорф старчески пожевав губами и как бы собираясь с мыслями начал:

– Довелось мне недавно, будучи в гостях у своей сестры – баронессы Ливен прочесть книгу Никколо Макиавелли «Государь». Во дни своей юности довелось мне впервые прочесть сей труд прехитрого итальянца, но признаюсь, по младости лет не много я смог тогда понять. Сейчас же, на склоне лет, перечитав сию книжицу, я по-иному оцениваю глубину замыслов повествователя. Среди множества сентенций автора, понравилось мне своей нетривиальностью следующее суждение: «Ежели нельзя противустояти толпе, то следует ея возглавить».

– Темна вода во облацех воздушных¹³, – дернул плечом император. – Не растекайся мыслью по древу, Александр Христофорович.

– Нисколько не думал, Ваше Величество, – не согласился жандарм. – Это я к тому говорю, государь, что если монархии не представляется возможным избавиться от противников, то не стоит ли задуматься о том, чтобы ей самой возглавить это движение, никак при этом себя не афишируя? При сем, при том, мы, тем самым, убиваем сразу двух зайцев. Во-первых, держим руку на пульсе глубинных протестных настроений, держа изнутри на прицеле всех противников не токмо монаршей власти, но и врагов Отечества, как внутренних, так и внешних, ибо вся наша оппозиция, как показывает история, имеет своими корнями иностранные интересы. А во-вторых, даже при самом неблагоприятном стечении обстоятельств, для династии, преемственность власти будет так или иначе сохранена, что убережет Россию от смуты безвластия.

– И в каком же виде ты видишь эту оппозицию? – недоверчиво склоняя голову и вперив немигающий взор свой в верноподданного, осмелившегося предложить сию крамолу самому государю, произнес царь.

– Путем создания тайного общества, – не смутился под взором императора жандарм.

– Опять тайного?! Но почему?! – чуть ли не в один голос воскликнули царь и великий князь.

– А потому, ваше Величество, что нет ничего более привлекательного для русского человека, чем состоять в тайном обществе. И не важно, что это за общество – «вольных ли каменщиков», «мальтийских рыцарей» или не будь помянутым к ночи так называемых «декабристов». Уж вы мне поверьте, старику, знающему тягу русского человека ко всяким тайнам и мистериям.

– Я не понимаю ни сути существования подобной организации, ни принципов ее деятельности, – проворчал император, но дальше развивать тему несогласия не стал, предпочитая дать выговориться Александру Христофоровичу.

– Суть, как я уже успел сказать Вашему Величеству, заключается в существовании тайной параллельной государству структуры, призванной в наиболее критический момент для державы успеть перехватить власть из ослабевших рук монархии, дабы она не попала в неугодные ей и монархии. А принцип деятельности заключается во внешнем позиционировании своей оппозиционности, но по сути своей в поддержании государства во всех его проявлениях. В свою очередь этот принцип должен базироваться помимо тайны своего существования на безусловном внутреннем демократизме в отношении своих членов, в сочетании со строгой иерархической вертикалью, а также на принципах законности, профессионализма, не стяжательстве и прочих принципах, не противоречащих морали и нравственности. И самое важное, на мой взгляд, заключается в том, что при всей своей тайности, оно, тем не менее, должно быть широко известным обществом. И при том таким, в которое очень и очень не просто попасть, а уж выход из состава его членов должно грозить самыми неприятными последствиями, как для карьеры, так и для жизни.

– И кто, по-вашему, должен возглавить сие тайное псевдо оппозиционное общество? – спросил государь после минутного размышления.

– Лучше всего, если это будет кто-то из числа представителей правящей династии. Лицо не слишком погрязшее в дворцовых интригах и имеющее авторитет в среде военных, – резюмировал жандарм и его взгляд вместе со взглядом императора нацелился на Великого Князя Михаила…

– Вы чего это на меня так смотрите?! – встрепенулся Михаил Павлович. – Я не собираюсь становиться, ни в открытую, ни в тайную, ни в какую бы то ни было еще оппозицию. Я был, есть и буду верноподданный Его Величеству.

Но император уже не слышал брата. Он, как и все увлекающиеся люди, разом загорелся новой идеей и уже не собирался от нее отступать.

– Будешь! – тихо, но с нажимом в голосе проговорило Его Величество. – Прикажу, и будешь тем, кем будет необходимо.

– Но… – попробовал было заерепениться Михаил, и тут же осекся под взглядом холодных стальных глаз царя.

– Александр Христофорович, голубчик, не сочтите за труд, примите на себя бремя по выработке Устава организации с ее атрибутикой, включающей в себя знаки, регалии, особый тайный язык и прочее. Возьмите все наиболее подходящее от других тайных сообществ, начиная с ассасинов¹⁴ и заканчивая масонскими ложами…

– Покойный ныне Александр Пушкин, допущенный мною по вашему разрешению в государственный архив, оставил после себя в черновиках много интересных вещей и мыслей. Я в свое время взял на себя смелость изъять эти его черновые записи по его смерти, – перебил царя Бенкендорф.

Император ничего на это не ответил, лишь кивнул головой в качестве согласия с действиями своего верного клеврета, а сам продолжил:

– Со временем не тороплю, но к Пасхе ты мне подготовь все документы и регламенты, хотя бы в наброске, для дальнейшей правки.

Они еще около часа увлеченно обсуждали детали создания нового тайного общества, когда Его Императорское Величество вдруг хлопнул себя по лбу:

– Название! Как же это мы господа забыли с вами о самом главном?! Названия-то тайному обществу нет, а без этого атрибута оно не может никак состояться!

Собеседники, а вернее с этого момента – соучастники, растерянно стали переглядываться друг с другом. Первым, как всегда, нашелся шеф жандармов, осторожненько предложивший:

– Осмелюсь предложить Вашему Величеству название «Братство Перуна».

– Перуна?! – нахмурился Николай Павлович (все-таки он был примерным христианином). – Почему именно Перуна?

– Видите ли, Ваше Величество, – взялся объяснять свою позицию Бенкендорф, – многие европейские тайные общества, да вот взять, к примеру, тех же самых масонов, уходят своими корнями аж к царю Соломону, и это правильно, ибо преемственность седой старины добавляет им не только героического прошлого, но и юридической легитимации, как ее преемника. Мы, славяне, да-да, государь, я не отделяю свою скромную особу от славянства, как основы русской государственности, еще не нашли в своей истории столь глубоких корней, хотя, я думаю, что с развитием науки мы сумеем провести свою нить от сегодняшнего дня к временам допотопным. Так вот, в нашей истории имеется пока единственно известный факт существования тайного воинского братства, подкрепленного обильной изустной фольклористикой. Тут вам и героика и мистика и сопричастность к тайне, что так всегда будоражит молодые мятежные умы. Нам остается лишь пустить слух о, до сих пор существующем, тайном братстве, да слегка адаптировать легенду к настоящему времени.

– Тех же щей, да пожиже влей, – хмыкнул брат императора, но не стал развивать тему под хмуром взглядом сюзерена.

– А не разорвет ли старые меха молодое вино, влитое в них? – усомнился государь, в душе уже почти соглашаясь с доводами хитрого царедворца.

– Отнюдь, государь. И меха новые, и вино молодое. Старинным здесь является лишь рецепт, – возразил с хитрым прищуром Александр Христофорович.

– Ну что ж, – вздохнул император, – братство так братство, пусть даже и Перуново. В конце концов, Добрыня Никитич¹⁵ в свое время, если верить нашим историкам, был не только великим воином, но и одним из волхвов киевского капища Перуна, что не помешало уму впоследствии стать добрым христианином, – добавил он не столько для собеседников, сколько для успокоения своей совести.

Затем еще немного помолчав, сказал уже, как о вполне решенном:

– Хорошо, Александр Христофорович, приступайте, как и договорились, не мешкая.

Старый служака вскинул голову и расправил плечи, готовый уже сию минуту приступить к самому важному делу всей своей жизни. Император перевел взгляд на брата:

– А ты Мишкин, готовься стать первым магистром этого ордена. Или как там у них принято было называть старших?

– Нет-нет, Ваше Императорское Величие! Позвольте мне, старику, вас поправить! – осмелился возразить Бенкендорф.

– А что не так, любезный Александр Христофрович?! – вскинулся монарх.

– Пожалуйста, никаких европейских терминов! Не надо уподобляться всевозможным западным рыцарским орденам и масонским ложам.

– А как же прикажешь его титуловать?! – нахмурился царь.

– У нас, на Руси, посвященных в высшие таинства, издревле именовали волхвами, государь.

– Хмм… Волхвами, говоришь? Хмм… Перун, волхвы, ведовство, – задумчиво проговорил царь, покусывая ус. – Так ведь и до магии с колдовством недалеко. И все это в наш просвещенный век?! Да и что скажет на это церковь?

– Осмелюсь напомнить вам, государь, что со времен вашего великого пращура – Петра, вы, Ваше Величество и есть руководство нашей церковью, богоспасаемой и врученной вам в управление. А что до магии и колдовства, то у меня, позвольте мою старческую смелость, имеются особые взгляды на сие таинство, – не отводя прямого взгляда от императора, возразил жандарм.

– Ну-ка, ну-ка, – приободрил его царь.

– По роду своей службы, мне частенько приходится сталкиваться с такими необъяснимыми с точки зрения современной науки явлениями и проявлениями человеческих способностей, что порой поневоле начинаешь задумываться: а так ли хорошо мы знаем человека и его способности?! Много раз мне приходилось быть свидетелем и чтения мыслей на расстоянии и умением одним лишь взглядом передвигать предметы, я уж не говорю о способностях человека к парению над землей, аки птица небесная. И все это современная наука не в состоянии объяснить, хоть сколько-нибудь толково. Да и то сказать, государь, наука-то ведь тоже не стоит на месте. Когда-то, та же самая наука утверждала, что наша земля плоская, подобно скатерти, расстеленной в звездном пространстве, а до того, так и вообще, покоящейся на спине черепахи, прости Господи! – мелко перекрестился Бенкендорф.

– Не пойму, куда ты клонишь? – принахмурил брови Николай I.

– А это я к тому, Ваше Императорское Величество, что нам, рабам Господним неведомы Его замыслы и раз он дает нам свободу воли, вкупе с жаждой познания, а такоже наделяет некоторых людей свойствами отличительными от остальных, то и не след этому противиться. А даже наоборот, возможно дает нам знак к деяниям на пути совершенства самопознания и…

– Ну же, договаривай, старик, – в нетерпении выкрикнул император.

– И даже, боюсь вымолвить, перехода человека из статуса Его раба к Его сыну.

– Эка ты хватил! – воскликнул государь, но глаза его при этом сверкнули от захватывающих дух перспектив. А у его брата, так и вообще, перехватило дух, и закружилась голова от всего услышанного, граничащего с ересью, но такого притягательно-сладкого, что аж все заныло внутри от истомы.

– И что же ты предлагаешь, в связи с этим, Александр Христофорович?! – сглатывая невольную слюну, продолжил Его Помазанное Величество.

– Я считаю, мой Государь, что нам грех не использовать эти божественные, но скупо розданные дары.

– Каким образом?

– Для этой цели необходимо специально отыскивать таких людей, привлекать их к себе, учиться у них, перенимать опыт и способности. И на этой основе взращивать свои умения и навыки. Труд сей будет долог и кропотлив вельми, но польза от него будет не в пример затратам больше. И если мы правильно понимаем посыл Господа и труд наш будет Ему угоден, то мы уже в скором времени преуспеем на данном поприще. Мы сызнова взрастим своих волхвов и ведунов, могущих напрямую слышать Его указания и способных противостоять темным силам, угрожающим нам – сынам Его.

– Ну что ж, – задумчиво потер руками лицо император, – значит, говоришь, волхв? А что?! Звучит, хоть и непривычно уху нашего современника, но достаточно таинственно и оправданно с исторической точки зрения. Ладно. Быть посему. С сего момента, брат, назначаешься ты Верховным Волхвом братства Перунова! – торжественно произнес он и испытующе взглянул на брата.

Великий князь и четвертый сын императора Павла при этом выглядел испуганным и в тоже время объятым непонятным восторгом.