Buch lesen: «Забытый князь»

Schriftart:

Сайт издательства www.veche.ru

Глава 1

Семен Рыло, здоровый, нескладный мужичище, отец жениха, вошел в избу, принеся с собой клубы морозного дыхания.

– Ну, жметь, – покрякивая, он снял заиндевелый полушубок и повесил на большой гвоздь, торчащий в стене.

Потом подошел к печи, где на головешках весело пританцовывали языки пламени. Они, как бы подмигивая, звали к себе. Семен растопырил над ними руки с толстыми негибкими пальцами.

– Хорошо! – смачно произнес он и повернулся к столу.

За столом сидели несколько баб. Во главе – сваха. Полное румяное лицо хорошо скрывало ее годы. Только прядь поседевших волос, выбившись из-под пушистого дорогого платка, наброшенного на голову, говорила о том, что она не молода. Об этом же говорила и ее дородность. Но сваха об этом никогда не думала. Непревзойденная в своем деле, она была нарасхват.

Вот и Семену с его Пелагеей понадобилась такая мастерица. Их сын, Никифор, весь в отца, такой же рыжий и нескладный, достиг возраста, когда его родителям пора было думать о своем сыночке. В их большом селе, растянувшемся на всю излучину Оки, было много девок. Но мало кто заглядывался на рыжего нескладного парня. Зато он давно положил глаз на одну из них, Ольгу.

Рыло были земцы и имели какую-никакую, но свою селитьбу, а семья Ольги была из смердов. Поскольку село почти сплошь состояло из черных людей, Рыло очень гордились своим земством. Но судьба всегда старается уравновесить жизнь. Если одним оно посылает богатство, то другим посылает такое, что трудно выбрать: красоту, доброту и мягкость дочери, на которую не нарадуются родители, или кусок землицы.

Трудно сказать, повезло ли семье Рыло выбиться в земцев или они взяли тяжелый грех на душу. Но разбогатели они таким образом. Семен, как и все мужики села, был охотником, благо жили в окружении леса. Однажды, зимней порой, гоняясь за подраненным сохатым, он услышал жалобный стон. Остановился, подумав, что сохатый от него все равно не уйдет, – следы по снегу не спрячешь, и стал внимательно осматриваться. Повторный стон привел его к сосне. Там он нашел скорчившегося человека.

Семен увидел, что душа едва теплится в его теле. «Что делать? Тащить до избы далековато. Да еще такой снег. Тут с ним возиться…» – Он пожал плечами.

– Слышь, хто ты будишь? – тряся его за плечо, спросил Семен.

В ответ раздались непонятные звуки.

«Да… нести… а лось? За ночь от него только кости останутся. Да и человека вряд ли спасешь. Уж больно он… тово… Видать, не жилец», – успокоил себя Семен.

И стал раздумывать.

На груди незнакомца разошлась шуба. Он был настолько слаб, что не мог ее застегнуть. Семен попытался это сделать, но что-то мешало стянуть борта. Он засунул руку внутрь и наткнулся на какой-то узелок. Вытащив его, он развязал концы. Господи! Там были деньги. Семен быстро, как только позволяли его непослушные пальцы, вновь завязал узелок и, не раздумывая, сунул себе за пазуху. Пятясь и крестясь, он шаг за шагом отходил от незнакомца. Сохатого Семен нашел до темноты. Быстро его разделав, взвалил на свои могучие плечи чуть не всю тушу и отправился домой. Дорогу он выбрал другую, чтобы не проходить мимо сосны. Придя домой, Семен тяжело сбросил добычу и, ничего не сказав, прошел к себе. О своей находке не сказал даже жене.

Дождавшись весны, он, как и многие мужики, ушел в Рязань, наниматься на работу. Вернулся под осень. Но односельчане заметили, что Семен вдруг заважничал. «С чего бы ето?» – говорили они меж собой. Однажды, подпоив его, выведали его тайну: он хорошо заработал и присматривал землицу.

– Ну че, – сказали мужики, – повезло!.. Быват!

Вскоре он приоделся. Потом приглядел усадьбу. Все ахнули, когда Семен купил у боярина кусок земли.

– Тута чтой-то не то! – решил народ.

Но пойди, узнай, что оно то. Семен оказался молчуном строгим. Даже Пелагея, и та ничего не узнала и дивилась наравне со всеми.

Семен, правда, как напивался, все бил себя в грудь:

– Грешен я, люди добры! Грешен!

А в чем грех, даже пьяный, не сознавался. Быть таким скрытным заставил его один случай. Проживал когда-то на селе один мужичонка, Кузьма. Вот этот Кузьма на глазах начал богатеть. Селяне к нему: дескать, как ето?.. Тот, дуралей, все и рассказал. Мол, ехал он единожды с Рязани. Нужда приперла. А дело было зимнее. Он конягу остановил и стал у дороги место разгребать. Гребет ногой… и вдруг что-то мелькнуло, черное. Он хотел было плюнуть на это, в снег-то небольшая охота лезть ручищей. Но, подумав, полез. Бац! А это мошна чья-то. С деньгой! Вот и взял он ее. А слух об этом до Рязани докатился. Вскоре примчались два воина, подхватили беднягу под ручонки. Связали и в сани бросили, объявив народу, что он убивец. Тот Богом клялся, что нашел. Да кто поверит! Увезли… и с концами. Нет, Семен не такой. Из него правду клещами не вытащишь.

Незаметно подрос Никифор. О том странном богатстве все уже забыли. Семен с Пелагеей стали думать, к кому посылать сватов. Да вмешался сам Никифор, сказав:

– Окромя Ольги, мне нихто не нужон.

Отец было прикрикнул:

– Ты у мня смотри… выпорю!

Но сын, твердо посмотрев на родителей, заявил:

– Порки не боюсь. А ежели не Ольга, уйду, как Демыч ушел.

Демыч – сын соседей. Когда его решили женить и сосватали косую Мавру, он, ни слова не говоря, тихонько прихватив одежонку, оставил отчий дом. Сколь его ни искали, так и не нашли. Эти слова возымели на Семена и Пелагею свое действие. Они испугались и начали искать сваху. Да такую, чтоб сватовство удалось. Ольга, зная себе цену, девкой была строптивой.

И вот счастливый для него день наступил. Сваха, немало запросив, сумела уговорить и родителей и дочь. Семен понял, что его приход оборвал рассказ раскрасневшейся свахи. Видать, Пелагея не пожалела браги, сваренной на свадьбу. Посмотрел, где ему лучше пристроиться. Увидев табурет под висевшей одеждой, взял его и притулился к стене. Сваха, зыркнув на хозяина маслеными глазками, продолжила:

– …и выбрала я место под матицей. Примета верная, задуманное сбудется. Села я под него и им говорю: с лица воду-то не пить, и ее красоту хвалить стала. А че за жизнь за смердом? Того и гляди хозяин прогонит. И куды они с детьми? А Рылы – семья справная. Все село скажет. Трудяги, не пьющи… ну только по праздникам. А сыночек – то высок, здоров. Хорошим хозяином будет. Ольгу любит, ето важно. «Да ты откель знашь?» – спрашивает Гликерия. «Э, маманя! – говорю я. – Да кака я была бы сваха, если бы ето не знала. На кой лях мине попусту языком молотить. Любит он, любит!» Да так сладко говорю, а сама повернулась к Ольге. Зарделась девка. Ну все! Попалась в мои сети. Вот так, Пелагея! Налей-ка еще, че-то во рту пересохло.

– И мне, – подал голос Семен, – чей-то с морозу колотить стало.

Выпив хорошую чарку, он поднялся.

– Вы, бабы, тово, болтать болтайте, да дело не забывайте. Завтра ж свадьба. Пелагея, ты квашню-то завела?

– Завела, завела! – замахала та руками. – Давай полезай на печь! Стой, – прикрикнула она, – мясо-то покрошил?

– А че я делал? – скидывая верхние портки, пробасил он и, подставив табурет, полез на полати.

Сквозь быстро навалившийся сон Семен слышал, как они начали обсуждать даваемое за девицей приданое: шубка крытая, плат… но сон уже овладел им.

А в конюшне собрались парни, друзья Никифора. Он стащил из дома небольшой бочонок с брагой да кусок сала. Ребята выпивали, закусывали и обсуждали невесту.

– Хороша девка! – заметил один из них.

– Все при ней! – смачно произнес другой парень, развалившийся на соломе, держа в руках недопитую чарку. – Смотри, Никифор, ой, увидуть!

– У мня-то? – басил тот. – Да я…

– А ты и знать не узнаешь. Бабы… тово, твари хитрючи.

– Буде об етом, – не выдержал Никифор, – пошли по избам.

Ребята поднялись. Перед уходом старшой остановился перед Никифором:

– Ты, тово, завтри получе оденься. На свадьбу идешь да и чеп ей понравился.

– Да она мня, рыжего, знает, – счастливо смеялся Никифор.

– Ето не то. Ты завтра особо ей должон понравиться. Учти. Она девка с норовом. За ней, как за пчелиной маткой, парни увиваются.

– Увиваются, а не женются, – заметил Никифор.

– Карманы у них худы, – бросил кто-то довольно зло.

И вот подошло завтра. Это был День святого апостола Андрея Первозванного. С утра даже потеплело. Потепление принесло с собой серые, грязные тучи. Не то небо не хотело этой свадьбы и всем своим видом показывало свое несогласие, не то еще почему-то… Кто знает? Несмотря ни на что, народ повалил к церквушке, что стояла на пригорке.

С утра старательно вымели двор. И он быстро заполнился народом. Всех он не вместил и оставшиеся вытянулись вдоль дороги с обеих сторон. Пацаны залезли на деревья. Они первыми и увидели процессию. Она начиналась от дома Рылы. Вышел жених в окружении дружков. Он на полголовы был выше их, одет в новую шубу, на голове – лисья шапка. Мелкий, липкий снег спрятал его обновку.

У дома невесты они остановились в ожидании. Тут топтались дудари, барабанщики. Так повелела невеста. Наконец двери избы открылись и вышла Ольга. Она была одета в тщательно латанную шубку, из-под которой виднелись полы цветастого платья, на голове – простая шапочка с венком из искусственных цветов. Но вид ее заставлял забыть и о поношенной шубке, и о подшитых валенках, и об искусственных цветах. Она смотрелась как царица. Высока, стройна. В больших выразительных глазах пряталось лукавство. На белоснежных щеках играл задорный румянец.

Увидев свою невесту, Никифор, похоже, растерялся.

– Ну, – толкнул его в бок дружка, – подходи, бери под руку, – шепнул он.

Тот несмело подошел, осторожно взял ее под локоток. В это время засвистели свистули, ударили в барабаны. Шум вспугнул собак, понесся их лай.

И вот процессия двинулась к церкви. По старому обряду молодых стали осыпать орехами. На счастье, на хорошую жизнь. Вдруг, перекрывая шум скоморохов, раздался другой, яростный, непонятный:

– А-а-а! Ур-рачх! А-а-а!

– Что это? – заволновался народ.

Кто-то бросил:

– Это соседи…

Но чей-то голос, звонкий и тревожный, перекрывший всех своим испугом, прокричал:

– Татары!

Вся процессия встала как вкопанная. Разглядев пришельцев, все завопили:

– Татары, татары!

Они скакали на маленьких лошадях в больших мохнатых шапках. Мужики бросились к ограде, выламывая жерди, бабы с криком и визгом бросились врассыпную. Ольга крепко схватила жениха за руку. Но тот, бледный, взглянул на нее ошалелыми глазами, взвыл, точно его ударили плетью, скинул руку невесты и с невероятной ловкостью бросился к плетню, перемахнул его и устремился через чей-то огород к спасительному лесу. Невеста от такого поступка Никифора растерялась и от испуга не знала, что и делать. Ей казалось, что ее ноги пристыли к земле.

А татары уже были рядом, плетьми и саблями сбивая людей в кучу. Кто-то пытался сопротивляться. Плеть или сабля ломали этого человека. На колокольне зазвонили колокола. Они породили надежду: люди услышат и придут на помощь. Но меткая стрела какого-то татарина вонзилась в смельчака. Руки тотчас ослабли, и он полетел наземь. Наступившая тишина только добавила страха. Бабы вновь завыли. Но их быстро успокоили. Кто не поддавался, того острая сабля заставляла замолчать.

Мать Ольги загородила ее собою и развела руки.

– Не трожь, гад! – вопила она.

Но небольшой татарчонок так ожег ее плетью, что она упала на дорогу. Он же подхватил растерявшуюся невесту и, бросив ее поперек конской спины, хлестнул ногайкой. Конь понесся вперед с бешеной скоростью.

Когда Ольга пришла в себя и огляделась, то увидела, что ее вывезли за околицу. «Зачем?» – испуганно подумала она. Увидев пригнанных туда же односельчан, немного успокоилась. Татары сбили их в кучу и стали отделять женщин от мужчин. Мужчины, опустив головы, стыдливо переходили на другую половину.

Как потом оказалось, это было одно из первых нападений татарского князя Едигея, который начинал завоевывать себе авторитет. Он напал на Русь после знаменитого похода татарского хана Тохтамыша.

Отделив мужиков, под бабий вой, их погнали куда-то в степь. А женщин, как дрова, уложили в розвальни, покрыв их старой кошмой. Татары подняли крик, и караван тронулся в неизвестность.

Глава 2

Великий московский князь Димитрий Иоаннович, натянув сапоги, встал и потоптался на месте, проверяя, не жмут ли они ноги. Но все было ладно, и он вытянул руки, показывая тем самым, чтобы служка набросил ему охабень. Выйдя на крылец, он полной грудью вдохнул теплый весенний воздух.

Весна была в разгаре, обнажая до боли в сердце скрытые под снегом раны, нанесенные прошлогодним набегом Тохтамыша. Сразу после его ухода застучали топоры, Московия отстраивалась заново. Но мал был еще срок, и пришедшая весна ясно говорила об этом.

Весело журчащие ручьи заставили служку подвести коня к самому крыльцу. Негоже великому князю ехать в грязных сапогах. Проезжая кремль, он видел, что здесь быстро справлялись с последствиями пожарища. Но когда выехал за ворота, то перед ним предстала иная картина. Посад еще чернел. Он напоминал муравьиную кучу. Люди сновали туда-сюда, таща бревна. Видя князя, люди приостанавливали работу, снимали шапки, кивали головами, приветствуя Димитрия Иоанновича. Он отвечал им тем же. Подъехал к месту, где на очищенную землю мужики укладывали толстые лиственные бревна.

– Как дела? – не слезая с лошади, спросил князь.

– Да вот… начали, – ответил один из них, выпрямляясь.

– Че поздновато? – спросил он.

– Да только недавно деньгу получили. А задарма хто те лесу даст?

Брови князя сошлись на переносице. Он ничего не сказал, только слегка пришпорил лошадь. Его волновала Кузнечная слобода. Татары сожгли ее подчистую.

Князь дал дьяку по имени Внук хорошую деньгу и велел раздать тем кузнецам, которым удалось спастись. А за теми, кого угнали татары, он велел боярам, когда начнется судоход, плыть в Сарай и выкупать, и в первую очередь мастеровых.

На одном из пригорков, не доезжая до слободы, князь задержался. В Неглинку стекалось бесчисленное количество ручейков, которые быстро наполняли речку. Того и гляди она выйдет из берегов.

– Вот она, жизнь! – проговорил князь.

Сопровождавшие его, не поняв, начали спрашивать:

– Че ты сказал, великий княже?

Димитрий повернулся к ним и ответил:

– Гляжу на Неглинку и вижу, как она заполняется водой. Того и гляди, выйдет из берегов. Так и в жизни: если люди из княжеств будут бечь, оно оскудеет. Если будут прибывать, вот как ети ручьи, оно будет силу набирать, мощным станет. Беречь надоть людей, чтоб они к етой земле тягу имели. Надоть вернуть тех, кого татарин увел.

Дьяк Внук сказал:

– Так, великий княже, мы деньгу сбивали, чтоб, как реки откроются, ехать в Орду вертать наших людей.

– Ладьи, дьяк, готовь. А-то реки готовы будут их принять, да принимать неча будет.

– Строим, княже, строим, – ответил Внук и добавил: – с зимы начали.

– Но-но, – проворчал князь и стегнул коня.

Ему пришлось подниматься вверх по течению, где сохранился мосток.

Въехав в слободу, князь спрыгнул с коня и, шлепая по талой воде, пошел по улице. Дойдя до первого дома, вернее, до того, что от него осталось: печь с трубой и чернота вокруг, он увидел, как мужик и парень сгребают золу в кучи.

– Бог в помощь, добрые люди, – сказал, подходя к ним, Димитрий.

Те, увидев князя, побросали работу. Вытирая пот со лба, мужик ответил:

– Будь и ты, княже, здрав.

– Че так поздно? – спросил князь.

Мужик усмехнулся:

– А хде, княже, твоя обещана деньга? Я на че строить буду? Кузни нетути, дома тож. Как прикажешь жить? Пошто Москву сдал? Сам сбег, а нас бросил. Вот и копаемся, как черви в дерьме.

От этих слов князя передернуло, но он не стал оправдываться, почему так получилось.

– Внук! – грозно позвал он дьяка.

Когда тот подбежал, он взял его за грудки:

– Я те че говорил? Кому в перву очередь деньгу давать?

– Масте…

Но князь не дал ему договорить, а встряхнул так, что тот едва удержался на ногах.

– Князь! – взмолился Внук. – Щас поправлю. Но всех ж не упомнишь. Тама, – и показал рукой на кремль, – пока сидишь, с ума сходишь.

– Чтоб с его сойти, надоть его иметь, – уже успокоившись, проговорил князь. – Немедля дай ему десять, нет, пятнадцать рублев. Пущай быстрее отстраивается. Успеешь? – Князь повернулся к кузнецу.

– А то… – ответил тот, принимая от дьяка деньги.

– Приезжай, княже, в гости через пару месяцев. А за мои слова прости. Ето я так, со зла. Обещали… а я их не получил. Вот душа-то и закипела.

– Ниче, только не забудь, как мне сказал: через два месяца на новоселье приеду. – Князь посмотрел на него подобревшими глазами.

– Приезжай, княже! Встретим хлебом-солью! – и низко поклонился.

Затем князь направился в село Семчинское. Его жгли и осажденные и осаждавшие. Но, к удивлению князя, новых изб здесь было много. Он остановился у ворот, где мужик в одиночку пробовал навесить створку ворот. Князь быстро соскочил с коня и, подойдя, сказал:

– Дай, помогу.

Тот ничего не ответил, только уступил место. Когда створка оказалась на месте, хозяин повернулся к Димитрию:

– Спас… Княже! Прости, великий княже, что сразу-то не признал. Богатым будешь, – уже кланяясь, промолвил он.

– С таким буду, – весело ответил Димитрий. – А че один? Че, сыновей нету?

– Были… – Мужик тяжело вздохнул.

– Прости! – князь потрепал его за плечи. – Че, и бабы нету? – поинтересовался князь.

– Баба естить, да она…. тово… брюхата. Куды ей!

– Вот молодец, – князь хлопнул его по спине. – Эй, – он повернулся к свите, – Внук, дай-ка ему пять рублев на обзаведение.

В Напрудском тоже шла стройка. Это подняло настроение князя.

В таком приподнятом настроении под вечер он возвращался домой. Но то, что он увидел у себя на дворе, враз испортило ему все настроение. Двор наполовину был занят татарскими воинами.

– Че ето тако? – грозно крикнул Димитрий.

Какой-то служка, пробившись сквозь татар, крикнул:

– К те, великий князь, посол из Орды.

Князь плюнул и вполголоса проговорил:

– Етого еще не хватало.

Он двинул коня на толпу. Татары, почувствовав в нем хозяина, быстро расступились.

Посол был уже в хоромах, в светлице, где его принимала княгиня Евдокия.

– А мы тя заждались, – проговорила она, поднимаясь, – ух, устала я от евто, аж голова разболелась.

Проходя мимо князя, шепнула:

– Ой, боюсь, лют он. Ты с ним полехче!

И, улыбнувшись на прощание послу, скрылась за дверью.

Посол представился. Звали его Тудай. Он мило улыбался, и у Димитрия даже появилась мысль: с чего ето княгиня так о нем? Князь осмотрел стол. Он был беден.

– Эй, – рявкнул он так, аж задрожали стены, а посол съежился.

Тотчас открылась дверь, появился служка.

– Прикажи подать на стол… да живо. И чтоб кумыс был да арза с медком. И конины чтоб несли.

Посол, видать, хорошо понимал по-русски. Начало встречи ему понравилось. Князь не кичился, делал все от души.

Когда у обоих покраснели лица, раздобревший посол наклонился к князю и сообщил, что тверской князь с сыном Александром прибыли в Сарай добиваться великого княжения Владимирского. Это была важная весть.

– Ишь, ушлый какой! – проговорил князь, не подавая вида, что эта весть его взволновала. – Крался, как тать какая. Ну… ничего. И мы не лыком шиты. Спасибо те, Тудай, за эту весть – он встал, подошел к отдельно стоящему столику, достал из ящичка большую золотую с каменьями брошь и подарил татарину.

Тот, глядя на нее жадными глазами, раздобрился совсем.

– Те, князь, ехать в Орду. Великий хан тя уважат.

– Уважат! – как-то двусмысленно произнес князь. – Я подумаю, кому ехать. Сын у мня, Василий, уже здоров малый. Пущай учится. Я ету учебу пацаном проходил.

– Да-да, – закивал посол.

Его согласие было важно для Димитрия. Посол долго не задержался. Объявив, что Тохтамыш будет требовать дань, он отправился в Суздаль.

После его отъезда князь собрал бояр и рассказал о поступке тверского князя, о том, что Тохтамыш будет брать с них дань, и о необходимости ехать в Орду. Услышав о том, что в Орде Михаил Тверской, бояре зашумели. Послышались голоса: «Ишь, подлец, пользуется нашей слабостью. Да его за это…» Князь поднял руку, шум стих.

– Мы не слабы, – сказал он, – но час расплаты еще не настал. И я решил, – продолжил князь, – что в Орду поедут Василий, Федор Кошка, Иван Квашня, Всеволож Дмитрий, Данило Бякота да Андрей Серкизович. Блюдите Василия, но сильно не опекайте. От малых бед его не сторожите. Пущай учится. И еще. Внук, – и повернулся к дьяку, – дашь денег на выкуп наших людей. Особливо смотрите мастеровых. Берите не только наших.

– Когда отправляться, великий княже? – спросил Федор Кошка, почувствовав, что князь высказал главное.

– Как только пройдет лед. А ты, – он опять посмотрел на Внука, – побеспокойся насчет лодий.

Князь видел, как заблестели глаза сына Василия от радости, и он еле сдерживал себя, чтобы не броситься отцу на шею. Подметив это, Димитрий Иоаннович радовался: сын не уходит от дел, желает их познать!

Весна отзвенела быстро. Два-три хороших теплых дождя – и южные склоны уже стали приобретать изумрудный цвет. И люди спешили выгнать на них застоявшийся скот. В один из таких дней Димитрий решил съездить во Владимир, где готовили ладьи для отплытия в Орду. Взяв сына и кое-кого из бояр, через пару дней были на месте и сразу же направились к месту, где находился подготовленный к отплытию флот. Там их встретил Внук, вокруг которого толпились мастеровые. С крутого берега было видно, как на речной волне легко покачивались выстроенные в ряд одномачтовые лодии. За ними приютилась пара паузков.

– А ето зачем? – показывая на паузки, спросил князь.

– Да, так… – улыбаясь, ответил Внук, – на всякий случай. Они по мелкоте работают.

– А-а-а, – непонятно протянул князь, но потом добавил: – Они купцам в нужде.

Внук ухмыльнулся:

– Могут сгодиться. Княжич же плывет.

Димитрий ничего не сказал.

Спустившись к берегу по мосткам, князь и бояре прошли на судно, на котором должен был плыть Василий. Сразу бросилась в глаза хорошая, чистая работа: все подогнано, постругано. Осмотрели каюту. Лежак для княжича был выполнен с дугообразным ложем.

– Ето, чтоб ты куды не закатилси, – смеялся князь, глядя на сына.

Едальня была попросторней. Посредине стоял стол с шестью ослонами. Все намертво вбито в пол. Осмотрев все, князь повернулся к Федору Кошке:

– Ишь, как у ево. А я порой настилом обходился.

– Великий княже, жисть на месте не стоит, – ответил тот, – когда-то кремль был деревянным, а ты сделал его каменным. Так-то.

Князь попробовал было, по привычке, выдвинуть ослон, но ему это не удалось. Протиснувшись, он уселся и показал пальцем Внуку, чтобы тот сел напротив.

– …ето… как его… – Князь обернулся на толпившихся у прохода людей.

– Шкипер, что ли? – подсказал кто-то.

– Во! Во! Шкипер, – проговорил князь, – хто будет?

– Эй, Нил, – позвал Внук, – ходи суды.

Бояре расступились, и перед князем остановился среднего роста человек. Князю понравился серьезный и умный взгляд его серых глаз. Густая прядь русых волос прикрывала высокий лоб.

– Слушаю, великий княже.

– Ты… давно… э…

Тот понял, чего хочет от него князь, едва заметно улыбнулся и ответил:

– Я на воде с мальства. Батяня мой был речным человеком и мня приучал.

– Ето хорошо! – обрадовался князь и показал на ослон рядом с собой. – Садись.

– А кто строгал ету ладью? – спросил князь, глядя на Внука.

Тот опять кликнул:

– Эй, Прокл!

Вошел здоровый мужичище. Ему пришлось наклонить голову в дверях.

– Слухаю, великий княже, – проговорил он, оставаясь в чуть согнутом положении.

– Сидай, – приказал князь, усаживая его рядом с Нилом.

– Хорошо сделано, – одобрил князь, обводя глазами едальню.

– Старамся, княже. Хотим, чеп иноземец, увидя наш труд, весьма дивилси.

– Во как! – удивился князь. – А ты откель их знашь?

– Видывал я их. Мня твой батюшка, Иваныч, в Сарае у татарина выкупил. Тама я всяких повидал.

Князь вздохнул. Потом неожиданно хлопнул ладонью по столу:

– А пошто тута пусто? Хочу хороших людей угостить.

Сразу же появилась брага, медок, закус. Князь сам налил Нилу и Проклу по чарке. Прокл взял ее в свои ручищи, и она исчезла. Князь, заметив это, приказал:

– А ну дайте бадейку для Прокла.

Тот, довольный, хохотнул. Вскоре появилась полуведерная глиняная корчага. Князь налил в нее брагу и пододвинул к Проклу.

– Ето по нам, – обрадовался он и взял корчагу.

Князь налил себе, поднял чарку и проговорил:

– Я хочу выпить за наш русский народ, который может драться за свою землю, может и хорошо работать, утирая нос иноземцу. – И посмотрел на Прокла.

– И утрем, – пробасил тот.

– За наших, – продолжил князь, – шкиперов! За вас, русские люди! – и осушил чарку.

Закусив, князь поднялся и обратился к дьяку:

– Внук, поклонись от мня всем, хто строил ети лодии. Пущай выпьют, и от мня подели им пятьдесят рублев, – и протиснулся на выход.

Отплытие должно было состояться через несколько дней. Стражей командовал воевода Михайло Акинфович. Провожать отъезд во Владимир собралось пол-Москвы. Как же пропустить такой момент? Если раньше это было обычным делом, а теперь, после Куликова поля и Тохтамышева нашествия, как встретят там русских посланцев? Уж не на смерть ли послан княжич? Как не поглядеть на него. Небось дрожит от страха.

Но нет, княжич выглядел таким молодцом, с него хоть картину пиши.

– Беды не чует, – говорили одни.

– Смотри, каким смелым и отважным выглядит князь, дай бог ему удачи, – говорили другие.

Действительно, Василий выглядел хорошо. С матерью, которая своими слезами вызвала и у сына слезы, он простился в родных стенах. Ну а выйдя на крылец, он все тревоги оставил за спиной. На коня садился стройный, высокий и довольно красивый княжич. Первая растительность, пробившаяся на его лице, придавала ему суровость, а блеск в глазах говорил о его могучих жизненных силах. Девчата, поглядывая на княжича, стыдливо улыбались и прятали лица в плечах подруг. Его их взоры не трогали. Это было видно по его безразличному, спокойному взгляду. Его думки направлены были на то, как он справится с ответственным поручением великого князя.

И вот наступил день отплытия. Все было готово. На пригорке, у спускового настила, стояла группа священников. Они пришли благословить отбывающих в дальний путь.

Отец и сын спрыгнули на землю. К ним подошел епископ и благословил княжича. Димитрий обнял сына и трижды поцеловал его, сказав:

– Ступай с Богом! – И освободил ему путь.

Василий легко сбежал вниз, по трапу прошел на ладью. Держась за борт одной рукой, другой послал крестное знамение отцу.

Дмитрий долго смотрел вслед удаляющейся флотилии. Он сел на коня только тогда, когда она скрылась за поворотом. Тихонько направив лошадь по дороге, он мысленно стал обдумывать поездку сына: чему наставлял его, как учил вести себя, что наказывал боярам. И успокоился, сказав себе, что наказы сделал верные.

Долго думать об отъезде сына не пришлось. Надо было скорее возвращаться в Москву. Его ждал с вестями вернувшийся с запада купец Игнатий Елферьев. За прошедшие годы, когда сопровождал Пожарского и его друзей во Францию, он сильно изменился. Погрузнел, в волосах появилась седина, а под глазами – морщинки. Великий князь знал его, ценил за торговую хватку. Поэтому, увидев его, обнял и повел к себе.